Первопрохождение и открытие перевала Рериха. Людмила Андросова
Рассвет на Белухой.
Алтай, 1975 г.
(Дневниковые записи. Подлинник хранится в Музее-
Институте семьи Рерихов в Санкт-Петербурге)
ОТ АВТОРА
Эти записи — не воспоминания о минувших событиях и не описание похода в общепринятом смысле. Написанные много лет назад, они с достоверностью отражают мысли и чувства людей в то самое мгновение (день и час), когда эти события происходят. В целом — это своего рода поэма, сказ о мужестве четырех человек, в сложнейших условиях поднявшихся и покоривших не только Перевал и Вершины, но сумевших подняться на вершину своего Духа и покорить Себя.
К моменту этого восхождения зимой 1975 г. за моей спиной было много покоренных перевалов и вершин, в том числе и самая высокая вершина в моей жизни — 6150 м. Но только после этого восхождения я остро осознала, что вместе мы — одно, единое, целое. И сколько раз, а точнее сколько тысяч раз я из своего далекого далека переносилась на вершину, вставала, преисполненная благодарности, рядом с той мной, такой сейчас близкой, и ощущение полета и всепоглощающей радости пронизывало меня. Вот как сейчас, когда я пишу эти строки...
Некоторые слова вызывают у меня сейчас невольную улыбку, но из уважения к той мне, что писала эти строки, я оставила все как есть, все как было и не изменила ни единого слова. А частые интервалы в тексте указывают на разное время записи в течение дня, если только удавалась хоть какая-нибудь возможность сделать записи.
* * *
ЕВГЕНИЮ ВЕЛИКАНОВУ,
руководителю первопрохождения-открытия
перевала Рериха на Алтае
ПОСВЯЩАЮ
ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ
(март 1975)
Недавно я прочла обращение Shri K.G. Saieydain к группе студентов при посещении ими выставки Святослава Рериха в Дели в 1960г. и меня взволновала глубокая правдивость его слов (перевод с английского — мой):
«Если вы живете на берегу Ганги, возможно, вода покажется вам совсем неважным делом. Но если вы будете лишены ее в течение всего лишь 24 часов, вы поймете, как необходима она вам. То же самое происходит и с вашим отношением к сверкающей красоте Природы. Она в своей бесконечности открыта вашим глазам и днем и ночью, и вы не испытываете трепета перед нею. Утро наступает каждый день сиянием своей красоты — вы не удосужитесь даже оторвать голову от подушки, чтобы поприветствовать его! Лунный свет чарует ночью — вы закрываете окно своей комнаты и идете спать! Но если красота Природы, которая наполняет наши дни и ночи, вдруг исчезнет или вы потеряете зрение или слух, как вы будете чувствовать себя? Не поймете ли вы тогда, что все это было бесценным подарком? Спросите жителя района, где большая часть года облачное небо, существует ли большая радость в жизни, чем теплый поцелуй сияния солнца? Спросите беспомощного прикованного к постели больного, — и он расскажет вам, какую радость и умиротворение может дать видение ясного голубого неба. Человек, который потерял зрение, может рассказать вам, как это мучительно — идти по жизни без сияния цветов и времен года.
Вы часто гонитесь за искусственным богатством и считаете запасы золота и серебра — распространенный признак богатства — как самое важное в жизни, забывая, что Природа дала непосредственно в распоряжение каждого человеческого существа щедрые дары радости, которые не могут соперничать с придуманным человеком богатством. Да не попросит ничего другого тот, кто имеет эти сокровища! Как может человек чувствовать себя бедным и несчастным в мире, где солнце возвещает улыбку рассвета каждый день, а вечером исчезает под усыпанный драгоценностями занавес ночи, где небо усыпано звездами и сиянием луны, а земля убрана цветами и зелеными полями — мир света и цвета и запахов и музыки, каждый с его бесконечным разнообразием! Будет ли тот, кто имеет глаза, чтобы видеть, и разум, чтобы понимать, оплакивать свои несчастья и потери в мире, подобном этому?»
И, обращаясь к картинам Святослава Рериха, Shri K.G.Saiyda говорит далее:
«…Представленные здесь картины многозначительны, потому что художник не только отразил жизнь, но и дал выразительное толкование, выявив внутренний смысл жизни. Взгляните на панель из трех картин, названную "Распятое человечество". Возможно, Рерих уже говорил вам о ней. Я не знаю, что он сказал, но я поделюсь с вами своим отношением к ней. Мне представляется, что эти три картины показывают бесконечную историю человеческой жизни и устремлений. Здесь дана картина великой борьбы человека во все времена. Эти картины заставляют нас забыть, что мы суть жители определенных городов и стран, определенного столетия, и мы становимся частью великого пульса человечества. Это история о том, как люди возвышаются и падают, об их скорбях и радостях, надеждах и крушениях, и мы чувствуем, что по сути своей мы – несущая жизнь очень важная частичка движущейся истории.
С.Н.Рерих. Распятое человечество (Триптих) 1939-1942 гг.
В первой картине показано, что человек тяжко трудился, боролся и страдал, и вот он устал, и в отчаянии, и задает себе вопрос — есть ли путь, который мог бы привести его в лучшее будущее? Вторая картина возвещает нам о том, что в каком бы столетии ни жил человек, в этом или тысячу или пять тысяч лет назад, он всегда страдал и проходил через испытания и невзгоды, войны и голод и эпидемии, и человеческие страдания обступили его подобно разбушевавшемуся огню. Подобно Иисусу Христу человечество распято на Кресте. В чем же тогда будущее человечества? Сможет ли оно найти выход? Посмотрите на третью картину. Она говорит нам о том, что какие бы ни были у человека неудачи, страдания или срывы, существует нечто внутри него, что всегда зовет его вперед и вверх, что ведет его от разочарования к надежде, от гнета зависимости к радости свободы. Да, люди находятся в рабстве, но цепи этого рабства скованы не внешними силами. Цепи рабства скованы самими людьми — их слабостями, их нерешительностью, их несправедливостями, их преступлениями.
Но человек вечно стремится освободиться от оков и не только от оков внешних, но также и от более опасных, внутренних, которые он создал сам себе в сфере духовной жизни. Итак, эта картина изображает ту извечную истину, что человеку свойственно постоянное стремление пробудить свои духовные силы и возможности. Величайшая гордость и триумф человека состоят в том, что он оказывается все более способным победить свою слабость и ограниченность и устремиться навстречу величию истины, величию красоты, величию добродетели и соединить эти бесценные сокровища в своей жизни. Науки, которые вы изучаете в вашей школе, мастерство, которое вы приобретаете, ремесла, которым вы учитесь — все это само по себе очень важно. Но гораздо более важным является понимание того, что «не хлебом одним жив человек», что существуют тысячи вещей в жизни и природе, которые более важны, потому что они представляют извечный смысл правды, добродетели, красоты и благопристойности, которым мы должны учиться, чтобы ассимилировать в существе своем. Наш великий индийский поэт выразил это стремление человеческого духа такими словами:
«Что я могу? Мне ни пристало отдыхать.
Мое сердце нетерпеливо подобно бризу
в море красных полевых маков!
Когда глаза созерцают предмет красоты
Сердце же устремляется к еще более прекрасному!
От искры к звезде, от звезды к солнцу
мое вопрошение!
С нетерпеливым взором и надеждой в сердце
Я ищу конец в том, чье имя — Бесконечность!»
Великий дар Рериха для нас состоит в том, что он показывает эти различные аспекты жизни, равно как и неудачи и крушения, и раскрывает нам откровения надежды, созидания и устремления. Благодаря ему мы имеем как бы своеобразные очки, с помощью которых мы можем увидеть внутренний смысл вещей…»
ГОД 1974. НОЯБРЬ.
Святослав Рерих в Москве, на нашей земле. Неожиданно встречу с ним перенесли на час раньше. И не удалось предупредить только Великанова. И больно, что его не будет, больно не за то, что Женьке не повезет, а больно за себя, за Святослава, который не увидит по-настоящему здоровых сибиряков. Не потерявшихся в искании истины, не вымученных ошеломленных, не ахи-, охи-, оха-ющих, а просто здоровых, молодых, незанудных, видящих. Творящих руками собственными, головой. Трезво мыслящих. Им и принадлежит будущее. