Листы старого дневника. Глава III,IV. Г.С. Олькотт
.jpg "Олькотт времен гражданской войны")
Олькотт времен гражданской войны
.jpg)
ФИЛАДЕЛЬФИЙСКИЕ ФЕНОМЕНЫ.
Эксперимент, проделанный Е. П. Б. с самой собой в качестве пассивного агента вскоре после того, как я приехал к ней в дом в Филадельфии, сводят феномен транспортировки писем с осаждением посланий внутрь запечатанного конверта к очень узким рамкам. Факты были таковы: она опрокидывала столы для меня с или без контакта своих рук со столом; производила громкие или очень тихие постукивания – иногда держа руки в шести дюймах над столом, иногда положив их плашмя на стол и не шевеля ими, как под минной угрозой; диктовала мне по буквам сообщения от обманчивого Джона Кинга, который выстукивал их по алфавиту, а я записывал всё это на обрывках бумаги, которые впоследствии были разорваны и выброшены. Наконец, некоторые из этих сообщений, связанные с третьими лицами, казались ценными, чтобы хранить их. Так, по дороге домой я купил записную книжку, и, взяв её домой, показал Е. П. Б., собираясь объяснить её назначение. В это время она сидела, а я стоял. Не дотронувшись до книги и не произведя никаких таинственных пассов или жестов, она попросила меня положить её за пазуху. Я так и сделал, и после непродолжительной паузы она велела мне взять её и посмотреть. Я обнаружил, что под первой обложкой, на которой было что-то написано и нарисовано, на белой бумаге графитным карандашом было выведено:
«Книга ДЖОНА КИНГА,
ГЕНРИ МОРГАНА,
4 числа четвёртого месяца 1875 года н. э.»
Под этим – рисунок драгоценностей Розенкрейцеров; над дугой короны, украшенной драгоценными камнями, слово СУДЬБА, под которым значится её имя «Елена», затем то, что по прошествии семнадцати лет выглядит как 99, несколько запачканное, а потом простой +. В самом узком месте, где вершина окружностей входит в корону, определяются инициалы I. S. F.; под ним – монограмма из смешанных заглавных букв A, T, D и R, причём T гораздо больше, чем другие. В одной части окружности – моё имя, в другой – имя другого человека, жителя Филадельфии; и вдоль сегмента дуги, соединяющей две точки окружности, бегут слова «Пути Промысла». Когда я пишу, эта книга лежит на моем столе, и моё описание основывается на самом рисунке. Одной поразительной особенностью этого примера психодинамики остаётся тот факт, что никто, кроме меня, не касался книги после её приобретения; она лежала в моём кармане, пока не была показана Е. П. Б. с расстояния двух-трех метров, я сам держал её у себя за пазухой, достал, когда это было велено, и осаждение написанного и нарисованного графитным карандашом было произведено во время, когда книга находилась в моей жилетке. Причём записи под обложкой в моей записной книжке весьма своеобразны; все «е» напоминают греческий эпсилон, а «n» представляют собой некое подобие греческого пи: это причудливый и довольно индивидуальный почерк, отличный от почерка Е. П. Б., но одинаковый во всех письменных сообщениях от первого до последнего, которые я получал от «Джона Кинга». Е. П. Б., владеющая силой осаждения, должна была переносить из головы на бумагу образы слов, отпечатывающиеся в этом особом стиле написания; или, если не она, то некоторые другие мастера этого искусства делали это. Любой другой человек также должен был проделывать это подобным путём – то есть, иметь, в первую очередь, представленные мысленно образы этих слов и рисунков, а затем осаждать их, то есть, сделать их видимыми на бумаге, будто они написаны графитным карандашом. После семнадцати лет эта психограмма остаётся разборчивой, и некоторые – но не все – знаки имеют блеск графита, те, что не кажутся будто бы вдавленными в текстуру бумаги. У меня есть осаждённые записи, сделанные цветным мелком, акварелью, синим, красным и зелёным карандашами, тушью и золотой краской, а также созданные твёрдыми веществами. В основе их всех лежит научный принцип, а именно – объективизация изображений, предварительно «визуализированных» и сформированных в уме мастера, с помощью работы космической силы и проникновения материи пространства. Воображение есть скрытое творческое божественное начало, а сила и материя – его рабочие инструменты.
Дни и вечера во время моего визита в Филадельфию можно назвать симпозиумами оккультного чтения, обучения и производства феноменов. Среди самых приятных и симпатизирующих друзей Е. П. Б. были мистер и миссис Амер, а также мистеры М. Д. Эванс и Дж. Пуси, в присутствии которых происходили самые разнообразные феномены. Среди них я вспоминаю такой. В один прекрасный день она заставила внезапно исчезнуть фотографию из рамы на стене, чтобы там поместить набросок портрета Джона Кинга, который, как живой, глядел из него. Постепенно мой разум черпал из восточных теорий знания о духе и духах, о материи и материализме. Не будучи принуждён Е. П. Б. отказываться от гипотезы о духах, я стал видеть и ощущать, что Спиритуализм как истинная наука, можно сказать, существует только на Востоке, и его знатоки являлись учениками и учителями Восточных школ оккультизма. С искреннем желанием быть справедливым по отношению к спиритуалистам я должен сказать, что до настоящего момента не было выдвинуто и в целом ими принято ни одной научной теории медиумических феноменов, которые встречаются повсеместно; также я не видел ни одного убедительного доказательства того, что западными сторонниками движения была обнаружена система, согласно которой духи могут быть вызваны волей или с её помощью вынуждены совершать физические феномены. Нет медиума, которого я когда-либо встречал или о котором бы слышал, для этих целей использующих мантру или Видью (научный метод), являющимися распространёнными и известными с давних пор во всех восточных странах. Например, см. статью «Вызывание духов с помощью волшебства» в Теософе за май 1892 года. Таким образом, пока я и друзья Е. П. Б. верили, что (почти каждодневные) феномены Джона Кинга являлись делом развоплощённого человека, когда-то знаменитого пирата сэра Г. Моргана, и что она служила ему в качестве медиума или, по меньшей мере, добровольной помощницы, Е. П. Б. проделывала вещи, которые предполагают знание магии. Позвольте мне привести простой пример и, в то же время, отметить, что великие научные мысли были результатом случайного наблюдения ряда банальных фактов – например, падения яблока, подпрыгивания крышки кипящего чайника.
Мне вспоминается, что однажды, несмотря на присутствие полотенец в её доме, было слишком очевидно, что их всё-таки не хватает, поэтому я купил несколько штук и упакованными принёс с собой. Мы разобрали эту упаковку, и она положила эти полотенца для непосредственного использования без того, чтобы подшить их, но, поскольку я опротестовал такое плохое ведение хозяйства, она добродушно взялась за швейную иголку. Едва начав, она нанесла гневный удар куда-то под стол, за которым сидела, и сказала: «Убирайся, дурак!». «В чём дело?», – спросил я. «О», ответила она, «это только маленькое элементальное создание, которое потянуло меня за платье и хочет что-то сделать». «Шеф!», – сказал я, «раз такое дело, то пусть оно и подошьёт эти полотенца. Почему вы должны беспокоиться о них, раз вы всё равно никудышная рукодельница, как об этом очень красноречиво говорит кромка?». Она засмеялась и, выругавшись в ответ на мои нелестные речи, сказала, что, во-первых, не надо потакать бедному маленькому рабу под столом, который был готов играть роль любезного гнома, если бы представилась такая возможность. Я, однако, всё же убедил её: она попросила меня запереть полотенца, иглы и нитки в книжном шкафу со стеклянными дверями, обрамлёнными зелёным шёлком, который стоял в дальнем конце комнаты. Я так и сделал, а затем, когда вернулся на своё место возле неё, мы вернулись к разговору на неисчерпаемую и замечательную тему, которая занимала наши мысли – оккультные науки. Примерно через пятнадцать-двадцать минут я услышал слабый звук, похожий на мышиный писк, доносящийся из-под стола, после чего Е. П. Б. сказала мне, что «создание» закончило полотенца. Когда я открыл дверь книжного шкафа, то обнаружил, что дюжина полотенец были действительно подшиты, хотя и грубо – настолько, что такое шитьё могло бы опозорить самого младшего ребёнка из швейного класса детского сада. Они, без сомнения, были подшиты в закрытом книжном шкафу, к которому Е. П. Б. даже не приближалась, когда всё это происходило. Это случилось в 4 часа после обеда и, конечно, при ярком дневном свете. Мы были единственными людьми в комнате, и никакое третье лицо не входило в неё до тех пор, пока всё не закончилось. Её дом в Филадельфии был построен в обычном местном стиле и представлял собой здание с фасадом и крылом позади, в нижней части которого размещалась столовая, а в нём самом – гостиная и спальня. Спальня Е. П. Б. располагалась в этом здании на первом этаже (или втором, как говорят в Америке) главного строения; за поворотом лестницы находилась гостиная, где были подшиты полотенца, через открытую дверь которой просматривался весь коридор и проход в комнату Е. П. Б., если дверь в неё была открыта. Она сидела в этой комнате, беседуя со мной, но затем вышла из неё, чтобы пойти за чем-то в свою спальню. Я видел, как она взошла мелкими шагами на свой этаж, прошла в свою комнату и оставила дверь открытой. Шло время, но она не возвращалась. Я ждал и ждал, но, опасаясь, что она упала в обморок, стал её звать. Ответа не последовало, поэтому, будучи немного встревожен и зная, что она не могла заниматься своими личными делами, поскольку дверь не была закрыта, я вошёл в комнату, позвал её снова и осмотрелся вокруг; но её нигде не было видно, хотя я даже открывал шкаф и заглядывал под кровать. Она исчезла, не имея возможности выйти обычным путём, так как за исключением двери, выходящей на лестничную площадку, других путей для выхода не было: комната являлась тупиковой. Я поднаторел относительно феноменов после длительного ряда опытов, но это меня озадачило и обеспокоило. Я вернулся обратно в гостиную, закурил трубку и попытался разгадать эту головоломку. Это было в 1875 году и, следует заметить, за много лет до обнародования экспериментов в школе Сальпетриер. Поэтому мне никак не приходило в голову, что я стал предметом изящного эксперимента по мысленному внушению, и что Е. П. Б. просто отключила мои органы зрения, воспринимающие её присутствие в комнате, возможно, в двух шагах от меня. Через некоторое время она спокойно вышла из своей комнаты в коридор и вернулась ко мне в гостиную. Когда я спросил о том, где она была, Е. П. Б. рассмеялась и сказала, что была причастна к некоему оккультному делу, поэтому сделалась невидимой. Но как, она не объяснила. Такие же трюки со мной и другими она проделывала и в другое время, до и после нашей поездки в Индию, но даже последний такой случай произошёл задолго до того, как легкое решение этой проблемы – в виде гипнотизма – пришло мне в голову. Как пояснялось в первой главе этого тома, в случаях, подобных этому, величайшая искусность восточного гипнотического внушения по сравнению с западным проявляется в том, что тормозящее воздействие на органы восприятия субъекта исходит от психических, но не словесных команд или приказаний. Объект не находится под защитой, чтобы противостоять иллюзии, и внушение делается прежде, чем у него возникнут малейшие подозрения, что происходит некий эксперимент с его участием. Так как в то время я не предпринимал никакого исследования, то должен признать, что и в следующем примере также мог иметь место случай внушённой иллюзии. В то время Е. П. Б. носила свои волосы густыми прядями без гребня, булавки или закручиваний в катушку, поэтому в длину они могли достигать мочек её ушей. Однажды я пришёл домой на второй завтрак и, так как дверь её спальни была, как обычно, открытой, остановился на минутку поболтать перед тем, как подняться в свою комнату этажом выше. Она стояла рядом с одним из окон, и её голова была ярко освещёна, поэтому я обратил особое внимание на её волосы и их растрёпанный вид. Я также наблюдал сияние дневного света на глянцевой бледно-серой бумаге, которой был покрыт потолок. После того, как мы перекинулись несколькими словами, я взобрался наверх, но не прошло и минуты, прежде чем я услышал, как она зовёт меня спуститься вниз. Я сразу так и сделал и увидел, что она стоит на том же месте, но её волосы были теперь гораздо длиннее и почти касались её плеч. Она ничего не сказала об этом, но указала на потолок над своей головой и произнесла: «Вот то, что Джон сделал для вас». Теперь мои воспоминания о том, как это было, очень смутные, но я помню, что там был огромный набросок человеческой головы с надписями и символами вокруг неё; всё было выполнено графитным карандашом на том же самом месте, где я видел чистую поверхность потолка, когда поднимался наверх. Затем я потрогал её удлинённые волосы и спросил, смеясь, где она купила помаду для волос[1], так как, несомненно, производительность процесса была бы очень высокой, если было бы возможно заставить волосы вырастать на два дюйма в течение трёх минут. Она задорно возразила, сказав, что я не должен вмешиваться в вещи, не имеющие значения; что такие причуды природы иногда с ней случались; что она позвала меня не для того, чтобы я смотрел на неё, а чтобы показать то, что сделал Джон Кинг на потолке. Принимая в расчёт время, которое прошло с момента моего ухода до возвращения в комнату, и тот факт, что потолок был слишком высоким, чтобы она могла добраться до него, даже стоя на стуле или столе, мой сегодняшний вывод заключается в том, что этот рисунок был сделан одним из двух способов, а именно: либо во время моего отсутствия ею самою на досуге, взобравшейся на стремянку и препятствующей мне увидеть эту работу до назначенного ею срока, либо с помощью процесса мгновенного осаждения в то время, пока я поднимался и спускался на один короткий лестничный пролёт. Я могу категорически утверждать, что ничего не видел на потолке, когда первый раз заходил в комнату, и если читатель захочет поразмыслить над этим с рациональных позиций, то будет должен принять во внимание моё заявление. Что заставляет меня подозревать, что кажущееся удлинение волос Е. П. Б. было иллюзорным, так это тот факт, что, пробуя, как могу, я не могу вспомнить, продолжали ли они казаться длинными или вернулись к своей длине за день или несколько. Люди в Индии, а затем и в Европе видели её волосы скрученными в узел и зашпиленными гребнем, но это было спустя годы после того, как мы встретились, и она могла отращивать их для этой цели довольно долго; я не уверен, что их не было, когда мы поехали к Синнеттам в Симлу; также я, вероятно, прав, подозревая, что кажущееся внезапное удлинение волос было майей, произведённой ради шутки. Но несколько раз очень, очень странные вещи происходили с её волосами, о чём будет сказано ниже. И самым странным из всех было то, что случилось с моей бородой однажды ночью, как мы увидим в свое время. Говоря о её шутках, можно сказать, что за все годы нашего близкого общения, она потратила столько психической силы на бесполезные феномены, сколько бы хватило, чтобы