26 марта в 19:00 в Московском доме книги состоится презентация книги «Николай Рерих». Круглый стол «Наследие Николая Рериха – культурный мост между Россией и Индией» (Дели). Выставка Международного Центра Рерихов «Вселенная Мастера», посвященная 150-летию Н.К. Рериха, в Индии Выставка «Издания Международного Центра Рерихов» в Новосибирске. Новости буддизма в Санкт-Петербурге. Благотворительный фонд помощи бездомным животным. Сбор средств для восстановления культурной деятельности общественного Музея имени Н.К. Рериха. «Музей, который потеряла Россия». Виртуальный тур по залам Общественного музея им. Н.К. Рериха. Вся правда о Международном Центре Рерихов, его культурно-просветительской деятельности и достижениях. Фотохроника погрома общественного Музея имени Н.К. Рериха.

Начинающим Галереи Информация Авторам Контакты

Реклама



Е.П. Блаватская о себе и «Разоблаченной Изиде». Сергей Целух


 

Последняя статья Е.П. Блаватской

 

У Елены Блаватской есть очень личная, слишком волнующая статья, написанная за две недели до ее смерти. Больно Сарони. Гравюра Е.Б. Блаватскойчитать ее нам, людям ХХ1 века. Остро она вонзается в наше сердце и оставляет о себе тяжкую память. Прочитав статью, я две недели ходил сам не свой, все раздумывал и раздумывал, почему карма этой удивительной женщины, так жестоко расправилась с ней. Казалось бы, Блаватская рассказала о себе все, что можно было рассказать людям, которые терзали ее, мучили, укорачивали жизнь. Сообщила даже о таких тонкостях, о которых не надо было говорить, а просто молчать. Перед всем миром она созналась в своих ошибках, упущениях, даже грехах, потому что грехи эти не давали ей спокойно жить. Е.П.Б. сознавала, что злой рок, неотвратимо, безжалостно подстерегает ее, и скоро, очень даже скоро заберет в иной мир, мир полного безмолвия и вечной тишины. Казалось бы, высшая сила должна была понять ее, выслушать и простить. Этого, к сожалению, не случилось.

 

На личные темы у Елены Петровны есть много статей, писем, откровенных признаний, задевающих ее гордость, честь и достоинство. Совсем не верится, что она этого не замечала. Скорей ей нравилось корить себя, обвинять во всех смертных грехах, потому что, выплеснув горькую обиду, ей становилось легче. Особенно это относилось к деликатным вопросам. Блаватская не скупится на откровения в своих письмах к разным лицам, не предназначенным для печати. Там она дает полную волю своим чувствам, темпераменту, обидам, горестям, утратам, зная, что все это останется в тайне.

 

Нам хоть и больно, но приятно читать ее предпоследнею статью, можно сказать, последним ее откровением перед миром за свою не такую уж долгую деятельность, и напутствием всем людям доброй воли, любивших ее, и знавших, как порядочную личность и честного человека. Статья называется - «Мои книги». Начинает ее Елена Петровна с рассказа, как отказала одному американскому господину достать ему «Разоблаченную Изиду», по той простой причине, что ее книга – «это все вздор».

 

Свое решение она пояснила так: "Оставьте ее, "Изида" не понравится вам. Изо всех книг под моим именем именно эта худшая и наиболее неудачная в литературном смысле. С той же искренностью я могла бы добавить, что в "Изиде", тщательно проанализированной со всей строгой литературной и критической точки зрения, открывается множество опечаток, и неверных цитат; что она содержит бесполезные повторы, крайне раздражающие отступления от темы, а для случайного читателя, незнакомого с различными аспектами метафизических идей и символов, столь же много явных противоречий; что значительной части материала не должно было быть там вовсе; и также, что там были некоторые очень серьезные ошибки из-за многочисленных изменений в основном при чтении корректуры, и в частности из-за исправления слов. И наконец, что работа по причинам, которые сейчас будут разъяснены, не имеет в себе системы; как заметил один мой друг, она выглядит, по сути, как некая масса независимых параграфов, не имеющих между собой связи, хорошо перетряхнутая в корзине для бумаг, затем вынутая наугад и - опубликованная» (1).

 

Свои горькие слова Блаватская говорит единственно потому, что на протяжении пятнадцати лет, после выхода «Разоблаченной Изиды», спиритуалисты, среди которых было много католиков-миссионеров, набрасывались на нее, как голодные псы на свежую кость. Они шельмовали Блаватскую в печати, ругали по радио, распускали порочащие слухи, и единственно потому, что эта книга была гениальной. Враги затравили Елену Петровну так, что ей не хотелось жить. Конечно же, что к ним, по ошибке, присоединились и знаменитые братья Соловьевы – Всеволод и Владимир. Они тоже внесли свою посильную лепту в этот ядовитый пирог. Не выдержав такого садистского давления, Блаватская сдалась. Она публично начала каяться, стала говорить о себе в уничижительном тоне, во всем извиняться, у всех просить прощения, преуменьшать свою авторскую роль в книге.

 

Нам очень грустны ее признания, они слишком преувеличены и, как мы знаем, не соответствуют правде. «Когда я впервые после публикации 1877 года перечитала в Индии в 1881 году всю работу от начала до конца, ко мне пришло полное осознание этой печальной истины. С тех пор и до настоящего времени я всегда говорила то, что я думала о книге, и когда бы ни предоставлялась возможность, я высказывала свое откровенное мнение об "Изиде". Делалось это к ужасу тех, кто предупреждал меня о том, что я ухудшаю ее продажу. Но так как в писании моей главной целью была не слава и не выгода, но нечто гораздо более высокое, я не обращала внимания на такие предупреждения. Этот неудачный "шедевр", эта "монументальная работа", как называют книгу некоторые обозреватели, с ее ужасными превращениями одного слова в другое, полностью менявшими смысл, с её опечатками и неверными цитатами свыше десяти лет доставляет мне больше волнений и хлопот, нежели что-либо еще за всю мою долгую жизнь, в которой всегда было больше шипов, чем роз». (2 ).

«Разоблаченная Изида» - это монументальная работа»

Прекрасно понимаем, что это не голос Блаватской, а голос ее врагов. Они сломили ее волю, навязали свои враждебные оценки, и свое искаженное видение этого великого творения. Но сломили они ее не полностью. Е.П.Б. нашла в себе силы, мужество, чтобы заявить своим лютым врагам, а с ними и всем знакомым, что: «Несмотря на эти огромные упущения, я утверждаю, что "Разоблаченная Изида" содержит массу новой и до настоящего времени неизвестной информации по оккультным вопросам» (2). Кроме того, говорит она, кто достаточно умен, увидит в этой книге главное, а на второстепенное, вовсе не обратит внимания. Читатель отдаст предпочтение идее, а не форме, не придавая значения ее досадным недостаткам. Свою работу Е.П.Б. считает положительной. И сознает, что ее книга представляет огромную ценность для мистиков, и для тех, кто изучает теософию. После выхода «Изиды», лучшие американские газеты расточали ей похвалы, причем такой, что Елене Петровне было неловко за слишком смелые преувеличения. Приведем некоторые из этих высказываний:

 

"Это монументальная работа... обо всем, имеющем отношение к магии, таинствам, колдовству, религии, спиритуализму, которая незаменима для энциклопедии". - North American Review.

 

"Следует признать, что это замечательная женщина, читавшая больше, видевшая больше и думавшая больше, чем большинство ученых мужей. Ее работа изобилует цитатами с дюжины различных языков не для пустого хвастовства эрудицией, а для подтверждения собственных взглядов... ее страницы украшены сносками, опирающимися, как и ее источники, на мудрейших писателей прошлого. Для большого числа читателей эта замечательная работа представляет огромный интерес... она требует к себе серьезного внимания мыслителей и заслуживает аналитического чтения". — Boston Evening Transcript.

 

"Эрудиция ошеломляет. Множество ссылок и цитат из самых неизвестных и непонятных авторов на всех языках чередуются с упоминаниями писателей высочайшей репутации, о которых не скажешь, что их коснулись поверхностно". - N. Y. Independent.

 

"Крайне читабельное и захватывающее эссе о первостепенной важности возвращения герметической философии в мир, который слепо полагает, что он ее перерос". — N. Y. World.

 

"Лучшая книга сезона". - Com. Advertiser.

"Для читателей, которые никогда не были знакомы с литературой по мистицизму и алхимии, эта книга предоставит материал для захватывающего изучения — источник любопытной информации". - Evening Post.

 

"Они свидетельствуют о большой и разнообразной исследовательской работе автора и содержат огромное количество интересных рассказов. Тот, кто любит чудеса, не найдет недостатка в них в этой книге". - New York Sun.

 

"Удивительная книга как по теме, так и по подходу. Некоторое соображение может быть высказано о редкости и объемности ее содержания — ведь один комментарий составляет пятьдесят страниц — и мы не преувеличим, если скажем, что такой комментарий фактов никем еще раньше не предпринимался... Но книга любопытна тем, что она содержит в себе уникальный материал, и без сомнения ее с радостью примут библиотеки... Она, разумеется, будет интересна всем, кто увлекается историей, теологией и тайнами древнего мира". - Daily Graphic.

 

"Настоящая работа есть результат необычайного образования и подкрепляет ее репутацию адепта тайных наук, в мистическом знании достигшего ранга иерофанта". - New York Tribune.

 

"Всякий, кто прочитает эту книгу внимательно, узнает все о необыкновенном и мистическом, исключая, возможно, только тайные символы. "Изида" будет дополнением к "Анакалипсису". Кто любит читать Годфри Хиггинса, тот получит удовольствие и от мадам Блаватской. Между их работами огромное сходство. Обе много говорят обо всем апокриптическом и апокалиптическом. Легко предсказать спрос на эту книгу. Необыкновенное своеобразие, смелость, многосторонность, удивительное разнообразие тем, охватываемых ею, делает эту работу одной из лучших книг столетия". — New York Herald (3).

 

Первыми врагами, ополчившиеся на Блаватскую, были спиритуалисты. Они стали обвинять ее в том, что духи умерших людей, общаются с нею и вынашивают заговор против всех живущих. И что ее книга – это учебник по черной магии, направленный против католической веры, в первую очередь, и всех религий мира. За последние пятнадцать лет, со времени первой публикации «Изиды», на Е.П.Б. обрушился непрерывный поток грязных обвинений. Ее стали не критиковать, а ругать за то, что она «русская шпионка», «хронический мошенник», «олицетворенная ложь», «пропойца», «агент Папы Римского, купленный для того, чтобы разгромить спиритуализм», она «воплощение Сатаны» и «непорядочная личность». Ругательные слова, крепкие выражения сыпались на ее бедную голову, как из рога изобилия. И что удивительного: ни одно из этих громких обвинений не подтвердилось.

 

Блаватскую обвиняли в том, что "Разоблаченная Изида" - это простой пересказ книг оккультиста Элифаса Леви и некоторых старых алхимиков; что она написана под диктовку злых сил, и духов умерших иезуитов; что оба ее тома составлены из рукописей, оставленных после себя Бароном де Пальмом - знаменитым спиритуалистом, мастером своей кремации и двойных похорон. И что рукописи этой книги она нашла в его сундуке.

 

Удивительным было то, что никто таким заявлениям не поверил. Друзья Блаватской, ее единомышленники знали, что «Разоблаченная Изида» - творение Восточных Учителей, Блаватской и ее преданных друзей, и это было правдой. Недруги не поверили ни одному такому слову, они подняли крик, что книгу Блаватской продиктовали ей нечистые силы, а проще – сам сатана. А если не он, то другой злой дух, по имени Вельзевул. Затем враги передумали, они, видите ли, в этом усомнились, и теперь все заслуги в написании книги, приписали невидимым адептам, потому, что Блаватская, неспособная написать такую сильную вещь. Скоро тактика врагов снова изменилась. Они начали обвинять Восточных Учителей в посредственности, не компетентности, и в том, что «им не хватает таланта даже среднего писателя» (4)./p

«Ошибки «Разоблаченной Изиды» вовсе незначительные»

Елена Петровна на критику отвечает деликатно, аргументированно, с конкретными фактами в руках. Она напоминает недругам, что не является автором многих ошибок, вкравшихся в книгу. Они допущены не по ее воле. В этом надо винить, скорее, главного редактора, взявшего на себя всю ответственность за ее выход: исправление ошибок, разные правки, хотя не пошевелившего пальцем, чтобы что-то в ней изменить. Лично она отвечает за содержание своих статей, и статей, диктовавших ей Восточными Наставниками. Все они правдивые и отвечают последним достижениям науки. В передаче мыслей на расстояние, Блаватская не видит никакого чуда. Науке такое явление давно известно и тут не о чем спорить. Для передачи мыслей не существует ни пространства, ни расстояния, и крикунам об этом давно пора знать, и умолкнуть на веки.

 

Блаватская долго воздерживалась от реакции на любую критику своих работ. Не отвечала и тогда, когда спиритуалисты переходили все грани этики. Она считала, что клевета, грязная ложь и другие ярлыки, к «Изиде» совершенно не относятся. Молчание Великой Личности бесило пасквилянта, вызывало в него ярость, и он дальше строчил свои злые пасквили в адрес «Изиды» и ее автора. Блаватская знала своего неприятеля, хотя лично с ним никогда не встречалась. Не собиралась она отвечать ему и на сей раз. Но, поскольку "Изида" подвергается постоянным нападениям, то настало время рассказать о ней правду, причем всем: и друзьям, и врагам. Оправдываться она не собирается, а говорить будет лишь неопровержимыми фактами. А факты таковы:

 

«Когда я приехала в Америку в 1873 году, я не говорила по-английски, - в детстве я училась разговорному - более тридцати лет. Я понимала, что я читаю, но едва могла говорить на языке. Я никогда не получала образования ни в каких колледжах, и всему, что я знала, я научилась сама; я никогда не претендовала на ученость современных исследователей; тогда я с трудом читала какие бы то ни было европейские научные работы и мало знала о западной философии и науке. То немногое, что я изучила и узнала из этого, внушило мне отвращение своим материализмом, своей ограниченностью, узким банальным духом догматизма и своей атмосферой превосходства над философией и наукой древности.

 

До 1874 г. я не написала ни слова по-английски и не опубликовала ни одной работы ни на каком языке. Следовательно - Я не имела ни малейшего представления о литературных законах. Искусство написания книг, их подготовка к печати и публикации, чтение и правка гранок являлись для меня неведомыми секретами.

 

Когда я начала писать то, что позже вылилось в "Разоблаченную Изиду", у меня было не больше представления, что получится из этого, чем у тщеславного невежды. У меня не было плана; я не знала, будет ли это книгой, эссе, памфлетом или статьей. Я знала только, что я должна написать ее, и всю. Я начала работу еще до того, как близко познакомилась с полковником Олькоттом, и за несколько месяцев до образования Теософического общества» (5).

 

Как видим, условия для написания теософской работы на английском языке у нее были многообещающими. В спешке, Блаватская написала кипу листов, высотой до метра. Их хватило бы на три таких книги, как «Изида». Свое творение Е.П.Б. представила на обозрение полковнику Олькотту. Он, как опытный мастер, сразу сказал, что ошибок в книге предостаточно. За исключением продиктованных глав, все надо исправлять. С тех пор, пишет Блаватская, мы принялись за наши литературные труды и работали вместе каждый вечер. В некоторых страницах Олькотт правил английский, а Е.П. их переписывала. Те, которые не поддавались корректуре, Олькотт надиктовывал ей прямо с текста, англизируя неразборчивые рукописи. То, что книга вышла на английском языке, заслуга этого трудолюбивого полковника.

 

Олькотт предложил разделить работу на две части. Первый том был посвящен Науке, а второй – Теологии. Для этого было пересмотрено всю структуру текста. Исключили повторения, лишние слова, тексту придали стройный вид, разделив его на главы и под главы. Когда работа была закончена, ее показали профессору Александру Уайлдеру, известному ученому, специалисту по Платону. Прочитав сей эпохальный труд, ученый рекомендовал его для публикации м-ру Бартону. Вместе с полковником Олькоттом, профессор Уайлдер оказал неоценимую помощь в издании «Изиды». «Он составил превосходный комментарий, исправил греческие, латинские и еврейские слова, предложил цитаты и написал большую часть введения "Перед Завесой".

 

То, что его работа не была указана в книге, не вина Блаватской, так распорядился сам мистер Уайлдер. Он не хотел, чтобы его фамилия фигурировала на страницах этой книги. Хотя о его работе над «Изидой», знал почти весь Нью-Йорк. Наконец-то подготовленная книга пошла в печать.

«Дело Уайлдера» лопнуло как мыльный пузырь

С этого момента появились настоящие проблемы. Блаватская не имела ни малейшего представления о правке гранок. А полковнику Олькотту заниматься этим делом не позволяло время. В силу неопытности, спешки, Елена Петровна все перепутала. Счет в шестьсот долларов за правку и переделку книги пришел тогда, когда еще не было закончено и трех частей. Это было настоящим грабежом. Такая сумма не оговаривалась. Что бы не платить лишние деньги, Блаватская отказалась от корректуры, от разных равок, прекрасно понимая. что оплачивать типографские расходы у нее денег нет. Тем не менее, издатель требовал выхода книги, хотя ни копейки не обещал автору за ее работу. Под его давлением полковник Олькотт делал все от него зависящее, чтобы спасти положение, но другого времени, кроме вечеров, у него не было. Доктор Уайлдер, этот сказочник и чародей, выручавший Блаватскую в самые трудные минуты, находился далеко от Нью-Йорка, в Джерси-Сити, и править гранки он никак не мог. В результате этого, страницы "Изиды" прошли через множество некомпетентных рук. Грамматических и других ошибок в книге было предостаточно. Почему-то рука редактора их не коснулась.

 

В конце – концов, они были отданы на милость издательского корректора, которому нечем было платить. Стоит ли удивляться, говорит Блаватская, что в напечатанных томах, "Вайвасвата" (Ману) превратилась в "Вишмавитру", и что тридцать шесть страниц комментария, составленного профессором Уайдлером, вообще исчезли. В книге было много других недоразумений. На вопрос, почему эти досадные ошибки не были исправлены в последующем издании, ответ Блаватской прост: гранки были стереотипными. Несмотря на все ее желания что-то изменить, она ничего не могла сделать. Гранки являлись собственностью издателя, а у нее не было денег оплачивать расходы. Да и типографию устраивало оставить все как есть, книга все равно пользовалась большим успехом.

 

Между тем спиритуалисты не дремали. Они обвини доктора Уайлдера, написавшего введение «Перед завесой» в «бесстыдном плагиате», даже назвали автора книги, у которого профессор позаимствовал свою статью. Но это был очень ловкий маневр, ловких недоброжелателей, хотя после проверки их обвинение лопнуло, как мыльный пузырь. Никакого плагиата комиссия не нашла. Статья «Перед Завесой» получила высокую оценку. В своей статье Блаватская об Уайлдере пишет следующее: «Он слишком благороден и учен, чтобы чего-то бояться и поэтому отрицать. Он настаивал на том, чтобы к введению присоединить своего рода глоссарий, объясняющий греческие и санскритские названия и слова, которыми изобилует работа, а также помог в этом. Я попросила его написать краткую статью о платоновских философах, которую он любезно предоставил. Таким образом, со стр. 11 по стр. 22 текст его, за исключением некоторых вставок, прерывающих рассказ о платоновских философах до того, чтобы показать идентичность их идей с идеями индуистских священных книг. Сегодня, кто знающий д-ра А. Уайлдера лично либо его имя, кто отдает себе полный отчет в огромной эрудиции этого выдающегося платониста, редактора многочисленных научных трудов, станет столь безрассуден, чтобы обвинять его в "плагиате" чужих работ! В сносках я даю названия нескольких платоноведческих и других работ под его редакцией. Обвинения оказываются просто абсурдными!» (6).

 

Блаватская поясняет, что д-р Уайлдер, забывал поставить кавычки перед и после отрывков, выписываемых в разных авторов, и из-за своего неразборчивого почерка забывал отмечать их с достаточной тщательностью. Невозможно после стольких лет все вспомнить и проверить все факты. Е.П.Б. убеждена, это подтверждено авторитетной комиссией, что исследование о платониках было собственностью профессора. «И пусть клеветники злословят и далее, только и в следующие пятнадцать лет, как и в прошедшие, они увидят, что их потуги обвинить доктора Уайлдера в плагиате, останутся на их совести. Такую грубую клевету им не простят потомки» (7).

 

Ввиду вышеизложенных фактов, Е.П.Б. добавляет, что:

 

«Язык в "Изиде" не мой, но (за исключением той части работы, которая, как я заявляю, была продиктована) может быть назван только какой-то разновидностью перевода моих данных и идей на английский;

 

Это написано не для широкой публики (что, однако, имеет для меня второстепенное значение), но для узкого круга теософов и членов Теософического общества, которым "Изида" и посвящена;

 

Несмотря на то, что я с тех пор изучила английский язык в достаточном объеме, прежде чем сотрудничать с двумя журналами ("Теософист" и "Люцифер"), в настоящее время я никогда не пищу статью, передовицу или даже просто короткую заметку без того, чтобы не подвергнуть свой английский язык окончательной проверке и исправлению» (8).

 

Учитывая всё это и многое другое, Блаватская спрашивает справедливых мужчин и женщин, заслуженно ли, и даже законно ли, критиковать ее труды, и прежде всего «Изиду» как урожденного американца или англичанина? Ведь она русская и в совершенстве английским языком не владеет. То, что она утверждает в книге от своего имени, есть ее личное мнение той области знаний, которая до настоящего времени незнакома науке и почти неизвестна в европейском мире. Лавры и похвалы за английскую грамматику, за цитаты из научных работ, отрывки для сравнения или опровержения старой науки, за общую структуру томов, она с радостью уступает всем, кто помогал ей.

 

В случае с "Тайной Доктриной", пишет Блаватская, около полудюжины теософов работали над ее редактированием, помогая организовать материал, исправить несовершенный английский и подготовить книгу к печати. Ни один из них, с первого до последнего, никогда не станет претендовать на фундаментальную доктрину, философские заключения и учения. Это все ее и Учителей. Ничего этого она не изобрела, а только провозгласила, как была научена. Для подтверждения своих слов Е.П.Б. приводит цитату из Монтеня, взятую из «Тайной Доктрины»: "Я составил лишь букет из отборных (восточных) цветов и не привнес ничего от себя, кроме ниточки, связывающей их".

 

«Сможет ли хоть кто-то из моих помощников сказать, что я не заплатила полной цены за ниточку?» - спрашивает Е.П. Блаватская. И под статьей стоит дата - 27 апреля 1891 года.

 

Статья Е.П. Блаватской окончена. Остались только размышления читателей. Мы хотим прояснить личность человека, писавшего свои пасквили на Блаватскую, ее книгу и на ее помощников. Это был некий австрийский дворянин, который проживал в Нью-Йорке. Он был нищ в полном смысле этого слова. Полковник Олькотт предоставил ему кров и пищу, ухаживал за ним в последние недели его жизни. После его смерти не осталось ничего, кроме разных счетов, оплаченных Олькоттом. Единственной собственностью барона, пишет Блаватская, был старый чемодан, в котором его "душеприказчик" нашел оббитого бронзового купидона, несколько иностранных орденов (проданные как золотые и алмазные подделки из фальшивых драгоценностей и клея) и несколько рубашек полковника Олькотта, которые экс-дипломат позаимствовал без разрешения.

 

Блаватская не называет его имени. Есть имена, говорит она, которые несут в себе моральную нечистоту и не могут появиться в любом приличном журнале или публикации. Его слова и дела исходят из cloaca maxima материальной вселенной и должны вернуться туда, не касаясь меня.

 

О «Разоблаченной Изиде» в трудах Елены Петровны есть много высказываний. Да и друзья, соратники, и знавшие ее лица, не скупились на свои воспоминания. Их высказывания читателям хорошо известны, тем не менее, хотим напомнить о них, чтобы обновить в памяти каждого, какую величественную книгу подарила миру Елена Блаватская. Свидетельства друзей помогут нам глубже вникнуть в ее израненную душу, яснее осознать величие великого творения.

 

Первое слово предоставим полковнику Олькотту, другу и соратнику Блаватской. Он является непосредственным участником создания «Изиды». Вот его слова:

 

"Однажды летом 1875 года Е.П.Б. показала мне несколько листов своей рукописи и сказала: "Я написала это прошлой ночью по указанию, но не имею представления, что из них может получиться. Возможно, это подойдет для газетной статьи, или для книги, а может и ни к чему; во всяком случае я сделала так, как мне было приказано". И она убрала эту рукопись в ящик стола, и некоторое время о ней не упоминала. Но в сентябре она была в гостях у своих новых друзей, профессора Корсона из Корнуэльского университета и его жены, и работа продолжилась. Она написала мне, что это должна быть книга по истории и философии Восточных Школ и их взаимоотношении с современностью. Она сказала, что писала о предмете, ею никогда не изучавшем и приводила цитаты из книг, которые никогда в жизни не читала; чтобы проверить ее, профессор Корсон нашел эти цитаты в классических трудах в университетской библиотеке и подтвердил их точность.

«Работа над «Изидой» продолжалась без перерыва»

Один или два месяца спустя после создания Теософического Общества мы сняли две квартиры на 34-й Вест-Стрит, 433. Она на первом этаже, я на втором. С этого момента работа над "Изидой" продолжалась без перерыва до ее завершения в 1877 году. За всю ее предыдущую жизнь она не выполнила и десятой доли этого литературного труда, и я никогда не встречал подобной выносливости и неутомимой работоспособности. С утра до ночи она была за своим рабочим столом, и редко кто из нас ложился спать раньше двух часов ночи. Днем мне приходилось бывать по своим служебным делам, но всегда после раннего обеда, мы располагались вместе за нашим большим столом и работали до тех пор, пока не останавливала усталость.

 

Она работала без определенного плана, но идеи переполняли ее, как неиссякаемый источник, бьющий через край... Они приходили хаотично, бесконечным потоком, каждый параграф полностью завершался независимо от предыдущего или последующего. Даже сейчас, после многочисленных переделок, исследование удивительной книги укажет на это обстоятельство. Отсутствие предварительного плана, несмотря на все ее знания, разве не доказывает, что данная работа не является результатом ее собственного замысла, что она была только каналом, через который вливалась свежая жизненная эссенция в застойное болото современной спиритуалистической мысли?..

 

Ее рукопись нужно было видеть: листы были разрезаны, склеены, перекроены, иногда одна страница состояла из шести, семи или десяти полосок, взятых из других страниц и склеенных вместе, соединенных отдельными словами или предложениями, вписанными между строк. Она часто шутливо хвалилась перед друзьями своей сноровкой в работе. Ее книжка для заметок иногда использовалась в этом процессе, именно на ней она склеивала страницы своей рукописи..."(9, т. I, с.202, 205).

 

"Я просматривал каждую страницу ее рукописи по нескольку раз, и каждую страницу корректуры, записал для нее многие параграфы, часто просто передавая те идеи, которые ей не удавалось тогда сформулировать по-английски; помогал найти нужные цитаты и выполнял другую вспомогательную работу. Эта книга вобрала в себя все ее достоинства и недостатки. Она создала своей книгой целую эпоху, и созидая ее, создала и меня — ее ученика и помощника, — так что я смог выполнять Теософическую работу в течение последовавших двадцати лет...

 

Наблюдать за ее работой было для меня исключительным и незабываемым удовольствием. Обычно мы сидели за большим столом напротив друг друга, и она постоянно была у меня перед глазами. Ее перо прямо-таки летало по страницам; затем она могла неожиданно остановиться, смотреть отсутствующим взглядом в пространство, и затем, как бы увидев что-то невидимое, начинала это копировать на своем листе. Цитирование заканчивалось, ее глаза снова приобретали естественное выражение, и она продолжала писать до следующего перерыва.

 

Я хорошо помню, что однажды видел, и даже держал в руках астральные дубликаты книг, из которых она выписывала цитаты для своей рукописи, и которые ей пришлось "материализовать" для меня, чтобы я мог сверить корректуру, так как я отказался оставить их непроверенными. Одной из них была французская книга по физиологии и психологии, другая также французского автора по какой-то области неврологии. Первая была в двух томах, вторая в мягкой обложке.

 

Это произошло, когда мы жили на 47-й Вест-Стрит в доме 302, — знаменитом "Ламасери"*, тайной штаб-квартире Теософического Общества. Я сказал: "Не могу оставить непроверенной эту цитату, так как знаю, что она записана неверно". Она ответила: "О, не беспокойтесь, здесь все правильно". Я настаивал, пока она не сказала: "Подождите минуту, я попытаюсь получить эти книги". Отрешенным взглядом она посмотрела в дальний угол комнаты, где стояла этажерка с разными антикварными вещицами и глухим голосом сказала: "Там"! Затем она несколько пришла в себя и повторила: "Идите и посмотрите там". Я подошел к этажерке и обнаружил на ней два необходимых тома, как мне известно, раньше их в доме не было.

 

Я сравнил тексты и убедился, что был прав, подозревая ошибку в цитате Е.П.Б., на которую указал ей и все исправил. Потом по ее просьбе, положил оба тома туда, где их взял. Я вновь занялся работой и когда через некоторое время посмотрел в том направлении, то обнаружил, что книги исчезли!». (10. Т.1, с. 208-210)

 

«Мы работали над книгой уже несколько месяцев и подготовили 870 страниц рукописи, когда однажды вечером она спросила меня, соглашусь ли я с тем, что мы вынуждены (по указанию нашего Парамагуру) начать все сначала! Я хорошо помню свое шоковое состояние от того, что все эти недели тяжелого труда, психологических грез и головокружительных археологических загадок потрачены впустую, как я посчитал в своем неведении. Но мое почтение, любовь и благодарность к этому Учителю и всем Учителям за предоставленное мне право участвовать в их работе были безграничны, я согласился, и мы опять принялись за дело".(11, т. I, с.217).

«Блаватская не выходила из дома шесть месяцев подряд»

Известно, что Е.П.Б. была заядлой курильщицей. Она ежедневно выкуривала большое количество сигарет, скручивая их с величайшей ловкостью. Она проделывала это даже левой рукой, в то время как правой переписывала рукопись. В процессе работы над "Разоблаченной Изидой" Блаватская не выходила из дома по шесть месяцев подряд. С раннего утра до позднего вечера она трудилась за письменным столом. Для нее, говорит Олькотт, было в порядке вещей заниматься работой семнадцать часов в сутки. Она отвлекалась, только выходя в столовую или ванную комнату, а затем вновь возвращалась к своему столу".(12, т. I, с.45).]

 

 

"Где же Е.П.Б. брала материалы, составившие "Изиду", которые невозможно проверить по доступным литературным источникам. Из Астрального Света, из ее духовного сознания, от ее Учителей — "Братьев", "Адептов", "Мудрецов", "Наставников", как они по-разному назывались. Откуда мне знать? Хотя я и работал с ней над "Изидой" в течение двух лет и многие годы с другими ее литературными трудами", — вспоминал полковник Олькотт. (13, т. I, с.208).

 

"Большая разница в стилях, которыми написаны ее рукописи, иногда отличающихся совершенством, неопровержимо доказывает, что это была работа не одного ума. Различия в почерке, в ментальном методе, литературных приемах и в стилях подтверждают эту мысль..."(14, т. I, с. 225).

 

"Каждое изменение в почерке сопровождалось изменением в манере, настроении, выражениях и литературных способностях Е.П.Б. Когда она обходилась только своими силами, это нетрудно было заметить. Из-за некоторой неопытности ей приходилось прибегать к исправлениям, а когда такие листы передавались мне для правки, в них были ужасные ошибки и неточности."(15, т. I, с.243).

 

"Излишние замены старых "копий" на новые, перестановки из одной главы в другую, из одного тома "Разоблаченной Изиды" в другой, замедляли ее работу, когда она находилась в нормальном состоянии, и, как следствие, предполагали болезненную борьбу "неопытной руки" с гигантской литературной задачей. Без знания английской грамматики и литературных приемов, без привычки к длительному писательскому труду, но обладая безграничной храбростью и умением концентрировать свои мысли, что почти несовместимо, она неделями и месяцами продвигалась по пути к своей цели, выполняя указания своего Учителя. Этот литературный подвиг превосходит все ее феномены."(16, т. I, с.224).

 

"Боутон [ее издатель] потратил 600 долларов на исправления и переделки, сделанные ею в гранках... Когда издатель наотрез отказался вкладывать дополнительные средства в это предприятие, мы уже почти полностью подготовили рукопись третьего тома. И все это было уничтожено перед нашим отъездом из Америки. Е.П.Б. не думала, что будет использовать эти материалы в Индии, и поэтому ее статьи в журнале "Theosophist", "Тайная Доктрина" и другие последующие литературные труды остались без них. Как часто мы с ней сожалели о том, что те ценные страницы были так бездумно утрачены!" (17, т. I, с.216).

 

М-р В.К. Джадж написал об этом же в своей статье, опубликованной в газете "New York Sun" от 26 сентября 1892 года: "Разоблаченная Изида" привлекла к себе широкое внимание, и в откликах всех Нью-Йоркских газет подчеркивалось, что в книге содержится результат огромной исследовательской работы. Для меня и для многих других свидетелей подготовки этой книги было очень странным то, что автор для своих исследований не пользовался библиотекой и при этом отсутствовали предварительные заметки. Все было написано сразу, как бы по волшебному мановению руки. Но, тем не менее, книга содержит множество ссылок на издания, хранящиеся в Британском Музее, а также в других крупнейших библиотеках. И каждая ссылка абсолютно верна. Это говорит о том, что или эта женщина была способна хранить в своей памяти такую массу фактов, дат, чисел, названий и сюжетов, на что не способен ни один человек, или остается признать, что ей помогали какие-то невидимые существа".

 

Е.П.Б. заранее добродушно предупреждала своих друзей в Итаке об этом своем "национальном грехе" — курении. Отвечая на их приглашение, она говорила: "Увы, мой дорогой сэр, я действительно в своем роде большая грешница, я непростительно грешна в глазах добропорядочных американцев... Вы очень добры ко мне, пригласив в Каскад, но что вы скажете, увидев, как ваша гостья каждые пятнадцать минут будет украдкой выходить из комнаты и прятаться за дверью или где-то во дворе, чтобы выкурить сигарету? Вынуждена признаться, что я, как и все женщины в России, курю прямо в своей гостиной, как принято в гостиных любой уважающей себя дамы, от великосветской княжны, до жены простого служащего. Согласно нашему национальному обычаю, они курят и в экипаже, и даже в фойе театра. Здесь же я вынуждена скрываться, как вор, из-за того, что американцы оскорбляли меня, приводили в замешательство, публикуя обо мне всякие небылицы, обзывая при этом самыми прекрасными именами. Все это привело к тому, что, не сумев избавиться в течение более двадцати лет от своей безобидной привычки, дошла до того, что я считаю обыкновенным малодушием. Но, если вы можете простить мне мои национальные грехи, то, конечно, я буду счастлива принять ваше любезное приглашение... Скажите ей (миссис Корсон), что я обещаю никогда не курить в ее гостиной " (18., с.132, 133. Письма Корсону)

Кто писал «Разоблаченную Изиду?

"Рукописи" Е.П.Б., изготовленные в разное время, имели большие отличия. Почерк определяет особенности характера, поэтому человек, знакомый с ним, всегда способен определить любую страницу Е.П.Б. Но, при тщательном исследовании можно обнаружить, по крайней мере, три или четыре варианта ее стиля, и каждый из них, постоянный в продолжение нескольких страниц рукописи, дает новый каллиграфический вариант... Один из почерков Е.П.Б. был мелкий, но простой; еще один — отчетливый и свободный; другой — простой, среднего размера и очень четкий; следующий — быстрый и неразборчивый со странными иностранными буквами. Все эти стили почерка были связаны с огромнейшими различиями в ее английском языке. Иногда мне приходилось делать по нескольку исправлений на каждой строчке, в других случаях, просматривая целые страницы, я едва ли находил всего одну ошибку. Самыми лучшими были рукописи, написанные для нее, когда она спала. Тому пример — начало главы о цивилизации древнего Египта. Как обычно, мы закончили в два часа ночи, оба очень уставшие, предвкушая перекур и последнюю беседу перед сном. На следующее утро, когда я спустился к завтраку, она показала мне целую кипу, по крайней мере, 30-40 страниц рукописи, написанных прекрасным почерком. Она сказала, что все это было написано для нее Учителем, имя которого в отличие от других никогда не упоминалось. Эти страницы были совершенны во всех отношениях и пошли в печать без исправлений.

 

Любопытно, что каждое изменение в рукописи Е.П.Б. происходило либо после того, как она на какой-то момент выходила из комнаты, либо когда она входила в транс или абстрактное состояние, и ее взгляд был безжизненно направлен мимо меня в пространство. Также имели место отчетливые изменения в ее индивидуальности, скорее в ее личных особенностях, в походке, в голосе, в манерах и более того — в ее нраве... Она выходила из комнаты одним человеком, а возвращалась другим. Но менялись не физическое тело, а особенности ее движений, речи и манер, ментальная ясность, взгляд на вещи, английская орфография, а главное — очень менялось ее настроение... Мистер Синнетт говорил: "Она была философом и могла пожертвовать всем миром ради спиритуалистического прогресса, в то же время предавалась неистовым страстям из-за, простейших причин. Долгое время это было для нас серьезной загадкой." Согласно теории, если тело занято мудрецом, то оно вынуждено действовать со спокойствием мудреца, если нет, то нет. Загадка решена" (19, т. 1, с, 210).

 

Олькотт утверждает, что во время работы над «Разоблаченной Изидой», в тело Блаватской поочередно вселялись три разных существа. Причем, такая операция происходила во время ее выхода из комнаты на несколько минут. После возвращения, она «осматривается, как человек, впервые попавший в незнакомую комнату, скручивает себе свежую сигарету и говорит что-то, не имеющее ни малейшего отношения к нашему предыдущему разговору. Кто-то из присутствующих, желая вернуть ее к обсуждаемому ранее предмету, любезно просит пояснить. Она смущается, потеряв нить разговора; начинает говорить нечто противоположное сказанному ранее, а если ей делали замечание, то раздражается, применяя при этом крепкие выражения».(20, т. I, с.289-291).

 

Позднее Олькотту объяснили, что требуется некоторое время для того, чтобы сознание вошедшей сущности безболезненно смогло соединиться с памятью предыдущего владельца. Кто-то выходящий ему говорил. что должен оставить эту мысль в уме, чтобы его последователь смог найти ее там. Кто-то входящий, дружески поприветствовав его, даже спрашивал, каков был предмет обсуждения перед изменением.

 

Не требовалось никаких объяснений, пишет Олькотт, после того как мы стали "двойниками". Проработав вместе достаточно долго, он познакомился с особенностями ее речи, настроений и импульсов. Обмен происходил достаточно просто. После того, как она выходила из комнаты и возвращалась, ему достаточно было быстрого взгляда на черты лица и поведение, чтобы он мог сказать себе, что обмен произошел.

 

"Они поняли, что я научился различать их и даже придумал им имена, которыми мы с Е.П.Б. называли их, когда они отсутствовали. Они часто приветствовали меня низким поклоном или дружеским прощальным кивком, выходя из комнаты перед очередным изменением. Иногда они беседовали со мной друг о друге, как говорят друзья о своих знакомых, поэтому я узнал о некоторых их личных историях."(21, т. I, с.246).

 

Олькотт установил, что в тело Блаватской, кроме Махатмы Мории, Кут Хуми, других Учителей, вселялся также Махатма, венгр по происхождению. Он заметил, что когда физическая Е.П.Б. находилась в раздражительном состоянии, то в ее теле никого не было, за исключением Учителя - духовного наставника и опекуна, чья сильная воля была сильнее ее. Скромные философы в такое время предпочитали держаться в стороне.

 

«Один из этих ее Alter Ego ("Второе Я"), которого я затем встречал лично, носит большую бороду, длинные усы, закрученные на раджпутский манер, переходящие в бакенбарды. У него привычка теребить свои усы в минуты глубокой задумчивости. Он это делает механически и бессознательно. Временами личность Е.П.Б. исчезала, и она становилась "Кем-то другим". Я наблюдал, как она с отрешенным видом разглаживала и закручивала несуществующие у нее усы, пока мой пристальный взгляд не выводил ее из этого состояния, тогда она быстро убирала руку от лица и продолжала свою писательскую работу.

 

Следующим был некто, кто не любил английский язык так сильно, что не желал со мною разговаривать ни на каком другом языке, кроме французского. У него был прекрасный артистический талант и страстное увлечение всякими механическими изобретениями. Время от времени приходил другой. Он сидел, небрежно чертил что-то карандашом, сочинял дюжины станцев, содержащие и возвышенные идеи, и юмористические строки. Итак, каждый из них имел свои отличительные особенности так же, как все наши обычные знакомые и друзья. Один был хороший рассказчик, веселый и очень остроумный; другой олицетворял собой достоинство, сдержанность и эрудицию. Один был спокойным, терпеливым и доброжелательным помощником, другой дотошный и иногда раздражительный. Один всегда подчеркивал и объяснял научное и философское значение предметов, о которых я писал, демонстрируя феномены мне в назидание; в то время как другому я не осмеливался даже упоминать о них". (22, т. I, с.244).

 

"Когда один из Них был "на страже", как я обычно говорил, то все особенности ее рукописи повторяли свойственный ему литературный стиль, как и в предыдущее его посещение. Он обычно писал на различные темы по своему вкусу, и Е.П.Б. играла роль не только секретаря, а того и другого одновременно. Если бы в то время мне дали любую страницу из "Изиды", то я с полной уверенностью смог бы сказать, кем они были написаны".(23, т. I, с.246).

 

"Мы работали, сотрудничая по крайней мере с одним невоплощенным существом — чистой душой одного из мудрейших философов современности... Он был великим исследователем Платона, и мне говорили, что изучение смысла жизни настолько поглотило его, что он привязался к земле, то есть не смог разорвать эти узы и сидел в астральной библиотеке, созданной им ментально, предаваясь своим философским размышлениям... Он страстно желал работать с Е.П.Б. над этой книгой и внес большой вклад в философскую ее часть. Он не материализовывался и не сидел с нами, не вселялся в Е.П.Б. медиумически, а просто его голос диктовал текст, советовал ей, как использовать сноски, отвечал на мои вопросы о деталях, инструктировал меня о принципах и играл роль третьего лица в нашем литературном симпозиуме..."(24, т. I, с.243)

«Он тихо спросил ее: «Вы готовы начать?»

"Е.П.Б. служила Платонисту секретарем самым настоящим образом. Он оказался не совсем "Братом", как мы обычно называли Адептов, и все же более им, чем кем-нибудь иным... Он никогда ни единым словом не намекал нам, что он считал себя ни кем иным, как живым человеком. Но мне говорили, что он не осознавал, что уже умер и покинул свое тело. Он плохо ориентировался во времени, и я помню, как мы с Е.П.Б. смеялись, когда однажды под утро в 2-30 после необычайно тяжелой ночной работы мы собрались уже покурить напоследок, он тихо спросил ее: "Вы готовы начать?" И я также помню, как она сказала: "Ради Бога, не смейтесь даже в глубине своей души, иначе старичок обязательно услышит и обидится" (25, т. I, с.238-243]

 

 

Я имел доказательство, что, по крайней мере, некоторые из тех, кто с нами работал, были живыми людьми; увидев их в астральном теле в Америке и Европе, я позднее видел их в Индии, встречался и беседовал с ними."(26, т. I, с.236).

 

"Однажды вечером в Нью-Йорке, пожелав Е.П.Б. спокойной ночи, я сидел в своей спальне, куря сигарету, предаваясь размышлениям. Вдруг возле меня оказался мой Чохан. Дверь открылась бесшумно, если она открывалась вообще, но тем не менее, он был здесь. Он сел, и мы беседовали с ним приглушенными голосами некоторое время, и, пользуясь его расположением ко мне, я попросил его об одолжении. Я сказал, что мне хотелось иметь реальное доказательство его посещения, что это не было простой иллюзией или майей, созданной Е.П.Б. Он усмехнулся, развязал свой расшитый индийский тюрбан из хлопчатобумажной ткани, бросил его ко мне, и - исчез. Эта ткань и сейчас хранится у меня, там, в углу, вышиты инициалы моего Чохана... М." (27, т. I, с. 434).

 

"Однажды летом мы с Е.П.Б. находились в своем кабинете в Нью-Йорке в послеобеденное время. Были ранние сумерки, и газ еще не зажигали. Она сидела у окна, выходящего на юг, а я стоял у камина, погруженный в свои мысли. Я услышал, как она сказала: "Смотри и учись", и, взглянув, увидел дымку, поднимающуюся над ее головой и плечами. Это было похоже на одного из Махатм, того, кто позднее оставил мне свой замечательный тюрбан, астральный двойник которого он в то время носил на своей, рожденной из тумана голове. Поглощенный феноменом, я застыл в молчании. Показалось смутное очертание верхней части торса, затем постепенно исчезло, либо поглощенное телом Е.П.Б., либо нет, я не знаю. Две-три минуты она сидела как изваяние, потом вздохнула, пришла в себя и спросила, видел ли я что-нибудь. Когда я попросил ее объяснить этот феномен, она отказалась, пояснив, что это нужно для развития моей интуиции и для понимания феноменов того мира, в котором я живу. Все, что она могла сделать - это показывать и предоставлять мне, самому делать выводы."(28, т. I, с.266).

 

"Сможет ли кто-нибудь понять мои чувства после того, как однажды вечером я обнаружил, что ничего не подозревая, я с веселым легкомыслием поприветствовал степенного философа и тем самым нарушил его обычное спокойствие? Воображая, что обращаюсь только к своему "закадычному другу" Е.П.Б., я сказал: "Ну, старая кляча, давай приниматься за работу!" В следующее мгновение я покраснел от стыда - удивление и уязвленное благородство на ее лице показывали, с кем я имел дело... Это был тот, к кому я испытывал глубокое почтение. Не только за его обширные знания, возвышенный характер и благородные манеры, но также за его действительно отеческую доброту и терпение. Казалось, что он проник в самую глубину моего сердца, стремясь пробудить мои скрытые духовные возможности. Я узнал, что он выходец из Южной Индии, обладал большим духовным опытом, это был Учитель Учителей. Он жил под видом землевладельца, и никто вокруг не знал, кем он был в действительности. О, я получил от него столько высоких мыслей, разве я могу сравнить их с чем-либо в своей жизни!..

 

Это был Учитель, продиктовавший "Ответы английскому О.Т.О." по вопросам, возникшим после прочтения книги "Эзотерический Буддизм", опубликованной в "Theosophist" в сентябре, октябре, ноябре 1883 года. Она записала это в Оотакамунде в доме генерал-майора Моргана, страдая от холода, закутавшись в плед. Этого Учителя называют Регентом Индии. Однажды утром я был в ее комнате и листал книгу, когда она сказала: "Пусть меня повесят, если я когда-нибудь слышала о Иафигианах. Вы что-нибудь читали об этом племени, Олькотт? Я ответил, что не читал и поинтересовался, почему она задавала этот вопрос. "Старый господин говорит, чтобы я записала это, — ответила она, — но мне кажется, здесь какая-то ошибка, что вы скажете?" Я ответил, что если Учитель указал ей это наименование, она должна написать его без опасений, так как он всегда был прав. Так она и сделала. Это пример тех многочисленных случаев, когда она писала под диктовку без своего личного знания."(29, т. I, с.247-249).

 

"Однажды вечером я получил запомнившийся урок. Незадолго перед этим я принес домой два хороших мягких карандаша, очень подходящих для нашей работы, один отдал Е.П.Б., а другой оставил себе. У нее была плохая привычка брать якобы взаймы перочинные ножи, карандаши, ластики или другие канцелярские принадлежности, при этом забывая их вернуть; попав однажды в ящик ее письменного стола, они оставались там, несмотря ни на какие мои протесты. В тот вечер Некто рисовал лицо чернорабочего на листе бумаги, беседуя о чем-то со мной, как вдруг он попросил у меня другой карандаш. В моем мозгу возникла мысль, что если я отдам этот хороший карандаш, то попав в ее ящик, он уже не вернется ко мне. Я не сказал этого, а только подумал, но Некто с сарказмом посмотрел на меня, поставил свой карандаш в подставку для ручек, некоторое время подержал его там и, о Боже! Появилась дюжина карандашей, абсолютно таких же по форме и качеству! Он не произнес ни слова, даже не удостоил меня взглядом, но я почувствовал, как кровь прилила к моему лицу. Подобного потрясения я не испытывал в моей жизни никогда. И все-таки я вряд ли заслужил этот своеобразный упрек, если учесть, каким "захватчиком карандашей" была Е.П.Б."(30, т. I, с.245)

 

"Я упоминал о том, что часть "Изиды", написанная самой Е.П.Б. уступает по качеству части, написанной для нее Кем-то. Это абсолютно ясно, ведь как могла Е.П.Б., не имея необходимых знаний, правильно написать о разнообразных предметах, рассматриваемых в этой книге? В ее, по-видимому, нормальном состоянии, она читала книгу, делала необходимые пометки, писала об этом, делала ошибки, исправляла их, обсуждала их со мной, заставляла меня браться за работу, помогала моей интуиции, просила друзей достать ей необходимые материалы и продолжала до тех пор, пока кто-нибудь из Учителей не приходил к ней на помощь. Во всяком случае, они не были с нами всегда.

 

Ею отлично написаны многие страницы, так как она обладала чудесными природными литературными способностями; она никогда не писала скучно или неинтересно и всегда была в равной мере блестящей на трех языках, когда полная сила была с ней. Она писала своей тете, что когда ее Учитель был занят где-то еще, он оставлял вместо себя заместителя и тогда это было ее "Светлое Я", ее Внутренний Голос, который думал и писал за нее. Я не рискну высказать свое мнение по этому поводу, так как никогда не наблюдал ее в этом состоянии. Я знал ее только в трех состояниях: собственно саму Е.П.Б., ее тело, занятое Учителем и секретаря, пишущего под диктовку. Может быть, ее Внутренний Голос занимая ее физический мозг, создавал впечатление, что рядом со мной работал один из Учителей, не могу точно сказать. Но она забыла рассказать своей тете, что часто, очень часто ее никто не занимал, не контролировал, не диктовал ей, она была просто Е.П.Б., нашим близким и любимым другом,* а затем и нашим учителем, стремящимся наилучшим образом выполнить свою литературную миссию» (31, т. 1, с.456)

 

«Несмотря на различное содействие в работе над "Изидой", всю эту книгу, также как и другие работы пронизывает ее самобытность — что-то свойственное только ей..." (32, т. I, с.251, 252).

 

Что касается создателя книги, то мнение Олькотта здесь однозначно. Для него -это совместный труд, произведение нескольких различных авторов, а не одной Е.П.Б. Хотя сознается, что вопрос этот достаточно сложный и установить, какую лепту внес каждый в отдельности, практически невозможно.

 

Для него, личность Блаватской была инструментом, распределившим весь материал, который контролировал его форму, оттенки и выразительность. Различные владельцы ее тела только изменяли привычный почерк, но не писали своим собственным. Таким образом, используя мозг Елены Петровны, они вынуждены были позволять ей окрашивать их мысли и располагать слова в определенном порядке. «Подобно тому, как дневной свет, проникая сквозь окна храма, приобретает оттенки цветного стекла, так и мысли, переданные через мозг Е.П.Б., изменялись выработанным ею литературным стилем и способом их выражения." (33, т. I, с.255, 256).

«Когда мне говорят писать, я повинуюсь»

Своим родным Блаватская сообщала: "Когда я писала "Изиду", то она давалась мне настолько легко, что это не было трудом, а настоящим удовольствием. Почему меня нужно хвалить за это? Когда мне говорят писать, я повинуюсь, а затем могу легко писать почти обо всем - о метафизике, психологии, философии древних религий, зоологии, естественных науках и многом другом. Я никогда не задаюсь вопросом: "Могу я писать об этом?" или "Справлюсь ли я с этой задачей?" Я просто сажусь и пишу. Почему? Потому что мне диктует тот, кто все знает... Мой Учитель, а иногда другие, знакомые по моим прошлым путешествиям...

 

Пожалуйста, не думай, что я потеряла рассудок. Я намекала тебе о Них и прежде... и я искренне говорю тебе, что когда я пишу о незнакомом или малознакомом мне предмете, я обращаюсь к Ним, и один из Них вдохновляет меня. Он дает мне возможность просто переписать из рукописей, и даже печатный материал, возникающий перед моими глазами в воздухе, во время чего я ни разу не была в бессознательном состоянии. Именно осознание Его покровительства и вера в Его могущество позволили мне стать такой сильной умственно и духовно. Даже Он (Учитель) не всегда необходим; потому что во время Его отсутствия по каким-то другим делам, Он оставляет во мне заместителя своих знаний... В такие моменты это уже пишу не я, а мое внутреннее Эго, мое "светлое я", которое думает и пишет за меня."(34. Письмо Вере,1877).

 

В другом письме она сообщала своей сестре: "Не знаю, Вера, веришь ты мне или нет, что-то необыкновенное происходит со мной. Ты не можешь себе представить, в каком удивительном мире картин и видений я живу. Я пишу "Изиду", скорее не пишу, а переписываю и срисовываю, что она лично показывает мне. Иногда мне кажется, что древняя Богиня Красоты сама ведет меня через все страны и их прошлое, и я это описываю. Я сижу с открытыми глазами и, по-видимому, все вижу и слышу, что реально происходит вокруг меня, и в то же время я вижу и слышу то, что пишу. У меня перехватывает дыхание, я боюсь шевельнуться, опасаясь, что чары исчезнут. Как в волшебной панораме медленно проходят предо мной столетие за столетием, образ за образом. Я пропускаю все это через себя, соединяя эпохи и даты, и знаю наверняка, что ошибки быть не может. Нации и народы, страны и города, давно ушедшие во тьму доисторического прошлого, возникают, затем исчезают, уступая место другим, после чего мне говорят соответствующие даты.

 

Седая старина сменяется историческими периодами, мифы объясняются мне с событиями и людьми, существовавшими в действительности, и каждое выдающееся событие, каждая новая страница этой многоликой книги жизни предстает передо мной с фотографической точностью. Мои собственные расчеты являются мне позднее, как отдельные цветные картины различной формы в игре, которая называется casse-tete ("головоломка"). Я собираю их вместе и стараюсь правильно расположить их одну за другой, но, конечно, это не я делаю, а мое ego, мое высшее Я. И все это происходит при содействии моего Гуру и Учителя, помогающего мне во всем. Если я вдруг забуду что-то, то тут же мысленно обращаюсь к нему или к кому-то другому подобному, и все, что я забыла, предстает у меня перед глазами — иногда целые таблицы с цифрами и длинные перечни событий проходят предо мной. Они помнят все. Они знают все. Без Них, где бы я могла получить знания?" (35. Письмо Вере, 1877).

 

Полковник Олькотт говорил: "После своего появления "Изида" произвела такую сенсацию, что первое издание было распродано в течение десяти дней. Критика в целом отнеслась к ней благосклонно... Самое правдивое высказывание о ней — это слова американского автора, что это "Книга, содержащая в себе революцию."(36, т. I, с.294).

 

Что касается ее английского языка в тот период, Е.П.Б. писала полковнику Олькотту 6-го января 1886 года: "Когда я приехала в Америку, я с трудом говорила по-английски, а писать совсем не умела — это факт, как вам известно. "Изида" — первая работа за исключением нескольких статей, исправленных вами или кем-то другим, это все, что я когда-либо писала на английском, и это в основном было продиктовано, как вы знаете, К.Х. (Кашмирцем). Я училась писать по-английски, так сказать, с его помощью. Я переняла все его особенности. Так что же удивительного в сходстве между стилем "Изиды" и писем к Синнету? Я рассказывала вам, и вы знаете, что я говорила по-английски в десять раз хуже, чем сейчас и, тем не менее, сорок—пятьдесят страниц за один раз в "Изиде" были написаны без единой ошибки. Пожалуйста, вспомните, что я с трудом говорила и вообще не умела писать по-английски. С детства я почти не разговаривала на этом языке. Впервые я стала подолгу говорить только на английском, когда стала общаться с Учителями - с Махатмой К.Х., переняв его стиль."(37. Письма Махатмы К.Х. к Синнету).

 

Оба тома «Разоблаченной Изиды» вышли в сентябре 1877 года с посвящением «Теософскому обществу, основанному в Нью-Йорке в 1875 году от Р.Х. для изучения изложенных здесь предметов». Книга разошлась за несколько дней, успех ее был небывалый. В предисловии ко второму тому Блаватская пишет:

 

«Если бы это было возможно, мы бы не давали этот труд в руки многим христианам, которым чтение его не принесет пользы: так как он был написан не для них. Мы имеем в виду тех, кто искренне и чистосердечно верит в свои церкви, и тех, чья безгрешная жизнь отражает блестящий пример Пророка из Назарета, устами которого дух истины громко говорил человечеству. Такие были во все времена. История сохраняет имена многих героев, философов, филантропов, мучеников, святых мужчин и женщин, но насколько больше таких, которые жили и умирали, лишенными благословения, оставаясь неизвестными, за исключением близких своих друзей. Они облагородили христианство, но принесли бы такой же блеск любой другой вере, какую бы они ни исповедовали, ибо они выше своего вероисповедания <….> И все же, по сравнению с теми миллионами, которые считаются христианами, они всегда образовывали ничтожное меньшинство. Их можно найти и в наши дни - на кафедре и на церковной скамье, во дворцах и в хижинах; но все возрастающий материализм, увлеченность мирскими делами и лицемерие быстро уменьшает их численность. Их благотворительная деятельность и детская вера в непогрешимость догм Библии и духовенства приводят в действие все добродетели, заложенные в нашей природе. Мы, лично знали таких богобоязненных жрецов и священнослужителей, и всегда избегали вступать с ними в споры, чтобы не быть виновными в совершении жестокости, задевая их чувства; также мы не лишали ни одного мирянина его слепой веры, если только она одна делала для него возможной святую жизнь и спокойную смерть» (38).

Последнее послания Теософскому Съезду

Однако, кроме статьи - «Мои книги», Блаватская успела также написать свое знаменитое послания Теософскому съезду. Она направляет Пятому Бостонскому Ежегодному Съезду Теософского Общества, проходившего 25-26 апреля 1891 года. Через делегата от Англии, Е.П. передает теософским братьям и сестрам Съезда письменное приветствие и сердечные поздравления, в котором подводит итог всей своей жизни. Она пишет, что при ее нарастающей телесной немощи, единственным оставшимся утешением служит для нее то, что она слышит о развитии своего Священного Дела, которому отдала свое здоровье и силы. Когда силы ее на исходе, она может предложить своим друзьям лишь страстную преданность, добрые пожелания успеха и благоденствия. Новости, приходившие к ней из Америки и рассказывающие о возникновении новых отделений Общества, о тщательно продуманных и кропотливо разработанных планах распространения теософии, ободряют и несказанно радуют ее. «Собратья-теософы,- пишет Е.П.Б., я горжусь вашей благородной работой в Новом Свете; сестры и братья Америки, благодарю и благословляю вас за ваш неустанный труд на благо общего дела, которое всем нам столь дорого» (39).

 

Блаватская напоминает, что такая работа сегодня нужнее, чем когда-либо. Наступающий период, в рамках того цикла, который должен завершиться между 1897-1898 годами, по ее мнению, будет оставаться периодом великих конфликтов и непрерывного напряжения. Если Теософское Общество в течение этого периода сумеет устоять, это будет прекрасно. Если же нет, то теософия выйдет из него живой и невредимой, а Общество погибнет, причем, самым бесславным образом, и пострадает от этого весь мир. Душой она чувствует, что в своем нынешнем теле не успеет застать подобного бедствия.

 

Теософское общество сей час находится в критическом положении. Слишком грозные силы выступили против него. Они не упустят ни малейшей возможности, чтобы сеять раздоры, использовать ошибки и неверные ходы теософов, исподволь внушают сомнения и подозрения, и делают все для его развала. Никогда еще членам Теософского Общества не было так необходимо, как сейчас, серьезнейшим образом отнестись к древней притче о вязанке хвороста, которая гласит: если е развязать, то прутья легко переломать поодиночке. Но если теософы будут едины, то никакая сила на Земле не сумеет разрушить ихнее Братство. С горечью она сообщает, что распространившие среди теософов Европы и Индии ложные слухи, преследуют единую цель: рассорить всех теософов и разрушить ее святое Теософское Общество.

 

«Поверьте мне, - говорит Блаватская, - что, не говоря уже об этой естественной тенденции, проистекающей из врожденного несовершенства человеческой природы, нередко враги наши, которые всегда начеку, пользуются даже благороднейшими вашими качествами, чтобы соблазнить вас, и сбить с пути. Скептики поднимут на смех это утверждение, да и многим из вас с трудом будет вериться, что действительно существуют жуткие полчища этих ментальных, а следовательно, субъективных и незримых, но в то же время живых и могущественных воздействий, которые нас окружают. Но они рядом, и я знаю, что многие из вас ощутили их, и вынуждены были признать существование этого чужеродного ментального давления. На тех, кто искренне и бескорыстно предан Делу, эти силы оказывают не очень чувствительное влияние, если вообще воздействуют. Для других же, ставящих личную гордость выше своего долга перед Теософским Обществом и даже выше Обета, данного своему Божественному Я, это воздействие, как правило, бывает катастрофическим» (40).

 

Блаватская рекомендует соратникам быть едиными, придерживаться Устава Общества, не терять самоконтроль над собой и своим святым делом. Могущественных недругов, врагов теософского дела, можно одолеть лишь в единстве и своей честной работой. Все теософы. должны служить добру, выполнять свои обязанности честно и благородно и не думать о похвалах. Вот потому, «достигнутый благодаря этому прогресс, изумил бы весь мир и вывел бы из-под угрозы наш корабль, ковчег Теософского Общества. Вооружитесь на следующий год лозунгом «Мир со всеми, кто искренне любит Истину», и съезд 1892 года станет красноречивым свидетельством той силы, которая рождается из единства» (41).

 

Е.П.Б. рада, что в Англии, наблюдается быстрое и неуклонное продвижение вперед. Анни Безант, как делегат съезда, посвятит всех в подробности работы ТО и расскажет о том, как возрастает его сила и влияние среди всех людей. Английский национальный характер, трудно постижимый, но твердый и упорный в действии, поэтому служит ценным фактором для всего Общества. Именно здесь закладываются прочные основы для Теософского Общества двадцатого века. Поскольку, одной из задач Теософского Общества является сближение Востока и Запада, способных взаимно обогатить друг друга противоположными качествами, развитие более братских чувств в отношениях между столь различными народами, то она надеется, что подобное взаимодействие окажется полезным для привнесения в западное мышление духовных ценностей древних ариев.

 

Блаватская отмечает положительную роль своего журнала «Lucifer» в помощи своим американским собратьям в самый, что ни есть, критический момент в их деятельности. Из месяца в месяц на его страницах она размещает доступное изложение теософского учения, тем самым выполняет важную часть общей теософской работы. Но журналу удается еле-еле сводить концы с концами. И если бы Ложи и отдельные собратья помогли увеличить его тираж, он приносил бы гораздо больше пользы, чем приносит в настоящий момент. Она высказывает самую горячую благодарность всем тем, кто так великодушно помог поставить издание журнала «Lucifer» на прочную основу. Блаватская рада видеть, как увеличивается число его постоянных подписчиков, всех их она считает своими учениками, способным учиться и дальше. Очень сожалеет, что у нее недостаточно сил, чтобы написать своим соратникам больше, но надеется, что ее правая рука, верный друг и посланник - Анни Безант, способна передать все ее пожелания полнее и лучше.

 

В конце концов, все ее пожелания и мысли, которые она могла бы выразить на бумаге, сводятся к одной-единственной фразе, вечно бодрствующему пожеланию ее сердца: «Будьте теософами, трудитесь ради теософии! С теософии начинайте и теософией заканчивайте». Ибо только ее практическое осуществление может спасти западный мир от тех эгоистичных, отнюдь не братских настроений, которые разделяют расы и народы. Только оно способно избавить мир от классовой ненависти и классовых противоречий — этого проклятия и позора всех христианских народов. Теософия единственная может спасти Запад от полного погружения в роскошь и материализм, в которых западный мир будет загнивать и разлагаться. Такое произошло раннее с более древними цивилизациями.

 

Именно вам, Братья, подчеркивает Е.П.Б. доверено благополучие грядущего ХХ столетия. Но, сколь велико доверие, столь и велика ответственность. Самой ей осталось жить, по-видимому, уже недолго. И если хоть кто-то из делегатов съезда смог нечто извлечь из ее учения или получил с ее помощью проблеск Истинного Света, то взамен она попросит, и дальше крепить то дело, с победой которого этот Истинный Свет становится все ярче и величественнее и озарит весь мир. А она, прежде чем расстаться с этим изношенным телом, успеет увидеть, что устойчивость и стабильность Общества гарантированы.

 

«Да пребудут с вами благословения великих Учителей прошлого и настоящего. От меня же лично примите все вместе заверения в моих подлинных, непоколебимых братских чувствах и искреннюю, сердечную благодарность за работу, проделанную всеми сотрудниками. От вашей, до конца преданной вам слуги, Е. П. Блаватской». 15 апреля 1891 г. Лондон, Риджентс-Парк, Авеню-Роуд, 19, Европейская секция Теософского Общества (42).

 

Прошло всего лишь три недели и Великая Упасика, Сфинкс ХІХ века, гениальная женщина – Елена Петровна Блаватская, навсегда покинула свой чудесный земной мир.

 

Литература: 1. Блаватская Е.П. Мои книги. В книге Е.П. Блаватская. Статьи. М, Сфера, 2006, с. 43-45.
2. Там же.
3. Там же.
4. Там же.
5. Там же.
6. Там же.
7. Там же.
8. Там же.
9. Олькотт Г.С. Листы старого дневника. Т. 1. В кн. Мэри К. Нэф. Личные мемуары Е.П. Блаватской. М. Сфера,1993. С. 202-204.
10. Там же. Т. 1, с. 208-210.
11. Там же. Т. 1, с. 217.
12. Там же. Т. 1, с. 452.
13. Там же. Т. 1, с. 208.
14. Там же. Т. 1, с. 225.
15. Там же. Т. 1, с. 243.
16. Там же. Т. 1, с. 224.
17. Там же. Т. 1, с. 216.
18. Там же. Т. 1, с. 132-133.
19. Там же. Т. 1, с. 210.
20. Там же. Т. 1, с. 289-291.
21. Там же. Т. 1, с. 244.
22. Там же. Т. 1, с. 246.
23. Там же. Т. 1, с. 246.
24. Там же. Т. 1, с. 243.
25. Там же. Т. 1, с. 238-243.
26. Там же. Т. 1, с. 236.
27. Там же. Т, 1, с. 434.
28. Там же. Т. 1, с. 266.
29. Там же. Т. 1, с. 247-249.
30. Там же. Т. 1, с. 243.
31. Там же. Т, 1, с. 456.
32. Там же. Т. 1, с. 251-252.
33. Там же. Т. 1, с. 255-256.
34. Письмо Вере, Нью-Йорк,1877. В книге: Е.П. Блаватская. Письма друзьям и сотрудникам. М. Сфера, 2002.
35. Письмо Вере. 1877. Там же.
36. Олькотт Г.С. Листы старого дневника. Т. 1, с. 294.
37. Письма Махатм к Синнету.
38. Блаватская Е.П. Разоблаченная Изида. Т.2, с. 10. М, Эксмо, 2011.
39. С. Крэнстон. Е.П. Блаватская. Жизнь и творчество основательницы современного теософского движения. Москва – Рига, 1996.
40. Послание Пятому Бостонскому Ежегодному Съезду Теософского Общества. В книге: Е.П. Блаватская. Письма друзьям и сотрудникам. М, Сфера, 2002. С.368.
41. Там же. С. 369.
42. Там же. С. 370.

09.06.2013 13:10АВТОР: Сергей Целух | ПРОСМОТРОВ: 1701




КОММЕНТАРИИ (0)

ВНИМАНИЕ:

В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:

1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".

2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.

3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".

4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.

5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".



Оставить комментарий

<< Вернуться к «Сергей Целух »