«О прожитом и судьбах близких». Часть IV. Л.С. Митусова
Ко времени разбора спальни Юрия Николаевича относятся и мои письма к сестре, отправленные в те трудные для всех дни из квартиры на Ленинском проспекте. Без всяких комментариев они передают горечь тех дней и вновь напоминают о том, какие темы тогда затрагивал Святослав Николаевич в разговорах со мной. И самое главное - мы говорили о создании музея Николая Константинович в Ленинграде как о выполнении высокого завета его семьи:
«Москва, 4 июля 1960г.
Танюша, дорогая, не грусти особенно, что тебе не удалось приехать. Мне, конечно, было бы легче, если бы ты здесь появилась дня на 3, на 4. Я даже была уверена в твоём приезде, так как ты не звонила, а письмо я получила только вчера. Мне думается, что твоя поездка сюда принесла бы тебе больше горечи, чем радости. Ты была бы, конечно, решительнее, чем я, но принесло бы это пользу, я не знаю. Из письма к Ниночке [108] ты многое поймёшь. Светик какой-то совсем странный. Очень разный. Работаю много, но в разное время, так что иногда целый день не могу выбраться из дома. Светик бывает утром, днём, вечером, иногда и утром, и вечером. Обычно они с Девикой обедают с нами. Десятовская и Кира Алексеевна живут и столуются тоже у нас, а поэтому всё очень натянуто.
5 июля 1960г.
Письмо прервал звонок от Светика. Он спросил, хочу ли я приехать к ним и 
провести с ними вечер. Я с радостью согласилась, и за мной выслали машину. Раечка от обиды сразу вспыхнула и сказала, что меня сделают «заведующей». Ну, конечно, меня никем не сделали, но вечер я провела чудный. Много говорили о самых разнообразных вещах, о музее Николая Константиновича в Ленинграде, об обеспечении Раи и Людмилы [109] и вообще о совершенно посторонних вещах. Говорили о тебе, и Девика сказала, что ты и фигурой, и лицом похожа на балерину. Напиши ты им хотя бы пару слов. В ответе сейчас сомневаюсь, потому что они до невозможности заняты. Светик, бедный, даже запутался в свиданиях. Сегодня я его по телефону разыскивала в ресторане «Украина», так как он забыл, что к нему на Ленинский проспект должны были придти 3 человека по важному делу. Уезжает Светик 12-го, если ничего не случится. Людмилу сразу положат в Кремлёвскую больницу. Как-то она перенесёт операцию?
Ну, целую крепко, крепко».
Через полмесяца я снова писала Тане о «развале» в квартире Юрика где всё это время по просьбе Светика жила:
«Москва, 18 июля 1960 г.
Дорогая Танюшенька, получила деньги, получила письма, спасибо тебе. <...> Ты просишь, чтобы я больше писала. На этот раз не буду. Тебе обо всём расскажет Игорь Васильевич(110). Правда ему, кажется, надо задавать вопросы, как он задавал Раечке, когда хотел получить от неё некоторые сведения об экспедиции. Ну, так вот тебе примерный вопросник:
1. Мои встречи со Светиком. Помехи.
2. Проводы.
3. Моя работа (при Светике и после).
4. Взаимоотношения: а. блоки; Ь. борьба партий; с. перемирия; d. сосуществование и т. д.
5. Характеристики. (Конечно, мою характеристику Игорь Васильевич тебе расскажет подробнее всего, как типа отрицательного).
6. Поездка за город.
7. Обеспечение Людмилы и Раи, квартира, дача...
8. Зелинские... <...>.
Фотографию Юрика тебе посылает Борис Алексеевич [111]. Если сможешь, сделай какие-либо фотографии Юрика для Соловьёвой [112]. Мне обещал чудесные фотографии Светик и Бадараев, но первый забыл, а второй пока ничего не дал. <....>.
Мою поездку в Ленинград хотел оплатить Светик, но перед отъездом ничего не сказал. Раечке даны распоряжения, а она молчит». Так все и было – очень - напряженно. Как раз в это время я впервые встретилась с Борисом Николаевичем Абрамовым - незадолго до этого он появился в Москве. Потом писал мне удивительные письма. В них он посылал много поддерживающих мыслей:
«5 июня 1960 г.
Дорогая Людмила Степановна!
Очень признателен Вам за Ваше такое тёплое и сердечное письмо и за приглашение посетить Вас и даже иметь крышу и прочее. Возможно, что обстоятельства сложатся так, что придётся воспользоваться Вашей любезностью. Кто знает?! Всё, о чём Вы пишите, Святослав Николаевич прекрасно учитывает и всё, что он считает нужным, будет осуществлено. Елена Ивановна была и есть мне очень близкой, и, странно, что в моём тяготении к Вам я чувствую Её присутствие и какую-то связь с Нею. Не могу объяснить, но чую. Будете мне писать, пишите через Раису, а там будет видно. Желаю Вам всего светлого, мой новый друг.
Ваш Б.Н.»
«12 июля I960 г
Дорогая Людмила Степановна.
Вы с сестрой решили совершенно правильно. Да и как могло бы быть иначе и что получилось бы, если бы Вы ошиблись в Вашем решении и выводах. Если посмотрите глубже, то увидите, что причины, Вас огорчившие, проще, чем это казалось, и не очень серьёзны в самих себе. Думаю, что они не будут длинными, и всё будет хорошо. Часто Вас вспоминаю и почему-то всегда с таким тёплым чувством, как будто знаю Вас сто лет, словно близкого человека и члена родной семьи. Елена Ивановна, которая была очень близка моему сердцу и которую я очень люблю, объяснила бы это чувство и его причины. Желаю Вам всего светлого и радостного.
Ваш Б. Абрамов»[113].
Когда он окончательно поселился в Венёве недалеко от Москвы, мы с Виктором Тихоновичем Черноволенко раза два приезжали к нему.
Такой же поддержкой стало тогда общение с Рихардом Яковлевичем Рудзитисом. Когда он приехал в Москву и пришёл в квартиру Юрия Николаевича, я поделилась с ним своими переживаниями и мыслями, о которых писала и в письме к Тане «по пунктам». В то время, особенно после того, как уехал Светик, я не всем могла доверить свою тревогу за судьбу наследия. Но в Рихарде Яковлевиче убеждали его большие знания, его непосредственная связь с Николаем Константиновичем и Еленой Ивановной, очевидно, полное их понимание, и его близость к Юрику. После моего откровенного рассказа о ситуации в квартире, он очень огорчился и сказал: «Я же этого ничего не знал». Он очень переживал, старался помочь, как-то улаживал со всеми отношения... Больше всего проблем было с Кирой, а потом с Раей. Я благодарна Р.Я. Рудзитису, Б.Н. Абрамову, П.Ф. Беликову и некоторым другим людям, к которым я относилась с большим доверием, за их участие в те дни, за их помощь мне. Им я тоже хотела по возможности чем-то помочь и очень радовалась, когда это получалось.
* * *
Восьмой пункт в письме к Тане - «Зелинские». Тогда у них состоялся вечер, посвящённый семье Рерихов. Я была на него приглашена. Он проходил в доме Зелинских, с которыми при Юрии Николаевиче мне общаться не пришлось. (Ближе с ними познакомилась уже у Раи). Помню, как на этом вечере прокручивали любительскую киносъёмку, которую принесла Рая. Были драгоценные кадры с Николаем Константиновичем, выходящем, чуть опустив голову, из своего дома в Кулу. Были кадры и с Юрием Николаевичем...
Тот вечер у Зелинских оставил неприятный осадок. Мне пришлось уйти раньше с К.Р. Липранди, человеком весьма преклонного возраста, который тоже был приглашён и присутствовал на собрании. К нему отнеслись как-то равнодушно - никто не собрался его проводить, и я решила ему помочь. Так и ушла с ним, ибо знала отношение к нему Юрия Николаевича.
От Машеньки Дроздовой в былые годы я знала, что она много работает над научными переводами с английского языка с Николаем Николаевичем Зелинским [114]. Лишь недавно, в ноябре 2002 года, я возобновила знакомство с его братом, Андреем Николаевичем [115]. В Москве, в музее своего отца, академика Н.Д. Зелинского, Андрей Николаевич показывал мне и Владимиру Мельникову «Книги гостей» за 1958-1960 годы с автографами Юрия Николаевича и Святослава Николаевича.
* * *
Ещё одно лицо, упомянутое мной в письме к Тане, это бурят Бал-Доржи Бадараев, ученик Юрия Николаевича. Он потом бывал у нас в Ленинграде и много рассказывал о своём Учителе. От него у меня всё-таки осталась замечательная фотография Юрия Николаевича, выступающего на вечере памяти Рабиндраната Тагора. На её обороте он сделал каллиграфическую надпись на монгольском и тибетском языках [116].
ДРУЗЬЯ
Борис Николаевич Абрамов, Павел Фёдорович Беликов, Виктор Тихонович 
Черноволенко, Борис Алексеевич Смирнов-Русецкий, Эдуард Яковлевич Бложис, Гаральд Феликсович Лукин, Арвид Юльевич Калнс и его жена Лидия Петровна – вот моё окружение, мои друзья вскоре после ухода Юрия Николаевича. О них вновь напомнили выписки из писем Арвида Юльевича Павлу Фёдоровичу, сделанные во время поездки в Таллинн и Козе-Ууэмыйза в 1998 году.
Больше всего поразило письмо 29 сентября 1961 года: «Хотя Рая договорилась с Зюмой о нашем приезде, в связи с чем нам приготовили комнату, мы всё-таки решили не воспользоваться этой любезностью сестёр [Митусовых. - Л. М.] и устроились через гостиницу частным образом на одной квартире, где получили отдельную прекрасную комнату. Татьяны Степановны не было, она была на уборке картофеля, а Людмила Степановна приняла нас очень сердечно, показала очень много интересного и сокровенного. Расстались хорошими друзьями. При встрече расскажу об этом подробнее. Кстати, Людмила Степановна для Вас имеет несколько экземпляров цветных репродукций Святослава Николаевича, но никак не соберётся Вам их отослать. Говорила, между прочим, о том, что Юрий Николаевич ей звонил незадолго до ухода, и говорил о Мойке, 83 как о Мемориальном музее Николая Константиновича и как уже о решённом факте, причём был в очень приподнятом настроении».
Последняя фраза очень важна для нас теперь, когда наступило время выполнения заветов Рерихов в отношении Санкт-Петербурга. Значит, в своих воспоминаниях я всё правильно передавала о решении Юрием Николаевичем вопроса с музеем. Это его очень заботило, и он радовался, что вопрос сдвинулся с мёртвой точки. 
Возвращение рериховской работы в России, как тогда, так и теперь, должно идти через Музей, Образование, Просвещение. Необходимо выполнить волю отца и матери Юрия Николаевича и Святослава Николаевича.
Другие моменты в письмах Калнса напомнили мне о том. Что ещё было связано с Прибалтикой. Я вспомнила, как договаривалась о летнем отдыхе Юрия Николаевича в Прибалтике. Для него 6ыла снята уединённая дача на одном прекрасном озере, дом на острове, куда можно было добраться только на лодке. В отношении лошади для Юрия Николаевича я договорилась с председателем местного колхоза. Не получилось. Потом с Эдуардом Яковлевичем Бложисом приезжала к Калнсам в Сигулду. Несколько дней в июле 1963 года они знакомили нас с этим прекрасным местом недалеко от Риги. Отношения с Калнсами у меня были очень хорошие.
* * *
К сожалению, именно «Прибалтика» испортила Раю Богданову после ухода Юрика и её старшей сестры Людмилы. Какие-то почитатели Рерихов приезжали из Риги, заботились о Рае; внушали ей, что не надо уезжать обратно в Индию к Святославу Николаевичу и Девике Рани, что раньше она была прислугой Елены Ивановны, а теперь, если уедет, ей придётся прислуживать Девике Рани; говорили, что в Советском Союзе больше возможностей... Очень большую роль в «переделке» Раи сыграла Екатерина из Латвийского Рериховского общества*.
*Возможно, имеется в виду Екатерина Яковлевна Драудзинь. (Ред.).
После ухода Юрия Николаевича Рая была очень привязана ко мне, к Тане, по-прежнему относилась к нам как к ближайшим родственницам Рерихов. Очень просила, чтобы я взяла её с собой летом в Крым. Я уже договорилась с нашими друзьями в Коктебеле, но накануне отъезда к Рае приехали рижане и убедили её не ехать с «какими-то Митусовыми», и она поехала в Ригу.
Из Риги она вернулась уже другим человеком. Ей ложно внушали о её высоком воплощении в прошлом (якобы подруги Жанны Д'Арк), окружали её свечами, молениями; её рассказы об экспедиции Рерихов объясняли совершенно превратно и фантастично. Она, видимо, поверила в эти объяснения. Сказался недостаток культуры и образования, но погубило её тщеславие, желание быть не прислугой, а «родственницей» Рерихов.
Вспоминаю один мой разговор о Рае ещё с Юриком. Как-то, не помню по какому поводу, я спросила Юрия Николаевича: « Юрик, почему вы не продолжили образование Раи?» Он ответил: «Это её потолок».
Спустя какое-то время вокруг Раи стали появляться совершенно некультурные личности. Через художника Илью Глазунова возник Витя Васильчик - явно ненормальный, одержимый тип, полностью подчинивший себе Раю, осквернивший с её согласия квартиру Юрия Николаевича.
Вспоминаю свой последний приход на Ленинский проспект в бывшую квартиру Юрика. Открыла мне Рая. Я сразу же хотел пройти в кабинет Юрия Николаевича. Мне преградил путь Васильчик: «Нельзя. Мы ждём индийскую делегацию». Я попросила позвонить и хотела пройти в столовую, где стоял телефон. Тут уже Рая сказала мне, что туда тоже нельзя, поскольку там накрыт обед, и что она вынесет мне телефон в коридор. Я развернулась и ушла*. Больше никогда там не была, хотя знаю от знакомых, какие там происходили и происходят безобразия, как порочатся святые предметы и само наследие Рерихов. Потом рассказывала о сложившейся там ситуации Святославу Николаевичу. Он сказал: «Мы верили в преданность наших слуг». И добавил, что лучшее, что можно сделать, это не ходить туда, забыть эту квартиру до тех пор, пока там находятся Васильчик и Рая.
*От Е.В. Романовой я узнала, что и она перестала посещать Богдановых. Это случилось после того, как однажды при ней там сказали с пренебрежением: «Какие-то Митусовы...». (Примеч. Л.С. Митусовой)
* * *
Ещё когда только начинались безобразия на бывшей квартире Юрика, у меня случайно состоялся разговор с его соседкой по лестничной клетке. Она рассказала, что органы госбезопасности принудили её следить за теми, кто посещает Юрия Николаевича и сообщать в КГБ, что ей известно о происходящем вокруг его квартиры. Постепенно она прониклась к Юрию Николаевичу огромным уважением и даже любовью, и была искренне расстроена его кончиной. Больше всего меня поразило, с каким возмущением она говорила о том, что происходит теперь на бывшей квартире Юрика. Что, дескать, теперь туда ходят разные «подозрительные личности», вносятся и выносятся картины, мебель, бумаги (очевидно, архивные папки).
Спустя несколько лет я написала Рае Богдановой письмо, в котором просила её одуматься и выполнять то, что ей говорит Святослав Николаевич как единственный наследник своего брата. Это было моё последнее обращение к Рае [117]: «Хотелось бы спросить... Хотелось бы написать... Хотелось бы помочь...
Ну почему же так вышло, Рая? Почему ты попала под влияние Вити - человека такого далёкого от понимания идей Рериха? Ты претендуешь на имя Рериха. Ты подписываешься под статьями, явно тобой не написанными. Выставляешь 
картины из «коллекции Богдановой-Рерих», когда ты никогда не была коллекционером их. Выступаешь в качестве «составителя» драгоценных книг, тогда как не имеешь минимального умения и знания выполнять эту работу. А главное, совсем отошла от руководства Святослава Николаевича.
Тебя, может, уверили, что ты Водима. Я слышала и эту версию. И ты веришь этому? Вспомни, как Елена Ивановна предупреждала подходящих об этой опасности. Восстанови размеры дистанции между тобой и Еленой Ивановной. Ведь никто лучше тебя не знает, что ты не была никогда удочерена, что ты не была сестрой Юрия Николаевича и Святослава Николаевича.
Не сами ли Вы с Людмилочкой рассказывали мне, что боялись ехать с Юрием Николаевичем в Россию. А вышло, мол, очень хорошо. Ты говорила, Рая, что Святослава Николаевича знаешь лучше и не боялась его. Ты ему помогала в мастерской. Ты позировала, будучи так миловидна. Ты чаще была с ним во время его работы. Разве это не радость?
Ты рассказывала мне, что Елена Ивановна была строга и выжидала, когда ты убирала её комнату, чтобы ты скорее ушла. Другое дело, говорила ты, Николай Константинович - он спрашивал тебя, как твоё хозяйство, как твои дела, твои собачки, твои цветочки.
Какое выпало тебе большое счастье жить в семье Рерихов! Сам дом, сад, всё окружающее точно пронизаны были мыслями и трудом, и доброжелательством к людям Елены Ивановны и Николая Константиновича. Ты печатала на машинке труды Елены Ивановны. Ведь что-то ты понимала? Что-то должно было принять твоё сердце и навсегда там сохраниться? И что же ты наделала!!! Твоё тщеславие и лесть оставшихся с тобою людей тебя губят.
Ты можешь возражать, ссылаясь на то, что без твоего самозванства многое не издавалось бы. Не было бы выставок. Ты не получила бы дом. Всё было бы с помощью других людей. Ведь люди, очень близкие Елене Ивановне и Николаю Константиновичу, с раннего возраста знали и Людмилу и тебя - Зинаида Григорьевна, Кэтрин [118] и другие. Ведь они с любовью и лаской относились к Вам обеим. К вашей преданности, к вашей работоспособности. Где же преданность? Где любовь? А как могло быть хорошо и чисто! Святослав Николаевич постоянно бывал бы в последней квартире брата. По-прежнему с любовью относился бы к тебе. Тебя бы окружали люди близкие ему и во всём бы помогали. И не пришлось бы тебе волноваться за "наследство". Даже перед твоей старшей сестрой, приезжавшей из Казахстана. И ты по-прежнему могла бы называться и сестрой, и дочерью в широком и добром смысле этого слова.
Как же вернуть всё это? Только полным раскаянием и признанием всех своих нечестных действий. Признанием, конечно, перед Святославом Николаевичем. Устно, письменно - как возможно. Просить тебя простить и дать возможность всецело распоряжаться твоим устройством и всем наследием Юрия Николаевича Святославу Николаевичу. Ведь он такой мудрый, такой любящий и ласковый...
Нас, женщин, особенно не устроенных в личной жизни, порабощают иногда мужчины совершенно недостойные. Рая, очнись. Освободись от тщеславия. Прислушайся к сердцу!»
* * *
Однажды, когда уже не было Юрия Николаевича, я оказалась в мастерской Бориса Алексеевича Смирнова-Русецкого в Москве. Здесь же были и Виктор Тихонович Черноволенко, и Лидия Васильевна Дорошкевич, жена Бориса Алексеевича. Тут Борис Алексеевич мне и говорит: «Хочу подарить Вам картину. Выбирайте любую со стены». Я выбрала. Смотрю - Борис Алексеевич молча переглядывается с женой. Виктор Тихонович смеётся: «Что, значит, не любую?» Но Борис Алексеевич сказал. «Это любимая картина Юрия Николаевича. Она мне очень дорога, но, как обещал, я дарю её Вам».
Кино
По настоящему в нашу жизнь кино вошло уже после войны, хотя впервые мы ещё с папой попали на немое кино в конце 1920-х - начале 1930-х годов. Попали благодаря Тимошке - так в нашей семье величали папиного знакомого Николая Андреевича Тимофеева, выступавшего в кинематографе в качестве тапёра. Он садился за пианино в сторонке и, смотря на экран, подбирал музыкальное сопровождение, импровизировал. Потом он стал известным композитором-теоретиком. У него многое взял в своё творчество Дмитрий Дмитриевич Шостакович, с которым его связывали дружеские отношения...
После войны кино долгое время у большинства людей оставалось единственным развлечением. Неизгладимый след в памяти оставила французская картина «Дети райка» [119].
Помню, как в июле 1961 года на фильме «Алые паруса» я разревелась. От чего? От правды и красоты. Часто то, что нам кажется нереальным, и есть настоящая реальность.
Много позже пришла киногруппа Рениты Андреевны Григорьевой - фильм «Мальчики» по Ф.М. Достоевскому. Многие книги я читала только после просмотра их экранизации, и, как правило, книги всегда были сильнее. Но в случае с «Мальчиками» - полное соответствие. Лучшей экранизации «Братьев Карамазовых» до сих пор не существует.
* * *
В октябре 1962 года, когда Игорь Фёдорович Стравинский единственный раз приезжал в Ленинград, чтобы лично дирижировать исполнением своих произведений в Филармонии, я попыталась с ним встретиться. Он остановился в гостинице «Европейская». Узнала его гостиничный телефон. Позвонила. На другом конце провода довольно-таки сухой женский голос [120]. Я попросила передать, что звонит дочь Степана Степановича Митусова Людмила. Через несколько мгновений, уже с совершенно другой интонацией женский голос сказал: «Игорь Фёдорович будет очень рад встретиться с Вами. Он сейчас не может подойти, поскольку готовится к выступлению. Если Вам удобно, не могли бы Вы придти завтра...» И мы договорились о встрече. Но, к сожалению, на следующий день я не встретилась с Игорем Фёдоровичем, поскольку к назначенному часу опоздала. Вцдела Стравинского только на концерте.
* * *
В июле 1964 года я жила в старинной деревушке Гаврилково. Место чудесное. Конечно, и под Санкт-Петербургом есть не менее красивые места, но тут было ещё довольно безлюдно и дико. Прямо старина-матушка. От станции до города Зубова километров 5-6 на лошадёнке и пароме, а от Зубова до деревушки 40 минут ходьбы моим шагом. Всё было не раз проверено. Дорога сухим сосновым лесом. Тишина. Ни одного человека не встретишь. То дятел стучит, то какая-то пичужка запоёт. А запах-то стоит! Сердце от всего этого заходится. Выйдешь на поляну у города, а там стадо пасётся. Пастух сидит себе и поплёвывает. За него всю работу две собачонки выполняют. Стоишь и с умилением наблюдаешь. Думаешь: «Вот умницы-то!».
Так вся жизнь - с природой, с раннего детства и до сих пор. В юности беседовала в лесу с деревьями, с цветами. Потом лечилась от деревьев - вставала на корни, молилась, отдавала им свою боль, и она уходила...
Очень нравится мне образ Февронии из «Китежа» Н.А. Римского-Корсакова. Уже давно выписала для себя «Похвалу Пустыне» из либретто В.И. Вельского, которое для меня отпечатал на машинке Саша Батурин:
ПОХВАЛА ПУСТЫНЕ
Ах ты лес, мой лес,
Пустыня прекрасная.
Ты дубравушка, царство зелёное!
Что родимая мати любезная,Меня с детства растила
И пестовала.
Ты ли чадо своё не забавила,
Днём умильные песни играючи,
Сказки чудные ночью нашёптывая ?
Птиц, зверей мне дала во товарищи,
А как вдоволь я с ними натешуся,
Нагоняя видения сонные,
Шумом листьев меня угоманивала.
Ах, спасибо, пустыня, за всё про всё:
За красу твою вековечную,
За прохладу порой полуденную,
Да за ночку парную, за волжную;
За туманы вечерние, сизые,
По утрам же за росы жемчужные,
За безмолвъе, за думушки долгие,
Думы долгие, думы тихие, радостные.
Чувствую, отстала я от жизни. Всякие мечтания приходят в голову. Всё представляю - поставили бы в кино «Сказание о Невидимом Граде Китеже и Деве Февронии». Какие, мне кажется, большие возможности. Опера - оперой, музыка чудная, но вот современные постановки все на эффект бьют. И последняя постановка «Китежа» в Мариинке тоже «со спецэффектами», разбивающими образность. А отец рассказывал, что раньше была постановка - как заутреня звучала. Были свечи, была радость, было молитвенное состояние. Вот бы увидеть образную, хорошую постановку!
* * *
Я очень благодарна Павлу Фёдоровичу Беликову за его помощь некоторым моим друзьям в преодолении их советского воспитания. Павел Фёдорович с ними беседовал, и они пробуждались, тянулись. В 1960-1970-е годы они останавливались у Павла Фёдоровича и Галины Васильевны в Козе-Ууэмыйзе под Таллинном. Иногда все вместе ходили на прогулки по усадебному парку. Бывало, Павел Фёдорович и ещё кто-то идут впереди, увлечённые высокими разговорами, а мы с Галиной Васильевной сзади смеёмся: «Смотрите, как увлечены, даже нас забыли». Один раз решили подшутить - отстали на дорожке, свернули в лесок, спрятались. А они, увлечённые беседой, прошли дальше. Вдруг на другом берегу озера хватились нас, ищут, а мы наблюдаем...
* * *
У Павла Фёдоровича я имела возможность читать очень интересные книги. О некоторых из них я слышала раньше от отца и его друзей, но у нас их уже не было [121]. Прежде всего - Добротолюбие. Сделала выписки: «...Еже ко Господу нашему Иисусу Христу Сыну Божию непрестанно молитися не просто умом [122], глаголю, и усты: весь ум во внутреннего человека обратив, и в самой глубине сердца призвати всесвятое имя Господа, и от Него милости просити, единем оным внимая...»
«...Огнь бо есть Бог наш, и огнь поядаяй нечестие. Ум же сердце помалу очищаются, и сами с собою соединяются »[123] .
Ещё у Павла Фёдоровича я читала книгу Фомы Кемпийского «Подражание Христу» и книги Оригена, «учителя александрийского»: «О началах» (в переводе Н. Петрова) и «Против Цельса» (в переводе Л. Писарева). «Истинное слово» Цельса написано приблизительно в 177-178 году. Ориген выступает против Цельса приблизительно в 248-249 году, то есть через 70 лет: «С любовью к спорам и предубеждением трудно справиться. Они производят то, что люди, проникнутые ими, даже очевидные вещи не желают замечать, чтобы только не получить возможности лишиться убеждений, которые сделались привычными для них и которые сообщили их душе известные определённые качества. Легче человеку бывает лишиться каких угодно привычек, хотя и это, конечно, трудно, чем оставить всё то, что касается убеждений. Нелегко бывает оторваться и от вещей, с которыми сживаешься; так неохотно приходится расставаться с домом, с городом, с деревней, с людьми, к которым привыкаешь: к ним чувствуется особенное предрасположение. Вот это-то обстоятельство и послужило причиной, почему многие из иудеев того времени не пожелали видеть очевидных пророчеств и чудес, совершённых Иисусом, не пожелали знать страданий, которые, согласно писанию, Он претерпел.
И что человеческая природа уж так настроена, что все эти слабые стороны, особенно ясно может быть для тех, которые понимают, с каким трудом люди оставляют убеждения, которые они получили от предков и сограждан, и в которых они утвердились, несмотря на их постыдность и ничтожность...»
Что значит «постыдность и ничтожность» для того, кто не знает «другого», кроме «своего»? А если в его вере есть все устремления его души и сердца к Свету? Если он любит? Если он стремится? Если он преклоняется перед Высшим?
Пусть это будет Солнце, звёзды. Пусть это будут все силы природы. Пусть это будет всё, что не понимает, что выше его.
И он будет выше верующего в «истинного» Бога, если его стремление горячее и действеннее.
Господи, пошли Учителя на путях моих!
У композитора Николая Андреевича Тимофеева был ещё брат Владимир, профессор, крупный учёный-инженер, от которого он в годину трудную отказался. Насколько мне известно, его заставили это сделать в НКВД. Когда брата посадили, Николая Андреевича тоже вызвали в Большой дом, и он не стал его защищать, испугался за себя и за близких, подписал всё, что ему подсунули. Это была трагедия! Ведь он оговорил старшего брата. Из-за этого после освобождения и реабилитации Владимир Андреевич много лет не общался с ним и даже не здоровался, но потом всё-таки простил.
От Владимира Андреевича я узнала страшные подробности жизни в сталинских застенках. Очень просто, без «эффектов» он рассказывал, как его приговаривали к высшей мере. И спас его один фронтовой генерал, оказавшийся главным судьёй на судилище. Во время чтения обвинения было зачитано два пункта, по которым профессор Тимофеев приговаривался к расстрелу. После оглашения этого обвинения, когда ему было дано последнее слово, Владимир Андреевич смело и с достоинством спросил у председательствующего: «А как меня дважды будут расстреливать?». Этот неожиданный вопрос вызвал интерес со стороны генерала, который потребовал его к себе на беседу. Генерал оказался порядочным человеком. После беседы, не подав виду, как бы формально и на «законных основаниях» он повернул приговор в пользу Владимира Андреевича и предложил заменить расстрел длительным заключением с отбыванием наказания в знаменитом конструкторском бюро А.Н. Туполева, работавшем на оборону. В тюрьме Владимир Андреевич встречался будущим писателем А.И. Солженицыным и артистом Г.С. Жжёновым. Первый какое-то время был у него в подчинении в качестве библиотекаря и у него было свободное время, поэтому Владимир Андреевич посоветовал ему заняться литературной деятельностью. Именно Владимир Андреевич редактировал первые сочинения Солженицына, став его «крёстным отцом» в литературе. Все перипетии своей лагерной жизни он описал в воспоминаниях, которые мы читали вслух вместе с Таней.
Так получилось, что Таня была близким человеком для обоих Тимофеевых. Она много лет встречалась и переписывалась с Николаем Андреевичем. А в 1968 году, когда у Владимира Андреевича стало резко ухудшаться зрение, она предложила ему помощь по печатанию на машинке его трудов. Так с её помощью накануне его смерти в 1975 году вышла итоговая монография Владимира Андреевича «Инженерные методы расчёта и исследования динамических систем» [124]. Именно Таня печатала его рукопись о лагерях «Серо-голубое безумие», причём на машинке Ю.Н. Рериха, полученной накануне из Москвы от Раи Богдановой, словно бы специально для этого. После его ухода эта бесценная рукопись затерялась, и хотя Таня много лет её искала, - кому только не писала, разыскивая её, - так и не нашла. Одно её письмо, адресованное Александру Исаевичу Солженицыну, приведу здесь. Оно характеризует и Владимира Андреевича, и Таню.
«8 августа 1991 г., Санкт-Петербург.
Глубокоуважаемый Александр Исаевич!
Завершая свои земные дела, хочется воскресить память о лучших людях, которые встречались на моём жизненном пути.
К ним относится Владимир Андреевич Тимофеев.
Надеюсь, что Вы помните и по-прежнему любите и уважаете уже, правда, ушедшего из этой жизни Владимира Андреевича. Через него узнала я и Вас, за что благодарна ему несказанно! В 1968 году я вышла на пенсию, и так как работать в советском учреждении больше не хотелось, то я смогла приложить свои знания и кое-какие умения, помогая Владимиру Андреевичу, и с 1971 года и до его смерти я как бы была его секретарём. Вы знаете, что Владимир Андреевич по возвращению из лагеря стал быстро слепнуть, вот я и писала, и печатала под его диктовку «Серо-голубое безумие». Так Владимир Андреевич назвал свою книгу, которая повествует о жизни и страданиях автора с момента его ареста и до... Увы, Владимир Андреевич не успел закончить это интереснейшее и правдивое повествование. 5-го апреля 1975 года Владимир Андреевич скончался. Ушёл Владимир Андреевич, и исчезла его книга, то есть рукопись в пяти экземплярах, печатанных на машинке. Исчезло всё бесследно! Вспомните Владимира Андреевича и вспомните, пожалуйста, кому мог передавать Владимир Андреевич свою рукопись? Ведь «рукописи не горят»!
Александр Исаевич, если Вас заинтересуют подробности о Владимире Андреевиче и его книге, то я буду очень рада и с большим удовольствием напишу Вам подробно о последних годах и днях Владимира Андреевича. Проводя эти три с половиной года в кабинете Владимира Андреевича с 10 утра и иногда до 10 вечера, я полюбила этого невероятно талантливого и невероятно смелого человека.
Всё. Набегает слеза!! Всего Вам самого лучшего!
С уважением и любовью, Т. Митусова.
P. S. Меня зовут Татьяна Степановна. Я родственница художника Николая Константиновича Рериха, вернее его жены Елены Ивановны, по линии Голенищевых-Кутузовых. Это письмо я посылаю с Даниилом Энтиным, директором Музея Николая Рериха в Нью-Йорке».
От Владимира Андреевича у нас сохранились его письма и даже одно стихотворение - свидетельство его разносторонней одарённости и безусловной духовной мудрости. Стихотворение он снабдил следующим примечанием: «В одну из моих бессонных ночей, когда моё зрение позволяло ещё сидеть над таблицами интегрирования в конечных разностях, мне вдруг всё это безмерно надоело и я, закрыв глаза, начал нечто насвистывать. Потом начал складывать в уме некоторые слова и фразы полубессмысленного содержания и укладывать их в какой-либо метр. Через полтора часа такого занятия я и написал - почти без помарок - сию балладу... Кто Богу не грешен...».
ВОСТОЧНАЯ (ПРИТОМ БАЗАРНАЯ) БАЛЛАДА
По каирскому базару я бродил
(То, чего искал - не находил),
Только слышу: кто-то жалобно поёт,
Молча слушает собравшийся народ.
И стояла тишина вокруг.
Был со мною мой учёный друг.
И спросил его я тихо: «О, Хаджи,
Что поёт здесь этот нищий, расскажи».
«Он поёт нам и про радость, и беду,
Вряд ли я всё это вам переведу».
Быстро вынул я и ручку и блокнот,
И записывать я начал перевод.
«Среди глициний, роз и астр
Родился юный Зороастр.
Когда же отрок наш подрос
Среди глициний, астр и роз –
Сказали люди все: "Ого,
Не ожидали мы того
(И даже мудрый Насрэддин,
Каира славный господин),
Что средь глициний, роз и астр
Такой родится Зороастр".
И средь глициний, роз и астр
Жил долго мудрый Зороастр,
И славил весь Диарбекир,
Тебриз, Медина и Каир
Его дела и острый ум.
И даже грозный тот Хартум
В далёких пламенных песках
Рек: "Да хранит его Аллах
И да исполняться мечты
Того, кто любит так цветы".
Среди глициний, роз и астр
Скончался тихо Зороастр,
И душу взял его Аллах,
А тело погребли в песках
(Не средь глициний, астр и роз –
Их просто съело стадо коз)...
Не только дальний тот Хартум
Забыл про этот ясный ум,
Но и Каир, Диарбекир,
И, словом, весь обширный мир
В тревоге праздной суеты
Забыл его и те мечты...
В сей притче есть одна мораль:
Уж если вам цветов не жаль -
Глициний, астр и чудных роз,
Погибших от противных коз,
То средь житейской суеты
Храните бережно мечты...»
Кончил он, и спрятал я блокнот,
И опять шумел и мчался здесь народ.
Бросил я в тарелку нищему пиастр,
Но запомнился мне крепко Зороастр.
1967г.
Когда Святослав Николаевич бывал в Ленинграде, они с Девикой часто в 
вечерние часы приезжали к нам с сестрой на Моисеенко. Однажды после встречи на его выставке в Эрмитаже Светик сказал: «Мы сегодня приедем пораньше». В ответ Таня спросила: «Ты опять со свитой приедешь?» Он ничего не ответил. Часов в 6 вечера приехали Святослав с Девикой. Мы смотрим в окно. (Всё всплывает в памяти ясно!) Машина въезжает во двор. И выходят Святослав с Девикой. Мы с сестрой выбегаем навстречу и поражены, что они одни. «Светик, почему вы одни?» - «Но ты же сказала, - отвечает он Тане, - чтобы мы приезжали без свиты».
Тут поразительным было вот ещё что. Рядом стоял какой-то мужичок и смотрел, 
как мы их встречаем. Девика - молодая, красивая, в сари. Мужичок и говорит (имея в виду Святослава Николаевича): «Ну, этот не испортит!» Такое большое впечатление облик Святослава на него произвёл.
Бывая у нас, Девика забиралась с ногами на диван и говорила, что она чувствует себя как дома, а я свободно беседовала со Светиком.
Однажды я спросила его: «Юрик, выполняя завет Елены Ивановны и Николая Константиновича, возвратился в Россию а почему ты остаёшься в Индии?» Он ответил: «Мы оба выполняем один и тот же завет мамы и папы, но я остаюсь в Индии для того, чтобы был мост между Индией и Россией, ибо Давшие задание родителям нашим хотят помочь России влить в её чашу более древние и глубокие знания Индии. К тому же я Индию очень люблю и меня в Индии любят тоже».
* * *
1974 год. Ноябрь месяц. Наш дом на Моисеенко назначили на капитальный 
ремонт. Это значит, что надо выезжать, но куда? Нам с сестрой предложили на выбор: переселиться на время в маневренный фонд где-то в центре, но в плохие условия, и дожидаться окончания ремонта нашего дома, чтобы в него вернуться. При этом наша жилплощадь на старой квартире должна была ещё больше уменьшиться, так как предполагалась перепланировка. Другой вариант был предложен такой: переехать в новую квартиру в обычном доме в одном из «спальных» районов Ленинграда, далеко от исторического центра города. Ни тот, ни другой вариант нас не устраивали, ибо в результате могли пострадать вещи отца, а главное, вещи Рерихов, которые наша семья хранила.
Об этой ситуации знали наши друзья: Павел Фёдорович Беликов, Ренита Андреевна Григорьева, Людмила Васильевна Мищенко, Александр Борисович Батурин, Мария Александровна Потоцкая и другие. Все они помогли нам хлопотать. С их помощью мы обратились в Охрану памятников и в Комитет по культуре и получили поддержку, которой, впрочем, оказалось недостаточно.
Как раз в это время у нас в доме происходили съёмки фильма о Н.К. Рерихе. Святослав Николаевич и Девика Рани в них участвовали. Режиссёром фильма был Роллан Сергиенко, авторами сценария Ренита Григорьева и Людмила Шапошникова, оператором Олег Мартынов. Коллектив съёмочной группы подобрался очень дружный, искренний, устремлённый. Заправляла всем Ренита. Она же и рассказала Святославу Николаевичу о нашей проблеме. Он сразу же откликнулся и предложил свою помощь. Сказал, чтобы мы сняли новую квартиру, а он может дать денег для этого. Он не понимал, что в то время в нашей стране «квартирный вопрос» решался совсем по-другому: через ордера в жилконторе, прописку и т. д. Ренита ему всё объяснила. Она же организовала его встречу по этому вопросу в горисполкоме с руководством Ленинграда. Для этой встречи нужно было написать его личное обращение, и к нему полагалось приложить прошение от нас, сестёр Митусовых. Экземпляр обращения Святослава Николаевича сохранился в нашем архиве:
«Председателю Исполнительного Комитета Ленинградского Городского Совета Депутатов товарищу Казакову В.И.
Настоящим подтверждаю, что в квартире моих троюродных сестёр Митусовых Людмилы Степановны и Татьяны Степановны находятся мебель и вещи моего отца, академика Николая Константиновича Рериха. Все эти вещи имеют историческую ценность и в их сохранности я очень заинтересован. Ввиду предстоящего переезда Митусовых на другую квартиру в связи с капитальным ремонтом дома № 6 по улице Моисеенко, я был бы благодарен, если бы им была предоставлена такая квартира, которая обеспечила бы дальнейшую сохранность фамильных вещей моего отца.
Святослав Рерих. 11.11.74».
Наше прошение взялся напечатать художник Батурин. Он сделал несколько экземпляров и один отдал Рените перед тем, как она и Святослав Николаевич пошли в Смольный. О результатах этого похода мы узнали на выставке Николая Константиновича и Святослава Николаевича в Эрмитаже. Там мы с Таней ожидали Светика и Рениту.
И вот они идут. Улыбаются. Даже смеются. Святослав Николаевич весело повторяет: «Митусята! Митусята!».
Оказывается, Батурин в шутку на одном экземпляре нашего
Прошения напечатал вместо «сестры Митусовы» - «Митусята».
Но ошибке именно этот экземпляр Святослав Николаевич передал
Смольном для рассмотрения главе города. Вышел небольшой конфуз. Святослав Николаевич с невозмутимым видом объяснил, что это, видимо, опечатка машинистки. На этом письме и была поставлена виза с положительным решением нашего вопроса.
Мы с сестрой очень благодарили Святослава Николаевича. Я сказала: «Светик, ты не понимаешь, что ты для нас сделал!» - «Кажется, начинаю понимать», - ответил он.
Так и было многие годы после ухода Юрия Николаевича. Если Юрик быстро разобрался с ситуацией в России, как действовать, и главное, по каким направлениям, то Светик долго не мог разобраться. Уход Юрия Николаевича был неожиданным и для Святослава Николаевича, и для него самого.
* * *
Однажды, в один из приездов Святослава в Ленинград, он, Девика, кто-то, кого не помню, и я ездили в Александро-Невскую Лавру. Кончалась воскресная служба, молящиеся расходились. Мы вошли в храм. Девика была в сари, Светик, как обычно, в кителе. Их встретили очень доброжелательно и священнослужители, и молящиеся. К Святославу подошёл один из священников и тихонько беседовал с ним. Я хотела проводить Девику к определённой иконе Божией Матери, но она сказала, что иконы знает и сама подойдёт к ней. Самостоятельно пошла ставить свечку к этой иконе. Тем временем Святослав получил благословение. Люди без всякого отчуждения и с любопытством наблюдали за Девикой. Я удивилась, когда среди храма один из служителей поцеловал ей руку. Это выглядело как-то слишком по-светски. Настроение было молитвенное и сближающее.
* * *
Однажды Светик уезжал из Ленинграда в Москву от нас. Мне кажется, это был январь месяц. У нас стояла ёлка. Святослав был без Девики. С ним была Р.А. Григорьева. Приехал к нам с сестрой посидеть и проститься. При прощании мы хотели сделать ему подарок и3 вещей, бывших в квартире Николая Константиновича на Моике-тяжёлую чугунную шкатулку старинного литья и маленький сливочник Императорского фарфорового завода. Светик сказал: «Шкатулка для меня тяжела, а вот это я возьму». И взял сливочник [125].
Расстаёмся. Поцеловался с сестрой. Я говорю Светику: «Ведь на вокзале так с тобой не простишься». - «Да, да», - сказал Светик и особенно нежно обнял меня, расцеловал, и подтвердил: «Да, на вокзале так не простишься». На вокзале тоже расцеловались, и кто-то сделал снимок нашего прощания [126].
ПОСЛЕ ПРОЧИТАННОГО, ПОСЛЕ УСЛЫШАННОГО
Можно заметить, что почти все написанные определения и высказывания крупных учёных, поэтов, художников о многогранном творчестве Николая 
Константиновича имеют определённое направление. Высказывания очень разнообразны и, тем не менее, они все касаются духовной сферы. Они направляют к мышлению космическому, к мышлению и чувствознанию, возможно, забытому человечеством. И это мышление воспитывается и пробуждается благодаря выставкам, книгам, путешествиям Николая Константиновича, благодаря всем его трудам. И его наследие объясняет и закрепляет всё, о чём писала и говорила Елена Ивановна. Это их общая работа. Мысли и сочинения Елены Ивановны не были бы так ясно раскрыты без творений Николая Константиновича, как и творчество Николая Константиновича не было бы так понятно без трудов Елены Ивановны.
«Истина беспредельна», - написал Рабиндранат Тагор Николаю Константиновичу о его творчестве после знакомства с его картинами [127].
«Философский смысл творения Рериха очень глубок. Я в нём вижу нечто большее, нежели "отдельную художественную личность". Он представитель целого миросозерцания и даже целой культурной стихии. Однако для выражения этой своей сути он не прибегает к абстракциям, а, напротив, держится исключительно вполне определённых образов...» - утверждал А.Н. Бенуа [128].
«Рерих - художник интернационального значения уже проcто потому, что подлинные ценности искусства всегда интернациональны - если не в формах воздействия, то в результатах своего воздействия», - отмечал Э.Ф. Голлербах [129].
«…Одно важнейшее можно сказать о мире Рериха - это мир правды. Как имя этой правды, я не знаю - да и кто знает имя правды? - но её присутствие неизменно волнует и озаряет мысли особым, странным светом. Словно снял здесь художник с человека всё наносное, всё лишнее, злое и мешающее, обнял его и землю нежным взглядом любви - и задумался глубоко…» - прозрел Л.Н. Андреев [130].
Подтверждение этих и других истин «Державы Рериха» рано или поздно даст наука. Их «откроют» передовые учёные скованные догмами предшествующих эпох. Объединённый труд самых различных областей науки направит сотни, тысячи, миллионы людей на дорогу истинного прогресса, пробудит заснувшие образы и чувствознание. Ищущие последователи и подходящие ученики встанут на эту дорогу не как слепые фанатики не как утопающие, хватающиеся за первую попавшуюся спасительную веху, а совершенно сознательно, понимая истинность и непреложность великого наследия, принимая его в научном духовном и космическом планах.
Велик, самоотвержен и радостен труд указывающих эту дорогу!
* * *
Во время приездов Святослава Николаевича через нас к нему попадали очень многие. Нам было трудно отказывать некоторым людям в общении со Светиком, хотя понимали, что от пустых контактов лучше бы его оградить.
Например, я «доставила» к Святославу Николаевичу весьма эксцентричного человека - Александра Кондратова. Чем он только не занимался. А перед Святославом Николаевичем он почему-то вынул целый альбом фотографий, на которых выполнял все мыслимые и немыслимые упражнения хатха-йоги, в том числе известную «позу лотоса». «Зачем Вы этим занимаетесь?» - спросил Святослав Николаевич. - «Для духовного развития это ничего не даёт».
* * *
Горько думать об этом. После появления в 1978 году у нас в доме Сергея Соколова постепенно мы с сестрой разошлись. Я не принимала его ухаживаний, знаков внимания, ибо понимала, что нужно этому человеку. Он стремился только устроиться за наш счёт, а потом, когда я дала ему отпор, - за счёт Тани.
Вот сейчас попалась на глаза телеграмма Тани, посланная мне в
Коктебель в 1981 году: «Письма оценены в 570 рублей. Телеграфируй согласие продажи. Таня». Имеются в виду письма Игоря Федоровича Стравинского отцу, которые Таня хотела продать, чтобы поддержать Серёжку. И она сделала это, и ещё прибавила всякого совета со мной фотографии Стравинского, в том числе одну с дарственной надписью - очень памятную и значительную.
Так разрушалась наша общая с Таней работа по выполнению заветов отца и указаний Рерихов. Началось дикое воровство - Сергей с ведома Тани в моё отсутствие переставил вещи в нашей квартире по своему усмотрению, позже взял себе картины Николая Константиновича, М.А. Волошина, другие наши семейные вещи.
Я перестала быть для Тани старшей сестрой, что прежде она всегда подчёркивала.
* * *
31 января 1983 года. День рождения Славы Тронина. Более полувека назад мы познакомились...
В час или два дня пришел Андрюша Андреев - ученик П.Ф. Беликова. Побеседовали. Он остался читать. Я пошла за покупками и позвонить по телефону. Вернулась, а у меня - Ксана и Толик Сафоновы. Ксана - из семьи Галлер, наших соседей на Моисеенко. Девочкой запомнила папу и Славу. Пришли поздравить со Славиным днем! А я забыла об этом дне!!! Всегда как-то отмечала. Вернее, помнила, думала, вспоминала всё светлое, связанное со Славой, мужем моим. И горести его. И мужество. И любовь его к книгам, красоте, людям. К отцу моему. Как же забыла?! А вот Ксана нежданно-негаданно пришла поздравить. Спасибо, милая!
У меня, как нарочно, угощение с кануна осталось. Да и они что-то притащили. Позастольничали...
Позже (не по случаю рождения Славы) пришла Леночка Садовникова. Ещё позже Володя Закамский, потом Светлана Сергеевна Письменская. Так, в этот день, столь значительный для меня, собрались друзья. Не они, так одна бы была.
А раньше всегда со мною была сестра и Татьяна Александровна Селецкая, наша соседка, как мы её называли, «матушка-игуменья». В этот день она мне даже цветы приносила...
* * *
Однажды на большой выставке Бориса Алексеевича Cмирнова-Русецкого и Веры Леонидовны Яснопольской, его последней жены, художницы, я сказала Вере Леонидовне: «В Вашей половине - как цветущий сад», ибо она в основном изображала цветы. А у Бориса Алексеевича я не всё понимала. Например, некоторые абстракции. Хотя недавно, побывав на выставке «Мир минералов» в Самаре и увидев рядом с минералами репродукции его «абстрактных» полотен, я поняла, что они не абстрактны, а реальны.
Меня с Борисом Алексеевичем многое объединяет: его знакомство с отцом, с Юрием Николаевичем, с Б.Н. Абрамовым, его знание о Мухиных [131] и даже его отношение к Л.В. Шапошниковой. Помню, как грубо и несправедливо она оборвала его выступление на конференции!
Я очень благодарна Борису Алексеевичу за его поддержку в последние годы. Трижды он оплачивал мои путёвки в Дом отдыха композиторов в Сортавале.
СОРТАВАЛА
Как разнообразна природа. И даже близкие друг от друга места имеют свою особенность, своё настроение.
Сортавала - дали бесконечные. Озеро и острова. Озеро и острова до самого небосклона. Где кончились озеро и острова?
Где началось небо?
И всё в перламутре - острова и облака. То остров или облако? То горизонт или полоска Валаама? А на переднем плане ёлки с молодыми ветками. Точно свечами украшены! И берёзы, и дубки...
Боль от расставания, боль от потери близких людей - горестная, тяжёлая, но светлая. А со временем даже радость даёт. Да, именно радость, ибо воспоминание о касании с любимыми - радость.
Боль от несбывшихся надежд, дел, к которым стремилась, от мечты своей, от бессилия помочь, где так хотелось, тоже может быть светлой, ибо мыслишь об этом, как о светлом - несбывшемся. Не исполнилось, но все остается любимым. Достойным.
Боль от любви к природе. К растениям. К животным. К их судьбам. И даже красота земная - тоже боль и светлая радость.
А боль от обиды, от лжи, если тебя ею окружают, - не поднимает она. Не хочется думать о ней. Ищешь самооправдания. Ищешь докательств. А зачем? А если твоя совесть чиста? Зачем оправдываться? Перед кем? Но не хочешь осуждения от любимых тобой.
А любовь - какая она разнообразная, многосторонняя! И красота разная!..
Однажды, гуляя в Сортавале по лесистым склонам, я немного заблудилась. Забыла время, голод - такая красота вокруг! Села у камня зарисовать открывшуюся панораму Ладоги. Забылась. Думала, что рисую, а, очнувшись, обнаружила, что «сочинила» стихотворение:
Прими меня в своё Творенье
Или былинкой, иль цветком.
Быть может, снова человеком,
Но с очарованной душой.
Тогда Ты дай мне повеленье,
Чтоб я могла Тебе служить.
Как каплю в море - в Сотворенъя
Твои всю душу свою влить!
* * *
В начале 1980-х годов я сблизилась с большим другом Рерихов, китаеведом, Владимиром Сергеевичем Стариковым. Интересный и сердечный человек! Памятными были ленинградские «Рериховские встречи» в Доме Дружбы на Фонтанке, на которых он значительно и просто рассказывал о своём общении с Рерихами, прежде всего с Юрием Николаевичем. Потом мы разговаривали с ним доверительно обо всём. Он бывал у меня дома, очень интересовался Рерихами. Брал почитать книгу Н.К. Рериха 914 года с дарственной надписью отцу [132] и монографию Сергея Эрнста «Н.К. Рерих» 1918 года.
Однажды, накануне отлёта в Киев, где у него был намечен доклад о Н.Н. Миклухо-Маклае, он принёс мне все имеющиеся у него материалы о Николае Константиновиче и Юрии Николаевиче. Это были неизвестные мне и моим друзьям фотографии, статьи, воспоминания. Говорил, что мало ли что может случиться с ним, а если что случится, чтобы я весь материал передала в архив Беликовых.
К сожалению, вскоре он действительно смертельно заболел. Перед уходом Владимира Сергеевича в 1987 году я навещала его дома, а в самом конце - в больнице на 2-й Советской улице. Внутренне он был очень одинок. Радовался и благодарил, когда я приносила ему что-нибудь. Расспрашивал обо всех новостях в продвижении Рериховского наследия, делился планами и соображениями.
У меня сохранилось его письмо, адресованное «друзьям Извары». Оно относится к июню 1984 года, кануну открытия экспозиции Музея Н.К. Рериха в этой усадьбе:
«Дорогие друзья Извары!
Наконец-то настало время, о котором мечтал Юрий Николаевич и Святослав Николаевич Рерихи. Извара становится не только местным, но и всесоюзным светочем искусства и культуры. Радуюсь вместе с вами и сожалею, что не могу сам рассказать о своей неожиданной находке в США.
В 1983 году я был в Сан-Франциско и встретил там Константина Гордеева, сына служащего Земельного отдела КВЖД Михаила Гордеева. В их квартире в Харбине, на Садовой улице, снимал комнату Владимир Константинович Рерих, брат художника, служивший агрономом этого отдела.
Поэтому, приехав в Харбин в 1934 году, Николай Константинович и Юрий Николаевич остановились в этой семье. Константин уступил свою комнату под кабинет Николая Константиновича, а его жена Ирина стала секретаршей экспедиции Николая Константиновича.
Константин Гордеев показал мне фотоальбомы, которые его мать вывезла из Харбина. В них оказались фотографии последней экспедиции Н.К. Рериха в северо-восточную Монголию, Баргу [133]. Возможно, их снимала Ирина Гордеева.
Рассказав Константину Гордееву об Изваре, я получил от него все фотографии и обещал передать их в усадьбу-музей семьи Рерихов, как только там будут созданы условия для экспозиции.
С Юрием Николаевичем мы снова встретились уже на Родине. Планы у него были большие, и в том числе возрождение Извары.
Поздравляю всех собравшихся с первым праздником, посвящённым Николаю Константиновичу Рериху, с которым я встречался полвека назад в Харбине. Обещаю друзьям Извары показать при первой возможности слайды и фотографии [134], представляющие большой интерес для всех, кому дорога память Николая Константиновича Рериха»
В отпечатанном виде это письмо было передано изварцам в торжественный день открытия экспозиции 19 июня 1984 года, с которого и началась современная история Музея-усадьбы Н. К. Рериха в Изваре [136].
* * *
В 1980-е годы, уже после ухода Павла Фёдоровича Беликова 1982 году, стали чаще появляться разные оказии в Индию, и я могла передавать свои письма Светику и Девике минуя почту [137]. Было опасение, что не все обычные мои письма до них доходят. На какое-то время я договорилась с Девикой, что буду посылать им письма через Киру Молчанову, но потом перестала так делать, ибо мне казалось, что в этом случае теряется непосредственность и удлиняется путь письма.
Старалась писать кратко, чтобы не утомлять. Только сердечные слова и по делу. Делилась радостью, что их знания, любовь, работа всё шире принимаются в России. Но не могла скрыть и огорчений. Не хотелось лжи, видимости, что всё хорошо.
Знакомых просила перевести мои письма на английский язык, чтобы и Девика могла их читать. Например, после того, как я полетела со скалы в Коктебеле в 1981 году, я попросила перевести:
«Дорогие Девика и Светик.
Меня очень порадовало письмо Девики, тем более, что оно пришло в грустное для меня время. Лежу в больнице в Крыму. Всю жизнь воспитывала в себе храбрость, и поэтому упала со скалы в очень красивом месте - в ущелье Кара-Дага. Переломов нет, только небольшое сотрясение и кровоизлияние в мозг. За что мне это испытание?
Окружена исключительно добрыми людьми. Каждая Ваша весточка меня очень радует.
Относительно Раи мне сообщили как о факте уже свершённом. Но в начале августа у нас гостила вдова В.Т. Черноволенко и уверяла, что это очередная сплетня [138]. Так как в квартире Юрика осталось много сокровенных и дорогих нам вещей, не хотелось бы видеть их в руках Васильчика.
Выставку Николая Константиновича и Святослава Николаевича мы с Таней видели в Ленинграде. Жалели, что не все вещи Святослава были на ней выставлены. Сроки выставки были довольно длительные, так что мы с друзьями бывали на ней помногу раз.
Очень хотелось бы знать о сроках Вашего приезда в Москву, Ленинград или Новосибирск.
Думаю, через месяц-полтора я уже буду в состоянии встречать и приветствовать Вас.
Вашу Индию, в частности Кулу, я видела во сне много раз, и, может быть, мои сновидения были близки к истине.
А Таня только сегодня (25 августа 1981 г.) узнала о моём полёте и, вероятно, сегодня вечером будет у меня. Она приехала отдыхать.
Светик, если будет книжка на французском языке, которую ты мне показывал в гостинице, купи для меня её, пожалуйста. Обнимаю крепко. Целую. Ваша Зюма».
Святослав Николаевич не оставлял попыток вернуть наследие своей семьи, попавшее с позволения Ираиды Богдановой в руки Вити Васильчика. Для выяснения различных обстоятельств в этом деле его новому адвокату Александру Парфёновичу Суркову понадобилось связаться со мной [139]. Сурков задал по телефону ряд вопросов. Мне казалось, что я ответила на них совершенно точно. Только один мой ответ меня смущал, и я поделилась своими сомнениями со Святославом Николаевичем. Это был вопрос: «Собирается ли С.Н. Рерих всё наследие Юрия Николаевича передать государству - сделать народным достоянием?». Я ответила, что, вероятно, да. Ответила так потому, что от многих слышала, как Святослав Николаевич об этом неоднократно говорил. Но от самого Святослава Николаевича я этого ни разу не слышала, поэтому засомневалась, правильно ли так ответила. Сурков спросил, могу ли я приехать в Москву, если меня вызовут? - «Конечно, если могу быть чем-либо полезной». Очень хотелось, чтобы в Москве по-настоящему занялись Мемориальной квартирой Ю.Н. Рериха, его архивом, картинами, другими вещами и, кроме того, личностью Васильчика и Раиными выступлениями в печати и на выставках под фамилией «Богданова-Рерих», как якобы приёмной дочери Николая Константиновича.
Сообщала Светику об Изварских конференциях, на которых я присутствовала, о выступлениях на них (Например, очень хороший, перспективный доклад сделал как-то В.А. Руднев. В.П. Князева тоже всегда радовала своим трудолюбием, простотой в выступлениях, к тому же без тени самости). Передавала Светику разные благодарности и приветы. (Например, от Л. В. Казанской, которая однажды говорила со Святославом Николаевичем по поводу музыки в Рисовальной школе Общества поощрения художеств и об участии моего отца в музыкальной жизни Общества).
В 1986 году ждали Светика и Девику весной. Уже целая компания представителей Новосибирска, Риги, Таллинна, Ленинграда, Москвы отправилась их встречать в аэропорт, но они не прилетели. Осенью опять ходили упорные слухи, что они всё-таки будут в России с заездом в Ленинград и Извару в начале октября. О том, что из этого получилось, я им написала.
В октябре в Изваре прошёл праздник, посвящённый дню рождения Николая Константиновича. Организовала этот праздник молодёжная группа студентов под руководством своих педагогов. Ему предшествовала длительная 
подготовительная работа. Всё, очевидно, должно было пройти по заранее составленному сценарию. Я об этом ничего не знала. Правда, накануне были довольно частые звонки. Спрашивали адреса, телефоны, советовались. Праздник был назначен на 12 октября. Потом его перенесли на 19 октября, ибо в начале месяца была страдная пора по уборке урожая. Меня пригласили на праздник.
По приезде в Извару мне было предложено идти вперёд, а лица, непосредственно принимавшие участие в празднике, меня окружили. «Вот что значит возраст», - подумала я. Каково же было моё изумление, когда меня встретили по русскому обычаю с полотенцем, пирогом, - «хлебом-солью», - с цветами и пеньем. Поющие были в русских костюмах. А погода была чудесная. Солнечная. Радостная.
Я поняла, что так должны были встречать Светика и Девику. Ну что же было делать. Нарушить сценарий? Испортить людям всю их работу?
Вступительное слово сказала В.П. Князева. Ясно, правдиво без пафоса. Выступала она потом и второй раз по теме «Рерих-художник». Вообще, выступления в тот день почти все бы очень хорошие. Студенты - девушка и молодой человек – по очереди читали прекрасный текст о Николае Константиновиче составленный их руководителями. Потом пели, играли на различных инструментах и танцевали. За круглым столом много говорилось о перспективах музея в Изваре.
В тот же день я столкнулась и с тем, как иногда нелепо творится история. Диван, который мы продали в Извару, оказывается, «стоял в приёмной у Н.К. Рериха и на нём сидели посетители». Стол из столовой квартиры Рерихов на Мойке, 83 якобы «был предназначен для раскладки картин и рисунков, которые Николай Константинович показывал приходящим». Так говорила экскурсовод в верхних комнатах Изварского дома (рабочие комнаты Николая Константиновича). Как раз в момент этого рассказа я оказалась там. Поправлять говорившую при группе слушателей было бы бестактно. Смолчала и сбежала.
Ещё я делилась со Светиком и Девикой впечатлениями о фестивале советско-индийской дружбы в обеих наших странах в 1987 году. О том, как он проходил в Индии, мы судили по телевизору, и было понятно, что телевизор, конечно, тонкостей духовного настроя людей не передаёт. По телевизору не почувствуешь отдельных личностей. Впрочем, у нас показали очень значительный фильм об Индире Ганди. Были и другие передачи.
В.П. Князева сопровождала картины из собрания Русского музея. И мне хотелось, чтобы в Индию были посланы картины Н.К. Рериха, М.А. Врубеля, М.В. Нестерова, В.А. Серова, И.И. Левитана и, прежде всего, чудесные иконы, которых в Русском музее очень много.
К сожалению, многое представленное нашей страной было не характерно для России. Хороши были выступления грузин, прибалтийцев. Они несли свою национальность и духовность. Наш балет был, конечно, прекрасен, но всё-таки нужно было показать «Половецкие пляски» из «Князя Игоря» А.П. Бородина, танцы девушек из «Весны священной» И.Ф. Стравинского и другое в том же духе. Тут прекрасно заиграли бы костюмы и декорации Николая Константиновича - всё то, что объединяет Индию с Россией. Физкультурные же номера на фестивалях были уже настолько распространены, что Индия их, конечно, видела через Европу и Америку. И выступления эстрадных певцов Пугачёвой и Леонтьева, при всей их талантливости были совершенно ни к чему. Это испорченность и, с моей точки зрения, mauvais ton. Зачем понадобилось демонстрировать, что мы от Запада не отстаём в том, что крикливо и приземлённо? Другое дело индийская часть фестиваля у нас - много духовного даже в самых, казалось бы, простых танцах. Я писала Светику и Девике обо всём этом, и о том, что видела на различных площадках в городе и, прежде всего, в Петропавловской крепости.
* * *
Однажды в Москве состоялся съезд или конгресс представителей религий из самых разных стран [140]. Съезд этот был необыкновенно дружественным и при полном взаимопонимании. Ренита Андреевна Григорьева была от этого счастлива и активно участвовала в его работе. Уже окончание съезда застал Святослав Николаевич при возвращении в Индию.
Мы со Светиком, Девикой и всеми сопровождающими приехали в аэропорт. С какого аэропорта в этот раз отправлялся самолёт, не помню. Помню в аэропорту широкую лестницу, справа и слева от неё места для ожидания и отдыха. Святослав и все поднялись по этой лестнице и заняли левую сторону для отдыха. Немного погодя с этой же лестницы поднялась группа участников конгресса религий. Это была христианская группа в жёлтых одеяниях. Она заняла правую сторону. Святослав Николаевич взял Девику за руку и перешёл на правую строну. Там он получил благословение от священнослужителя и приложился к кресту. Девика тоже.
* * *
«Благословен Грядый во Имя Господне!» - К Христу обращаемся! И каждый человек, во Имя Господне творящий, благословен, Если милосерден, он несёт качество Высшего - Милосердие. Если творит в искусствах, он несёт качество Высшего – Красоту. Если открывает Мир и Истину, он Знание Высшего дарит. Если учит и пути к Восхождению указывает, он Волю Высшего исполняет. Если со злом смело борется, он трудную работу творит.
Путь очищения: кто как может! Кто чем одарён!
И слагается от людей таких великая Иерархия. От маленького человека до Святого - к Богу. А бездействие во Имя Господне убивает. Ведь столько возможностей: родить, воспитать, помочь, любить. Не перечислить! И начать с простого, не мудрствуя лукаво
* * *
В сентябре 1992 года в Москве у меня была очередная встреча Даниилом Энтиным, директором Музея Николая Рериха в Нью Йорке. Это было на квартире Марии Филипповны Дроздовой на Кутузовской набережной. На этой встрече присутствовала знакомая Даниила Рей Берклей, а со мной был Владимир Мельников. После того, как я познакомилась с Даниилом в Ленинграде, он очень помогал началу выполнения заветов семьи Рерихов в нашем городе. Даниил помог материально - подарил нам ксерокс, который был очень нужен, потом компьютер. Кроме того, много сообщал полезного и ценного. Знания у него от личного общения со Святославом Николаевичем Рерихом и Зинаидой Григорьевной Фосдик и от первоисточников, которые хранятся в Нью-Йоркском музее.
Во время встречи у Марии Филипповны состоялся последний телефонный разговор со Святославом Николаевичем. Было полное ощущение болезни его и страданий, по-видимому, от одиночества. Я поделилась своими переживаниями при всех присутствующих. Я плакала. Очевидно, не без участия Марии Филипповны, Рей Берклей предложила мне поехать в Индию к Светику, она была готова организовать и субсидировать эту поездку. Но я знала, что там может оказаться Людмила Васильевна Шапошникова. Я не сомневалась, что она или её люди наедине со Святославом мне остаться не дадут. И принять такой сердечный дар знакомой Даниила я не смогла
Такое решение сложилось из-за последней встречи со Святославом, когда мне с трудом удалось установить с ним связь.
* * *
О последнем приезде Светика я рассказывала Рените Андреевне Григорьевой в Москве. Всё, что с ним связано, она знает прекрасно. Международный Центр Рерихов просит меня слать воспоминания о Святославе к его юбилею. Какие-то воспоминания в развёрнутом виде я, конечно, могла бы и послать. Но следующее воспоминание, конечно, нет, ведь в нём я пишу о том как изолировали Святослава от истинно близких людей, как «окружила» его Л.В. Шапошникова и её компания.
Когда Святослав посещал Россию в последний раз в ноябре 1989 года, он был только в Москве. Обычно о приезде Святослава мне сообщали сразу. Я имела возможность видеться с ним, когда была в Москве или когда он был в Ленинграде, почти ежедневно. В гостиницах, где он останавливался, с разрешения Святослава я получала пропуск сразу же, даже тогда, когда он кого-нибудь принимал или был занят. В этот же последний приезд я узнала о его прибытии в Москву лишь через день, может быть, даже через два дня после того, как он прилетел из Дели. Сразу же я позвонила из Ленинграда Шапошниковой. На мой вопрос о приезде Святослава и месте его пребывания, Людмила Васильевна ответила: «Позвоните мне дня через три. Надо спросить у Святослава Николаевича, хочет ли он встречаться с Вами». Я повесила трубку.
На другой же день утром мне позвонила сама Людмила Васильевна и сказала, что Святослав хочет со мной встретиться. В этот же день вечером я выехала в Москву.
Мне назначено место встречи. У станции метро (к сожалению, не помню, какой), в такое-то время. Стою. Жду. Подъезжает правительственная машина. Встреча со Светиком и Девикой состоялась!
На этот раз он остановился не в гостинице, а на правительственной даче на Ленинских Горах. Ворота охранялись... О тяжёлых для меня моментах я и рассказывала Рените Андреевне при последней встрече в Москве.
Когда звонила Святославу часов в десять утра, мне отвечали: «Святослав Николаевич занят, у него посетители». Кто брал трубку, я не знаю, но это была не индийская секретарша Святослава Мэри Пунача, приехавшая с ним. На мой вопрос при встрече, почему его не подзывают к телефону, он ответил: «Звони мне в 7-8 часов утра, пока их тут никого нет». Со следующего дня я могла говорить с ним по телефону.
После одного из публичных выступлений Святослава, мы, как обычно, поехали с ним на машине на дачу. А там опять незнакомые мне люди. В холле много народа. Из тех, кого раньше знала при «старом» окружении, был Ростислав Борисович Рыбаков. Побыть наедине со Светиком не удалось бы.
Святослав собрался пойти к себе наверх помыть руки. И я при всех смело говорю: «Покажи мне свои апартаменты». - «Да - да. Идём!» Наверху мы откровенно поговорили обо всём, но недолго. Он мне показывал на какие-то кнопки и закрывал рот перстом, намекал, что возможно подслушивание.
В течение двух-трёх дней я ездила с ним выбирать здание для музея Рериха в Москве. Вероятно, это мне было разрешено «новым» окружением Святослава.
* * *
В конце 1980-х годов возобновилась сердечная связь с Бологим. Николай Васильевич Блинов привёз вести и фотографии из старой усадьбы, много вопросов от хранителя традиций Михаила Алексеевича Иванова. Многие годы Михаил Алексеевич собирал сведения о тех, кто жил и работал в том краю - о дедушке князе П.А. Путятине, о Рерихах, о папе, о других моих предках, о которых я узнала впервые лишь от него. Потом несколько раз виделась с ним в Ленинграде, а в декабре 1990 года он пригласил меня выступить перед учащимися Бологовского совхоза-колледжа, где он был завучем и заведующим мемориальной экспозицией. Это было моё первое откровенное выступление после стольких лет молчания в советское время. Потом отдельные его фрагменты напечатала местная газета [141].
О чём же я говорила Бологовской молодёжи? Вот некоторые мысли, которые я хотела ей передать. Потом не раз приходилось повторять их в той или иной форме в разных аудиториях в соответствии с сознанием присутствующих.
«Мы должны принять Высшую помощь нашей планете в развитии. Исполнять Высшую волю. И помогать другим людям любить и верить! На этом расти, а не уничтожать мыслью, словом и даже делом Ведущих, Давших верные, истинные Учения и направления роста. Не лгать! Нас губит именно ложь».
«Молодёжь очень хорошо чувствует ложь. Знаю это из своего преподавательского опыта. И если приходилось говорить то, что тебе не близко, то ребята это сразу чувствовали. Даже откровенно мне заявляли: «Поставьте "галочку", что вы это говорили и отпустите нас лучше пораньше». Так было на уроках "Краткого куpca истории КПСС" Сталина, который я обязана была читать в училище вскоре после войны».
«"Не та слеза, что с горя катится, а та слеза, что от радости". Так порадуемся близким Светлым Праздникам. И в эти дни отвлечёмся от лжи, со всех сторон наступающей. Так хочется, чтобы у нас восторжествовала правда. Но увы! Чем чаще она выражается, тем больше растёт ложь. Ложь продаётся и покупается. Ложь жестока, ложь разлагает, ложь убивает. Самое страшное то, что иногда правде не поверишь из-за той же лжи».
«Какая нравится литература? Если произведение написано искренне, правдиво, то это всегда большая литература, если же оно кому-то или
чему-то низкому служит, то это мелкая литература, может быть, и не литература вовсе. А важно, чтобы литература как высокая словесность обращала к истинному слову.
Как говорит Евангелист Иоанн: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Оно было в начале у Бога». Действительно, Слово заключало в себе всё. И было понятно первым людям. Потом оно рассыпалось на тысячи слов. И каждое слово стало отдельным понятием, светлым или тёмным: любовь, свет, радость, преданность, вера - страх, горе, нужда, гордость, ненависть... Вероятно, по аналогии с Мостом, построенным Брамой.
Надо писать так, чтобы одно слово выражало одно понятие. И чем выше понятие в слове, тем оно ближе к первому Единому Слову».
«Надо всё проще. Надо понять душой, сердцем. Душой - духом- основой! Что же делать? Растить в человеке духовную Культуру, помочь душе выявить всё своё понимание. Как расти? Как совершенствоваться - подниматься? Пробуждать то светлое, что скрыто в человеке, и для него самого, и для окружающих».
«Чтобы выразить то, что в тебе заложено, надо в физическом плане очень много работать. Ведь в каждом есть что-то ценное».
«И на земле, и в небесах я вижу Бога. Во всём святом, во всем прекрасном. В красоте мироздания - любовь, добро, творчество, смелость - достижения души твоей. И вот молитва на все времена, с детства близкая, любимая, всеми своими словах, сопутствующая мысли о Боге:
"Царю Небесный, Утешителю, Душе. Истины,
Иже везде сый и вся исполняяй,
Сокровище Благих и жизни Подателю,
прииди и вселися в ны,
и очисти ны от всякия скверны,
и спаси, Блаже, души наша. Аминь".
Молитва Святому Духу - она для всех нас («ны») и для каждого. Она же сопутствует и всему переданному Дару Елены Ивановны и Николая Константиновича. Именно Сокровище Благих было дано им!
Нужно понять и принять Душу Истины, подготовить Высший Приход и вмещение».
«Елена Ивановна раскрывала Душу Истины не для себя. Она любила всех. За всех и страдала. Её пример помогает достичь любви ко всем через любовь к одному, к двум, к трём людям. Любовь - такое светлое радостное чувство!».
«Когда думаю о каком-либо Святом, как-то не приходит в голову сказать о Нём: "Его философия" или "Он - философ...", а вот иначе: "Мудрый, сокровенно знающий". Такими были Рерихи. Таким был и мой отец. Переданное через них теперь надо ещё больше узнавать. Вот работа на Будущее - научно подтвердить и раскрыть их наследие».
«Владимир Иванович Вернадский пишет: "Научное мировоззрение есть создание и выражение человеческого духа; наравне с ним проявлением той же работы служат религиозное мировоззрение, искусство, общественная и личная этика, социальная жизнь, философская мысль или созерцание" ("О научном мировоззрении", 1902) [142].
Начала выписывать из Вернадского, но скоро поняла, что выписывать придётся почти всю книгу».
«После поступления в высшие учебные заведения человек должен мечтать, думать: "Вот я изучу ряд наук и смогу выразить себя, дать людям новое изобретение, новое открытие". Ему должно быть свойственно искание. Он идёт учиться для того, чтобы радоваться и жить своим любимым трудом. А может быть, и очень страдать, если его труды не будут давать свои плоды, не будут восприниматься».
«Почему же многие учёные ещё не стремятся изучать более тонкие материи? Сострадание, любовь, мудрость, творчество – вот слагаемые самой Высшей Материи, самой тонкой, самой мощной и слагающей красоту. Обращение к Ней помогает человеку жить, творить, любить. Почему боятся слова "Бог"? Пусть заменяют высшим космосом, Беспредельностью! Только пусть изучают и утверждают качества высшие».
«Земля больна! Больно! Жалко! Страшно! Что же сделал человек со своей кормилицей? "Свинья под Дубом вековым...» [143]. Человеческий эгоизм. Дай! Дай! Дай! Где же отдача? Где благодарение? А возносить благодарение радостнее и легче, чем просить».
«Люблю ласковость, люблю нежность, но не люблю сентиментальность, не люблю "ахов" и "охов", которые часто встречаются даже у хороших, добрых людей. Ведь где-то рядом с этим - маловерие. Маловерие - безумие наших дней».
«"За что?" - "Почему?" Если спрошу любящих меня: "За что?" - это будет неверно, ибо не за что. А вот спрошу: "Почему?" - это правильно, ибо сама себе задаю вопрос: "Почему?". Почему, тысячи раз почему. Многим любимым мною могу ответить на вопрос: "За что?". Но бывает, когда уже не могу ответить, саму себя с удивлением спрашиваю: "Почему?"».
«"Лучше быть обиженным, чем обидеть", - так говорил мне отец. Действительно, легче на душе быть обиженным. Трудно жить с пониманием напрасной злобы своей, напрасной обиды ближнего. Ведь исправить её трудно, особенно, если посевы обиды дали ростки в душах других, сложили комки зла. Эти комки зла против одного верного человека могут даже убить его».
«Тем, кто хочет всерьёз заниматься изучением Рериховских книг, могу дать один совет. Когда я начинала читать эти книги, то процентов на восемьдесят ничего в них не понимала. Затем снова стала перечитывать, и стала понимать больше и больше. Мой совет - не отбрасывайте Рерихов сразу, перечитывайте Рерихов, и вы найдёте для себя много полезного».
* * *
«Биография Елены Ивановны очень изменена, особенно раннем периоде. Читаешь сейчас про неё и думаешь, она это или не она? Как рассказывал отец, она была очень весёлой и шаловливой, любила лазать по деревьям, заборам, а её уже с пелёнок стараются сделать "философом". Много разных живых историй о детских годах с тётей Лялей рассказывал отец. Ведь они до 20 лет росли вместе!».
«В современных биографиях Елены Ивановны можно прочесть много фантастического и о её "высоком" росте, и о её деятельности как "выдающейся пианистки". Она была небольшого роста, но очень стройная. У меня сохранились её туфельки на каблуке уже индийского периода - 34 размер. Она хорошо музицировала на рояле, в детстве и юности они с папой учились у одного педагога, Иосифа Александровича Боровки, часто играли в четыре руки, но ведь выступающей пианисткой Елена Ивановна не стала... Зачем приписывать великому человеку всё новые и новые качества и заслуги, которых у него никогда не было? Ведь и без этих "приписок" их Высокие Облики ярко сияют нам из Прошлого».
«Прошлое необходимо для того, чтобы Вечная Память не прерывалась, передавала энергию, знания, поведение через Настоящее в Будущее. Это нужная работа - помнить о людях, которые когда-то здесь жили, творили, любили...».
После встречи в Бологовском совхозе-техникуме, я встретилась и долго беседовала с замечательным бологовским художником Борисом Яковлевичем Перхалёвым и его женой.
В 1996 году Владимир Мельников отвёз в Бологовский краеведческий музей нашу первую выставку, подготовленную в Самаре. Через неё подошёл ещё один замечательный подвижник культуры - Сергей Васильевич Медведев из соседнего Вышнего Волочка.
В последующие годы уже вместе с ним мы приезжали к нашим бологовским друзьям, которых с каждым годом становится все больше и больше: директор краеведческого музея Валентина Константиновна Знудкина, смотритель музея Олимпиада Иванов Шувалова, директор библиотеки Нина Степановна Воробьёва и, наконец, Александр Макарович Шараев, установивший «Камень Любви» в имении дедушки в память о первой встрече Николая Константиновича и Елены Ивановны в 1899 году.
Так Бологое стало как бы мостиком, соединившим для меня два конца одного века. Я как бы вернулась в своё детство и в старую культуру и надеюсь, что лучшие накопления старой культуры откроют в новое время будущим поколениям Душу Истины.
* * *
13 февраля 1992 года, в День рождения Е.И.Рерих, меня попросили выступить с «докладом» о ней в доме на Большой Морской, 38, где когда-то располагалась школа Н.К. Рериха, а ныне находится Союз художников Санкт-Петербурга. Я отказалась, мотивируя тем, что «доклада» мне не приготовить для такого многолюдного собрания. Но меня уверили, что всё будет очень скромно, будет что-то вроде круглого стола с участием 15, максимум 20 человек. Тогда я согласилась, предупредив, что это будет небольшое выступление, по сути зачитывание одного автографа Юрия Николаевича, сохранившегося у нас ещё с дореволюционных лет. Когда же я приехала в Союз художников, то увидела зал, полностью наполненный людьми, было человек 150-200. Кое-как села в последних рядах рядом с Балу и Нидой [145]. Когда началось заседание, меня попросили пересесть в президиум. Во всеуслышание отказываться и оправдываться я уже не могла и пошла. В президиуме уже сидели Борис Алексеевич Смирнов-Русецкий, Миша Чирятьев и Валентина Павловна Князева, которая председательствовала. 
Валентина Павловна предложила регламент 20 минут, сама столько и выступала, как всегда, очень хорошо, коротко и ясно. Чирятьев своё выступление «О Знамени Мира в космосе» затянул минут на 40, и остановиться не мог. Князева ему подавала знаки, указывала на регламент, в конце концов, ей пришлось его вежливо остановить. Я хотела выступать последней, но Борис Алексеевич настойчиво предложил закончить это собрание ему. Мне ничего не оставалось, как встать, глубоко извиниться перед присутствующими за неприготовленный «доклад» и поблагодарить за приглашение на это собрание. Я сказала, что прочту только один автограф 13-летнего Юрика, непосредственно относящийся к сегодняшнему дню. И прочла его стихотворение в прозе «Приготовления», посвящённое Елене Ивановне. И вдруг - множество вопросов. Председательствующая предложила подавать их на записках, которые она зачитывала вслух, а я отвечала. Так я заняла не 20 минут, а гораздо больше. Один из вопросов был: «Расскажите подробнее о Вашем отце». Я сказала: «Об этом я могу говорить много и долго, но это не по теме сегодняшнего дня, поэтому отвечать на этот вопрос не буду». Так закончилось моё выступление.
После собрания ко мне стало подходить много людей – и художники, и писатели, и учёные. Подошёл даже один «учёный, уфолог», предложивший мне взять на прочтение свой последний труд. Я не хотела, но он всё-таки упросил меня, говоря, что «я пойму». Когда стало посвободнее - ко мне подошёл молодой человек, студент, представился: «Владимир Мельников, поэт» и обратился с вопросом очень скромно и серьёзно. Сказал, что он организатор студенческого клуба «Застава» в общежитии нашего Петербургского университета, расположенного в Старом Петергофе. Пригласил меня побывать у них и провести беседы.
Так закончилось одно из последних мероприятий в истории ныне не существующего Ленинградского Рериховского общества.
Отказать студенчеству я не могла, хотя другим отказывала. Я была удивлена такой воспитанностью, почтительностью, потому что среди молодых встречала и самоуверенность, и грубость. С Владимиром Мельниковым мы договорились о встрече, и через некоторое время она состоялась. За мной приехали, и я оказалась в клубе «Застава» среди студентов. Я была поражена оформлением их помещения. На стенах - репродукции картин Н.К. Рериха и других художников близкого направления. На столах лежали самые разнообразные книги, в основном труды Е.П. Блаватской, Рерихов и их сотрудников. Мне было снова задано множество вопросов. Наконец, и я стала спрашивать: «Почему у вас так хорошо, красиво и культурно в клубе, и почему у вас в общежитии на лестнице и в коридорах грязь и нецензурные надписи на стенах? Почему у вас разбиты стёкла на лестнице?». Был дан ответ: «У нас очень разные студенты». - «А есть ли у вас "позвоночники"?», - ещё спросила я. Полное недоумение и переглядка. Голос: «А мы все позвоночники». Меня не поняли. Я объяснила, что под «позвоночниками» подразумеваю тех, кто попадает в университет не по знаниям, а по звонку «сверху» руководству того или иного факультета или даже всего университета, то есть «по блату», по политической или денежной протекции, как было при коммунистах. Задумались... «Да, "позвоночники" есть до сих пор», - ответили мне ребята. - «Легко им учиться, легко кончать и попадать потом на хорошие места».<…>
30 ЯНВАРЯ 1993 ГОДА
Нет, не был для меня уход Святослава Николаевича неожиданным, несмотря на самые разные вести: «Приедет скоро в Россию… В полном сознании... Бодр... Сам всё решает». Но последние кадры, сделанные в гостинице в Бангалоре, где проживали Святослав Николаевич и Девика Рани, последние два разговора с ним по телефону из Москвы предупреждали о скором его уходе. Болело сердце за него. Болело от бессилия доставить радость ему. Волновало окружение его. Его физическое недомогание.
Ушёл, и хочется, чтобы молитвы наши радовали и облегчали пути его. И хочется по обычаю восточных народов улыбнуться, а не плакать за него; сказать:
Светик, Ты не один. Ты с Ними. А вот мы-то остались одни.
Оборвался род Рерихов. Нет непосредственного Руководителя - завещанного! Горе от этого, от сознания, что не будет встреч в нашей жизни с Ними. А завещание? Оно неотрывно от заветов Пославших Николая Константиновича, Елену Ивановну, Юрия и Святослава.
Давно в Россию шли Вести. Ещё в письмах ко мне от Зинаиды Григорьевны после ухода Николая Константиновича звучало: «...Заветы, оставленные им, так велики и всеобъемлющи, что не хватит и одной жизни на выполнение их... Ещё в большей мере работает в этом направлении родная наша Елена Ивановна - неустанно собирает материалы, трудится, готовится к выпуску его книг, в чём ей деятельно помогает Юрий... Теперь, родная, хочу Вам оказать нечто истинно радостное - продолжайте надеяться так же, как и в прошлом, на возможность свидания с нею. В этом направлении ничто не изменилось. Слишком горяча была и есть любовь к Родине у наших великих друзей и руководителей, чтобы что-либо изменилось в общих планах» [146].
Не исполнилось. Юрий приехал один. И в его приезде была не только его воля, но прежде всего воля Пославших его. Его возвращение поддержало основную идею о значении Земли Русской в сознании многих. Ведь сколько подвижников - Святых было на Земле этой, сколько знамений! И что же мешает каждый раз выполнению планов значительных, даже хочется сказать: кто же мешает? От лжи так тяжело!
И спасибо Тебе, Светик, за ту радость, которую Ты давал
И спасибо за все радости, которые давала Ваша Семья.
Такая близкая и любимая!
* * *
Распознавание и интуиция понимались мною как одно и то же понятие. Был ли это просто «подход» ко мне? «Уважение старости» сейчас? Казалось, было всё искренне: «Для Вас - всегда». Давались обещания юридической помощи после ухода Тани. По моей просьбе были откопированы фотографии Николая Константиновича у «Петровского» шкафа. Потом - письмо Елены Ивановны и Учителя со словами об отце...
Время прошло. Вопросы - только о вещах. Самоутверждение Москвы, а Санкт-Петербург - родина Рерихов - забыт. Может быть, одержание? Но зачем заражать окружающих тебя?
Может быть, с моими малыми знаниями легче подойти к одержимому? Говорить - приводить слова книг Учения. Голова согласится принять - прошло бы до сердца.
Для Л.В. Шапошниковой [147]. Книга «Сердце», §§ 553 и 554:
«Если, будучи в Азии, скажете об утомлении от участия в делах, в Америке никто не поймёт и не поверит. Пора человечеству приучиться уважать духовное расширенное сознание. Помимо всякой магии мы участвуем на дальних расстояниях. Мы внушаем мысли, мы пишем письма и, таким образом, люди сотрудничают между собой гораздо больше, чем предполагают. Тем сильнее нужно избегать всякого злобного начала. Нужно быть добрее, понимая добро вселенское. Нужно приучить сердце своё к действенности добра. Нужно, как опытным борцам, признать силу добра. Никакая злая сила не победит добро. Не будем считать её, как нечто умное. Лукавство не есть ум, и, конечно, не живёт в сердце. Утверждаем пути знания, но не обойдём молчанием добро, как начало творящее».
«Дикарь в молении своём, прежде всего, просит милости для себя, но мудрые отшельники просят благодать для мира; в том различие дикаря от мудрых. Нужно это положить в основание всех мыслей. Не благовидно и не полезно просить для себя. Лишь грубое сердце полагает себя, как самое важное. Но много мудрее просить о мире, в котором сами для себя найдёте каплю Блага. Так особенно теперь нужно идти великим путем, только так можно найти сердце».
Не московский, не российский, а «международный» (!) центр. Грим на внешности, на ауре, на духе.
Меня поражает обращение Л.В. Шапошниковой со Знаком Знамени Мира, ставшим символом всех Рериховских музеев и культурных организаций на земле. Эта попытка «присвоения Знамени Мира показывает, что теперь ничего истинно духовного Л.В. Шапошникова не исполняет. Рерихи никогда не нарушили бы уже сложившееся сотрудничество самых разных групп по всему миру. Знаю, что и все последние письма и обращения Святослав Николаевич был вынужден подписывать из-за невозможности изменить своё положение.
* * *
У нас было много вещей Рерихов, но как многое мы не уберегли. И здесь виноваты не только бедность двадцатых-тридцатых годов, не только блокада, а наше «родственное» отношение. Мы привыкли к этим дорогим с детства вещам чисто по-родственному. Могли подарить дорогому, близкому нам человеку как знак нашей любви, нашего внимания... Так, я подарила кольцо Елены Ивановны моей ближайшей подруге Машеньке Потоцкой (потом - Батуриной). Одно кольцо Елены Ивановны взялась отреставрировать секретарь Ленинградского Рериховского общества Нина Быстрова, но оно у неё пропало...
Теперь другое время - каждая вещь важна для нашего Музея-института. Вещи должны быть под одним руководством - иначе начнётся разъединение из-за вещей.
«Каждая превратность недопустима», - сказано в Учении [148]. Это относится и к работе с памятными вещами. Каждая вещь духовно высокого человека несёт свою поэзию, свою духовность тому, кто сумеет это почувствовать.
Уже начинают изучать ювелирные украшения Елены Ивановны, сохранившиеся у меня. Даже демонстрируют их на конференции в Эрмитаже, где особенно привлёк внимание медальон с сердоликом и бирюзой, который у нас из «петербургского» периода Рерихов. Хочется добавить отношение к нему как Сокровищу, данному в ранний период. Пусть каждый предмет поможет пробудить новые осознания и понимания.
Искусственная роза с платья Елены Ивановны тоже «петербургского» периода. Малый бутон этой розы я подарила Юлечке. Хотела, как и в старые времена другим, передать близкой душе моей своё отношение к её знаниям, свою любовь. Тем более ее сын Тема - мой крестник [149]. Именно Юлия Будникова бесстрашно спасла значительную часть Рериховского и Митусовского архива в дни ухода Тани [150].
О судьбах вещей - «путешественников» и «оседлых» - писал Николай Константинович [151]. «У каждой вещи - своя судьба» - любил повторять и Борис Алексеевич. Очень волновался, - как я распорядилась мемориальными вещами, нашла ли наследника. Когда я познакомила его с Володей Мельниковым, он одобрил мой выбор [152].
* * *
Перед уходом Таня вновь вернулась ко мне. Я думала лишь о том, как облегчить страдания последних дней этой её жизни. Причащали Таню. Соборовали. После этого началось её пробуждение и пришли мысли другие. Этот процесс подтолкнул Серёжка [153], когда, не дожидаясь её ухода, начал выносить из её комнаты картины. Она это заметила. Очень страдала духовно, прозревая. Отношения со мной изменились. Вновь - ласка и призывы. Говорила, что «она грешница», что страдания духовные теперь больнее телесных. Я старалась её утешить, вызывала все светлые сердечные воспоминания. Володя читал ей и молитвы, и её письма ко мне, в том числе письмо 7 ноября 1957 года, где она пишет мне о первой после стольких лет разлуки встрече с Юриком. Володя и Алёша [154] держали её на руках, когда от пролежней боль становись такой невыносимой, что и уколы обезболивающие не усмиряли. На всё это её ответами были: «Как хорошо!».
Перед смертью просила не оставлять её. Володе и Юле завещала работать вместе над архивом отца.
* * *
Весной 1992 года у Бориса Алексеевича состоялась выставка в Стокгольме. На неё заглянул мой кузен Эрик Юрьевич Рыжов, о котором я раньше ничего не слышала, ведь десятилетиями никаких связей с эмигрировавшими родственниками не могло и быть. И вот через Бориса Алексеевича я установила 
связь с новым человеком из нашей большой родни. Его отец, Юрий Федорович Рыжов, являлся троюродным братом моему отцу, а мать, Елизавета Юльевна Рыжова, урождённая Малевская-Малевич была двоюродной сестрой бабы Дуни.
Эрик оказался очень близким мне по думам и воспоминаниям об одних и тех же дорогих людях. Между нами установилась переписка, время от времени мы разговаривали по телефону. Прежде всего, он послал нам с сестрой денежную помощь, а в последствии передал через знакомых множество интересных документов о нашей родне, из которых я впервые узнала о прекрасных и трагических судьбах дяди Серёжи Маркова, дяди Вани Голенищева-Кутузова, тёти Саны Муромцевой, Ю.Ф. Рыжова, С.С. Малевского-Малевича, С.Н. Потоцкого и других родственниках. В годы «перестройки» нам обоим так хотелось возобновить связи со старыми нашими корнями. По-родственному мы вспоминали о прежней высокой культуре, причём не только у людей, получивших образование, но, главным образом, среди народа русского. Эрик сообщал, что в Швеции тоже утрачивается высокое в народе, в том числе среди потомков русских эмигрантов. Нас тревожило, как всё сложится теперь в России, да и во многих странах. Хотелось верить, что «шоу» и новые преступления не заполонят весь мир.
Поначалу он хотел приехать в Санкт-Петербург, но потом ждал меня в Стокгольм. Как обидно, что так и не удаётся встретиться. Начало девяностых годов давало надежду на эту возможность. Так хочется поговорить с ним подробно о своей жизни (странно говорить о «своей», а не о «нашей»), о своих мыслях и планах, но обстоятельства не дают это сделать. То наследственные дела, то работа, то болезни друзей и свои собственные.
1 февраля 1993 года он писал нам с Таней: «Мне очень важно познать нашу 
культурную и интеллигентную молодёжь искренним чувством к нашему прошедшему, потому что мне хочется передать ей некоторые родовые вещи (от Малевских Малевичей) и картины, подаренные мне кузинами Нокой и Мариной и племянницей тёти Сони - Еленой Сергеевной, в замужестве Вилкен, урождённой Потоцкой». И я познакомила его со статьями Володи Мельникова, которые тот подготовил, работая с папиным архивом. Я написала Эрику, что мне очень помогает группа студентов и морально, и физически, что Володя уже второй год работает в разных архивах и у меня.
Он очень обрадовался тому, что я нашла моральную поддержку у молодёжи, у той молодёжи, которая ещё не успела попасть под влияние разрушения нашей высокой русской культуры, которая возвращается к собственным корням.
С помощью Володи Эрик разыскал своих ближайших родственников Малевских-Малевичей, переслал им семейные реликвии (прежде всего, фамильное кольцо), которые в роде Малевских-Малевичей передаются по старшинству. Так у меня через «заграницу» возникло общение здесь, в Санкт-Петербурге, с дальними по крови, но близкими по духу, замечательными семьями Малевских-Малевичей, происходящими от Сергея Юльевича Малевского-Малевича. С 1912 года он был врачом и хирургом в Сестрорецке, где основал больницу, ныне носящую его имя. И я вспомнила, что прежде папа рассказывал что-то о Сестрорецке, о поездках на дюны и лечении там. <...>
* * *
Теперь по «Орфею» бывают очень хорошие радиопередачи. Недавно одна передача была посвящена Марии Вениаминовне Юдиной [155]. А ведь я ещё до войны была на её концерте с папой. Её интерпретация произведений всегда была узнаваемой, особенной. Наша соседка, Татьяна Александровна Селецкая, после войны хорошо знала Юдину, и потому пианистка бывала в нашей квартире. Однажды с ней пришёл её сын. Взял у нас с сестрой одну ценную книгу, но так и не возвратил.
Ещё по «Орфею» передавали «Щелкунчика» Чайковского в фортепианном переложении Плетнёва. И первый же фрагмент напомнил раннее детство. Под эту музыку мы выходили к новогодней ёлке. Папа играл на рояле, а мы - маленькие Злата, Зюма и Таня - выходили. Славно было!
* * *
Читаем с Володей новую книгу Татьяны Владимировны Римской-Корсаковой [156], которую я так люблю послушать во время её выступлений в Музее-квартире её деда. И вот дошли до следующего места:
«Жизнь в семье шла своим чередом. Обычный день Николая Андреевича складывался так: вставал он рано и в девять часов уже выходил в столовую. Не дожидаясь никого из семьи, варил себе кофе в спиртовом кофейнике. Он был большим любителем кофе и часто повторял шуточную молитву: "Благодарю тебя, Боже, что ты создал этот чудесный напиток!". Кофе со сливками и свежий, только что принесённый из булочной и еще тёплый калач с маслом и мёдом составляли его завтрак. Рядом всегда находился любимец Рекс, рыжий сеттер, которому Николай Андреевич, вставая из-за стола, говорил: "Позвольте вам выйти вон", - и тот уходил на своё место» [157].
Но ведь много позже, после революции, у нас тоже был рыжий сеттер и его тоже звали Рекс! И у папы была привычка очень мягко говорить ту же фразу, когда ему кто-нибудь из домашних мешал заниматься с очередным учеником...
Ещё в книге упомянута Ирина Владимировна Головкина [158], так же, как и Татьяна Владимировна, внучка Николая Андреевича. Одно время, уже на этой квартире, она у нас довольно часто бывала. Очень знающий, интересный человек. Ещё я с ней встречалась у Балу. Знаю, что она написала целый роман о трагедии нашего времени [159]. Изучала всё, что связано с Жанной Д'Арк, потом много интересного рассказывала о Ней нам и всем у нас собиравшимся, чтобы её послушать.
* * *
С самых разных сторон нам с сестрой шла большая поддержка в деле сохранения Рериховского наследия. Многие изучающие это наследие обращались к нам, и мы по мере сил, знаний и опыта старались помочь всем. И даже тогда, когда с годами моя сестра отошла от работы по заветам Рерихов, мы продолжали принимать гостей, стремились поддерживать хотя бы внешнее единение в особо значимые события. Как бы то ни было, полвека мы вдвоём прожили с Таней и не расстались, хотя этого так добивались наши недруги.
Спасибо друзьям, которые нам помогли! Кто советовал, кто защищал, кто одаривал, кто обшивал, кто кормил, кто выслушивал, кто принимал, кто сопереживал. Вспомнить бы всех, но память уже не та...
Зинаида Григорьевна Фосдик. Старый друг нашей семьи и преданный сотрудник семьи Рерихов. После ухода Николая Константиновича, Елены Ивановны и Юрия Николаевича продолжала поддерживать нас. Переписка более полувека! Через нее подошёл Даниил Энтин, наследник всех её дел.
Кэтрин Кэмпбелл-Стиббе и Гизелла Ингеборг Фричи.
Сотрудники-попечители Музея Николая Рериха в Нью-Йорке. С ними лично не была знакома, но после ухода Зинаиды Григорьевны они стали заботиться обо мне. Их помощь приходила на рубеже 1980-1990-х годов, когда в нашем городе вновь появились продовольственные карточки [160]. После смерти Г.И. Фричи в 1996 году от неё я получила маленькую иконку Святого Николая в серебряном окладе и в тканевом футляре с индийским шитьём. Как мне объяснили, ранее она получила её от Елены Ивановны. После ухода Кэтрин Кэмпбелл в том же году на память о ней мне переслали её красивые кофточки. Единственный раз я видела её в 1977 году в Москве в Музее искусств народов Востока, но постеснялась подойти: остановили языковой барьер и её окружение.
Борис Алексеевич Смирнов-Русецкий. Много лет всячески поддерживал нас и почитал отца моего. Единственный настоящий мастер из своей группы художников-любителей [161].
Виктор Тихонович Черноволенко. Сердечный, чистый человек, любящий всю нашу семью и близко принявший дело Рерихов. На его примере всегда можно было убедиться в том, что чем выше человек, тем он держится скромнее и не возвышает себя. Работал и творил исключительно под звездой Рерихов. Нас с сестрой удивляло его творчество. Начиная новую вещь, он почти никогда не знал, что выйдет в результате. Когда Виктор останавливался у нас, мы стремились создать все нужные условия. И первая его ленинградская выставка состоялась у нас в 1971 году. Она пользовалась таким успехом, что во дворе нашего дома на Моисеенко, 6 собиралась очередь [162].
Мария Филипповна Дроздова. Переводчик. В жизни всего добилась своим трудом. Жена Виктора Черноволенко и всё время после его ухода активный пропагандист его творчества. Завхоз и спортивный тренер во время нашего житья-бытья в Коктебеле и в других местах на природе. К сожалению, после смерти Виктора не выполнила указания Святослава Николаевича прекратить отношения с Богдановой и Васильчиком и перестать бывать на бывшей квартире его брата в Москве. А сейчас меня очень огорчает её сближение с «вдовой» Мухина...
Рихард Яковлевич Рудзитис. Поддержал своими высказываниями и отношением в смутные дни на квартире Юрия Николаевича летом 1960 года. После его ухода мы с сестрой с радостью помогали его дочерям Гунте и Илзе в смысле их общения со Святославом Николаевичем [163].
Павел Фёдорович Беликов. Он и его большая семья: Галина Васильевна, Кирилл, Елена, Алла, Галочка и другие... Столько счастливых дней в Таллинне и Козе-Ууэмыйза! Павел Фёдорович посылал мне все свои новые работы, советовался, просил сходить по рериховским делам в Эрмитаж, в Академию художеств и т. д. Встречи с Павлом Фёдоровичем у нас были особенно сердечны [164].
Татьяна Яковлевна Елизаренкова. Индолог, переводчица ригведы [165]. Ученица Юрия Николаевича, которую я при нём не знала. Но это и не удивительно, ведь, когда приходили его ученики из Института востоковедения, я либо уходила в другую комнату, чтобы не мешать заниматься, либо вообще не присутствовала. Рада, что всё-таки познакомилась с нею, такой удивительно близкой Юрию Николаевичу. Меня убедили беседы с Татьяной Яковлевной у нас в последние годы - её доверие во многих вопросах и духовная высота. Муж Татьяны Яковлевны - крупный учёный, академик Владимир Николаевич Топоров, с которым ещё Юрий Николаевич сотрудничал. Именно его перевод Дхаммапады он «пробивал» к изданию в своё время [166]. Через Татьяну Яковлевну я познакомилась с Ярославом Владимировичем Васильковым, который замечательно «представлял» 16 августа 2002 года всё востоковедение на родине Юрия Николаевича в Окуловке в день его 100-летия.
Маргарита Иосифовна Воробъёва-Десятовская. Крупный востоковед, ученица Юрия Николаевича. Рано потеряла мужа-выдающегося учёного [167]. Очевидно, поэтому её жалел Юрий Николаевич и вообще очень тепло к ней относился. Конечно, он во всём доверял ей, и об этом доверии знал Святослав Николаевич. После ухода Юрия он возложил исключительно на неё разбор кабинета брата. Последний раз я виделась с ней 10 октября 2002 года на нашей конференции в Петербургском университете, где она очень хорошо рассказала о своей учёбе у Юрия Николаевича.
Борис Николаевич Абрамов. Очень поддержал своими письмами в первые месяцы после ухода Юрия Николаевича. Никогда не бравировал своими знаниями, держался очень скромно, а мог многим сокровенным поделиться. Юрий Николаевич никогда не сказал бы о нем «нестоящий человек» [168].
«Настоящий человек» - да. И ещё потому, что Юрий Николаевич о ком не сказал бы «нестоящий». Это не его слово.
Гаралъд Феликсович Лукин. Настоящий целитель-гомеопат и преданный делу Рерихов человек. Посылал мне лекарства, которые сам собирал в горах.
Арвид Юлъевич и Лидия Петровна Калнсы. Принимали близко всё, что касалось заветов Рерихов относительно дел в России. Незабываемы встречи у них в Сигулде среди красоты природной.
Игорь Васильевич и Наталья Юрьевна Сахаровы [169]. Наши друзья ещё со времени первого приезда Юрия Николаевича в Ленинград. Как-то я дала Игорю буквально два-три урока вокала, благодаря чему он поверил в свои силы и вскоре попал в церковный хор в Духовной академии. Так из мира индийской культуры он перешёл в мир Православия. Стал знатоком родословных. К тому же мать его жены из знатного рода князей Тенишевых, что для семьи Рерихов очень звучало. Но какая трудная судьба была у родителей Натальи Юрьевны - Татариновых! В эмиграции образованный человек был вынужден работать шофёром, бухгалтером, а потом отдался «на милость» советской власти в 1945 году, когда Сталин разрешил вернуться из Европы многим эмигрантам...
Леонтина Яновна Андермане, Лоничка. Познакомились уже после ухода Юрия Николаевича у Богдановых. Потом она стала прислуживать Рае. Светлый человечек, принявшая в своё сердце всё, что связано с моим отцом. С ней я переписывалась более двадцати лет [170].
Наталия Дмитриевна Спирина. Мы с ней встречались на выставках Рерихов. Потом приглашали её домой, когда у нас бывал Светик, чтобы она имела возможность с ним пообщаться. Многие годы она работает над выполнением заветов Рерихов, касающихся Сибири.
Борис Сергеевич Соколов. Светлый ум. Большой друг Святослава Николаевича и помощник во многих делах Рериховского наследия по линии Академии наук, действительным членом которой является много лет. Большое понимание истинных путей в науке и знание исконной жизни России. С ним меня познакомил С.В. Медведев - просто привёз нас с Володей к нему на дачу в Березках в 1999 году. Незабываемы встречи с ним на Валдае во время празднования юбилея Юрия Николаевича и посещение его в Москве в ноябре 2002 года. Очень благодарна ему и его дочери Марине Борисовне Гниловской за их сердечное участие в делах Музея-института.
Ренита Андреевна и Юрий Валентинович Григорьевы. Семья крупных деятелей кино. Через неё и её мать Нину Васильевну Попову пришли важные Вести из Индии к 100-летнему юбилею Николая Константиновича. С Ренитой однажды я была на поминках Коры Антаровой. Прекрасные фильмы и встречи: Валя Квас, Олег Мартынов, Роллан и Елена Сергиенко,
А А. Макаров, Борис Невзоров, Любовь Соколова, отец Андрей, отец Василий... Не забыть все наши поездки на Алтай [171] и в Елец. Ренита была высоко связана с Учением Живой Этики. В ней меня убеждало серьёзное отношение не только к Рерихам, но и ко всей нашей семье, к отцу и мужу моему Славе.
Олег Фёдорович Мартынов. Прекрасный кинооператор и человек. С ним мы вместе читали Учение Живой Этики. Отлично знает правильное направление.
Роллан Петрович и Елена Алексеевна Сергиенко. Светлая, искренне любящая семья. Не выпячивание себя и своего круга, а богатая творческая жизнь. Все как-то забывают, что режиссёром первого полнометражного фильма о Рерихах был именно Роллан Петрович. Но он много сделал и в других направлениях кино. Они дали много любви и помощи в петербургских делах [172].
Андрей Владимирович Гнездилов. Врач, основатель первого в России хосписа. Писатель под псевдонимом «Сказочник Балу». Лечил нас гомеопатией и поддерживал словом [173]. Лучше всех знал все наши с Таней перипетии. Устроил меня в 1970-е годы в Теберду и Домбай к доктору Никите Дмитриевичу Жуковскому, с сыном которого я ездила на мотороллере по горным ущельям и лучше узнала Кавказ. Помогал Борису Алексеевичу. Встречался со Святославом Николаевичем. Спас некоторые Рериховские вещи.
Валентина Павловна Князева. Первый искусствовед в Русском музее, издавшая книгу о Н.К. Рерихе [174]. Павлу Фёдоровичу порой было трудно с ней работать из-за её любви к А.Н. Бенуа, но без неё имя Н.К. Рериха не прозвучало бы так в год его 100-летия. Благодарна ей за поддержку в постановке на учёт в Обществе охраны памятников нашего собрания, что помогло нам в борьбе за Рериховское наследие после смерти Тани.
Людмила Васильевна Короткина. Искусствовед. Благодарна ей за память о Юрии Николаевиче, встреча с которым у неё состоялась в Русском музее. Автор первой книги о Н.К. Рерихе как петербуржце [175]. Хотя мало с ней общалась, но чувствую её поддержку нашему Музею-институту.
Людмила Васильевна Мищенко. Ещё будучи Новожиловой написала диплом о Рериховской усадьбе в Изваре в Ленинградском Педагогическом институте. Печатала его у нас на пищущей машинке Юрия Николаевича. Потом этот диплом где-то затерял Володя Росов, а жаль. Она могла стать директором музея в Изваре, но не сложилось. Сколько раз в «годины трудные» я пряталась у неё и её матери Екатерины Ивановны в Новгороде Великом! Через неё открывались все святыни Новгородские: Святая София, Хутынь, Нередица, Перынь, Ковалёво... Она устроила встречу со старым знакомым нашей семьи - реставратором Александром Петровичем Грековым [176].
Евгений Палладиевич Маточкин. Сибирский физик и искусствовед, что даёт ему синтез понимания. Многие годы занимался не самоутверждением, а научным и художественным освоением наследия Рерихов. Хранитель Рериховского Алтая [177].
Людмила Александровна Андросова. Переводчик. Альпинистка. Она и Женя Маточкин первые подняли Знамя Мира на многие вершины Алтая. Бескорыстное, пылкое, юношеское, искреннее служение делу Рерихов.
Андрей Николаевич и Надежда Александровна Андреевы. В наш дом они попали благодаря Павлу Фёдоровичу, учеником которого был Андрюша. Одно время он трудился над сохранением памяти о Рерихах на Алтае, в Верхнем Уймоне. До сих пор семья Андреевых очень помогает мне.
Юрий Александрович Горбачёв. Ещё один ученик П.Ф. Беликова. Теперь его незаслуженно забыли, а ведь он столько сил потратил на Музей-усадьбу Н.К. Рериха в Изваре [178].
Альберт Эрнестович и Валентина Васильевна Экк. Семь архитекторов-реставраторов. Альберт Эрнестович сыграл решающую роль в воссоздании Извары, а Валентина Васильевна завершала работу после его внезапной смерти. Восстановление облика усадебного дома в Изваре - заслуга их и
Л.В. Мищенко, собравших все старинные фотографии и обнаруживших знаменитый рисунок Николая Константиновича в письме к В.В. Стасову [179]. Ведь после Рерихов дом был перестроен новыми хозяевами на немецкий лад почти до неузнаваемости, а во время воины еще больше пострадал. У меня хранился большой чертёж восстановления дома по проекту Экка. План Экка включал и восстановление всех утраченных мест в усадьбе, но так и не реализован до сих пор.
Андрей Анатольевич Терентьев. Большой знаток буддизма. Впервые появился у нас на Моисеенко ещё будучи студентом. Был среди тех молодых людей, кто помогали нам с Таней перебраться на новую квартиру, бережно переносили рериховскую мебель, рояль, другие громоздкие вещи. В 1988 году он составил телеграмму Святославу Николаевичу с предложением поспособствовать через М.С. Горбачёва в возвращении Буддийского храма верующим. Эту телеграмму, очевидно, для придания ей «большей убедительности», он предложил подписать мне. И Светик помог. Храм-склад стал настоящим Храмом. Так был выполнен один важный завет Юрия Николаевича, касающийся Санкт-Петербурга [180].
Михаил Николаевич Чирятьев. Многие годы искренно участвовал в Рериховском движении, но долго не мог выбрать направление. Последние годы очень редко бывал у меня, хотя прежде всегда повторял: «Мы не дадим пропасть Рериховскому наследию у Митусовых». Организатор прекрасных встреч с монахами из миссии Рамакришны в Санкт-Петербурге [181].
Ирина Николаевна Григорьева. Моя крестница. Блестящая пианистка, тонкий концертмейстер-педагог, которой в будущем Можно доверить всю музыкальную часть нашего Музея-института. Без её человеческой поддержки многие годы мне было бы очень трудно.
Владимир Александрович и его дочь Ирина Владимировна Рудневы. Преданная Рерихам семья. Владимир Александрович - популяризатор ценностей разных культур, один из организаторов Ленинградского Рериховского общества, поэт [182]. Ирина Владимировна - искусствовед-эксперт. С ней мы много лет ходили к чиновникам по вопросу создания в Петербурге Рериховского музея.Через неё в последние 10 лет пришли многие возможности. Сердечное, искреннее отношение и понимание [183].
Алена Адамкова. Много лет связана с миссией Рамакришны в Индии, знает индийскую классическую литературу [184]. Издала Учение Живой Этики на своём родном языке в Словакии. Выйдя замуж за Мишу Чирятьева, получила возможность утвердиться в России. Потом - Ренитина крестница. Ренита помогла Алене найти её нынешнее счастье: сосватала в жёны Олегу Мартынову. В Алене поражает упорство в достижении поставленной цели. Именно она открыла для буддийских монахов ступу на месте самадхи Елены Ивановны в Калимпонге. До неё монахи говорили всем, что здесь место самадхи «жены одного русского генерала». Будучи хрупкой женщиной, перевезла из России через все границы тяжеленную стелу с надписью о Елене Ивановне, с нашими самоцветными камнями и знаками и укрепила её на этой ступе. Теперь монахи молятся Елене Ивановне как воплощению Белой Тары...
Владимир Андреевич Росов. Прежде - Володя Кривошей, очень красивый, светящийся юноша. Какое-то время был директором Музея-усадьбы Николая Рериха в Изваре. Через него в Извару попала Ольга Анатольевна Черкасова, восстанавливающая представление о Рерихах как о семье христианской. Было время, когда он помогал мне и со мной считался. Мы встречались очень часто, он делился всеми своими достижениями. Я даже сделала его своим наследником. Сразу после этого он исчез на длительный срок. И я отказала ему из-за того, что он растил только себя, а не дело Рерихов. К тому же он не совсем правильно понял их наследие. Когда он женился на прекрасной пианистке Еве Берзине, я радовалась этому союзу. Появилась надежда на настоящий рост Володи. Уже после ухода Тани они прожили у меня несколько месяцев, ибо им было некуда деваться. Несмотря ни на что я очень благодарна ему и прежде всего - за доставку из разных скрытых архивов копий писем нашей семьи Рерихам, в которых я вновь нашла подтверждение многих заветов отца [185].
Тамара Михайловна Занько, Нида. Светлый человек, искренне верующая во Христе. Через неё я познакомилась со многими литовскими рериховцами, когда была в Вильнюсе. У них с Балу на даче в Ольгино я счастливо жила летом 1994 года после ухода Тани. Нида и тогда, и прежде, и позже очень заботилась обо мне.
Даниил Энтин. Директор Музея Николая Рериха в Нью-Йорке, которого сама Зинаида Григорьевна определила на это место. Многие годы поддерживает петербургское направление, заданное Юрием Николаевичем [186]. Аида Тульская - верная его помощница, очень сердечно относилась к нам после их приезда в Санкт-Петербург в сентябре 1993 года.
Александр Васильевич Конанчук и Светлана Витальевна Московская. Семья художников-музыкантов. Саша очень хороший человек, серьёзный работник. Света подарила мне свою чудесную работу «Сергий Радонежский» (1994), которой сразу же нашлось место в иконном углу [187].
Кирилл Игоревич Новоселъский. Крупный учёный-экономист и географ. Оказал большую моральную и материальную помощь в начале 1990-х годов. Купил нам первую электронную пишущую машинку, с чего началась разборка архива. Неоднократно бывал в Музее Николая Рериха в Нью-Йорке, ездил к Святославу Николаевичу в Индию и путешествовал по Тибету [188].
Ольга Владимировна Румянцева. Организатор прекрасных рериховских выставок и Кабинета Н.К. Рериха в Государственном Музее Востока в Москве. Несколько «светское» направление, но неизбежное и даже необходимое для широкого оповещения через экспозиции и встречи в музее [189]. Теперь у неё появилась хорошая помощница - Вера Голенищева- Кутузова, моя дальняя родственница. Она мила, красива, образована, на своём месте [190].
Павел Лейбович Райский. Наш юрист, которого нам «устроила»
И.В. Руднева. Если бы не он, мы бы давно проиграли все судебные «битвы» после смерти Тани. Его действия позволили войти в её комнату и спасти от расхищения значительную часть Рериховского наследия, хранившегося в нашей семье.
Александр Михайлович Решетов. Свой особый путь в науке и, главное, правильное направление. Высокое осознание судеб Ученых, пострадавших в XX веке. Обращение к Рерихам как к учёным, причём на новом уровне, выше чем у многих «рериховедов».
Светлана Анатольевна Ковалевская. Очень сердечный и полезный человечек, наше московское «посольство». Много лет стремилась работать в направлении, указанном Рерихами. Бескорыстный помощник. Через неё подошла индолог Тамара Петровна Селиванова, много помогающая нам в самое последнее время.
Елена Пантелеевна Яковлева. Искусствовед. Благодарна ей за раскрытие темы театра в творчестве Н.К. Рериха. Крепкий, несгибаемый человек. Помогла организовать в нашем городе первую серьёзную конференцию, посвящённую наследию семьи Рерихов [191].
Григорий Алексеевич Гороховский. Знал П.Ф. Беликова. В 1990-е годы руководитель самарского издательства «Агни» и типографии при нём. Процветание рериховского издательского дела в Самаре прежде всего его заслуга [192]. Через него подошла большая группа рериховцев из Самары, оказавшая значительную поддержку петербургскому направлению в развитии Рериховского наследия. Почувствовав отклонение от правильного пути, он ушёл из этой группы.
Сергей Васильевич Медведев. Целиком предан петербургскому направлению. Бескорыстный, чисто идейный сотрудник. Мечтает о новой, «духовной» биографии Елены Ивановны. Подарил нам летние поездки по Рериховскому Валдаю, хранителем которого является.
Александр Фёдорович Ушаков. Руководитель вологодской группы поддержки нашего Музея-института. Направил многих своих друзей и, прежде всего, сына Юрия по пути, данному Рерихами. Без их поддержки Музею-институту семьи Рерихов было бы очень трудно. Именно Вологда помогает сейчас Петербургу сохранить вещи Рерихов.
Кто только не посещал нас! Сердечно подошли и потом бывали: Минна Сергиенко, Арсений Смольевский (композитор), Петя Дядюренко, Анечка Новочадовская-Овчинникова, Лидия Ивановна Маслова (регент духовного пения, оказавшая мне большую поддержку), Людмила Васильевна Пронина (прекрасное меццо-сопрано), Анна Васильевна Пронина (пианистка), Шура Коровкина, Таня Джавадова (Дютель), Витаутас Улбра-сас из Литвы, Эгил Блум из Латвии, Наташа Кузнецова, Лариса Крючкова, Ася Головкина, Борис Загумённов, Иван Алтайский, Андрей Денисенко («Пламенный»), Наташа Невзорова, Марина Ковалевская, Тамара Долгова (оказавшая большую помошь в захоронении Тани), Сергей Мартынов (из ансамбля «Сказка») Бурнээ Доржсурэн из Монголии и многие-многие, близкие далёкие, все дорогие.
Благодаря петергофской студенческой «Заставе» создалась группа подошедших сотрудников университета, хорошо понимающих идеи и направление работы Рерихов.
Смело могу назвать Алексея Бондаренко, который знает и понимает истины и реальность Рериховского наследия в силу своей высокой духовности, врождённой культурности, а также благодаря глубоким знаниям математики [193]. Он и возглавил в настоящее время Музей-институт семьи Рерихов, учреждённый 11 мая 2001 года.
Теперь остаётся крепкий, верный, пусть и небольшой коллектив. И поднимают Музей-институт Алексей и Инна Бондаренко, Владимир Мельников, Юрий Ушаков, Сергей Васильевич Медведев, Равиль Салимов, Людмила Васильевна Мищенко, Юлия Будникова, Нида, Никита Владимирович Благово, Зинаида Григорьевна Карпенко, Марина Григорьевна Михайлова, Ирина Аникина, Владислав Монастырский, Борис Павлович Коваленко, Вера Шувалова, Дмитрий Делюкин, Роман Усов, Наталья Куликова, Виктор Строганов, Олег Калинкин и некоторые другие.
К сожалению, некоторые Рериховские общества по неведению отрицательно относятся к этой в основе своей молодёжной группе, буквально спасшей меня в трудный момент жизни. Вообще, некоторые «рериховцы» (отдельных из них ещё Юрик называл «рерихнутыми») мешают естественному развитию культурных начинаний, путают распоряжения Юрия Николаева и, особенно, Святослава Николаевича.
Да, меня поддержала именно молодёжь. Когда я почувствовала, что что-то могу им дать и они могут помочь выполнить заветы Рерихов, касающиеся Санкт-Петербурга, я передала всё наше семейное наследие Музею-институту семьи Рерихов. Об этом моменте у нас были беседы с Юрием Николаевичем и Святославом Николаевичем.
Необходимо создать и расширять базу в Санкт-Петербурге. И помогут в этом наследия духовные и предметные, наслоения природные на зодчестве.
* * *
Я осталась христианкой во многом благодаря Рериховскому наследию. Оно 
помогло мне смотреть на всё гораздо шире. В любой стране религия, если она настоящая, поднимает сознание человека. Все Рерихи были православными. Больше, чем Николай Константинович для сохранения православных святынь в истинно православных традициях никто из современных ему художников и учёных не сделал. Сколько он храмов расписал! Его фрески, мозаика и иконы по сей день их украшают. Путь Рерихов начался с Православия, но они принимали и другие святыни. Ведь все святыни в основе своей едины. Бог один, но к Нему ведут разные пути.
Уже в наши дни я знаю одного молодого священника - отца Алексея. Он окончил физический факультет Петербургского университета, прочёл священный канон «Дхаммапада» (по изданию, осуществлённому Юрием Николаевичем), был убеждённым буддистом и решил посвятить себя духовной работе - служению Богу. Но он понял, что в России русский человек может служить Богу только в Православной Церкви. Тогда он поступил в Духовную академию, закончил её и стал православным священником, проповедником Учения Христа. Но первый толчок он получил от Учения Будды. Однажды он крестил у меня дома ребёнка моих друзей - Светика Кучерявых [194]. Мы с Владимиром Мельниковым вызвались быть крёстными. Зайдя ко мне, он поклонился православным иконам, но и погладил статую Будды - с большим почтением и любовью. Сказал: «Вот и Будда!». И здесь нет противоречия. Так и Рерихи поклонялись всем святыням, оставаясь православными в этой жизни.
* * *
Почему же, если веришь в одно, отрицать другое? А разве не радость - найти в других мыслях, в других верах то же самое, что и в твоей? Почему одно вероисповедание чурается другого? Почему не видят Единого?
Когда в тебе есть вера крепкая - это радость. Это утешение, надежда, любовь, преданность. Как же можно осудить душу человеческую другой веры? А если она ведет к Свету?! Если она несёт любовь и добро?! В ней живут те же чувства, что и в твоей. Может, больше! Может, выше! Преклонись перед другим Путём!
И хочется сказать: «Маловеры! Боитесь читать прекрасные мысли самых различных учений, которые ещё более помогут вам в вашем Пути!» <...>
* * *
Рерихи всегда были против дурной мистики, против псевдоэзотеризма.
Н.К. Рерих в своей книге «Твердыня пламенная» писал: «Не смутный, туманный оккультизм и мистицизм, но Свет Великой Реальности сияет там, где произросло просвещение Культуры» [195]. Живое наследие Рерихов как художников, учёных, философов, литераторов, путешественников - это работа, самоусовершенствование каждый день, а не пустые разговоры. Как говорил Архип Иванович Куинджи, учитель и друг Николая Константиновича: «Это, объяснить-то всё можно, а вот ты пойди да победи» [196]. Вот и я ещё не всё сделала. Я пока не могу уйти.
A.M. ПЯТИГОРСКИЙ
К сожалению, на Торжественном собрании в Петербургском университете, посвящённом 100-летию Ю.Н. Рериха [197], я слышала не всё.
Но мне было очень интересно услышать Александра Моисеевича Пятигорского. Очень порадовали некоторые моменты его общения с Учителем, каким был и остался для него и всех нас Юрий Николаевич.
Александр Моисеевич познал правду и настоящую любовь Юрия Николаевича, и снова показал, что неправды, не нужных отклонений в его трудах, и, я бы добавила, в трудах всей семьи Рерихов нет, не было и быть не может [198].
* * *
Когда меня спрашивают, как я пережила столько разных эпох, разных времён, как я могла перестраиваться с одного лада на другой, я отвечаю: всему причина Мысль. Мысль, направленная на общечеловеческие ценности. Долго живу может быть потому, что медленно, трудно течёт мысль моя. Где-то рождается непрерывно. Может, во сне. Может, в памяти. А у иных душа переполнена и быстро передаёт людям всё, чем наполнена. И помогает всем!
Для нас в нашем времени мысль сохраняется, ловится, отражается записыванием, печатанием, изображением. Для распространения мысли используются копии, репродукции, тиражи… Но когда-нибудь для кого-нибудь мысль будет сохраняться непосредственно во времени и в пространстве, будет всегда доступна в памяти. В Вечной Памяти. И в этом деле компьютеры, роботы - «это не тот путь». Так часто говорил и Святослав Николаевич, когда его спрашивали о физическом проникновении человека в космос. Нужно духовное, мысленное проникновение. Но к этому нужно идти постепенно. Постепенность нужна как Помощь. Постепенно приближаются истины. Истина - это когда сознаёшь сердцем: иначе и быть не может.
Для некоторых, быть может, истины сразу понятны. А может быть, это им кажется? Всё равно к истинам нужно подходить с осторожностью, с уважением. Познав часть, стоишь как перед запертой дверью, за которой ещё больше сердечных духовных пониманий, возможностей. Не ожидание чудес, но ожидание Истины, Истины...
Елена Ивановна передавала слова Махатмы: «Глупцы говорят: "Век чудес миновал", но мы отвечаем: "он никогда не существовал!"» [199]. Да, за всяким явлением стоит одна Великая Реальность. И Её должны изучать не фанатики, а настоящие, духовные учёные. Наука, просвещение, сознательная работа откроют нам Великую Реальность.
Примечания:
108. Имеется в виду Н.А. Квятковская, ученица С.С. Митусова.
109. Имеются в виду сестры Л.М. и И.М. Богдановы.
110. Имеется в виду Игорь Васильевич Сахаров.
111. Имеется в виду художник Борис Алексеевич Смирнов-Русецкий.
112. Имеется в виду Ольга Алексеевна Соловьёва, родственница Константина Фёдоровича Рериха.
113. Автографы писем Б.Н. Абрамова хранятся в МСССМ.
114. В библиотеке Л.С. Митусовой хранится издание книги Ю.Н. Рериха «По тропам Срединной Азии» (Хабаровск, 1982), сокращённый перевод которой с английского языка выполнил Н.Н. Зелинский.
115. В МСССМ хранится рукопись А.Н. Зелинского «Памяти Ю.Н. Рериха» и оттиск её публикации (Известия Всесоюзного Географического общества. Т. 95, вып. 3. 1963. Май-июнь. С. 213-221) со следующей надписью: «Дорогим Татьяне Степановне и Людмиле Степановне Митусовым от автора. 1.VIII.63». Кроме этого, в МСССМ хранится работа А.Н. Зелинского - автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата исторических наук «Древние пути Памира» (М: Институт археологии АН СССР, 1969) с надписью: «Дорогим Татьяне Степановне и Людмиле Степановне Митусовым от автора». В 2002 г. от А.Н. Зелинского и его супруги Ю.Г. Шишиной поступили новые рукописи и книги.
116. См. в разделе иллюстраций настоящего издания. Примерный перевод этой надписи, выполненный Аленой Адамковой: «Зюме, которая подобна сияющему драгоценному камню, от ученика Учителя Юрия Николаевича Рериха».
117. От И.М. Богдановой в МСССМ сохранились письма и несколько подаренных ею книг. Например, монография В.П. Князевой «Н. Рерих» (М., 1968) с надписью: «Дорогой Зюме на добрую память. 6/VI-68. Рая».
118. Имеются в виду сотрудники Музея Николая Рериха в Нью-Йорке со времени его основания З.Г. Фосдик и Кэтрин Кэмпбелл-Стиббе.
119. Имеется в виду картина «Дети райка» («Les enfants du paradis»), Франция, 1945, 195 мин., 2 серии. Режиссер: Марсель Карие (Marcel Сагпе). В главных ролях снялись знаменитые актёры Жан-Луи Барро (Jean-Louis Barrault) и Мария Казарес (Maria Casares).
120. Голос принадлежал второй жене Стравинского Вере Артуровне (урождённой де Боссе).
121. Много книг было сожжено в блокаду. Много книг ушло через знакомых. (Примеч. Л.С. Митусовой).
122. Здесь и далее слово «ум» в оригинале пишется «оумъ», «оумомъ».
123. В оригинале подчёркнуто, очевидно, П.Ф. Беликовым. (Примеч
Л.С. Митусовой).
124. Тимофеев В.А. Инженерные методы расчёта и исследования динамических систем. Л.: Энергия, 1975. - 320 с. с ил.
125. В свою очередь, Святослав Николаевич и Девика Рани делали подарки, бережно сохраняемые в МСССМ. Прежде всего, это этюд Н.К. Рериха «Тибет» (1943), подаренный С.Н. Рерихом Людмиле Степановне в 1960 г. в Москве вместе с рамой под стеклом (вместе с этим этюдом Л.С. Митусовой был подарен ещё один этюд из серии «Гималаи», датированный 1941 г.; в мае 1994 г. он был тайно вынесен из квартиры Митусовых С.Н. Соколовым), сумочка Д.Р. Рерих и затем целый ряд научных и художественных изданий, а также фотографии. На некоторых изданиях имеются надписи. Например, на каталоге «Выставка произведении художника С.Н. Рериха» (М.: ГМИИ им. А.С. Пушкина; ГЭ, I960): «Зюме на память - С[ветик]. 1960»; на монографии «Svetoslav Roerich» (Bangalore, 1964): «Дорогим Зюме и Тане любящий - Светик. Бангалор. 14.XI.65»; на каталоге выставки «Николай Рерих. Святослав Рерих» (М.: ГМИНВ, 1984): «Зюме Светик».
126. См. в разделе иллюстраций настоящего издания.
127. Цит. по: Тагор Р. Письмо Н.К. Рериху. Лондон, 1920 // Держава Рериха / Составитель Д.Н. Попов. М., 1994. С. 100.
128. Цит. по: Бенуа А.Н. Путь Рериха. 1916 // Указ. соч. С. 59.
129. Цит. по: ГоллербахЭ.Ф. Искусство Рериха. [1939] // Указ. соч. С. 255.
130. Андреев А.Н. Держава Рериха. 1919 // Указ. соч. С. 98.
131. См. об этом в издании: Смирнов-Русецкий Б.А. Семья Рерихов. Воспоминания. Одесса, 1997. - 122 с.
132. «Дорогому Степану Степановичу Митусову, моему милому и хорошему Стёпе, сердечно любящий Н. Рерих. 15 ноября 1913» (Оригинал
вМСССМ).
133. Экспедиция от Министерства сельского хозяйства США. Главная задача - сбор засухоустойчивых диких злаков монгольской флоры. (Примеч. Л.С. Митусовой).
134. Б.С. Стариков сделал доклады в Государственной Публичной библиотеке им. М.Е. Салтыкова-Щедрина и в Ленинградском Доме Дружбы. (Примеч. Л.С. Митусовой).
135. Автограф Л.С. Митусовой в МСССМ.
136. 7 января 1989 г. в Музее-усадьбе Н.К. Рериха в Изваре открылась экспозиция из материалов, подаренных B.C. Стариковым. На ней были представлены уникальные подлинные документы и фотоматериалы экспедиции Н.К. Рериха в Монголию и материалы пребывания Рерихов в Харбине в 1934 г. См.: Резник В.В. Письмо Л.С. Митусовой. Изва-ра. 27 декабря 1988 г. Автограф в МСССМ.
137. Например, через выпускницу Академии художеств, индианку Сурдлсит Каур, возвращавшуюся на Родину, или через Владимира Росова. Были и другие оказии. (Примеч. Л.С. Митусовой).
138. Имеется в виду брак между И.М. Богдановой и В.Ю. Васильчиком, который всё-таки состоялся. (Примеч. Л.С. Митусовой).
139. До этого интересы С.Н. Рериха в СССР представлял московский адвокат Генрих Семёнович Рубежов.
140. Очевидно, здесь Людмила Степановна имеет в виду празднование 1000-летия Крещения Руси в 1988 г.
141. Мефтяхдинова О. Усадьба... озеро... парк... // Новая жизнь. Бологое, 1990.15 декабря. С. 3. С фотографией Л.С. Митусовой.
142. Цит. по первой публикации в журнале «Вопросы философии и психологии» (1902, № 65). При жизни автора статья «О научном мировоззрении» публиковалась ещё три раза: Вернадский ВМ. О научном мировоззрении (Отд. изд. М., 1903); в сб.: «Философия естествознания» (М., 1906); в кн.: Вернадский ВМ. Очерки и речи. Вып. 2. Пг., 1922. Впоследствии публиковалась дважды в кн.: Вернадский ВМ. Избранные труды по истории науки. М., 1981; Вернадский ВМ. Труды по всеобщей истории науки. М., 1988. Подробнее об обстоятельствах работы автора над ней см. в кн.: Вернадский ВМ. Указ. соч. С. 277-279. Именно по последнему изданию, подаренному ей М.Н. Чирятьевым, Л.С. Митусова познакомилась с этой статьёй.
143. Начальная строка басни И.А. Крылова «Свинья и дуб».
145. Имеются в виду Андрей Владимирович Гнездилов и Тамара Михайловна Занько, в то время его жена, которую друзья и близкие зовут Нидой.
146. Письмо 3 августа 1948 г. из Нью-Йорка. Автограф в МСССМ.
147. В МСССМ хранится книга Л.В. Шапошниковой «Мы - курги» (М., 1978) с её дарственной надписью: «Дорогой Людмиле Степановне с уважением и на память от автора. 30/VI1-78. Козе-Ууэмыйза. Л. Шапошникова». Также в МСССМ хранятся: книга Н.К. Рериха «Шамбала сияющая» (М., 1991) с надписью: «Дорогой Людмиле Степановне с глубоким уважением и на память. Л.Шапошникова. 13.9.91»; номер журнала «Человек» (№ 1 за 1994 г.) со статьёй Л.В. Шапошниковой «"Синтез действенного блага...» (с. 90-102), в начале которой дарственная надпись: «Дорогой Людмиле Степановне с глубоким уважением от автора. 29.1.94. Л. Шапошникова»; медаль «Елена Рерих» и диплом к ней № 1К, в котором пропечатано, что Л.С. Митусова награждается МЦР «за большую конкретную работу в деле популяризации философских идей Живой Этики» (9 октября 1999 г.). Наконец, в день своего 90-летнего юбилея Л.С. Митусова получила от Л.В. Шапошниковой следующее письмо: «Многоуважаемая Людмила Степановна! Коллектив и администрация Международного Центра-Музея имени Н.К. Рериха сердечно поздравляют Вас с прекрасным Юбилеем. Мы высоко ценим Ваш огромный вклад в дело сохранения бесценного наследия семьи Рерихов. В течение многих лет Вы принимаете участие в популяризации философского наследия этой великой семьи, за что мы Вам искренне признательны и благодарны. Желаем Вам, дорогая Людмила Степановна, хорошего здоровья, бодрости духа, всего самого светлого. С глубоким уважением, первый вице-президент МЦР, генеральный директор Центра-Музея имени Н.К. Рериха Л.В. Шапошникова» (Москва, 23 мая 2000 г.).
148. Учение Живой Этики. Братство. § 53.
149. Имеется в виду Артём Сергеевич Будников (род. в 1997г.), сын Сергея Николаевича и Юлии Юрьевны Будниковых.
150. Юлия Юрьевна Будникова- многолетний сотрудник МСССМ, научный сотрудник Музея-института семьи Рерихов. В МСССМ хранится сборник научных материалов форума «Игровое пространство культуры» (СПб., 16-19 апреля 2002 г.) со следующей надписью: «Дорогой и любимой Людмиле Степановне с безмерной благодарностью за те чудесные открытия, которые Вы помогли сделать в этом мире. Ю. Будникова». В сборнике (на с. 188-193) опубликована её статья «"Петрушина Гора" С.С. Митусова. (По материалам Мемориального собрания С.С. Митусова в Санкт-Петербурге)».
151. Очевидно, имеется в виду следующее высказывание: «Мы не должны забывать об опасностях, сопряжённых с перевозкою художественных сокровищ. Кроме опасностей транспорта как такового, несмотря на все лучшие предосторожности, мы знаем, что произведения искусства, как живые организмы, разделяются на "кочевников" и "оседлых". Как ни странно, но произведения, которые волею судьбы сделались кочевыми, гораздо легче переносят путешествие, нежели те, которые веками сохранялись в одном месте, не встречаясь со случайностями жизни» (Рерих Н.К. Заботливый хранитель. Письмо к Конференции музейных экспертов в Риме, 1930 год// Держава Света. Священный дозор. Рига, 1992. С. 53). См. также: Рерих Н.К. Потери. [1938 г.]// Листы дневника. Т. П. 2-е изд. М., 2000. С. 163; Странники. 24 июля 1946 г. //Листы дневника. Т. III. 2-е изд. М., 2002. С. 412.
152. В МСССМ хранится книга Владимира Мельникова «Крылья. Стихотворения 1983-2003 гг.» (СПб. - Вышний Волочёк, 2003. Рисунки в тексте Р.В. Тронина и др.) с надписью: «Любимой, единственной, подарившей мне духовную жизнь и настоящий Путь Света - Людмиле Степановне Митусовой, Зюме, Миранзи - посвящается. Автор».
153. Имеется в виду С.Н. Соколов.
154. Имеются в виду В.Л. Мельников и А.А. Бондаренко.
155. Эфир 19 ноября 1998 г.
156. Имеется в виду изд.: Римская-Корсакова Т.В. Н.А. Римский-Корсаков в семье (из семейной переписки). СПб.: Композитор, 1999. - 372 с., ил. На титульном листе подаренного экземпляра книги Татьяна Владимировна сделала следующую надпись: «Людмиле Степановне Митусовой и Володе Мельникову с пожеланием успеха с музеем Рериха. 17 октября 1999. Т. Римская-Корсакова». Ещё ранее была подарена её книга «Детство и юность Н.А. Римского-Корсакова (из семейной переписки)» (СПб.: Композитор, 1995) с надписью: «С пожеланием осуществить мечту о музее милого, симпатичного Степана Степановича Митусова. Т. Римская-Корсакова. 23.Х.95».
157. Римская-Корсакова Т.В. Н.А. Римский-Корсаков в семье (из семейной переписки). СПб.: Композитор, 1999. С. 282.
158. Римская-Корсакова Т.В. Указ. соч. С. 287.
159. Ирина Головкина (Римская-Корсакова). Побеждённые. М.: Русло, 1993. 160. Например, в октябре 1993 г. от Кэтрин Кэмпбелл-Стиббе были получены 500 долларов США.
161. В МСССМ хранятся письма и картины Б.А. Смирнова-Русецкого,
подаренные им книги (в основном, это буклеты и каталоги выставок художника), открытки, а также фотографии. На каталоге выставки Бориса Алексеевича в Звенигородском историко-архитектурном и
художественном музее (Звенигород, 1987) надпись: «Дорогой Зюмочке мой первый "настоящий" каталог, на память о нашей долгой и неизменной дружбе, в ожидании новых выставок и встреч. Б. Смирнов. 4/Х 87». На оттиске статьи Валерия Байдина «Лицо родной земли» (Отчизна. № 9. Сентябрь 1988. С. 38-43) надпись: «Дорогой Зюмочке с неизменной любовью и дружбой. Б. С. 13/П 89».
162. В МСССМ хранятся письма и картины В.Т. Черноволенко, а также
подаренные им книги. Например, монография В.П. Князевой «Николай Константинович Рерих» (Л. - М., 1963) с надписью: «Дорогой Зюмиле от Виктора. 1/1-1964 г.».
163. В МСССМ хранятся книги, переданные М.Ф.Дроздовой, с её дарственными надписями. На книге «Воспоминания о Ю.Н. Рерихе» (Новосибирск, 1994): «Дорогая Зюма! Вспомни нашу поездку в Новосибирск в 1992г. в августе. Маша. Москва. Февраль 27.1995». На альбоме «Почитание Света» («Виктор Черноволенко: Жизнь и искусство художника». М., 1997): «На добрую память дорогам Зюме и Владимиру. Зюма, ты, как связь времён, будешь хранить в памяти весь путь творчества Виктора, начиная с 1929 года - путешествие по Ладоге, и кончая августом 1972 г., приезд твой из Коктебеля. Последняя встреча. Так оборвалась жизнь 16 октября 1972г. Но картины художника продолжают жить и будут и после нас. Москва, сентябрь 8,1997 г. Маша». На книге «Виктора Черноволенко век лучезарный» (М., 2001): «Дорогие Людмила Степановна, Владимир! С глубокой признательностью за помощь примите на добрую память эту книгу, в которой также есть огромный вклад и Зюмы. Мария Филипповна. 13/V/2001 г. Москва - Екатеринбург - Самара». На книге Е.М. Величко-Мухиной и М.Ф. Дроздовой-Черноволенко «Воспоминания о Юрии Николаевиче Рерихе» (М., 2002): «Дорогая Зюма! Прими на добрую память в знак нашей дружбы длиннее шестидесяти лет. С неизменной любовью и глубоким уважением. Маша. Москва, 4 октября 2002 г.».
164. В МСССМ хранятся архивные материалы, оттиски статей и книги П.Ф. Беликова, многие годы передаваемые сестрам Митусовым самим Павлом Фёдоровичем, а после его смерти его сыном Кириллом Павловичем. На некоторых книгах имеются дарственные надписи. Например, на книге П.Ф. Беликова и В.П. Князевой «Рерих» (М., 1973): «Дорогим Людмиле Степановне и Татьяне Степановне сердечно кланяюсь вторым изданием. Автор П. Беликов. 27 II 1974 г.»; на книге «Н.К. Рерих. Из литературного наследия» (М., 1974): «Дорогим Людмиле Степановне и Татьяне Степановне от инициатора и со-составителя этой книги с душевным приветом. П. Беликов. Ноябрь 1974 г.»; на переплетённой копии первого тома «Писем Елены Рерих» (Рига, 1940): «Людмиле Степановне на добрую память. Кирилл».
165.Ригведа. 1) Мандалы I-IV. М.: Наука, 1989. - 768 с. 2) Мандалы V-VIII. М.: Наука, 1999. - 744 с. 3) Мандалы IX-X. М.: Наука, 1999. -559 с. Все издания подготовила Т.Я. Елизаренкова.
166. Дхаммапада / Перевод с пали, введение и комментарии В.Н. Топорова. Ответственный редактор Ю.Н. Рерих. М., 1960.
167. Имеется в виду Владимир Святославович Воробьёв-Десятовский.
168. См.: Рудзитис Р.Я. Указ. соч. С. 159.
169. В МСССМ хранятся научные журналы и оттиски статей из них, в своё время аккуратно поставляемые Игорем Васильевичем Л.С. Митусовой. Например, второй выпуск сборника «Страны и народы Востока», посвящённый памяти Ю.Н. Рериха (серия «География, этнография, история». М., 1961. На с. 3-5 коллективная статья «Памяти Юрия Николаевича Рериха», на с.7-12 статья Ю.Н.Рериха «Кочевые племена Тибета») и памятный оттиск некролога Ю.Н. Рериха из журнала «Проблемы востоковедения» (М„ 1960. № 3. С. 336-337). На брошюре И.В. Сахарова «Явление территориальной непрерывности (гидридно-сти) как проблема этнической географии (на примере Индии)» (Л…1971) надпись: «Дорогим Людмиле Степановне и Татьяне Степановне на добрую память и с самыми лучшими пожеланиями на 1972 год. И. Сахаров. 28.12.71».
170. От Леонтины Яновны в МСССМ сохранилась монография Н. Маясовой «Памятник с Соловецких островов» (Серия «Публикация одного памятника», вып. 7. Л., 1969) с её дарственной надписью: «На добрую память дорогой Людмиле Степановне с пожеланиями всего светлого от Леонтины Яновны, от Виктора Тихоновича и Вити. 8 июля 1971 г. Москва».
171. Во время поездок на Алтай местные поэты дарили Людмиле Степановне свои поэтические сборники. Например: 1. Бронтай Бедюров. Эль-Бабурган. Стихи. Перевод с алтайского. Барнаул, 1982. 128с. С надписью: «Митусовой Людмиле Степановне- у самого подножья великого Алтая, где Эль-Бабурган, как вечный страж, приветствует всех, кто с чистым сердцем входит в его врата, на память о Встрече, преклоняясь перед путём, указанным Рерихом... Акту ]уректен Алтайдын ару эжигин ачкан улуска! 30.VII.1982. Год Собаки, месяц Большой Тары, Горно-Алтайск. Бронтай Бедюров». 2.Паслей Самык. Солнечный дождь. Стихи, поэма. Перевод с алтайского. М., 1989. 112 с. С надписью: «Доброй и мудрой. Светлой Людмиле Степановне от всего сердца сына Алтайских гор и Прикатунья. Любви, Добра, Надежды. Здоровья во имя нашего Будущего. П. Самык. 25 июля 1989 г.». И в последующие годы Людмила Степановна не теряла связи с Алтаем. Свидетельством тому остались присланные ей книги. Например: ФотиеваИ.В. Час предрассветный (Философские и научные аспекты «Живой этики»). Барнаул, 2003. - С
надписью: «Людмила Степановна! Рады послать сердечную весточку с Алтая с этой книгой. Всего Светлого и Доброго Вам. Фонд «Алтай -1 век». 20.03.03. Ирина Фотиева».
172. В МСССМ хранятся подаренные Ролланом Петровичем киноплёнки каталог «Золотой витязь. Международный кинофорум славянсих и православных народов» (М., 2000). На с. 124 этого издания надпись: «Дорогой, любимой Людмиле Степановне на память. В этом храме, церкви Рождества Богородицы в селе Голосков под Каменец-Подольском, в котором я ещё ни разу, к стыду своему, не был, служил и жил его настоятелем мой дед, отец моей мамы Поликарп Митрофанович Полевой. Ваш Роллан. 7/VII-2000 г.».
173. В МСССМ хранятся его книги. Две из них с надписями. На книге Путь на Голгофу: Очерки работы психотерапевта в онкологической линике и хосписе» (СПб., 1995): «Дорогой Людмиле Степановне с любовью и лучшими пожеланиями приношу сей скромный труд. Балу. 8.ХП.95. А. Гнездилов». На книге «Чары долгих осенних ночей» (СПб., 998): «Дорогим Людмиле Степановне Митусовой и Володе с любовью от Балу. 18.ХП.98».
174. Князева В.П. Николай Константинович Рерих. 1874-1947: Жизнь и творчество. Л., М.: Искусство, 1963. - 1 12 с.
175. Короткими Л.В. Рерих в Петербурге - Петрограде. Л.: Лениздат,1985. - 224 с. В МСССМ хранится экземпляр книги с надписью - в Мемориальное собрание С. С. Митусова - Людмиле Степановне Митусовой и Владимиру Леонидовичу Мельникову с глубоким уважением от автора. 27.6.1997». В МСССМ имеются и другие книги Л.В. Короткиной с её дарственными надписями: «Н. Рерих. Художник Просветитель. Деятель Культуры» (Екатеринбург, 1999) и «Творческий путь Николая Рериха» (СПб., 2001).
176. В МСССМ хранятся два экземпляра монографии А.П.Грекова «Фрески церкви Спаса Преображения на Ковалёве» (М., 1987) со следующими дарственными надписями: «Дорогой Зюме в память о давно прошлом и сегодняшнем свидании. А.Греков. 11/V 96. Новгород» и «Будущему музею Рериха - Митусова. А. Греков. 12/V 96. Новгород».
177. В МСССМ хранятся книги, подготовленные Е.П. Маточкиным или при его участии: «Петроглифы Алтая» (Новосибирск, 1992. Совместно с В.Д. Кубаревым), «Николай Рерих. Из собрания Новосибирской картинной галереи» (Новосибирск, 1999), «Е.П. Маточкпн. Космос Леонардо да Винчи и Николая Рериха» (Самара, 2002), «Пермский иконостас Николая Рериха» (Самара, 2003) и др. Все они были присланы или подарены лично Е.П. Маточкиным.
178. В МСССМ хранится книга В.М. Сидорова «На вершинах (Творческая биография Н. Рериха, рассказанная им самим и его современниками)» (М., 1977) с дарственной надписью Ю.А. Горбачёва: «Дорогим Людмиле Степановне и Татьяне Степановне Митусовым, неутомимым продолжательницам светлого Дела Н.К. Рериха. 4/III 78 г. Горбачёв».
179. Рерих НК. Письмо В.В.Стасова. Извара. 14 мая 1897г.// Письма к В.В. Стасову. Письма В.В. Стасова Н.К. Рериху. СПб., 1993. С. 9 (рис.), 15-16.
180. В МСССМ хранятся книги, полученные от Андрея Анатольевича Терентьева и его супруги Маргариты Николаевны Кожевниковой. Одна из последних - «Повесть об Учителе. Бакула Ринпоче в России» (СПб., 2003. Автор-составитель М. Кожевникова). На ней автор-составитель сделала следующую надпись: «Многоуважаемой Людмиле Степановне и Музею-Институту семьи Рерихов от Маргариты Кожевниковой с пожеланием успехов во всех ваших благих делах. 24.09.20U5. Маргарита К.».
181. В МСССМ хранится книга В.П.Князевой «Николай Рерих» (С1 1994) с надписью: «Дорогой Людмиле Степановне в дни празднования 120-летия Н.К. Рериха и 90-летия С.Н. Рериха с пожеланиями радости, здоровья и веры в то, что у нас всех хватит широты, мудрости, терпения и самозабвенности для единения во имя продолжения дела Рерихов. издателей М. Чирятьев. 17 октября 1994 г.». Также М.Н. Чирятьев подарил Л.С. Митусовой следующие книги: 1. Г.Н.Фурсей, Е.И. Рюмцев, М.Н.Чирятьев. Наука и образование в общем контексте культуры как определяюший фактор устойчивого развития России. СПб., 1999. С подписыо: «Дорогим Людмиле Степановне Митусовой и Владимиру Мельникову с дружескими чувствами и надеждой, что мысли, изложенные в книге будут интересны и полезны вам. М. Чирятьев. 12.03.99. Р.S. В основном я отвечаю за вторую главу, часть приложений и пролога. М.Ч.; 2. Л.В. Шапошникова. Великое путешествие. Книга вторая. По маршруту мастера. П. М., 2000. С надписью: «Дорогой Людмиле Степановне с любовью и благодарностью за светлые вдохновения наших встреч. Желаю Вам бодрости духа, здоровья и радости. Поздравляю с днём рождения! Миша Чирятьев. 23 мая 2001 г.».
182. В МСССМ хранится его книга «Небо России. Стихи разных лет» (СПб., 2000) с надписью: «Обаятельной и юной Людмиле Степановне Митусовой от преданного ей поэта Владимира Руднева с надеждой на светлое будущее. В. Руднев. 14 окт. 2000 г.». В книгу Л.С. Митусовой вложен листок с записью о стихотворениях и посвящении, привлекших её внимание.
183. В МСССМ хранится её книга «Церковь Божьей Матери всех скорбящих радость» (СПб., 1997) с надписью: «Близким моему сердцу людям Володе и Людмиле Степановне с чувством огромной благодарности за всё, за всё их внимание и понимание, которые так много сделали для моего духовного развития. И. Руднева».
184. В МСССМ хранится книга «Шри Шанкарачарья. Семь трактатов» (СПб., 1998). Перевод с санскрита на русский язык выполнила Алена Адамкова. На титульном листе она оставила следующую надпись: «Дорогой Людмиле Степановне и её молодым друзьям на добрую память от Алены. 26.3.2001. Санкт-Петербург».
185. В МСССМ хранятся книги, рукописи, газетные вырезки и журналы, в своё время переданные В.А. Росовым. Во-первых, это составленный им сборник «Вторая Изварская научная конференция, посвящённая 60-летию института "Урусвати"» (Л., 1988). Во-вторых, книга его стихов «Говорить с небожителями» (СПб., 1992) с надписью: «Моей дорогой Людмиле Степановне Митусовой - на путях небожительства. С любовью, В. Росов. 1993». В-третьих, его книга «В.И. Вернадский и Русские востоковеды» (СПб., 1993) с надписью: «Дорогим Людмиле Степановне Митусовой и Володе Мельникову - блестящее собрание «мыслей и писем нашего замечательного учёного Вл. Ив. Вернадского, благо! В. Росов. 14.03.95». В-четвёртых, рукопись его индийских стихов «Время солнца» (Дели, 1995) с надписью: «Людмиле Степановне Митусовой и Владимиру Мельникову- россыпи индийского Яркого солнца - от автора. В. Росов. 4.10.1995». Последней была подарена книга В.А. Росова «Белый храм на высоких горах» (СПб., 2003) с надписью: «Дорогой Людмиле Степановне Митусовой - в день Рождества Христова. Вл. Росов. 7.1.2004».
186. Подарки Даниила Энтина бережно сохраняются в МСССМ. Прежде всего, это репродукции произведений искусства из Музея «Метрополитен» в Нью-Йорке, а также открытки и книги. На монографии Ж. Дектер «Жизнь и искусство русского мастера» (Jacqueline Dea* with The Nicholas Roerich Museum. The Life and Art of A Russian Mast ^ Rochester, 1989) Даниил Энтин сделал надпись: «То dear, dear Ludmila with loving best wishes. Daniel Entin. 4/IX/91».
187. В МСССМ хранится ещё несколько художественных произведений Светланы Московской и ряд книг и материалов (прежде всего, группы художников "Храмовая стена"), полученных от Светланы Московской и Александра Конанчука. На книге Светланы Московской «Звук и Цвет. Педагогика будущего - синтез искусств» (СПб., 1995) дарственная надпись: «Дорогим Людмиле Степановне и Володе с любовью Светлана Московская. 15.09.95».
188. В МСССМ хранится ряд книг и материалов, полученных от К.И. Новосельского: «Tibet 2000. Environment and Development Issues» (Dharamsala, 2000), «Коммерция и государство в истории России» (Екатеринбург, 2001) со статьёй К.И. Новосельского «Урал: закономерности социально-экономического развития» (с. 126-136) и мн. др.
189. В МСССМ хранятся издания, подготовленные О.В. Румянцевой, в том числе «Путеводитель» по залам «Индия», «Китай», «Япония» и постоянной выставке картин Н.К. Рериха и произведений искусства Востока из его коллекции в Государственном музее искусства народов Востока (М., 1979) с её надписью: «Милой Людмиле Степановне Митусовой в память о посещении мемориального кабинета Н.К. Рериха от автора. 6/III-84 г. Ольга Владимировна, зав. кабинетом».
190. В МСССМ хранится подаренный Верой Голенищевой-Кутузовой сборник «Научные сообщения Государственного Музея Востока» (Вып. XXV. М., 2002) с её публикацией «Из истории "Индийского отдела" в 1920-1950-е гг. (по документам Архива ГМВ)» (с. 270-291).
Имеется в виду научная конференция «Наследие семьи Рерихов в музеях и собраниях Петербурга» 2-4 октября 1996 г. во Всероссийском Музее А.С. Пушкина на Мойке, 12, организованная инициативной группой сотрудников СПбГУ и Мемориального собрания С.С. Митусова совместно с Отделом научной каталогизации Государственного Русского музея под руководством Е.П. Яковлевой. От Елены Пантелеевны в МСССМ поступали публикации её самой и её сотрудников (прежде всего, Л.С. Коновой), а также издания, посвящённые Н.К. Рериху и его современникам (Александру Блоку, Корнею Чуковскому, Аркадию Руманову, Ивану Мештровичу и др.). На «Трудах Государственного Музея истории Санкт-Петербурга» (Вып. IV. Музей-квартира А. Блока: материалы научных конференций. СПб., 1999), хранящихся в МСССМ, осталась следующая надпись: «На память Людмиле Степановне и Владимиру Леонидовичу от авторов этого сборника, объединённых одним «героем» - Аркадием Румановым - другом Н.К. Рериха и добрым знакомым С.С. Митусова. Е. Яковлева, Л. Конова. 25.VIII.99».
192. МСССМ хранятся десятки книг, подаренных Л.С. Митусовой сотрудниками самарских культурных центров - издательства «Агни» и Рериховского Центра Духовной Культуры. На многих имеются дарственные надписи. Например, на книге «Человек в беспредельности»
Самара, 1996): «Уважаемой Людмиле Степановне на добрую память
от самарских сотрудников. 19.01.96. Ю. Родичев».
193. В МСССМ, на рабочем столе Людмилы Степановны Митусовой,
хранятся рукописи по крайней мере трёх сборников стихотворений А.А. Бондаренко, большая часть которых посвящена ей. На рукописи первого из стихотворных сборников следующая надпись автора: «Дорогой Людмиле Степановне с пожеланиями Света и Вечной Жизни. А. Бондаренко. 18 февраля 1993. Пятигорск».
194. Имеется в виду Святослав Юрьевич Кучерявых, сын Юрия и Лилии Кучерявых.
195.Рерих Н.К. Твердыня пламенная. Рига, 1991. С. 5.
196. Рерих Н.К. Куинджи (К тридцатилетию со дня смерти). 1940г.// Листы дневника. Т. П. 2-е изд. М., 2000. С. 289.
197. Состоялось 9 октября 2002 г. в Петровском зале Главного здания СПбГУ - Двенадцати Коллегий в рамках Второй Международной конференции «Рериховское наследие»: «Новая Россия на пути к единству человечества».
198. Вечером 9 октября 2002г. A.M. Пятигорский побывал в гостях у Л.С. Митусовой. На память об этом посещении осталась следующая надпись на книге «Избранных трудов» Ю.Н. Рериха (М., 1967), много лет хранящейся в МСССМ: «Дорогой Людмиле Степановне и Музею-Институту Рериха от одного из составителей. А. Пятигорский. 9/Х/2002».
199. Чаша Востока. I. Письма Махатмы. Перевод Искандер Ханум [Е.И. Рерих]. Нью-Йорк, Париж, Рига, Харбин, 1925. С. 21.
Публикуется с небольшими сокращениями по: Митусова Л.С. «О прожитом и судьбах близких»: 1. Воспоминания — СПб.: Рериховский центр СПбГУ; Вышний Волочек: Изда-во «Ирида-прос», 2004.
28.04.2010 13:30
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".