убедить всё Королевское Общество, если бы она была разумно использована. Я слышал, как она звонила своими астральными колокольчиками, которые тонули в шуме разговора, вызывала постукивания, которые никто кроме неё самой не слышал и производила другие феномены, прошедшие незамеченными, но которые могли бы значительно укрепить доверие к неё как к чудотворцу, если бы она выбирала подходящий момент и правильно предоставляла возможности для наблюдения. Однако всё это в прошлом и уже кануло в лету, а моя задача – повествовать, как вспомниться, об удовлетворяющих моему критическому рассудку психических экспериментах как реальности науки Восточной магии. Делая это, не буду ли я поступать как истинный друг Е. П. Б., чей характер бы поносили и чьи оккультные силы подвергали сомнению, потому что она кормила жуликов за своим столом и пригревала предателей на своей груди? Эти дни и события, о которых я пишу, происходили в «докуломбовскую» эру, когда настоящие адепты учили жаждущих учеников, и происходили подлинные феномены. И это были дни, когда я знал моего коллегу как человеческое существо, прежде чем она была наполовину обожествлена друзьями, которым ничего не было известно об её человеческих слабостях, следовательно, и об её человеческой природе. Я представлю её, ныне исчезающий идеальный образ писателя «Изиды» и «Тайной Доктрины», как ту, которая будет облекаться в плоть и кровь; реальной (мужеподобной) женщиной; живущей, как другие люди, когда те проснуться, но отправляющейся в другой мир для работы с благородными людьми, когда она спит или в состоянии бодрствующего ясновидения; личность, населяющую ослабевшее женское тело, «в котором… жизненный циклон бушует большую часть времени», если процитировать слова Учителя. А также столь порывистую, столь капризную, столь ненадёжную, столь придирчивую, столь бурную, что необходимо призвать к героическому терпению и самообладанию того, кому бы довелось жить и работать с ней в бескорыстии духа. Те её феномены, что я видел; многочисленные доказательства, которые она предоставила о существовании учителей за своей спиной, ноги которых, как она чувствовала, были недостойны пыли; а позже некоторая подавленность, когда эта бурная и раздражительная женщина стала пишущим и проповедующим мудрецом и благодетельницей для ищущих душ, а также книги, которые она оставила после себя, – всё это в целом доказывает её исключительное величие. Вместе с тем, её чудаческие выходки забыты даже теми, кому они причинили наибольшие душевные страдания. Указывая нам путь, она настолько обязала нас всех, что невозможно не питать к ней чувство глубокой благодарности.
Примечание 1 – помада для волос пользовалась популярностью во второй половине XIX века и в первой половине XX века, до изобретения лака для волос и геля для волос – прим. Переводчика
ГЛАВА IV.
ВТОРОЕ ЗАМУЖЕСТВО МАДАМ БЛАВАТСКОЙ.
Е.П. Блаватская. 1876 -1877 годы.
Приводя нечто подобное последовательному повествованию о ранних «теософских» днях – под этим я подразумеваю все дни общения Е. П. Б. со мной, насколько я могу их вспомнить, – я должен кратко сослаться на случаи осаждения ею текстов, которые упомянуты в моих «Людях из Другого Мира» (стр. 455-6-7 и 8). Как сказано выше, они были даны мне неким Джоном Кингом, пребывающим в камалоке, некогда пиратом, получившим звание рыцаря Его Британского Величества Карла II, но сейчас, видимо, просто псевдонимом элементала Е. П. Б. На сеансе в её отеле в Филадельфии вечером 6 января 1875 года, мнимый Дж. К. производил феномены, и я сказал: «Если вы на самом деле дух, что утверждаете, то покажите мне какие-нибудь проявления вашей силы. Например, сделайте мне копию последнего письма E. У. к мистеру Оуэну, что лежит в папке у меня в кармане». Эта просьба не была исполнена в тот вечер, но на следующий или какой-то после него, пока Е. П. Б. писала, а я читал за одним столом с ней, послышались громкие стуки, и по моему перечислению букв английского алфавита было написано: «Не дадите ли мне ваш словарь под стол?» У нас был только русско-английский словарь, принадлежавший Е. П. Б., который был передан (не упал, но именно был передан как бы из рук в руки чему-то или кому-то невидимому там внизу, который мог взять объемный том) под стол по этой просьбе. Затем стуки попросили бутылочку с клеем, а затем и перочинный нож. Их также передали под стол. Затем последовало минутное молчание, после которого стуками было сказано «Смотри!» Мы достали книгу, нож и бутылочку, и на форзаце словаря я нашёл осаждённую копию письма, о котором спрашивал. Просьбу дать нож мне объяснили так: некое бесконечно малое количество металла, составляющее лезвие, отделялось от его массы и использовалось для осаждения чёрных букв текста из состояния металлического пара. Гуммиарабик[1] также одолжил некоторые из своих частиц, которые испарялись с целью лучшего их сцепления в этом эксперименте.
Папка, содержащая скопированное письмо, находилась в моём кармане постоянно со времени моего приезда в Филадельфию, и я выложил это письмо на каминную полку за полчаса до эксперимента, имея его в полной видимости, когда отрывал глаза от своей книги. Е. П. Б. всё время была в двух шагах от меня, за своим письменным столом, и ни один человек не оставался и не находился в комнате с тех пор как я положил его на полку. Но наиболее интересно то, что при сопоставлении оригинала письма и его дубликата путём наложения стало очевидно, что копия не была полностью идентичной.
Следующим вечером, когда Е. П. Б. и я снова были одни, стуки попросили кусок бристольского картона для рисования, который был передан под стол. Первоначально показав мне, что обе его стороны были чистыми, моя коллега передала его вниз «Джону Кингу», после чего стуки велели мне смотреть на часы и обратить внимание на то, как долго будет продолжаться эксперимент. С часами в моей руке я заглянул под скатерть и убедился, что под ней был только один лист бумаги, который я передал минутой раньше. По истечении тридцати секунд стуки по буквам сообщили: «Готово». Я взглянул на картон и был разочарован, увидев, что его лицевая сторона осталась такой же чистой, как и прежде, но на другой стороне, следующей за покрытием, была найдена вторая и даже лучшего качества копия оригинала письма E. У. На этот раз папка, содержащая письмо, находилась во внутреннем нагрудном кармане моего пальто, где оно лежало всё время с момента предыдущего вечернего эксперимента по осаждению. Мистер Б., который входил в комнату в это время, помогая мне очень тщательно изучать документы, положил письмо и его копию одно над другим, как я уже делал это прежде, и остался, как и я, совершенно убеждённым в подлинности феномена. В скобках можно заметить, что этот джентльмен во время путешествия по железной дороге обнаружил в своём саквояже письмо от «Джона Кинга», представляющее собой какие-то инструкции личного характера. Он говорил мне об этом сам, показывая письмо, и клялся честью, что оно попало в его сумку, пока он находился в поезде в нескольких милях от Филадельфии и Е. П. Б. Это случай напоминает аналогичные мои собственные, произошедшие во время путешествия поездом во Франции с Бабу Мохини М. Чаттерджи и в Германии с доктором Хьюббе Шлейденом, оба в 1884 году.
Воспоминание об этом джентльмене (мистере Б.) напоминает мне, что я должен в память о Е. П. Б. рассказать об её истинных отношениях с ним. Надо намекнуть, что они не были полностью безупречными, и в этом заключалась скрываемая тайна, не требующая какого-либо расследования. Это – часть многочисленных жестоких россказней, которые распространялись о ней. Теперь она мертва и ушла с обозрения мира, находясь вне досягаемости для клеветников, но, судя по моим собственным ощущениям, я уверен, что все, кому дорога память о ней, будут рады узнать факты, полдюжины которых могут быть им выданы. А они таковы: одно из моих читтенденских писем в «Дэйли График» вызвало интерес этого мистера Б. – русского подданного – и подвигло его написать мне из Филадельфии, выражая сильное желание встретиться с моей коллегой и поговорить о спиритизме. Не получив никаких возражений от неё, он приехал в Нью-Йорк в конце 1875 года, и они встретились. Оказалось, что он сразу же впал в состояние глубокого восхищения, которое выражал устно, а позднее – в письмах к ней и ко мне. Она постоянно давала ему отпор, когда видела, что он был склонен сделать ей предложение, и очень злилась на его настойчивость. Единственным следствием этого явилось только ещё большее разжигание его страсти, и он, наконец, угрожал лишить себя жизни, если она не примет его руку. Между тем, перед наступлением этого кризиса, она ездила в Филадельфию, расположившись в том же отеле, и он наносил ей ежедневные визиты. Он заявлял, что не будет ничего просить, кроме чести наблюдать за ней, что единственным его чувством являлось бескорыстное обожание её интеллектуального величия, и что он не будет предъявлять никаких претензий насчёт любой из привилегий супружеской жизни. Он так осаждал её, что она, наконец, согласилась поймать его на слове и формально стать его женой – что казалось мне верхом безумия – но с условием, что она должна сохранить свою фамилию и быть свободной и независимой от всех ограничений, как до этого. Таким образом, они законно обвенчались самым уважаемым унитарианским клириком Филадельфии, и воздвигли свои лары и пенаты[2] в небольшом домике на Самсон-стрит, где они принимали меня как гостя во время моего второго визита в этот город – после того, как моя книга была закончена и вынесена на всеобщее обозрение.
Брачная церемония действительно состоялась, в то время как я останавливался в её доме, хотя и не присутствовал на ней в качестве свидетеля. Но я видел их, когда они возвращались из резиденции клириков после празднования обряда.
Когда я лично выразил ей своё удивление тем, что счёл глупым поступком с её стороны: выйти замуж за мужчину моложе себя, который несказанно уступал ей в умственных способностях и, кроме того, который никогда не сможет быть даже подходящим дополнением к ней, к тому же с очень малыми средствами – так как его меркантильный бизнес не мог ещё встать на ноги – она сказала, что для неё это беда, которую она никак не могла избежать. Её и его судьбы были временно связаны друг с другом посредством неумолимой Кармы, и этот союз явился, по сути, наказанием её ужасной гордости и воинственности, затрудняя её духовную эволюцию, в то время, молодому человеку он не нёс никакого серьёзного вреда. Неизбежным результатом этого явилось то, что эта несчастная пара прожила вместе всего несколько месяцев. Муж забыл свои обеты бескорыстия, и к её невыразимому отвращению стал назойливо её домогаться[3]3.
Она опасно заболела в июне вследствие ушиба одного колена, вызванного падением прошлой зимой в Нью-Йорке на вымощенный камнем тротуар, который закончился сильным воспалением надкостницы и частичным омертвением ноги; и как только ей стало лучше (что произошло в течение одной ночи – это один из случаев её почти что чудесного исцеления – после того, как знаменитый хирург заявил, что она умрёт, если нога не будет немедленно ампутирована), она оставила его и не могла вернуться назад. Когда после многих месяцев разлуки он увидел, что её решимость неизменна, а его бизнес по его безалаберности пошёл псу под хвост[4], он нанял адвоката и подал в суд на развод на основании её ухода.
Судебные повестки доставлялись ей в Нью-Йорк, мистер Джадж выступил в качестве её адвоката, и 25-го мая 1878 года требование о разводе было удовлетворено. У меня хранятся оригиналы документов, оставшихся с тех пор. Это – вся история, и очевидно, что она не выявляет ни виновности, ни незаконности с её стороны, а также не приводит никаких свидетельств в пользу того, что она извлекла хоть малейшую мирскую выгоду от вступления в брак за исключением весьма скромной материальной поддержки без какой-либо роскоши в течение нескольких месяцев.
Я бы мог упомянуть её различные феномены осаждения, которые засвидетельствовал лично до ухода мистера Б. со сцены. Он постоянно говорил от имени своей умершей бабушки, которую придумал и якобы очень сильно любил, умоляя Е. П. Б. подарить ему, если это возможно, свой портрет, поскольку в его семье не было ни одного. Утомленная его домогательствами, она в один прекрасный день, когда мы трое были вместе, взяла лист писчей бумаги, подошла к окну, прислонила его к стеклу двумя своими ладонями и через пару минут вручила ему бумагу, на которой я увидел черно-белый портрет эксцентричной маленькой смуглолицей старой женщины с черными волосами, множеством морщин и большой бородавкой на носу! Мистер Б. с энтузиазмом заявлял, что сходство было полным.
Её время в течение этого периода было полностью поглощено написанием работ для широкой публики, сначала о западном спиритизме, а потом и восточном. Её «первый оккультный выстрел», как она определила его в примечании к вырезкам, вставленным в наш альбом, может быть найден в первом томе (Бостонского) Спиритуалиста (Spiritual Scientist) от 15 июля 1875 года, комментарии к которому будут приведены в следующей главе.
Публикация моей книги, среди прочего, привела к важным результатам: бесконечным дискуссиям в американских и английских органах спиритизма и в светской прессе, с которой и Е. П. Б., и я были тесно связаны, а также к завязыванию крепкой дружбы с несколькими самыми замечательными корреспондентами, с которыми мы перетёрли все темы о восточном и западном оккультизме. Почти тотчас к нам стали обращаться вопрошающие из обоих полушарий, нас критиковали противники или же защищали сторонники. Широко известный уважаемый Александр Аксаков, русский императорский тайный советник и страстный спирит, упрашивал Е. П. Б. перевести мою книгу на русский язык, предлагая опубликовать её за свой счет. Она приняла это предложение, и вскоре перевод появился в очень добротной и пользующейся успехом Санкт-Петербургской брошюре профессора Н. А. Вагнера из Императорского университета, в котором он (являясь научным авторитетом первого класса) был достаточно добр, чтобы сказать, что при проведении своих опытов я «выполнил все требования тщательного научного исследования»; свидетельство, на основании которого я, естественно, чувствовал себя очень гордым. Учёные-естествоиспытатели мистеры Крукс и Альфред Р. Уоллес из Англии, всемирно известный астроном месье Камиль Фламмарион из Франции были также очень доброжелательны и дружелюбны в своих отзывах. Через несколько месяцев мистер Ч. К. Месси из Лондона специально приехал в Америку, чтобы на основании личных наблюдений проверить на месте точность моего отчёта о феноменах Эдди. Мы часто видели друг друга и были так взаимно удовлетворены общением, что между нами возникли отношения почти братской дружбы, которые непрерывно длятся и по сей день, будучи безоблачными даже после одного недоразумения. Я уже упоминал о наиболее дружественных взаимоотношениях с уважаемым ныне покойным Р. Д. Оуэном и мистером Эпесом Сарджентом из Бостона. Последний джентльмен был учёным и явился связующим звеном между мной и очень ценным корреспондентом и лучшим из друзей, ныне покойным У. Стейнтоном Мозесом[5] (М. А. Оксоном), преподавателем классической литературы и английского языка в Университетском колледже Лондона, словом, уважаемым и блестящим писателем среди британских спиритуалистов.
Ему была отправлена копия моей книги и её обзор в «Психологическом Журнале, или Природе Человека» – я забыл, котором – и мало-помалу мы стали почти еженедельно обмениваться письмами, что продолжалось в течение нескольких лет. Первое из них, от 27 апреля 1875 года, посвященное обсуждению условий и результатов «цикла» медиумических феноменов, сейчас передо мной. Он обратил моё внимание на факт, осмеянный профессором Тиндалем в его известном письме к старому лондонскому Диалектическому Обществу, но слишком ощутимый всеми опытными исследователями этого рода природных феноменов, а именно, что «на самом деле некоторые люди сильно мешают только своим присутствием, «парализуя» феномены лишь своим прикосновением, что обусловлено не их недостатками или каким-либо особенным психическим настроем (если хотите, верой, и т.д.), но окружающей их атмосферой. Сильнее всего это ощущают наиболее чувствительные медиумы». Мистер Стейнтон Мозес продолжал: «У меня есть много личных друзей, в присутствии которых, к моему большому огорчению, связанные со мной феномены прекращаются, и у меня нет ни малейшей власти, чтобы изменить этот результат». Ссылаясь на видимую дематериализацию медиума (например, случай миссис Комптон, который описан в моей книге), он заявляет, что данный феномен является самым поразительным из всех, добавляя, что он не может его объяснить. Однако он полагает, что «Восточные маги не пребывают в неведении относительно этого». То, о чём я говорил в предыдущей главе относительно сил, обманывающих зрение путём гипнотического торможения нервов, ныне исследуемого научного явления, раскрывает эту тайну и сметает с неё большое количество суеверий и налёт чуть ли не сатанизма. Это стоило всех проблем, связанных с написанием той книги, подарив мне два таких друга на всю жизнь, как Стейнтон Мозес и Месси, но и ещё намного больше – это изменило мою жизнь и заложило начало новой эпохе. Пока мистер Месси был в Америке, мы вместе посетили нескольких медиумов, и он явился одним из тех, кто присоединился к нам с Е. П. Б. во время создания Теософского Общества к концу того года (1875). Я представил его Е. П. Б., и он часто её навещал, став её близким другом и постоянным корреспондентом, пока их доверительные отношения не испортились несколькими годами позже из-за случая, известного как «инцидент Киддла». Когда он вернулся в Лондон, я дал ему рекомендательное письмо к мистеру Стейнтону Мозесу, и, таким образом, возникли близкие отношения между нами тремя, которые прервались только из-за смерти «М. А. Оксона».
Также надо упомянуть и некоего синьора Б., итальянского художника, обладавшего оккультными силами, который посетил Е. П. Б. в Нью-Йорке, чему я был свидетель, в один осенний вечер 1875 года, сразу после основания Теософского Общества. Он произвёл необычный феномен вызывания дождя с помощью – как он сказал – контроля духов воздуха. Луна приближалась к полной в ясном синем небе без облаков, плывущих по нему. Он попросил нас с Е. П. Б. выйти на задний балкон её гостиной и, приказав мне сохранять абсолютную тишину и хладнокровие, что бы ни случилось, он вынул из внутреннего нагрудного кармана своего пальто и стал держать, направляя на луну, картонную карточку, размером где-то около 6х10 дюймов. На её лицевой стороне акварелью были нарисованы многочисленные квадраты, причём каждый из них содержал странную математическую фигуру. Но он не позволил мне их потрогать или осмотреть. Я стоял у него за спиной и мог ощущать, как его тело напряглось, будто в ответ на интенсивную концентрацию воли. Затем он указал на луну, и мы увидели плотные чёрные пары, подобные грозовым облакам, или, лучше сказать, танцующим массам чёрного дыма, что выходят из трубы движущегося парохода с подветренной стороны, изливающиеся из сияющего восточного края блестящего спутника и уплывающие за горизонт. Я невольно воскликнул, но чародей стальной хваткой взял меня за руку и приказал молчать. Всё больше и быстрее образовывалась чёрная завеса облаков, и всё дальше и дальше она распространялась прочь, напоминая чудовищное перо, чёрное как смоль. Оно приняло форму веера, и вскоре на небе, то здесь, то там, появились и другие тёмные дождевые тучи, образующие массы, вращающиеся и несущиеся под порывами ветра, точно такие же, как естественная атмосферная влага. Небеса быстро стали мрачными, луна исчезла из видимости, и брызги дождевых капель прогнали нас в дом. Не было ни грома, ни молнией, ни ветра, а просто сильный ливень, производимый в пространстве четверть часа этим таинственным человеком. Когда мы вернулись под свет люстры, я увидел его исполненное железной твердости лицо и стиснутые зубы, которые видят в бою на лицах товарищей. И поистине по уважительной причине, потому что он просто боролся против невидимых хозяев элементалов, завоёвывая их, а это высекает искры мужественности в человеке. Синьор Б. не стал задерживаться с нами, но поспешно откланялся и, поскольку час был поздний, я последовал его примеру через несколько минут. Тротуар был мокрым от дождя, а воздух влажным и прохладным. Мой номер располагался всего в нескольких шагах, и я, едва добравшись до него, устроился покурить, когда прозвенел звонок. Открывая входную дверь, на пороге я нашёл синьора Б., бледного и отчасти утомлённого. Он извинился за беспокойство и попросил стакан воды. Я впустил его, и после того как он выпил воды и ненадолго передохнул, мы беседовали на оккультные темы в течение долгого времени. Я нашёл его готовым говорить об искусстве, литературе и науке, но чрезвычайно сдержанным в рассказах об оккультизме и своём личном опыте психического развития. Он, однако, объяснил, что все виды элементальных духов могут управляться человеком, когда его врождённые божественные способности разбужены: тогда его воля становится непреодолимой силой, которой все низшие – как любые силы элементалов, вызванные к жизни какими-либо существами или слепыми бесстрастными космическими посредниками – вынуждены уступить. На самом деле я не видел настоящий чёрный дым, изливающийся из луны: он был простой иллюзией, произведённой концентрацией его мысли. Но, конечно же, я видел облака, образовавшиеся под лунным небом, и падения дождя, и он оставил мне этот факт для размышлений. Затем он дал мне маленький совет, который сильно меня удивил. Я видел, что у него очень хорошие взаимоотношения с Е. П. Б., с которой они говорили в самом дружественном и откровенном тоне об Италии, Гарибальди, Мадзини, карбонариях, Восточных и Западных адептах и т.д., а также соответствующих феноменах, таких как фокус с белыми бабочками. Поэтому я имел все основания удивиться, когда он, приняв таинственный вид, предупредил меня, чтобы я порвал с ней все свои близкие отношения. Он сказал, что она испорченная и очень опасная женщина и может принести мне страшные беды, если я позволю себе попасть под её злые чары. Он добавил, что это приказано передать мне великим Учителем, чьё имя он произносил в разговоре с Е. П. Б., который я слышал. Я посмотрел на него, чтобы увидеть, мог ли я понять скрытый смысл этих нелепых слов, и, в конце концов, сказал: «Да, синьор, я знаю, что Великая Личность, которую Вы упоминаете, существует; у меня есть все основания, увидев Ваши феномены, подозревать, что у Вас есть с Ним или с Братством определённые отношения; Я готов даже пожертвовать своей жизнью, подчиняясь Его заветам; поэтому теперь я прошу, чтобы Вы дали мне верный знак, по которому я буду определённо знать, где бы я ни находился, о малейшем сомнении, что Мадам Блаватская является дьяволом, которым Вы её рисуете, и волей Учителя моё знакомство с ней будет прекращено». Итальянец осёкся и, запинаясь, сказал что-то бессвязное, переводя разговор. Хотя он смог создать чернильные облака, изливающиеся из луны, но не смог бросить и тени сомнения в моем сердце насчёт моего друга и повести по запутанному лабиринту оккультных наук. Увидев Е. П. Б. в следующий раз, я рассказал ей о предупреждении Б., на что она улыбнулась, сказав, что я благополучно прошёл небольшое испытание, и написала записку синьору Б. «забыть дорогу к её двери». Что он и сделал.
Примечания
1 – гуммиарабик – твёрдая прозрачная масса, выделяемая различными видами акаций; ранее широко использовался во многих отраслях промышленности как клеящее вещество – прим. переводчика.
2 – лары и пенаты – божества у римлян, которых считали покровителями и защитниками родины и жилища – прим. переводчика.
3 – в оригинале became an importunate lover (стал назойливым любовником) – прим. переводчика.
4 – в оригинале was going to the dogs; go to the dogs – разоряться; пойти прахом; гибнуть; идти к чертям (идиома) – прим. переводчика.
5 – он говорил мне, что его настоящая фамилия не Мозес, а Мозейн или Мостин; всё другое – искажения.
.jpg)
Перевод с английского Алексея Куражова.
Olcott H. S. Old diary leaves. Vol. 1 / Henry Steel Olcott – London: G. P. Putnam's Sons, 1895. – 491 p.
Похожие статьи:
27.01.2015 08:49
Сергей Целух27-01-2015 17:52:01
Читая III и IV главы первой книги «Листов старого дневника» Генриха Олькотта, переведенных Алексеем Куражовым, получил много новой и ценной информации о Елене Блаватской, Олькотте, их окружении. Опыты Блаватской: с удлинением собственных волос: вольное общение с духом Джоном Кингом и подчинение его ее воле; осаждение письма на книгу Олькотта; создание собственного портрета на чистом листе картона, с помощью оконного стекла; внезапное исчезание из комнаты, путем гипнотического торможения нервов и многие другие феномены, лишний раз свидетельствуют, что перед нами величайшая мировая личность, не полностью еще раскрытая как ее современниками, так и нашими исследователи, которая не столько удивляет, сколько вызывает к себе глубокое уважение и глубокие раздумья. Новые главы книги Олькотта читаются с нескрываемым интересом, они приносят нам радость и дополняют наши знания об этих великих теософах, учениках Махатм и просто замечательных людях. Спасибо переводчику и порталу «Адамант» за доставленную нам радость такого чтения.
к03-07-2015 10:39:01
Большое Спасибо переводчику и порталу «Адамант». ждем продолжения)
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".