«Вы помните, Вы все, конечно, помните…». Сергей Целух
(Елена Блаватская о У.К. Джадже. Письма, 1885-1890)
Елена Блаватская и ее письма к Джаджу
Вне сомнения, что письма Елены Блаватской к Уильяму К. Джаджу являются важными документами истории. По ним .jpg "Е.П. Блаватская")
легко определить, какое состояние было в Теософском Обществе во время болезни Елены Петровны и за год до ее смерти: оно было критическим. Проблема была в том, что его Президент, некогда верный друг и соратник Елены Блаватской, Генри Олькотт, резко изменил свою стратегию к Теософскому обществу, он полностью посвятил себя и общество буддизму. По-существу, предал Теософское Общество, забросил в нем все дела, махнул рукой на Блаватскую, Джаджа, других руководителей Общества, которые отстаивали в нем проблему интернационализма и центризма, и с головой окунулся в буддизм. Елена Петровна предчувствовала, что если она не спасет свое детище, оно рухнет окончательно и бесповоротно. Находясь в безвыходном положении, будучи больной и в растерянности, она пишет письма своему верному ученику и другу, взывая о помощи и спасении. Джадж, как юрист, как верный теософ, всегда отличался порядочностью, честностью и искренностью по отношению к своему Учителю. Будучи генеральным секретарем ТО, ведя в нем огромную организационную работу, к тому же занимаясь проповеднической и литературной деятельностью, тяжело болея, он не мог взять на себя все руководство Теософским Обществом и стать его новым Президентом, заменив Ольккотта. Джадж прекрасно понимал, что такая ноша ему не по плечу.
В своих письмах Елена Петровна раскрывается перед нами, как величайшая личность, наделенная разными знаниями и добродетелями. Она — руководитель общественной организации мирового масштаба, мудрый Учитель, тонкий психолог, философ и теософ, человек, преданный теософскому делу, которому посвятила жизнь. Блаватская всеми силами своей израненной души старается спасти Теософское общество, свою Эзотерическую Секцию и Внутреннюю группу от развала и гибели и это ей удается. Переписка с Джаджем — это перекличка, вернее, мост между двумя мирами, объединяющих разных людей под одним мировозрением – теософской наукой. Мы слышим их голоса. Мы на их стороне и нам очень нравится их наука и позиция в жизни. Не станем говорить, что через несколько месяцев не станет Блаватской, что через шесть лет уйдет из земной жизни У.К Джадж, но светлый образ этих замечательных людей, ученых, мыслителей, общественных деятелей навеки останется в мировой истории. Письма Елены Блаватской к своему верному другу Джаджу – это важная страница из жизни Теософского Общества и его не всегда верных сотрудников. Мы предоставляем их читателям с небольшими сокращениями.
«Джадж не должен выболтать секреты Блаватской»
Письмо 1.
У.К. Джаджу, 1 мая 1885 г. Неаполь. Торре дель Греко, отель «У Везувия»
Мой дорогой Джадж! Было время, когда я считала вас верным другом, и после вашей коротенькой записки, то есть почтовой открытки из Лондона, у меня нет причин воспринимать вас как-то иначе. И, тем не менее, все, что вы делали, говорили и говорите сейчас, дает мне право думать, что в вас происходят большие изменения. За эти изменения я вас не упрекаю, но другие люди могут вас за это порицать значительно сильнее меня. Как бы то ни было, я пишу вам, полагаясь на ваше благородство джентльмена, которое не позволит вам выболтать то, что я должна буду вам сказать, ибо, если вы это сделаете, выгоды от этого вам не будет никакой, а только усилит поток оскорблений, обрушившихся на мою голову, и не принесет вам никакой пользы и не доставит никакого удовольствия.
Поэтому, полагаясь на ваше благородство, пусть даже во имя ваших прежних дружеских чувств, я расскажу вам легенду, мораль которой можете вывести или придумать сами.
Взгляните на мой адрес, и он вам подскажет, что мы с вами — в одной и той же ситуации, что мы — жертвы одного и того же человека, и еще никто, даже Куломбы или святые отцы, не сумел причинить нам и лично мне столько вреда, сколько он. Вы уехали из Адьяра потому, что он хотел от вас избавиться (sic!, это его собственные слова), а я уехала из-за того, что в тот самый момент, когда мы уже собирались праздновать победу, он прибегнул к такой дьявольской лжи, что буквально за один день свел на нет все действие истины и справедливости, и если он не разрушил Общество (ибо никому ни на небесах, ни в преисподней не дано свершить такое), то лишь потому, что я принесла себя в жертву и отправилась в добровольное изгнание, прихватив с собою этого человека. И он поехал со мною, потому что он ни в грош не ставит ни наше дело, ни Теософское Общество, ни даже Учителей, и он ревнует к любому, кто поддерживает с Ними какие-либо отношения или удостаивается Их внимания, а единственное, чего он жаждет, — это выкачать из меня все знания, какие сумеет, ибо настроен он на то, чтобы стать оккультистом и оккультным litterateur [1] за мой счет.
Все это для вас загадка, не правда ли? Так слушайте. Начнем с того, что если я вам не писала (равно как и Олькотт), то это не потому, что (как вы иронически замечаете в своем письме к нему от 25 февраля, которое он получил в Неаполе и передал мне, — вот оно передо мною) мы получили «указания» от Учителя «не писать» вам и что мы будто бы рассказали Учителю выдумку, «сочиненную кем-то из нас или обоими сразу», а потому, что с 14 января по 14 апреля я не вставала с постели, будучи при смерти, и врачи и все в Штаб-квартире ожидали моей кончины с минуты на минуту, а также потому, что Олькотт, вследствие дьявольских интриг кое-кого из теософов, все это время был на грани самоубийства. А спас меня Учитель (врачи сочли это неким чудом), и он же велел Олькотту быть мужчиной и воспринимать все происходящее с ним в целом как личную карму.
Вот почему, дорогой мой Джадж, мы не написали вам «ни слова» с 25 декабря — с тех пор, как вернулись. Воистину, воистину вы должны целиком и полностью находиться под влиянием этого доктора, чтобы так думать и рассуждать о своих лучших и преданнейших друзьях, как вы делаете это в своем письме к нему! Прислушайтесь, Джадж, и уловите разницу между этим человеком и мною. Когда я получила это жуткое письмо от вашего собственного брата, несколько писем от Харриса и одно от госпожи Биллингс, то вместо того чтобы поверить в эту скандальную историю в их трактовке — в историю вашей драмы с дочерью госпожи Б[иллинг], я скрыла все это от Олькотта, а затем, через два месяца, следуя указанию Учителя, дала наконец полковнику прочитать эти письма, и мы с Олькоттом порешили: «Не будем этому верить, пока не услышим это из уст самого Учителя». Когда в Лондоне, за неделю до отъезда в Индию (где-то в последних числах октября), госпожа Холлис Биллингс дала мне почитать ваши письма к ней и к ее дочери, мне не захотелось их читать, и когда одно из них она оставила мне «подержать у себя», то я так и не стала его вскрывать, запечатала еще в один конверт и отложила его прочь, к тем документам, которые хранятся у Олькотта. И теперь без всяких на то оснований, лишь потому, что Учитель хранил по этому поводу молчание и не подтверждал обвинения, которые выдвинули против вас госпожа Биллингс и Харрис, вас следовало бы считать невиновным. Ибо Учитель редко посвящает нас в истинное положение дел; он предоставляет событиям идти своим собственным ходом и никогда не вмешивается — только если без этого никак нельзя обойтись — в человеческую карму и как-то по-своему достигает своих целей.
Но мы не стали бы и не станем верить во всякую хулу, возводимую на нашего друга. Я говорила вам об этом в Париже. Мы никогда не пойдем против вас — ни я, ни Олькотт. Если этот доктор, «этот презреннейший (?) доктор» сообщил вам, что либо Олькотт, либо я говорили ему о деньгах, позаимствованных вами у Дамодара, как угодно, но только не случайно упомянув об этом, то он лжет. Это именно он рассказывал нам и лично мне, причем неоднократно, о том, какой вы лжец; говорил, будто вы проболтались о том, что у вас есть не только жена, но и дети; что вы, назвавший и Мохини, и Дамодара, и Субба Роу [2], и прочих обманщиками, сами являетесь при этом отъявленнейшим обманщиком; что вы дурак и самодовольный тип, но он-де сумел так ловко от вас избавиться, что все мы должны быть ему за это благодарны. Лейну Фоксу он написал письмо, которое я видела в Лондоне; в письме говорится, что вы уехали из Адьяра потому, что убедились в моем мошенничестве и утратили всю свою веру в Учителей и так далее. Мне и другим он повторял бог знает сколько раз, будто вы ему говорили, что вас сюда обманом заманили из Америки; что некоторые письма, полученные вами от Учителя, являются фальшивками, изготовленными Дамодаром или мною; что этот «приказ», полученный в Париже, — подделка, сотворенная Мохини, мною или Олькоттом и т. д. и т. п. Если он заставил вас поверить во все это или какими-то окольными путями и инсинуациями подвел к тому, чтобы вы в это уверовали, тогда вы воистину находитесь под влиянием дугпа [3]!
И все же вы верили и говорили про нас всякую всячину, тогда как мы всегда были верны вам, а если Олькотт в глубине души и имеет что-то против вас, равно как и я, то это единственно из-за глубокой скорби в связи с потерей того, кого мы всегда считали верным и надежным другом. Вот в чем разница между нами, Джадж. Теперь, когда я отказалась (вследствие тех же интриг) от должности секретаря по переписке Теософского Общества и почти полностью прервала свою связь с Обществом, чтобы спасти его, — теперь у меня нет причин говорить вам что-либо, кроме правды.
Вы называете Дамодара лжецом. Он — индус, чела [4], скрытный, осторожный, боится лишнее слово сказать. Не было еще на этой земле натуры более чистой, более благородной и более готовой к самопожертвованию. Если он сначала
отказал вам в деньгах, так это потому, что он пребывал в отчаянии в связи с тем, что вам приходится покидать нас в такой момент. В действительности у него дома такой суммы не было, но он сумел раздобыть ее для вас. Это я точно знаю. Дамодар сказал полковнику, что почувствовал себя обязанным предоставить вам 500 или 600 рупий (не помню, какую именно из этих сумм), потому что вы были одним из основателей Общества и преданно трудились, защищая меня и Общество, и что вы имеете право на эту сумму. Ни Олькотт, ни я не рассматриваем это как «одалживание», а считаем эти деньги как нечто вам причитающееся. Так мы и сказали Гартману, а если он излагает это как-то по-другому, то он лжет. Олькотт просто сказал, что начисление данной суммы для вручения ее вам — это, по идее, забота не Дамодара, а отдела контроля. Дамодар никогда не осуждал доктора Г[артмана] и ни в чем не упрекал его, но доктор в своей ненависти к нему хотел бы настроить против него всех. Доктор поссорил меня не с одним моим другом, он писал письма, направленные против меня, Хьюму и другим, притворяясь, будто защищает меня, а его статья в «Bombay Gazette» была настолько постыдной, что даже редактор газеты напечатал к ней свое примечание, в котором говорилось, что «если у г-жи Б[лаватской] такие друзья, то какими же тогда должны быть тогда ее враги», а сам Г[артман], помещая ее в альбом для вырезок, устранил из нее абзац, изобилующий грязными намками. Этот человек обладает острым умом, точнее, высоким интеллектом, он хитер, коварен, изобретателен, лишен сочувствия к кому бы то и чему бы то ни было и в сто раз опаснее Куломбов. Он имеет все необходимое для того, чтобы сделаться черным магом. Вот почему я отказалась просвещать его и делиться с ним знаниями.
«Доктор Гартман интриган, мошенник и плут»
А теперь о том, что он сказал госпоже Купер-Оукли [5], которая поведала об этом мне. Правда это или нет — предоставляю судить об этом вам самому. Когда супруги К[упер]-Оукли прибыли в Адьяр, они были моими преданнейшими друзьями. С первых же дней доктор вошел к ним в доверие и сумел так сдружиться с ними, что сделался для них воплощением всяческой благости и мудрости, а я — воплощением всяческой скверны. Приехал Хьюм, два дня поддерживал со мною дружеские отношения, а потом отвернулся от меня, и все из-за того, что наговорили ему про меня эти трое. Я была больна, лежала при смерти и день ото дня становилась все более одинокой; Олькотт находился в Бирме, Дамодар, доведенный до отчаяния нападками и интригами Гартмана, уехал из Адьяра в Сикким, дабы увидеться с только что прибывшим туда ламой-аватаром, и вместе с ним отправился в Тибет. Где он сейчас, мне неведомо, но надеюсь, что он счастливее меня.
Как только свежеиспеченные мудрецы посовещались, объединив свои умственные усилия, Хьюм решил созвать Генеральный совет, а затем представил Раганатху Роу и Субраманье Айеру документ, в котором предлагалось отправить в отставку Олькотта, меня, Дамодара, Ананду, Бхавани Роу, Ниваруну, Бабу, Мохини и прочих, поскольку эти люди, мол, верят (или утверждают, что верят) в несуществующих Учителей и мошеннические феномены, а Общество было предложено целиком реформировать под недостойным руководством Хьюма, Гартмана, четы Оукли, а также нескольких индусов. Деван Бахадур, которого избрали председателем, и все остальные (Субба Роу, Шринавас Роу, Рамайер, Деван Бахадур и особенно Субраманья Айер и прочие) встретили сей документ и это предложение смехом и презрением. Они заявили, что не верят в мою виновность, что Общество просто немыслимо без своего президента и основателя, пока он жив, и что, короче говоря, они никогда не согласятся в его отсутствие на участие в столь низменном заговоре против Олькотта и меня, лежащей наверху при смерти. Все они явились ко мне, и этот маленький заговор разбился вдребезги. Я телеграфировала Олькотту, чтобы он возвращался, и снова слегла. И теперь доктор Г[артман], не имея возможности скрыть свою выдающуюся роль в этом деле, хочет меня убедить в том, что он якобы ратовал лишь за то, чтобы отправить меня в отставку с поста официального должностного лица с тем, чтобы спасти меня от всякой ответственности за управление Обществом.
Лейн Фокс, который вернулся и снова уехал еще до этой финальной coup de theatre [6], также попытался прибрать [Теософское] Общество к рукам: он предложил образовать исполнительный комитет, состоящий из одних европейцев, с собою во главе, и чтобы один лишь этот комитет имел право управлять Олькоттом и даже назначать новых должностных лиц в руководстве, то есть исключить из руководства Дамодара, Ананду, Бабаджи [7], Ниваруну и остальных. [Лейн] Фокс хотел, чтобы я это подписала, а когда я заявила, что не стану этого делать без Олькотта, он сказал (так, по крайней мере, утверждает Гартман, а теперь и Бабаджи), что если мы не пойдем на то, чего он от нас хочет, то он отправится к Грант Даффу, объяснит ему, что наше Общество — организация политическая (и прочий подобный вздор) и убедит его заставить всех индусов подать в отставку!! Хороши же теософы — вся эта кучка европейцев.
И вот теперь — провалиться мне на этом месте, если я пришла к какому-либо определенному выводу относительно той роли, которую играла в этом заговоре чета Оукли. То, что одно время они были под влиянием Г[артмана], — это факт. И 
тем не менее, убеждая меня совершить «этот благородный акт самопожертвования на благо общего дела», то есть уйти в отставку, госпожа Оукли уверяла, что любит меня столь же сильно, как и прежде, что она безоговорочно верит в Учителей и, в конце концов, призналась мне, что была обманута доктором на короткое время, но после того как уличила его в тысяче и одной лжи, она продолжала подыгрывать ему и поймала его за руку. Госпожа Оукли сказала мне, что доктор в нее влюблен, и я сама в это поверила (хотя теперь я знаю, что он ее ненавидит). Он сообщил по секрету ей и ее мужу, посмеиваясь, как над доброй шуткой (так она мне сказала), каким образом он замышляет избавиться от вас. Доктор успел состряпать поддельное письмо на ваше имя, якобы пришедшее от некоего Махатмы (не от Учителя и не от К. Х.), и, когда вы были с ним наедине, он позволил вам неожиданно наткнуться на это послание (sic!). С помощью этого письма, в котором вам советовали уехать, он якобы убедил вас покинуть Адьяр. Правда это или нет — мне не известно. В том, что доктор говорил это госпоже О[укли], я уверена, ибо сама она до такого не додумалась бы, но сообщал ли Гартман ей реальный факт или же лгал — об этом лучше известно вам самим. И вот что мы имеем в результате.
Вам известно, что лондонское Общество психических исследований направило Ходжсона, коему Олькотт имел достаточную глупость поведать о всех возможных и невозможных феноменах, которые он когда-либо наблюдал своими глазами, и коего после того, как это Общество опубликовало данные факты, наделили полномочиями исследовать наши заявления на предмет их истинности. Поэтому господин Ходжсон прибыл в Адьяр. Гартман принялся настраивать его против Субба Роу, Бабаджи, Дамодара и прочих, рассказывая ему, что все они «жуткие обманщики» и вызывая, таким образом, у Ходжсона предубежденность против главных свидетелей. Потом доктор торжественно заявил, что рака ранее была украдена из комнаты Дамодара; в присутствии многочисленных свидетелей доктор серьезно и с важным видом попросил Ходжсона проследить за ним, когда он пойдет к Куломбам, дабы посмотреть, не припрятана ли рака где-нибудь там, ибо наверняка ее стащили или Куломб, или миссионеры. Гартман зашел в своей лжи так далеко, что даже стал показывать Ходжсону отпечатки ног и рук на стенах под окном комнаты Дамодара.
Что ж, когда Куломбы и святые отцы при помощи оплаченных лжесвидетельств достаточно настроили против нас Ходжсона, последний, задав работу своей голове вкупе с мозгами Хьюма, стал развивать целую теорию. Оказывается, это именно я, Е.П.Б., направила Бабулу [8] из Лондона домой в Адьяр, чтобы избавиться от компрометирующей раки. Вот это Ходжсон успел написать в своем докладе, когда Гартман, уже признавшийся госпоже Оукли в том, что это он сжег раку, перепугался и, пригласив Ходжсона в свою комнату, показал ему две бархатные дверцы у себя под тюфяком, где он месяцами прятал их у себя, и сказал, что это он сжег раку, ибо она была осквернена. Он сказал Ходжсону, что в сожжении раки принимали участие вы и Бабаджи. Бабаджи это отрицает и говорит, что вы поймете, что это значит.
Результат: то, что Гартман защищал меня в своем памфлете против Куломбов, все, что он говорил в мою пользу и в пользу [Теософского] Общества, — все, все это уничтожено. Ходжсон провозгласил его самым большим лжецом и моим пособником, явно помогавшим мне в моем мошенничестве!! Доктор говорит, что все это было ради того, чтобы спасти меня от ложного обвинения. Я бы сказала, что в нем уживаются два человека. Один — человек высочайшего интеллекта, просто созданный для того, чтобы быть оккультистом, человек высочайшей интуиции, другой же — лживый, коварный, короче говоря, одержимый неким дугпа. На него совершенно нельзя положиться. Сегодня он явно ваш друг, но час спустя он уже хладнокровно порочит вас, оплетая одним из своих дьявольски хитроумных обманов. Он либо безответственный медиум, невероятно восприимчивый, либо самый опасный бессердечный мошенник, какой только может попасться вам на пути. Я предпочитаю придерживаться первого предположения, ибо иначе Учитель никогда бы не стал писать ему писем, никогда бы не стал заявлять о том, что доволен теми, или иными его делами. Но факт остается фактом: никому не следует доверять Гартману.
Вот так он портил все подряд и разрушал [Теософское] Общество. Бедный Субба Роу чуть с ума не сошел от страха, когда доктор сообщил ему, что Гарстин за обедом заявил супругам Оукли и Ходжсону, что правительство подозревает Субба Роу как моего друга в том, что он является моим сообщником по делу о «русской шпионке». Доктор поссорил меня с друзьями: с Кхандалавалой [9], с Ниблеттом, с Лейном Фоксом (против которого теперь сам же ополчился и насмехается над ним, величая его «Махатма Лейн Фокс», объявляя его безумцем и т. д.), с Хьюмом — почти со всеми. В конце концов Субба Роу заявил, что если д-р Г[артман] не уедет из Адьяра, то он сам подаст в отставку. Все индусы единодушно отказались работать в одном комитете с доктором, а Олькотта уведомили, что если доктора не заставят уйти, то уйдут многие теософы. Прошла одна резолюция, согласно которой никто, кроме высших должностных лиц, не должен жить в Адьяре, а доктора Гартмана сделали простым членом. Но как это может помешать доктору причинить еще больший вред? Он пишет по двадцать посланий в день, как Св. Августин, переписывается с лучшими собратьями и не далее как вчера отправил письмо герцогине де Помар (одному Богу известно, что он в нем написал!). Бабаджи полагает, что Гартман попросил у нее денег для себя, а может, и для меня. Если это так, то я их не приму. Доктор едет в Германию к своей сестре, что уже должно возбудить любопытство немецких теософов. Таково положение дел.
Что ж, когда Олькотт вернулся в Адьяр, на сцену вновь вышли святые отцы. Видя, что они не в силах заставить меня упрашивать их и что у них нет никаких шансов поймать меня на лжествидетельстве и неуважении к суду; зная, что я больна и вот уже девять недель лежу чуть ли не при смерти и что доктор (госпожа Шарлиб), которая приходит ко мне по два раза на день и заявляет, что я долго не протяну (при том, что брайтова болезнь [10] и болезнь сердца стремительно прогрессируют), сказала, что при данных обстоятельствах не представляется возможным вызвать меня в суд, ибо малейшее волнение способно меня внезапно убить, — что они при этом делают? Зачем-то им понадобилось вызывать из Калькутты одну решительную француженку, которая стала ходить по разным магазинам и аптекам, называя себя госпожой Блаватской, произнося бунтарские речи против британского правления, угрожая российским вторжением в Индию, оскорбляя должностных лиц и т. д. Потом эту женщину отослали обратно в Калькутту и, распустив слухи о том, что Теософское Общество якобы подкупило доктора Шарлиб, и что я лишь притворяюсь больной, а на самом деле меня можно было бы смело вызывать повесткой в суд, святые отцы стали оформлять вызов в суд генералу Моргану за оскорбление личности, так как он в своем памфлете называет Куломбов «фальсификаторами», и «весьма опытными фальсификаторами». Все это затевалось (ибо памфлет был написан еще шесть месяцев назад) с целью найти управу на меня. Они бы тогда заставили меня явиться в суд для участия в процессе по делу генерала и вызвали бы лжесвидетелей, дабы получить от них показания о том, что я — русская шпионка, или пошли бы на какой-либо похожий жуткий обман.
«Гартман пытается развалить Теософское общество»
Теперь д-р Г[артман], который понял, что все против него и что он надоел в Адьяре всем, включая Теософское Общество, принялся соблазнять меня поехать с ним на отдых на Цейлон или в Японию, чтобы мы вместе писали «Тайную Доктрину» и т. д. Я позволила ему продолжать в том же духе. Я понимала (я это знаю), что он пытается прибрать меня к рукам, настраивая всех против меня и претендуя при этом на роль моего последнего прибежища и единственного друга. Я была ему нужна как оружие, с помощью которого он собирался свернуть шею Олькотту и прочим. Теперь я нужна Гартману, чтобы организовать какое-то новое, конкурирующее тайное оккультное общество и собрать вокруг меня всех лучших теософов! Все это я отклонила, точнее, не сказала ни «да» ни «нет».
Затем поступила секретная информация о том, что святые отцы собираются возбудить дело против Моргана и пустить в ход свои трюки, и что Генеральный совет решил убрать меня со сцены, тем более что доктор Шарлиб заявила, будто она снимает с себя всякую ответственность за мою жизнь, если я останусь в Мадрасе при моем нынешнем состоянии здоровья. Доктор Гартман вызвался меня сопровождать, полагая, что я буду целиком в его власти и сделаю для него то, что сделала для Олькотта. Когда это предложение было принято, — ибо и супруги Оукли, и Олькотт, и особенно индусы горели желанием избавиться от Гартмана, — тогда Учитель и Махатма К. Х. дали «указания», как вы это называете, но не нам, а непосредственно Бабаджи: поехать со мною и никогда не покидать меня до самого моего смертного часа, а когда придет срок, привезти меня назад живой или мертвой. И Мэри Флинн, которая гостила в Адьяре, решительно настроилась не отпускать меня одну и принялась настаивать на том, чтобы поехать вместе со мною. И тут я решила, что если мне все-таки придется ехать, то уж лучше в Италию, а не на Цейлон, где меня можно будет по-прежнему донимать, а доктор сможет вернуться если не в Адьяр, где, как заявили на Генеральном совете, ему больше не будет позволено жить, то хотя бы в Мадрас. И вот за сутки до отъезда меня уведомили, а потом перенесли с кровати в инвалидную коляску, на которой и доставили на борт французского парохода, и мы отправились в путь и прибыли сюда, где, если исключить возможность непредвиденного развития событий, я проживу до октября, а затем либо вернусь обратно, либо поеду еще куда-нибудь. Доктор донимает меня просьбами взяться за «Тайную Доктрину», а Учитель не разрешает мне ни слова говорить об оккультизме и ничего писать на эту тему до тех пор, пока дела мои не наладятся. Фактически меня вышвырнули из Общества, хотя, конечно же, если бы Учитель захотел, чтобы я в нем осталась, то никому не удалось бы меня изгнать.
Осталось посмотреть, что получится с «Тайной Доктриной», — Общество продолжит свою жизнь уже без меня. Мне все равно. Мне так осточертели их вечные интриги, обманы, заговоры и все такое прочее, что при малейшем поводе я откажусь даже от своего членства и прерву всякие отношения с ним. Олькотт готовится, как он пишет, принести меня в жертву во благо и ради спасения Общества и твердо верит, что поступает правильно. Собою он пожертвовал бы без колебаний — это я точно знаю.
Поэтому (если вы только не считаете все сказанное выше обманом и подтасовкой, в каковом случае, пожалуйста, напишите Олькотту и сами спросите у него или хотя бы у супругов Оукли) вы должны понять, как несправедливы были вы по отношению к нам — к О[лькотту] и ко мне лично. Джадж, друг мой, я вас никогда не забуду. Вы бедны и не пользуетесь сколько-нибудь значительным влиянием, и теперь, когда я ушла из Общества, мне от вас нет никакого проку, — так что можете мне верить. Остерегайтесь Гартмана. Даже если вы вознамеритесь показать ему это письмо или рассказать о его содержании, все это неважно, мне совершенно наплевать и на доктора, и на кого бы то ни было.
Если бы Гартман знал и понимал меня, я бы сделала из него настоящего оккультиста. Но он был и остается лжецом и со мною, и со всеми вообще. Я бы не стала ему верить, а еще меньше — полагаться на его честное слово. Он считает, как ранее это было свойственно Олькотту, а иногда и вам, что я обычно являюсь лишь некоей «оболочкой», которая становится полезной только тогда, когда в нее входит какая-то иная сущность. Вы можете думать что угодно. Но знайте, что я всегда верна своим друзьям и остаюсь благодарной им и за ту малость, которую они в состоянии для меня совершить, даже когда они становятся врагами. О боги, что за бесчестный мир, что за лживые люди! Взгляните на г-жу Холлоуэй. Вы до сих пор восхищаетесь ею?
Что вы имеете в виду, когда пишете Г[артману], что вы «столкнулись с одним дельцем, которое выставляет руководителей в таком свете, что выходит одно из двух: либо вам лгали по-крупному, либо Махатмы абсолютно бесполезны как советчики», — это для меня загадка. Что же это за событие, которое «произошло в Лондоне и касалось получения многочисленных писем от обоих Махатм», и что значит «Мохини, Арундейлы, О[лькотт] и Е.П.Б. всё об этом знают»? Не та ли запутанная ситуация вокруг Синнетта и Холлоуэй, когда госпожа Холлоуэй разыграла всех нас и пыталась разыграть Махатм, но во втором случае обман вышел наружу? Когда эта женщина настраивала Синнетта против Олькотта, против меня и против Махатм, а Олькотта, меня и Арундейлов — против Синнетта и т. д. и т. п.? Не знаю, что вы подразумеваете под этими словами. Если вы по-прежнему друг, то вы мне напишете и все объясните; если же нет, то поступайте как хотите. Только знайте, что генерал Говард Л.К., набожный друг Г[артмана], состоит в заговоре святых отцов против нас — и он сам, и его И.М.К.А.
Я не думаю, что «чела способны проецировать письма» от имени Махатм, без их ведома. Это всегда совершается по «указаниям» Учителей, над которыми вас теперь заставляют смеяться. Лейн Фокс написал Гартману из Калькутты письмо, в котором говорится, будто он встретил одного чела, которого послал к нему К. Х., чтобы сообщить ему, что, «поскольку основатели [Теософского] Общества предали священное доверие, оказанное им Махатмами, дурно управляя Обществом и не справляясь со своим долгом», то Махатмы собираются «препоручить ему, Лейну Фоксу, реформы в [Теософском] Обществе» и, полагаю, изгнать его основателей. И не кто иной, как брат Мохини, переводил Л[ейну] Ф[оксу] мудрые и правдивые речи чела Махатмы К. Х., оказавшегося на поверку чела Свами Альморы — бывшего, а ныне покойного гуру Хьюма и обманщика. Но даже действия этого чела были санкционированы Учителем для каких-то своих целей.
«Джадж, как же вас обманули и разыграли…»
О мой бедный Джадж, как же вас обманули и разыграли, но только не О[лькотт], не я и не Д[амодар] K.M[алаванкар], а наш остроумный доктор Гартман! Вы не знаете, хотя к этому времени уже должны были бы знать, какой трудной, тяжкой задачей является испытательный срок на звание чела. Однажды у вас уже была неудачная попытка, но Учитель все еще готов принять вас обратно. Вы приехали в Адьяр и попали в силки, расставленные ревнивым, завистливым, хитрым, коварным, злонамеренным и нечестивым человеком. Учитель, который, насколько мне известно, жалеет вас, позволит себе простить вам вашу слабость и неверие в тех, кто всегда вас любил и относился к вам как к брату! Не будь «Учителя», не знаю, смогла ли бы я после того, что вы о нас наговорили, и вашего отъезда из Адьяра, по-прежнему вас любить? Да и что мне до вашего мнения и до того, что вы можете еще наговорить, — ведь это всего лишь капля в море оскорблений. И только благодаря тому, что Учитель является для меня барометром, и я слепо верю в Него, даже когда не понимаю Его политики, и когда Он фактически первым готов пожертвовать мною и позволить обрушиться на меня всяким ужасам, — я это я: всего лишь капризная, «стонущая» старушонка в глазах слепцов — вечная Упасика [11], действующая согласно «указаниям», для тех, «кто знает», пусть даже совсем немного.
До свидания, бедный мой Джадж, и не отвергайте дружескую и верную руку, которую я вам протягиваю. Полагайтесь на собственное суждение, а не на мнение тех, кому выгодно путать карты. Г[артман] плохо кончит — вот увидите, и мне его безмерно жаль. Он сам — свой собственный палач. Очень бы мне хотелось, чтобы вы хоть раз услышали, с какой насмешкой и презрением он отзывается о вас — человеке, который в него верит. Г[артман] собирается издавать газету по вопросам буддизма? Что-то я сомневаюсь. Все цейлонские буддисты этого человека ненавидят, и ни Сумангала, ни один другой видный буддист Цейлона никогда не напишет для него ни строчки. Они мне это сами говорили. За что им-то его ненавидеть? Не знаю, но они прислали Олькотту коллективное требование не направлять доктора Гартмана на Цейлон. Они его не примут.
Что касается вашей расписки в получении денег, то если бы Дамодар не уехал в Тибет, то я бы настояла на том, чтобы он вам ее отослал обратно, разорвав на клочки. Но я узнала об этой расписке только из вашего письма. Поэтому вам нет смысла печься о деньгах. Еще чего — о них беспокоиться! Истинную дружбу не оплатить никакими деньгами. Но вы всегда мне не доверяли. Вы назвали меня «бесчестной» в одном из ваших писем О[лькотту] по поводу Уимб[риджа] и Сары Коулз, и вы никогда не верили в меня больше чем наполовину. Что ж, на мои дружеские чувства, которые я испытывала к вам в течение девяти лет, это никак не повлияло. Да ниспошлют вам высшие силы покой и счастье — вот чего вам от всей души желаю.
Искренне ваша Е.П.Блаватская.
«Олькотт честен и никогда не злословит за спиной»
Письмо 2
У.К.Джаджу лично и конфиденциально. 3 ноября 1886 г. Остенде.
Дорогой мой Джадж! Ваши письма получены, и все статьи г-на Харта прочитаны весьма внимательно. Что я могу сказать? Только то, что всем сердцем, всей душою я с вами, но я не заодно с Артуром, который ведет себя по отношению к Олькотту так, как не стал бы и злейший враг. То, что Г.С.О[лькотт] — чертов дурак с самыми лучшими намерениями, давно известно; то, что он преклоняется перед наукой и громкими званиями, тоже верно, иначе он бы не был янки. Но верно также и то, что он — самый лучший и надежный друг, до мозга костей верный своему слову. Как только он поймет свою глупую ошибку, с ним снова все будет в порядке, это уж точно. Я послала ему статьи вместе с одним из писем; он, конечно, будет фыркать и проклинать меня. Ну и пусть, мне наплевать. Я знаю, что он нередко действует вразрез с желаниями Учителей и при этом воображает, будто следует Их желаниям, однако ошибочно принимает за голос Учителя голос своего неразумного эго. Однако Г.С.О[лькотт] честен и никогда не злословит за спиной. То, что он хочет сказать, он высказывает человеку прямо в лицо.
Пожалуйста, убедите Артура, что он может прослыть большим мудрецом в глазах своего поколения, но что он совершенно заблуждается, когда пишет своей матери, что «С[тарая] Л[еди]» была одурачена Коузом. «С[тарая] Л[еди]» не была одурачена. Она никогда не отвечала на его письма, на более чем двадцать его писем, и она ни разу не написала ему ни строчки со времени последнего письма, отправленного из Эльберфельда. Я не говорила Коузу в лицо, что он обманывает и дурачит нас: во-первых, просто потому, что не хотела наживать себе врага, а во-вторых, потому, что он на самом деле медиум, одержимый выгодой, который в один прекрасный день станет буйнопомешанным, если не прекратит заниматься кое-какими известными мне практиками. Но обвинять его в том, что он заодно с иезуитами, глупо. Да пусть он и стал бы иезуитом, но он никогда не дошел бы до такого откровенного идиотизма, если бы и вправду действовал по наущению иезуитов. Это все артуровы фантазии.
«Джадж, попытайтесь спасти эту женщину»
Теперь, Джадж, у меня к вам дело личное и конфиденциальное: попытайтесь спасти одну маленькую женщину, самую лучшую из женщин, когда-либо живших на свете, — госпожу Эмили Бейтс из Филадельфии. Она не знает этого человека так, как знаем его мы с вами; она жалеет его и уже почти согласилась выйти замуж за того, кто изображает любовь исключительно из-за ее богатства. Госпожа Бейтс была у меня больше месяца, она полностью предана мне и Обществу. Но если этот человек ею завладеет — она пропала. Как только госпожа Бейтс поймет, кто он такой и что собою представляет, она не станет приносить себя в жертву. А пока что она, не испытывая к нему любви, вообразила его героем, мучеником и с глупым женским великодушием вбила себе в голову, что его нужно спасти от себя самого! Я видела письма, которые он присылал ей вскоре после ее развода. Проделайте теософскую работу, Джадж, и попытайтесь спасти эту женщину. Этот тип — во всех отношениях просто мерзавец.<…>
Что ж, сэр и мой единственный друг, кризис уже грядет. Я заканчиваю мою «Т[айную] Д[октрину]», а вам предстоит заменить меня, то есть занять мое место в Америке. Я знаю, что вы обязательно добьетесь успеха, если вам не изменит мужество, но только храните, непременно храните верность Учителям, их теософии и их именам. Если статья моя вам не понравится, отошлите ее обратно.
Спасибо господину Харту за его добрые письма — клянусь, у меня совершенно нет времени ему отвечать. Мне едва удается выкроить пару минут, чтобы ответить вам и Олькотту. Забавные дела намечаются. Да помогут Они вам и позволят передать вам наши наилучшие пожелания и благословения.
Мне предлагают любые суммы денег — годовой доход, полный пансион, и все бесплатно, лишь бы я приехала в Америку и работала без вас, то есть против вас. Конечно же, я послала их к черту. Я предпочту скорее лишиться всех своих американских сотрудников до последнего человека, включая Артура, нежели вас. Теперь уже скоро и вы узнаете почему.
Искренне ваша Е.П.Блаватская.
«Джадж, вы опутали себя по рукам и ногам»
Письмо 3
У.К.Джаджу 19 марта 1887 г. Остенде
Дорогой Джадж!
Когда червь поселяется в плоде, он доводит свою разрушительную работу до печального конца. Но плод не может этому противостоять, в то время, как человеческий плод, наделенный волей, разумом и способностью проникать в суть, в состоянии с этим справиться. Если человеческий плод еще десять лет назад мог удалить поврежденный участок в себе, но так и не сделал этого по причине отсутствия решимости и стремления выбрать что-то одно из «быть или не быть», то к чему тогда клясть судьбу — паутину собственного изготовления?
Если бы вы отправились на поиски Учителей сейчас, то вы бы не нашли Их. Человек, желающий посвятить себя Им, должен быть свободен, на него не должны притязать никакой мужчина, никакая женщина. Иначе узы, связывающие вас с Бруклином, уподобятся веревке, вечно тянущей вас назад. Однажды вы уже это попробовали, пытаясь найти Учителей и проделав полпути им навстречу. И во что это вылилось? В скандал гораздо худший, чем если бы это был любой чистый развод. Вы опутали себя по рукам и ногам, и если вы не сумеете вырваться из этих пут, они вечно будут вас душить. Вы должны прийти к недвусмысленному и окончательному решению, и ей придется выбирать. Держать вас на привязи так, как она, — это всего-навсего обреченное проявление женской ненависти. В этом деле я не в силах дать вам никакого совета; могу лишь указать вам на причину, диагностировать неизлечимый недуг. Вы никогда не будете счастливы вне своей естественной, родной стихии.
Вас посещают весьма здравые и благотворные идеи, когда вы сидите, склонившись над своими причудливыми набросками или рисунками пером. Но эти идеи тают в разреженном воздухе, как только вы отбрасываете ручку или карандаш. За вами все это время наблюдали, бедный мой старый приятель. Учителя и ученики относятся к вам со всею симпатией. Но кто осмелится прикоснуться к «узам» и путам и разорвать их, кроме вас самого?
Нет, вы определенно не знаете себя. Единственная полумера, которая приходит мне в голову относительно вас, — это предложение приехать и окрепнуть, пожив у меня месяц-другой этим летом. Попытайтесь это осуществить.
Я целыми ворохами получаю из Лондона петиции с просьбами незамедлительно приехать и взять в свои руки бразды правления в Л[ондонской] Л[оже], дабы преобразовать и возродить ее. Мне предлагают труп!! Я должна гальванизировать разлагающееся тело, как это сделал Христос с Лазарем. Однако поехать мне все же придется. За мною приехали супруги Кейтли, все уже готово, и не кому-нибудь, а дряхлой, парализованной, с трудом передвигающей ноги старушке предстоит сотворить нового Франкенштейна, который, повзрослев и окрепнув, набросится на свою родительницу, дабы ее уничтожить. Ну и пусть. Такова, видно, моя судьба.
Госпожа Кейблз пишет и жалуется, что вы не отвечаете на ее письма — что-то там насчет Конвенции. Все расспрашивает меня, хочет, чтобы я сказала, кого ей выбрать на данный момент: кумира в Вашингтоне, то есть Коуза, или же кумира ее родителей — У.К.Дж[аджа]. Я ей ответила, что она может выбирать любого, кого ей, черт возьми, заблагорассудится. Но что лично я выбрала бы Коуза. Для вас эта дамочка чересчур импульсивна.
«В Америке любого дурака из Белого Дома, признают все штаты»
Мой совет — наш совет: сохраняйте, по крайней мере, внешнюю сплоченность. Существование тридцати одного графства, или штата, и все склоки и раздоры между ними не мешают внешнему миру воспринимать Соединенные Штаты как единое целое. Так пусть и отделения Общества будут столь же свободны, как каждый штат в Америке: ведь любого дурака, какой бы ни засел в Белом доме, признают все штаты, и, тем не менее, каждый штат имеет свои собственные законы. Отдел управления упразднен, не так ли? Почему бы тогда не позволить, а может, даже и помочь Коузу выполнять свою работу в качестве независимого президента своего отделения? Пусть каждый филиал будет предоставлен собственной карме. «На небесах более радости будет об одном грешнике кающемся, нежели о девяноста девяти праведниках, не имеющих нужды в покаянии». Установите правило, согласно которому любой собрат, уличенный в злословии в адрес другого, будет исключен после вторичного предупреждения. Сделайте это правило категорическим и первоочередным для всех. Пусть каждый либо выметается из Общества, либо попридержит язычок и займется своим собственным делом. Семь поваров за жарким не уследят. Введите еще одно правило: в тот день, когда кто-либо вступит в Общество, между прошлым этого человека и его собратьями по Обществу будет воздвигнута стена. Никто не имеет права критиковать собрата за то, кем он был и чем занимался до вступления в Общество. Но никакого снисхождения к тому, кто предается распутству, клевете и ведет дурной образ жизни, уже вступив в Общество.
Тот, кто делает все, что в его силах, и знает, как это делать, — делает достаточно для Них. Это — послание для вас. Ваш «Path» [12] начинает вырываться вперед, затмевая наш «Theosophist». Это просто превосходно. Статьи Бьеррегора очень, очень хороши. Один только «Path» является свидетельством ваших свершений для теософии. А в каждом штате, где действует Теософское Общество, можно создать тайную группу. Вступите в три, пять или семь таких групп и работайте в одном и том же направлении. Замечайте любое событие, любую случайность в своей повседневной жизни, вплоть до самых пустяковых, а потом встречайтесь раз в неделю и сравнивайте их, выясняйте оккультные причины и следствия, взаимодействие и соотношение этих событий и присматривайтесь: не ведет ли вас чья-то рука, не узнаете ли вы ту руку, что задерживает одни события и ускоряет другие, — и все это без малейшего вмешательства в действие закона кармы.
Если вашу группу можно будет привести к строгому единомыслию, к единству целей и к гармонии, то вы станете ощущать указания и правильное направление, в котором следует двигаться, воспринимать их столь же ясно, как Бишоп и Ко воспринимают едва ощутимое напряжение мускулов той руки, с которой происходит соприкосновение. Это метод подготовки младших чела — там, на родине. Они фиксируют любое незначительное обстоятельство, сравнивают накопленные цифры, выводят из этих посылок свои заключения, и эти выводы безошибочно ведут их вперед. Это помогает обострению интуиции и чувствительности, восприимчивости, развивает ясновидение, и каждый чела привыкает мгновенно распознавать мельчайшие изменения в невидимой ауре вечно присутствующих рядом мыслей своего гуру, который направляет события, но никогда не творит их. Понятно ли вам это, о, агнец божий? Попытайтесь уразуметь.
Бедный, бедный мой друг, как же вы чертовски глупы при всем вашем интеллекте, ирландско-индусской остроте восприятия и прочем. Это тот самый червь, что подгрызает вашу проницательность, способность смотреть вглубь. Это злой дух вашего семейного очага, так прочно внедрившийся в ваши мозги, что они едва способны действовать после очередной методистской головомойки. О, мой бедный подавленный друг, чего бы я только не отдала, чтобы вам помочь! Но как мне бороться с вашим ирландским эго, которое вступает в перебранку с вашим индусским, «мягким» эго и пытается его перекричать?
Я стараюсь быть с вами столько, сколько могу. Я часто наблюдаю за вами. Следите за тенями на стенах вокруг вас и черпайте силы у той, которая бывает рядом с вами чаще, чем вы об этом подозреваете. Не противоборствуйте Коузу в его вотчине. Ради меня, действующей на внешнем плане, не выступайте против него открыто. Он — орудие в руках кармы, а вы мешаете проявлению этого закона.
Будьте сильны, спокойны, тверды и полны надежды. Вам ведь еще нет и сорока лет.
Искренне ваша Е.П.Б.
«Джадж! Мой выбор сделан, и я от него не откажусь»
Письмо 4
У.К.Джаджу 12 августа 1887 г.
Дорогой Джадж! Чтобы лучше понять мою сегодняшнюю телеграмму, знайте, что в течение нескольких дней я размышляла над вашим письмом и письмом Коуза, ощущая ту огромную ответственность, которую вы хотите на меня взвалить. Но позапрошлой ночью мне показали нынешнее состояние теософии и теософских обществ с высоты птичьего полета. Я увидела горстку искренних, надежных теософов, сошедшихся в смертельной схватке со всем миром и с другими теософами — номинальными, но честолюбивыми. Число первых значительно больше, чем вы можете предположить, и они одержали победу, точно так же, как в Америке победите вы, если только будете твердо следовать программе Учителей и останетесь верны себе. А прошлой ночью я видела и теперь ощущаю себя сильной — такой, какова я в своем теле, и готовой сражаться до последнего вздоха за теософию и немногих верных ей людей.
Вы готовы помогать мне и дальше приносить эту жертву — принять и постоянно нести это пожизненное, воистину тяжкое бремя? Мой выбор сделан, и я от него не откажусь. Я остаюсь в Англии, посреди воющих волков. Здесь я нужна и нахожусь поближе к Америке; там же, в Адьяре, зреют темные заговоры против меня и бедного Олькотта (что вам будет легче понять, прочитав письмо Берта и приложенное к нему одно из писем Олькотта), и я могу лишь сама защищаться, но не в состоянии приносить пользу Обществу и Делу. Силы защитников настолько скудны, что их необходимо очень разумно распределить по всему земному шару, везде, где теософия сражается с силами тьмы. Пусть О[лькотт] остается в Адьяре — я же останусь здесь. Если вы с Коузом осуществите план, то у нас будут четыре больших и мощных центра: Америка, Париж, Индия, Англия.
Слова, сказанные «Пусть оба объединятся и претворят в жизнь свою идею тайного совета. Но для эффективной работы необходимы два условия:
1) честная, добросовестная работа, выполняемая в полном согласии и подкрепленная обещанием поддерживать друг друга и оставаться едиными в счастье и в горе, в победе или в поражении, которому никогда не будет позволено достичь своей кульминации, если эти два человека сохранят верность друг другу;
2) чтобы заставить замолчать критиканов и оппонентов, президента и генерального секретаря следует избирать пожизненно».
Это могут осуществить ваши личные сторонники, и это обязательно будет сделано, если вы поручитесь за успех и воспользуетесь помощью, здесь, в США: он станет помогать вам так же, как «Илларион» помогает нам здесь. Если президент будет постоянным, то никакие протесты, никакая критика не возымеют эффекта. Во всем США не найдется человека, более подходящего для борьбы за теософию и ее Общество, чем Э.Коуз; нет человека, более преданного Им и делу и столь же пригодного для этой цели, нежели вы. Это слова самого :. . У вас обоих есть свои недостатки, бывают промахи, но все это с лихвою перекрывается вашим соответствием теософской работе и необходимыми для нее особыми качествами. При том, что вы оба представляете собою полярные противоположности, это лишь станет притягивать к вам людей с противоположных концов. Эти противоположности станут вашей силой и мощью, слившись воедино, — или вашим крушением, причиной вашего поражения, будучи разведены в стороны.
«Джадж, мне больше нечего вам сказать»
Объединяйтесь, объединяйтесь, говорю я вам, и вы достигнете высшей цели, ради которой вас так долго вели к примирению, и по пути к которой вы, образно выражаясь, успели расквасить друг другу носы. Займите мое место в Америке, а после того как я окончательно уйду, — в Адьяре. Если у вас не больше личных амбиций, чем у меня (а я знаю, что не больше — только боевитость), то для вас это будет не большей жертвой, чем для меня — держать Олькотта при себе президентом, проклиная его с утра до вечера и в то же время зная, что нет для этой работы человека лучше него.
«Для него это вообще не является жертвой, — сказала я, — если я, конечно, знаю своего У.К.Дж[аджа]». — «Нет, в действительности, конечно же, нет, однако иллюзия того, что это — жертва, еще может крепко держаться в теле “старика”», — заметил У. Так ли это? Надеюсь, что нет.
Dixi. Мне больше нечего вам сказать, пока я не получу вашего ответа. В работе я навсегда «искренне ваша». Располагайте мною, я буду тем, что вам нужно, и стану помогать вам изо всех сил; если вы согласитесь, то пришлите мне инструкции относительно моей части работы, и тогда поживем — увидим.
Насчет «заговора в Адьяре». Он начался вскоре после празднования очередной годовшины. Я получила обращение за подписями 107 человек, которых возглавили Субба Роу, Купер-Оукли и Нилд Кук; меня просили вернуться в Адьяр на следующую годовщину. Затем на сцену вышел Субба Роу со своими нападками на меня и на семь прин-ципов (см. письмо Берта). Сегодня госпожа Кук, умирающая от рака, в отчаянии пишет Берту, пытаясь узнать у него, что же нашло на ее брата в Адьяре. К[упер]-О[укли], С[убба] Р[оу] и иже с ними плетут интриги, пытаясь помешать моему возвращению в Адьяр, и размахивают жупелом «русской шпионки», запугивают всех святыми отцами и т. д. Вся эта братия (кроме самого С[убба] Р[оу]) непрестанно пишет письма о том, что Учитель якобы настроен против меня и подсказывает С[убба] Р[оу] (!), каким образом хотя бы частично уменьшить причиненное мною зло!! Они говорят, что Л[ондонская] Л[ожа] здесь уже практически потеряна, что она, по сути, погибла под моим злостным влиянием, подвергнувшись психологической обработке с моей стороны. Олькотт, как видите, пишет, что Совет единогласно принял резолюцию о том, чтобы просить меня отложить мое возврашение.
Все это я знала; мне был известен смысл слов Нилда Кука: Субба Роу — единственный, кто в силах спасти Общество (основанное мною!), и он готовит какую-то великую реформу. Бедные глупцы!
Что ж, я пробудила к жизни Франкенштейна, и он теперь норовит сожрать меня. Вы один в состоянии спасти этого демона и сделать его человеком. Вдохните в него если не Дух, то хотя бы Душу. Станьте его спасителем в США, и да снизойдет на вас благословение моих Старших.
Ваша «старушка», правда, всегда готовая раскрыть вам свою внутреннюю жизнь, если вы только как следует возьметесь за работу. Е.П.Б.
Пожалуйста, обратите внимание Коуза на одну новую книгу, изданную нашим врагом Лилли, «Буддизм в христианстве». Прочтите страницы 358 и 404 и сообщите мне, можно ли найти худший пасквиль, чем это произведение!
«Джадж, вам предстоит серьезный выбор»
Письмо 5
У.К.Джаджу, 15 сентября 1887 г. Майкот
Дорогой мой У.К.Дж[адж]! Либо я что-то напутала и написала одно, подразумевая при этом нечто совсем иное, либо вы меня неправильно поняли. Учитель предложил, как вы изволите выражаться, а не приказал (ибо Он больше не «приказывает» с того момента, как началось раскрытие характера каждого крупного теософа), и поэтому Он приказал (только мне) телеграфировать вам обоим и спросить, готовы ли вы, прониклись ли желанием, созрели ли вы для того, чтобы вас избрали пожизненно. Это не значит, что вас должны избрать прямо сейчас и что начинать следует именно с этого. Начинать со смены фасада было бы смешно и абсурдно. Это означает только то, о чем я вам телеграфировала.
Для начала вас обоих нужно избрать сроком на один год, а затем, в том случае, если вы будете готовы дать обет пожизненного служения, тогда незримые силы направят течение дел и событий в такое русло, что вы будете единогласно избраны пожизненно (точно так же, как избрали нас с Олькоттом), дабы продолжать нашу работу после того, как мы уйдем из жизни. Вы понимаете, что, собственно, это значит? Это значит, что если вы не согласитесь, то обречете меня на печальную жизнь и печальную смерть, ибо все это время меня будет терзать мысль о том, что теософии приходит конец; что в течение нескольких лет я буду не в состоянии помогать ей и направлять ее развитие, ибо буду действовать в теле, которому предстоит уподобиться нирманакае [13], потому что даже в оккультизме существуют такие вещи, как неудача, промедление и нестыковка. Но я вижу, что вы меня не понимаете.
Джадж, попытайтесь понять. Что бы вы ни предприняли, поспешите, ибо вы не знаете, что может произойти завтра. К тому же вы еще не умеете беспристрастно разбираться в людях, заглядывая за плотную завесу майи [14]. Если вы испытываете к кому-то любовь и привязанность, то не замечаете его пороков; если же кого-то не любите, то всячески преувеличиваете его недостатки. Все это так естественно и так по-человечески, мой дорогой друг, но — не по-теософски.
«Lucifer» [15] вам уже выслан. Мне не нравится его первый номер, точнее, я им недовольна. Я постаралась сделать его совершенно непохожим на «Path» и «Theosophist», дабы их интересы не сталкивались и они не вредили друг другу, но теперь то, что из этого вышло на деле, меня раздражает.
Поехать в Индию, прежде чем англичане меня выгонят? Вы, наверное, хотите сказать, прежде чем англичане меня загонят кое-куда, ибо именно это произойдет, если я поеду. Нет уж, спасибо. Думаю, что я полезнее здесь, в Лондоне, на свободе, нежели в Адьяре в тюрьме как русская шпионка — по одному лишь подозрению.
Всегда искренне ваша Е.П.Блаватская.
Поступайте как угодно. Не спрашивайте моего совета, потому что в действительности я готова сделать все, что вы мне скажете, вот только советовать вам ничего не стану. Пусть все идет своим чередом согласно карме.
«Учитель хочет, чтобы вас избрали пожизненно»
Письмо 6
У.К.Джаджу, лично [15 сентября]
Это только что написанное письмо вы вполне можете при случае показать К[оузу]; следовательно, я не написала в нем ничего такого, что могло бы помешать вам поступить подобным образом. Но то, что я вам говорю, это истинная правда. Учитель, по каким-то своим соображениям, хочет, чтобы вас избрали пожизненно, — это ясно как божий день. Я не могу написать К[оузу], что это было испытанием, поскольку таковым оно не являлось: это был просто вопрос, на который вы оба ответили.
Я готова как угодно приврать, когда речь идет о мирских принципах, но не могу лгать, когда дело касается Учителя. Я еще меньше, чем вы, хотела бы видеть этого человека и вообще кого угодно (кроме вас) избранным пожизненно. Но коль скоро это входит в программу будущей деятельности и общей политики, то я вынуждена подчиниться, как бы неприятно ни было это для меня лично. Однако если мне не нравится подобная идея, то лишь потому, что я больше никому не верю, за исключением вас и, возможно, Олькотта. Я утратила остатки своей веры в человечество и вижу и ощущаю (и не без оснований, если угодно) повсюду одних лишь Иуд. Но с вами все совсем по-другому. Вы не желаете, чтобы этого человека избрали пожизненно, ибо вы преувеличиваете его дурные наклонности, его «уловки» и мстительность.
Что ж, вы правы лишь относительно последнего порока. Коуз и вправду мстителен, потому что он горд, и если вы сейчас сделаете его своим врагом, то вы своими собственными руками задушите теософию в США. Что он мстителен, это верно, но он отнюдь не лжив и не склонен «ловчить». Вы его просто не знаете. Он необыкновенно восприимчив, просто ужасно.
Он больше, чем медиум, ибо он вводит в заблуждение не только своих «клиентов», свою публику, но и самого себя, что другим медиумам не свойственно. Он самовнушаем в высшей степени. Это заходит так далеко, что вы можете раскусить те или иные его «трюки» и считать их именно таковыми, тогда как сам он будет верить в них как в истину и непреложный факт. Коуз — то же самое, чем был Магомет, хотя Магомет и основал религию, которая в тысячу раз лучше любой другой, кроме буддизма. Какое вам дело до кармы Коуза, если этот человек добивается благих результатов для теософии? Коуз — наш последний козырь. Если вы его потеряете, то и для вас, и для нашего дела битву можно считать проигранной, вот что я вам скажу. Это наше Ватерлоо. Олькотт слишком слаб, хотя и выглядит крепким.
Весь план, что вас так «расстроил», «план на всю жизнь», является одним из последствий женитьбы Коуза на госпоже Бейтс. Эта женщина — просто ангел, к тому же она — мой лучший друг среди женщин. Она станет для Коуза настоящим спасением. Этот человек глубоко несчастен в своем уязвленном самолюбии, потому что общество забрасывало его грязью в течение двадцати лет, когда он этого совершенно не заслуживал. Есть в нем нечто от традиционного «падшего ангела», и я еще раз повторяю: Джадж, вы просто не понимаете этого человека. Дайте избрать его на один год, а там посмотрим. Но что бы вы ни делали, во имя милосердия, во имя Учителей, ради себя самого и ради общего Дела не становитесь вновь врагами. Я чувствую себя глубоко несчастной и пребываю в отчаянии, и это вы довели меня до такого состояния. Я об этом деле уже и не помышляла, я отказалась от всяких мыслей об этом, когда услышала, что между вами обоими намечается какое-то политическое соглашение. Это меня воодушевило. Затем из Вашингтона одновременно пришли письма от вас обоих. Учитель велел мне вам телеграфировать, что я и сделала, а теперь, оказывается, вы этим расстроены!
Мой самый дорогой друг, вы не можете сделать человека теософом, руководствуясь своими чувствами к нему. Но вы в состоянии создать превосходное оружие, волшебный «молот Тора» [16], с которым вы сами можете стать Тором, непобедимым в схватках со злобными «инеистыми великанами» [17] этого грешного, погрязшего в материализме мира. Мы должны делать все, что в наших силах, пользуясь подручным материалом — или же немедленно прикрыть нашу «лавочку». Аминь.
И да просветят вас Учителя. Ваша Е.П.Б. .•. [18]
«Джадж, я долго над этим думала»
Письмо 7
У.К.Джаджу, [Конец сентября 1887 г.]
Дорогой мой У.К.Дж[адж]! Допусти я хотя бы на мгновение, что «Lucifer», как говорится, «сведет на нет» влияние «Path», я никогда не согласилась бы стать его редактором. Послушайте, мой старый добрый друг: раз уж Учителя провозгласили ваш «Path» самым лучшим и самым теософским из всех теософских изданий, то наверняка это было сделано не для того, чтобы позволить его влиянию «сойти на нет»!! Я знаю, что говорю и делаю, и мой «гений-покровитель» этому не противодействует. В доказательство этого (что подтвердит вам первый номер журнала «Lucifer», когда вы ознакомитесь с его полемическим содержанием), я регулярно, с периодичностью раз в месяц, буду писать для «Path» статьи оккультного, трансцендентного и теософского содержания. Даю вам честное слово Е.П.Б. Я заставлю людей подписываться на «Path», что никак не повредит журналу «Lucifer». Один из них — это боевой, воинственный манас [19], другой («Path») — чистый буддхи [20]. Разве не могут они оба образовать его в одной рупе [21], cтхулашарире [22], теософии? «Lucifer» станет бойцом теософии, «Path» — ее лучезарным светом, звездою мира. Если ваша интуиция не нашептывает вам: да, так оно и есть, то это значит, что означенная интуиция, должно быть, витает в облаках. Нет, сэр: «Path» издается слишком хорошо, слишком по-теософски, чтобы я вмешивалась в его дела. Я не создана для кроткой, умиротворяющей литературы!
Теперь о К[оузе]. Все, что я думала и говорила о нем, остается в силе. Но впредь над ним будет простерта железная длань, которую он не будет осознавать. Он тоже боец теософии, а в США — ее главнокомандующий. Я долго над этим думала, размышляла, взвешивала, пока чуть не спятила. Никогда бы не подумала, что он откажется от Общества с упразднением этого треклятого отдела управления. Но, Джадж, если вы испытываете любовь к теософии и к нашему Делу, если вы готовы спасать это несчастное здание, которое дрожит и трещит по всем швам, тогда поставьте во главе движения эту сильную, упорную личность. Пусть работа с этим человеком — лишь полумера. Но если мы не доверим сей пост этому Атилле в качестве «ангела с мечом», то никто, даже Олькотт, не справится с подобной работой в Америке.
Смотрите, Адьяр уже коллапсирует. Только что получила письмо от О[лькотта]. Он пересылает мне одно из посланий, полученных им от Купер-Оукли, который вынудил Совет проголосовать за то, чтобы я в этом году не возвращалась в Адьяр. Я отправлю вам этот образчик низменных происков и интриг — сможете оценить сами. Остерегайтесь К[упер]-О[укли]! Он полон решимости отделаться от меня и при помощи лжи, клеветы и инсинуаций уже склонил на свою сторону Субба Роу. Поверь мне, о, сын мой Гистасп[23], у журналов «Lucifer» и «Path» достаточно сил, чтобы стать армией, способной сдерживать темные интриги и заговоры. Всем этим деятелям не терпится занять мое кресло. Да не натрут они себе мозоли на соответствующих местах!
Поспешите, не медлите, что бы вы ни делали. Будьте готовы, если вдруг придется идти до конца и силою брать Царство Небесное. [...] [24] быть [...] чела [...] должен воспринимать [...] в качестве [...] гуру. Таковы распоряжения.
Ваша второпях, Е.П.Б.
«Теософское Общество дает трещину»
Письмо 9
У.К.Джаджу, [5 июня 1888 г.] [25]
Дорогой Джадж! Несколько слов, но крайне серьезных. Субба Роу, Купер-Оукли и Н.Кук вышли из Теософского Общества и уехали из Адьяра. Олькотт, которому по просьбе С[убба] Р[оу] пришлось объявить об этом в журнале «Theosophist», с присущим ему тактом написал в коротенькой заметке, что это было сделано, чтобы «не связывать себя никакими обязательствами», как он это называет, и что причиной этому послужили «натянутые отношения между ним (С[убба] Р[оу]) и вами» (то есть мною!).
Что ж, вероятно, так оно и было. Все, что я знаю, так это то, что при первом же слове о С[убба] Р[оу] или К[упер]-О[укли] или любом из них С[убба] Р[оу] обрушится с яростными нападками на меня, на Олькотта и на «Т[айную] Доктрину».
Разразится новый скандал, похлеще истории с Куломбами. А последней каплей, переполнившей чашу, стало именно ваше обращение ко мне в журнале «Path». Что ж, теперь я прошу вас именем Учителей ради меня и ради нашего общего Дела ни единым словом не обмолвиться в «Path» об их выходе из Общества. Пусть это пройдет незамеченным. С[убба] Р[оу] готов наброситься на нас при поддержке К[упер]-О[укли], М[ейбл] К[оллинз] [26] и прочих. Я, со своей стороны, не напишу ни слова в журнале «Lucifer», словно этот человек никогда не существовал. Вы знаете, что С[убба] Р[оу] заявил, будто он в течение последних двух лет поддерживал связь с моим Учителем, фактически — с :. !!! Что он показывал письма на санскрите от Него (но написанные не Его почерком и не в однородной «сплошной», каллиграфической манере — это на санскрите-то!), адресованные ему, С[убба] Р[оу], и что он перевел их для К[упер]-О[укли].
Содержание писем сводилось к тому, что он, С[убба] Р[оу], должен реформировать Общество и что Учителя от меня, Е.П.Б., отказались!! К[упер]-О[укли], избравший С[убба] Р[оу] своим гуру и почитающий его, так же как и Н.Кук, безоговорочно верит в него. Что там куломбовские «муслиновые надутые Махатмы» по сравнению с этим! Чур, чур — мне нельзя ничего говорить, как бы сильно я ни возмущалась. Но коль скоро ряды наши редеют и один за другим нас покидают наши лучшие умы, чтобы стать нашими злейшими врагами, то я бы сказала: «Благословенны чистые сердцем, обладающие одной лишь интуицией, ибо интуиция лучше интеллекта». Я сниму копию с вашей статьи и вышлю вам ее на этой неделе.
Всегда искренне ваша Е.П.Б.
«Коуз вас ненавидит, но нападает только на меня»
Письмо 11
У.К.Джаджу, 7 июля 1889 г. Фонтенбло, Франция, отель де ла Вилль де Лион & де Лондр
Дорогой У.К.Дж[адж]! Поскольку меня тайно похитила госпожа Ида Г.Кэндлер из Бостона и заставила приехать сюда отдыхать на месяц, у меня сейчас появилось немного времени, чтобы написать вам и высказать все, что я должна была вам сказать, и что осталось невысказанным со времени вашего отъезда.
1. Я не благодарю вас за тех двух человек, которых вы сюда прислали, и в отношении которых я сделала все, что вы хотели, в точности следуя вашим инструкциям. Я подружилась с ними обоими и ничего против них не имею; они любят меня, я люблю их, но применительно к нашей работе здесь ни от одного из них пользы нет ни на грош. И Фуллертон, и Лейн в Англии оказались совершеннейшими неудачниками. Первый хотя бы работал и делал все, что мог; второй же не прикасается ни к чему и не говорит ни о чем, кроме самоубийства. Через пять дней после своего приезда он отправился на остров Уайт и пробыл там две недели; как только я отплыла во Францию, он уехал в Шотландию. Я ничего не могу сделать для него.
2. In re [27] Э[зотерической] С[екции]. Теперь вы знаете, то есть должны знать ??, ибо ситуация полностью определилась, что если потерять сейчас Э[зотерическую] С[екцию], то рухнет все Теософское Общество в Америке, за исключением нескольких пустяковых отделений. Потеряйте его — и сами вы станете беспомощны и бесполезны. Э[зотерическая] С[екция] — это пульсирующее сердце Теософского Общества, и без него Теософское Общество останется лишь фикцией, и больше ничем.
Если бы у нас было 100 Анни Безант и Гербертов Барроузов, то Теософское Общество могло бы со временем стать истинным Братством, ядром будущего благосостояния человечества, как во «Взгляде назад». Но у нас только одна Анни, один Герберт — и сотни сентиментальных и наполовину, если не совсем, эгоистичных дурачков, которые ссорятся и спорят и губят все в целом.
Так что истина в том, что вся сила коварства Коуза направлена против одной лишь Э[зотерической] С[екции], а следовательно, и против меня. Если вы этого не понимаете, то, значит, вы не тот проницательный ирландец, которым я вас считаю. Теперь вы знаете, что Коуз вас ненавидит, однако нападает только на меня, хотя до недавнего времени он не испытывал ко мне ненависти, а возлагал на меня большие надежды — относительно себя самого. Коуз знает, что, как только он разрушит Э[зотерическую] С[екцию], он остановит сердце и всю жизнедеятельность Теософского Общества в Америке, — вот и действует соответственно. Коуз в своем роде мудр, а вы, как я вижу, нет.. Прочтите интервью, которое он дал репортеру «Washington Star», и посмотрите, как изощренно он действует. Весь его замысел сводится к тому, чтобы отождествить теософов с бутлеритами и сделать в глазах публики идентичными такие понятия, как «эзотерический» и «эзотерики Теософского Общества», что должно нас погубить. Так что же мы можем противопоставить этому человеку? Вы выгнали его, исключили его, а он выступает, как если бы он являлся президентом Теософского Общества, имея наглость заявлять, что «мы (то есть Коуз) не собираемся позволять ей (то есть Блаватской) делать то-то и то-то». И он по-прежнему будет насмехаться над нами: ведь у него есть деньги, и он в состоянии купить с потрохами самого дьявола, а у нас денег нет, и газеты отказываются печатать наши ответы ему.
«Джадж, все это цветочки, ягодки будут впереди»
Теперь я заявляю, что единственным нашим спасением от этого является Э[зотерическая] С[екция], и, как бы плохо ею ни руководили, большинство ее членов всегда останутся верными нам, и, если бы мы только смогли образовать ответвления этого Общества и основать эзотерические ложи, президенты которых отвечали бы за своих членов и получали бы по одной инструкции на всю ложу (пусть по две-три, пусть по нескольку), вот тогда все было бы в порядке.
Ваше предложение упразднить должности семерых советников невыполнимо и, простите, абсурдно. Вы что, хотите выставить меня ветреной дурой, на которую нельзя положиться? Я только что назначила этих людей, а теперь должна их вышвырнуть? Нет, сэр. Мне велели это сделать, и я сделала; если же (из-за вашего промаха и упрямства) Э[зотерическая] С[екция] рухнет, то эти семеро падут вместе с нею, и я тоже — за компанию. Ибо как только Э[зотерическая] С[екция] рухнет, я окончательно отойду от Теософского Общества. Уж в этом я клянусь. Между глупостями, которые порют, с одной стороны, Олькотт, а с другой — Харт, Теософское Общество будет не более чем фарсом. И я вас уверяю, что Коуз это прекрасно знает, и если вы позволите ему победить, то пусть на вас обрушится бремя кармы. Делайте что угодно и как угодно. Даю вам карт-бланш [28]. До тех пор, пока будет продолжаться брожение, и жизнь в Э[зотерической] С[екции] не войдет в нормальное русло, я буду давать вам указания, которые, даже попади они в руки врагов, все равно не причинят нам никакого вреда. Чтобы я делилась с учениками серьезной информацией, пока не узнаю, как следует своих чела? Да ни за что! Ладно, все это еще цветочки, ягодки будут впереди — так что ведите себя прилично. Dixi.
Берт вышлет вам обращение Эзотерической Ложи «Горуса»; пожалуйста, посмотрите, сможете ли вы опубликовать его в «Path». Из этого обращения следует, что Махатмы или не Махатмы, но того, чему могу обучить я, достаточно для старых каббалистов с двадцатилетним стажем. Все члены Ложи «Горуса» (Брэдфорд) — старые масоны и каббалисты, и то, что они говорят в своем обращении, заставит людей задуматься и утрет нос Коузу.
Теперь я вижу, насколько верно то, что говорит Лейн [Фокс]. Что нам нужно в Америке, так это хотя бы еженедельник, если уж не боевая ежедневная газета. «Path» — это «агнец-Иов», это вечно смиренный Иеремия, так же как и наше «Revue Theosophique» [29] в Париже. Вы едва ли осмелитесь сказать «фи!» на страницах своего журнала: а вдруг это будет выглядеть как полемика? Если бы вы, воспользовавшись случаем, обратились к каждому теософу и эзотерику и призвали на помощь Бака и еще кого-нибудь и, изложив им правду о том, что любая газета считает своим долгом лягнуть нас, но не печатает наши ответы, собрали бы деньги, сумму, достаточную для издания еженедельника, первоклассной теософской боевой газеты — какого-нибудь «The Champion» или «Wrangler» или чего-либо в этом роде, и назначили бы Фуллертона номинальным редактором, а сами стали бы реальным боссом, тогда бы мы могли преуспеть.
А сейчас госпожа Кэндлер (жена конгрессмена, предлагающего в октябре в Вашингтоне двинуться в поход за скальпом Коуза), которая меня обожает и подтверждает это, обещает нам 300 в год за нечто подобное. Она заставила меня приехать в Париж и потратила 30 долларов на одну лишь дорогу сюда, заставив Берта купить забронированные места в спальном вагоне и еще всякую всячину — для меня, моей служанки и себя самой (она решила меня сопровождать), поселив меня в номере люкс на целый месяц и тратя на меня деньги, как помешанная; эта женщина сделает для меня все что угодно. Она благородна, очаровательна, преданный друг и теософ, и она будет для вас ценным союзником в октябре. Она организует компанию по подписке на ваш еженедельник и сама положит ей начало, внеся кругленькую сумму. Ваш «Path» — превосходнейшее теософское издание, но для военных целей оно непригодно.
Ну, вот и все. Сегодня — или никогда. Мы тут с Бертом получили исковые заявления от госпожи Кук, которая собирается привлечь нас к суду за клевету и моральный ущерб в связи с двумя нашими пасквилями, опубликованными в журнале «Light»!! Истица делает первый ход, а я не имею права ответить и опровергнуть ее клевету. А что будет дальше? Меня просто тошнит, тошнит, тошнит от всего. Если вы мне не поможете, я все брошу. Ваша [...) Е.П.Б.
«Дорогой Джадж! Рвать на себе волосы еще рано»
Письмо 12
У.К.Джаджу, 5»
Дорогой Джадж! Я начинаю испытывать и разделять ваше царственное презрение к тому, в каком свете представляет все Совет Э[зотерической] С[екции] в Лондоне. Ошибки бывают такие, что впору рвать на себе волосы от отчаяния. И вправду прогнило что-то в королевстве датском, действительно, весьма прогнило. Вот полюбуйтесь: ни одну из инструкций А.Григгс так и не получил; он жалуется, а Берт клянется, что выслал их ему на адрес его отеля в Бостоне. Ну и где же они? Если, как меня заверяют, на каждой посылке указан наш адрес и почту просят вернуть по нему бандероль, если адресат не найден, то как получилось, что почта не выполняет нашу просьбу? Чья здесь вина — Григгса или Берта? Черт бы побрал этих двух ослов! Сейчас при мне Мид, у которого есть и память, и более того — мозги. Посмотрим, возможно, это как-то поможет.
Только что написала Бриджу и другим. Ничему из того, чем вы станете заниматься, никогда не будет отказано в моей поддержке. Быть может, вы окажетесь виновны в глупостях, однако я сумею их сгладить. Но какого черта вы утверждаете, будто я на вас нападаю? Что ж, думаю, это вам во сне привиделось.
Вот что я ответила Бриджу на его совет мне назначить Григгса советником вместо него, поскольку тот, по-видимому, ему завидует: «Он слишком невнимателен и нерадив. И, тем не менее, ради того, чтобы сохранить атмосферу всеобщего спокойствия, я бы охотно пошла на это, если бы все оставалось в нынешнем виде; но оставаться в таком виде оно не может. От семерых советников пользы никакой, я это понимаю. Кто нам нужен, так это официальные председатели оккультных лож, подобных “Горусу” в Брэдфорде (Англия), где четырнадцать председателей, и все — старые масоны и каббалисты и трудятся, как один человек, и блестяще учатся (см. “Lucifer” за июль). Председатели, облеченные всею полнотой власти и наделенные привилегиями, единственные будут получать указания и нести ответственность за их исполнение, равно как и за членов своих лож. Председатели, которые сами будут подбирать себе членов и рекомендовать новых. Короче говоря, следует заняться активной реорганизацией Э[зотерической] С[екции].
Полагаю, вы слышали об этом от Джаджа. То, что он делает сейчас, вероятно, носит лишь временный характер. Если бы в каждом городе, где есть эзотерики, можно было бы созывать совет, это было бы прекрасно, так как прежде чем я возобновлю свое преподавание, Э[зотерическая] С[екция] должна быть прочно организована. Если мне вообще придется вас учить, и учить настоящему оккультизму, а не выдавать лишь некую порцию истины и отдельные намеки на остальную ее часть, как я это делала прежде, то я должна буду ощущать себя в безопасности. Я не удивлюсь, если в один прекрасный день увижу те две инструкции напечатанными в журнале Банди. Если такое произойдет, особого вреда не будет; если же мне придется продолжать свое преподавание без специальной защиты, то подобная огласка может нанести неизмеримо тяжкий ущерб, попади эта информация в руки людей беспринципных. Здесь, да еще в качестве Е.П.Б., я не имею права отказывать никому, кто добивается приема в ученики. Но председатели оккультных групп такое право получат и будут обязаны при необходимости это делать. Таким образом, для меня существенно снизится риск принять предателей в наше Общество» и т. д. и т. п.
Вот что в числе прочего я написала ему, и это не отличается от вашей программы. Но более чем необходимо запретить оккультизм на этом перепутье. Мы не можем его запрещать после того, как пройдена первая ступень испытаний. Никто не обязан вести жизнь, наполненную тяжким трудом, за который нет никакой возможности получить вознаграждение. И вы должны ставить людей в известность об этом. В каждом городе, где есть несколько эзотериков, должен быть свой председатель оккультной группы. Относительно тех членов, которые живут разрозненно в отдельных населенных пунктах, должно появиться какое-то иное правило; а что если я положусь в этом смысле на вашу американско-ирландскую изобретательность?
Теперь о других делах. Приезжает Олькотт. Он будет здесь 24-25 августа. Хочет повидаться со своей сестрой Изабель Митчелл и просит вас известить ее о том, что он приезжает в последнюю неделю августа. Я не знаю ее адреса, к тому же не думаю, чтобы из этой встречи вышло нечто достаточно разумное и подходящее. Мне хватает забот и с одним Олькоттом, а если приедет еще и сестра, я вас уверяю, она, как пить дать, его расстроит. С каждым годом он все легче поддается внушениям и манипуляциям тех, кто ему потакает (а я этого не могу), и становится все более упрямым. Что поделаешь! Раз уж я должна просить вас известить ее, я также оставляю вам решать, в интересах ли теософии присутствие этой женщины, так как лично я уверена, что для нас она хуже слона в посудной лавке, и она сделает братца неуправляемым, словно с цепи сорвавшимся.
Почитайте мои письма в сентябрьском номере журнала «Theosophist», в августовском номере «Lucifer», и вы поймете, что я имею в виду. Если все обернется к худшему, то, откровенно вам говорю, Джадж: я выйду из Теософского Общества и порву с ним. Мне невыносима мысль о том, что от меня, давшей жизнь теософии, ожидают теперь, что я приеду в Адьяр, на поклон к Харту и Совету, выжившему из ума настолько, чтобы отречься от Учителей, от оккультизма — от всего. Представьте себе: Харт, опубликовав интервью, данное им глупому репортеру из «New York Times», затем напечатал в моем собственном журнале еще более глупые редакторские заметки, чтобы бросить мне в [...], что «Ложа Блаватской» — это не Теософское Общество!! Каков наглец! Имеющий уши да слышит.
Навеки искренне ваша Е.П.Б.
« Джадж, у нас слишком много врагов»
Письмо 13
У.К.Джаджу. [Конец октября 1889 г.] [30]
Дорогой мой Джадж! Если, зная, что вы единственный человек в Э[зотерической] С[екции], которому я могу достаточно доверять, чтобы не требовать от него принесения клятвы [31], вы все же превратно меня понимаете либо ставите под сомнение мою привязанность к вам или мою благодарность, то вы тогда, должно быть, вдобавок ко всему еще и глупы. Начнем с того, что вам лучше отклонить мои искренние извинения за то, что я поставила вас в неловкое положение. По-видимому, это не вы (во всяком случае, непосредственно) заставили переживать Бриджа, а Григгс. Но вот вопрос: это Григгс действовал на свой страх и риск, или же вы, советники с вами во главе, сочинили правило, согласно которому председатель, вступив в должность или перед вступлением в должность обязан сам принести клятву?
Если это так, то это глупо, возлюбленный сын мой. Председатель каждой эз[отерической] группы должен первым делом заставить всех членов группы принести ему обет повиновения, затем повторить этот обет и лишь после этого — сам поклясться перед ними по эзотерическому Уставу. А ведь есть и еще будут случаи, когда какой-либо член Э[зотерической] С[екции] не захочет вступать в группу, пожелает остаться неизвестным или действовать отдельно от других, и тогда, если я доверяю ему, то могу позволить ему оставаться неприсоединившимся членом; примите данный пункт устава, ибо это абсолютно необходимо.
Джадж, у нас слишком много врагов, чтобы не работать над повышением нашего уровня во имя сохранения достойных членов, а Бридж и Нойз — действительно честные и искренние люди. Быть может, они фанатики и им плевать на отдельные личности, но они до смерти преданы теософии. Так не будьте же вы упрямым как осел ирландцем и не выступайте против своих лучших друзей. Я ради вас на все готова и буду верна вам до самой смерти, несмотря ни на что. Так помогите же мне хоть чем-нибудь; не делайте своими врагами тех, кто мог бы остаться в наших рядах, не начинайте вражду просто из-за каких-то дурацких формальностей и крючкотворства.
Вы называете себя — и устно, и письменно, и в печати — моим представителем (скорее уж вы представитель, а не мой). Следовательно, если у вас появится какое-либо подобное правило, вам легко будет сказать, что изменения в устав внесла я. И запомните: если вы осмелитесь протестовать, редактируя и исправляя то, что я напишу о вас в своих будущих инструкциях, я прокляну вас на своем смертном одре! Вы не знаете того, что знаю я. [...]. Это будет достойно похвалы, Дж[адж]. Вы должны быть защищены, хотите вы этого или нет. Я сейчас собираю письменные показания против Дариуса Х., потому что он уверен, что в один прекрасный день привлечет вас к суду иным способом, чем в «Religio-Philosophical Journal» [32], и мы должны вас всячески обелять, а его выставлять в черном свете — настолько, насколько он этого заслуживает, и защитить вас, подготовившись к этому заблаговременно. Вот тут-то совершенно неоценима будет помощь Бриджа.
Так последуйте же моему совету и сделайте все, что в ваших силах, и во что бы то ни стало сохраните с ним дружеские отношения. Мид пошлет вам его письмо ко мне и мое ответное письмо Бриджу. Это может уладить наши дела, но только если вы мне поможете. Теперь я вижу, что виноват Григгс, а не вы. Но я питаю к Григгсу давнюю нежность и не хочу, в свою очередь, портить ему настроение.
Только какого черта вы выбросили лишние три доллара на телеграф, если не имеете к этому делу никакого отношения и если прямо сейчас можете уйти в отставку (очень по-теософски), убей бог, не знаю! Джадж, вам столько всего приходится терпеть, и вы перетрудились. Но то же самое можно сказать и обо мне, и если вы будете угрожать мне подобными вещами, то я лучше вообще прикрою «лавочку». Если вы обижаетесь на то, что я могу сказать в момент замешательства, боясь потерять наших лучших членов, когда так крепнут вражеские силы, то, значит, Теософское Общество — это фикция, а наше Дело — недостижимая утопия. Во имя милосердия, ради нас и себя самого займитесь-ка лучше приведением в порядок дел, и давайте больше не будем об этом. Вот уже два месяца я размышляю над изменением формулировок клятвы и сейчас непосредственно работаю над текстом. Все то же самое, только риторика чуть ярче выражена. Да хранит вас Спаситель наш, кроткий Иисус.
Искренне ваша Е.П.Б.
Терпеть не могу, когда меня обвиняют в стремлении играть в папу римского или в самодержца.
«Никто не хотел, чтоб они становились шпионами»
Письмо 15
У.К.Джаджу. 9 февраля 1890г. Лондон
Дорогой Джадж! Вы страдаете болезнью печени, и я тоже. Видимо, вы от этого становитесь пессимистичным, капризным, не очень-то дружелюбным. Мне приходится лишь учитывать, что, чем больше мучений дотавляет вам ваша печень, тем активнее приходится искать средство от этой болезни. Поэтому я пока отложу столь важное занятие, как ответ на ваше письмо по пунктам, хотя не считаю полезным указывать вам на противоречия между вашими «о'кей» по поводу заявлений, подразумевающими, что вы знаете, что все они правильны, и вашими язвительными насмешками над новыми правилами, которые заставляют вас метаться между выяснением пригодности новых членов, вступающих в организацию, и невыполнимостью этой задачи, на которую я обрекла вас и Совет благодаря этим глупым «указаниям». И это — «хитрость»? Что ж, прекрасно.
Так уж выходит, что как раз для этого и были назначены председатели групп и советники. Никто не хотел, чтобы они или вы становились шпионами, их надо было просто одобрить. Вы отказываетесь, угрожая своей отставкой, что ж, поступайте, как угодно.
С тех пор как сформировалась Эзотерическая Секция, у меня не было ничего, кроме хлопот с ней в Америке, причем, только в Америке. Здесь, в Англии, у меня около 80, а за границей — 25 эзотериков; 35 — в одной только лондонской «Гуптавидье» [33], и ни один человек не покинул нас после ухода «Мейбл Коллинз», никто не доставил никаких хлопот, не сделался предателем и не создал каких-либо трудностей. Вот почему, будучи уверена в этих людях, я учу их настоящему оккультизму особо, посылая в Америку лишь то, что, если случайно и попадет в печать, не сможет нам навредить, так как они не владеют утраченным ключом к соотношениям и таттвическим [34] мистериям. И это вы называете «обманом»? Тогда замечу, что именно столько, и не больше, информации дается в течение (первых) трех лет всем, кто обучается непосредственно у самих Учителей и живет вместе с ними. Поэтому я чувствую, что подобный мой «обман» совершенно оправдан.
Я знаю, кто передал те документы в журнал Банди и рассказал вам об этом; человек, способствовавший этому в Чикаго, давно вышел из Эзотерической Секции. Пожалуйста, не воображайте, что раз уж я держу язык за зубами, будучи связана клятвой и из чувства долга, то это значит, что я не знаю, кто есть кто. Я знаю достаточно для решения своих задач, и этого мне хватает.
А хартии вам передали и велели распределить сами Учителя. И если вы этого не сделали, то я бы на вашем месте не радовалась, а чувствовала, что помешала работе. Их выдают не тем, кто получает особые знания в личных и конфиденциальных письмах от меня (хотя, что касается Америки, там подобную информацию получали лишь двое); хартии задуманы как милые безделушки, способные угодить вкусам тех, кому выдают лишь полуистины, не более того. Они призваны играть роль внешних знаков отличия для групп, действующих открыто, у всех на виду, в которых большинству всегда придется доверять лишь наполовину, и лишь меньшинству — исключительно великому меньшинству (простите мне эту игру слов в ирландском духе) — будет в свое время преподаваться истинное знание.
Но если и это для вас слишком много, и вы видите в этих людях предателей еще худших, чем те, которые будут поступать к нам впредь, тогда бросьте все и заявите об этом открыто, публично. Скажите им, что такая работа вас просто убивает, и что вы не можете продолжать. Мне-то что! Принесла ли мне наша американская Эзотерическая Секция какую-либо выгоду, или славу, или вообще что-нибудь, кроме хлопот и вечной, нескончаемой иеремиады — потока ваших стенаний?
Вы говорите, что именно Эзотерическая Секция довела вас до болезни? Так бросьте все, или передайте групповое и дальнейшее обучение с соответствующими инструкциями г-ну Фуллертону, либо вообще прикройте всю «лавочку», ибо мне все равно. В Америке наберется с полдюжины или чуть меньше людей, которых я не брошу из-за того, что вы бросите работу. Я продолжу их обучение через частную переписку, вот и все. Но я пророчествую, и пророчество мое вскоре сбудется: разваливайте группы Эзотерической Секции, утаивайте от них их хартии, действуйте в том же духе — и Теософское Общество в Америке развалится менее чем за полгода, как рухнуло и развалилось оно в 1878 году, когда мы уехали.
Но дело в том, что, если вы будете продолжать в том же духе, именно мне придется порвать с Америкой, ибо я не намерена и дальше терпеть ваши запугивания в каждом письме. Ваше мнение обо мне крайне лестно.
Вы полагаете, будто меня все это время кто-то «подстрекал». Ни один эзотерик здесь не сумеет меня подстрекнуть. Правила были переданы и добавлены; именно так была образована здесь ложа «Гупта-видья», в которой большинство должно принадлежать и уже принадлежит к тому самому внутреннему кругу [35], о котором вы рассуждаете. Вы никогда и представить себе не могли, не правда ли, что организация, в которую входит около 500 человек (473), может сохраняться на том уровне, когда всем ее членам можно доверять в той же степени, как и горстке проверенных людей? Производить здесь перемены я начала уже давно. Но я делала именно то, что указывал мне Учитель. Только в январе прошлого года в письме, которое у меня на руках, .•. сообщил мне, что я должна делать, и я лишь выполняю его указания, а не свои.
Вы, кажется, вообразили, будто я лично заинтересована в этой тяжкой, кропотливой и монотонной работе — вращать жернова мельницы Эзотерической Секции. Уверяю вас, ни в малейшей степени, разве что для блага Теософского Общества в целом. Если вам «дурно от вороха писем из Эзотерической Секции и постоянных нарушений всех правил и предписаний», то я испытываю то же самое. Если вас тошнит «от всей системы в том виде, как она сейчас разработана», так это вы поставили ее на такой фундамент: зачем же вы это сделали?
Я не имею никакого отношения к вашей работе. Я разрабатывала правила для горстки людей и еще раз вам повторяю: лишь потому, что в этом назрела абсолютная необходимость. И если вы воспротивитесь правилам III и IV [36], то я вам скажу: оставьте их в покое. Только тогда никакая Эзотерическая Секция не будет получать никаких особых знаний, ни в одной группе не будет своей «внутренней группы» и все учащиеся так и останутся полуэзотериками, так как доверять им можно будет только наполовину. В этом случае я отберу здесь тех немногих, с которыми буду заниматься лично, по переписке, и для этого мне не понадобится ни своего представителя, ни секретаря.
Запомните, пожалуйста: если бы я только могла забыть, что в этом мире существует какая-то там Америка и какая-то Эзотерическая Секция, раз-ве я не сумела бы тогда легко зарабатывать себе на жизнь? Сотню в месяц — по моим новым контрактам с русскими журналами. Запомните, что я могла бы получать по 150 рублей золотом, или 30 долларов, за печатный лист, то есть за 16 страниц по 300 слов на каждой, — объем, с которым я легко могла бы справляться за один день, если бы мне не надо было больше ни о чем думать [37], а это для меня невозможно, ибо у меня нет буквально ни минуты свободного времени. И вот я вынуждена то и дело принимать милостыню от наших теософов, когда они видят меня умирающей и вынуждены отправлять меня на морское побережье подлечиться. А все это благодаря Эзотеричеякой Секции и Теософскому Обществу. Поступайте как угодно. Это мой ультиматум.
Теперь о другом, менее возвышенном, но столь же необходимом. Я должна деньги за свои книги на Дьюк-стрит, 17; да и графиня время от времени спрашивает о них у меня. Я передала ей 50 долларов, полученных мною от одного нью-йоркского эзотерика, потому что я не стану расходовать на себя ни гроша из тех денег, которые дают мне члены Общества, как о том просил меня даритель, и отдала графине остальные 20 долларов; но я еще должна Дьюк-стрит и, видимо, гораздо больше. Что ж, графиня подробно вникала во все это; кажется, у нее сложилось впечатление, что я получила деньги от вас, и она ни слова не сказала, и не похоже, что приложенная объяснительная записка от Фуллертона развеяла ее подозрения, если таковые у нее имеются. Он говорит, что, по вашим словам, вы послали мне два денежных перевода за мои книги. Вы же знаете, что вы так мне их и не выслали. Вы отправили мне как-то 7 долларов за «Тайную Доктрину», а за «Ключ к теософии» и за «Голос Безмолвия» я еще не получила ни цента. Так что же вы с Фуллертоном имеете в виду?
Ну что же, мне очень жаль, что мы с вами договорились о том, что вы будете посылать непосредственно мне те суммы, которые я должна получить за «Тайную Доктрину», за «Ключ к теософии» и за «Голос Безмолвия. Это доставляет вам только лишние хлопоты, а меня вынуждает вести надоедливые разговоры по денежным вопросам, чего я терпеть не могу. Я пошла на это, подумав о том, что Дьюк-стрит может либо провалиться ко всем чертям, либо остаться в руках Арча и Берта, что, в сущности, будет означать то же самое.
Теперь графиня взяла на себя улаживание всех вопросов и является единственной управляющей, и я прошу вас считать нашу прежнюю договоренность аннулированной. Высылаю вам еще один официальный документ по этому делу, а другой экземпляр передаю графине. Это избавит меня от писанины по денежным вопросам, да и вас, должно быть, устроит. Чем меньше будет между нами финансовых взаимодействий, тем полезнее будет для нашей дружбы.
Dixi. А теперь желаю вам здоровья покрепче и удачи побольше, чем принесли вам моя Эзотерическая Секция и мой «обман». Вы же считайте меня своим другом, как всегда. Е. П. Блаватская.
«Дорогой Джадж! Отвечаю на ваш вопрос»
Письмо 17
У.К.Джаджу лично и для Эзотерической Секции. Август[1890г.]. Авеню-роуд, 19, Риджентс-Парк, Зап.
Дорогой У.К. Джадж! Отвечаю на ваш вопрос относительно Эзотерической Секции и Берта. Если Берт оповестил все группы Эзотерической Секции о том, что «они должны создать аурическое яйцо и для этого необходимо семь раз в день создавать его при помощи красок, пока яйцо не сформируется», то он изрек нечто, имеющее не больше смысла, нежели приказ создать овцу из гусиного яйца. А если он к тому же добавил, что «все это согласно моему указанию», тогда он либо безумец, либо контуженный, если не сказать хуже. На мой взгляд, Берт получил это распоряжение, на которое он ссылается, через госпожу К.Шерберн и трясется над ним так же, как и над своей намагниченной водой для госпожи Гэхэн.
Теперь я попрошу вас довести до всех членов Эзотерической Секции следующее: мне никогда и не снилось отдавать какие-либо столь абсурдные и идиотские указания. Кроме того, выпустите коротенькую заметку на эту тему, гласящую, что если вы или любой другой человек, которого я могу делегировать в качестве своего представителя (чего я не стану делать второпях), продемонстрирует какое-либо подобное «указание», подписанное моей физической, а не астральной (черт бы побрал эти сверхъестественные приказы!) рукой, то я откажусь от такой подписи. Более того, любого, кто после уведомления о вышесказанном согласится с подобным «указанием», полученным через третьих лиц, — пусть это будет даже сам Олькотт, — я исключу из Эзотерической Секции, так как я не желаю терпеть в нашем Обществе таких дураков.
Все это: «намагниченная вода» К.Шерберн (исчезнувшей) от моего имени и «аурическое яйцо» согласно моему «указанию» — вынудило меня, действуя в соответствии с уставом, временно исключить Берта. Я не могу изгнать его насовсем, ибо это означало бы навеки погубить его, но я исключаю Берта на неопределенный период времени и посылаю его в Индию. Ему предстоит трехдневное плавание. Хочу, чтобы ни Олькотт, ни кто другой не знали о его проступке и о факте его исключения. Я даже оставляю Берту инструкции до № 3, однако новых он не получит; не сможет он и принадлежать к Внутренней группе и получать положенные ей конечные знания; для него будет закрыт и доступ в «оккультную комнату», открытую для членов Внутренней группы. Если Берту удастся спасти положение в Индии, где теософия впадает в беспробудную спячку и [...] — что ж, отлично, превосходно. Если же нет — ему придется трудиться до тех пор, пока он не искупит свои грехи. Навеки ваша Е.П.Б.».
Переписка закончилась, но вопросов к этим письмам и к Елене Блаватской у нас осталось очень и очень много. Только наша любознательность, глубокое изучение жизни и трудов писательницы и ученной, даст нам объективную возможность, верно ответить на них..
Литература
1. Е.П. Блаватская. Письма друзьям и сотрудникам. Москва, Сфера, 2007.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Литератором, писателем (франц.)
2. Субба Роу Т. (1856 – 1890) — индийский брахман, один из активных членов и теоретиков Теософского Общества, ученик великого адепта Мориа.
3. Дугпа (от тибет. «дуг» — «гром») — секта вадж-раяны, наиболее распространенная в Бутане; одно из ответвлений школы кагьюдпа, принадлежащей к секте «красных шапок»
4. Чела (санскр.— «дитя») — ученик, воспитанник гуру, или мудреца, последователь определенного адепта какой-либо школы философии.
5. Купер-Оукли Изабель (1854 – 1914) — в 1884 г. вступила в ТО, была членом Внутренней группы Эзотерической секции Е.П.Б. Автор нескольких теософско-мистических литературных работ.
6. Неожиданной развязки (франц.)
7. Бабаджи — известен также как Дарбхаджири Натх, М. Кришнамачари и С. Кришнасвами Айенгар.
8. Бабула — преданный слуга-индиец, начавший служить Е.П. Блаватской в 1879 г. в Бомбее, когда он был еще 15-летним юношей. Бабула знал несколько языков, а Блаватская выучила его еще и фран-цузскому. Сопровождал ее в поездке в Европу.
9. Кхандалавала И.Д. — судья.
10. Брайтова болезнь — хронический нефрит.
11. Упасика (санскр.) — женщина-чела, ученица. Так Учителя называли Е.П. Блаватскую.
12. «Path» («Путь») — ежемесячный теософский журналов 1886-1896 гг. издававшийся У.К.Джаджем в Нью-Йорке.
13. Нирманакая (санскр. — «преображенное тело») — буддийский термин, означающий посмертное состояние адепта, покинувшего свое физическое тело, но сохранившего остальные принципы и избравшего путь незримой помощи страдающему человечеству.
14. понятие Майя (санскр.) — иллюзия; космическая сила, делающая возможным феноменальное существование и, следовательно, восприятие. В адвайта-веданте, обозначающее все, что подвержено из-менению, что имеет начало и конец. 15. «Lucifer» — журнал, основанный Е.П.Блаватской в Лондоне и издававшийся в 1887-1897 гг.
16. Тор (сканд. «греметь») — в германо-скандинавской мифологии сын Одина и Фрейи, бог грома, бури и плодородия, владыка всех стихийных духов, богатырь, защищающий богов и людей от великанов и страшных чудовищ (в том числе мирового змея). Оружие Тора боевой метательный молот Мьёлльнир, возвращающийся к владельцу, которым он и побивает ётунов (великанов).
17. Инеистые великаны — в древнескандинавской мифологии племя злобных первобытных существ: хримтурсов, турсов, ётунов — чудовищ, с которыми сражался Тор-громовник.
18. .•. — символ Учителя
19. Манас (санскр.) — букв, «ум», способность человека мыслить; эзотерически Высшее Эго, чувствующий перевоплощающийся принцип.
20. Буддхи (санскр.) — духовная душа в человеке (шестой принцип), проводник Атмы.
21. Рупа (санскр.) — форма, тело.
22. Стхулашарира — в метафизике грубое физическое тело.
23. Гистасп — отец Дария, царя государства Ахеменидов.
24. Здесь и далее многоточие в квадратных скобках обозначает слова, которые невозможно прочитать. Следующие полторы строчки замазаны почти целиком.
25. На конверте стоит лондонский почтовый штемпель с датой: 5 июня 1888 г.
26. Мейбл Коллинз — известная английская писательница-оккультист.
27. In re (лат.) — по делу.
28. Карт-бланш (франц. carte blanche — «чистый бланк») — чистый бланк,подписанный лицом, предоставляющим другому лицу право заполнить этот бланк текстом. Дать карт-бланш (в переносном смысле) — предоставить кому-либо неограниченные полномочия, полную свободу действий.
29. «Revue Theosophique» — «Теософское обозрение».
30. Письмо не датировано, но написано предположительно в последних числах октября.
31. Клятва см. в кн.: Е.П.Блаватская. Инструкции для учеников Внутренней Группы. — М.: Сфера, 2000.
32. «Religio-Philosophical Joumah — «Религиозно –философский журнал», издавался в Чикаго в 1865- 1895 гг.
33. Гупта-видъя (санскр.)— эзотерическая, или тайная, наука.
34. Таттвы (санскр. «таттва» — «то») — фундаментальные космические принципы существования; тонкие элементы, соответствующие чувствам.
35. Внутренний круг — Внутренняя группа. (См. об этом в кн.:
Е.П. Блаватская. Инструкции для учеников Внутренней Группы. — М.: Сфера, 2000.).
36. Правила III и IV для членов Эзотерической Секции гласят: «3. Член Секции должен протестовать против уничижительных или клеветнических утверждений, сделанных в его присутствии и направленных против собрата-теософа, если только он не знает, что они истинны, в противном же случае ему следует хранить молчание.
4. Ни один член не должен похваляться, что он состоит в этой Секции». (См. в кн.: Е.П.Блаватская. Инструкции для учеников Внутренней Группы. — М.: Сфера, 2000. С. 21.)
37. В февральском (или мартовском) номере «North American Review» вышла моя статья от силы на 3000 слов под названием «Развитие теософии», за которую я получила чек на 20 долларов от Дойла Брайса. («North American Review» — «Североамерикан-ское обозрение»).
Похожие статьи:
07.08.2013 12:08
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".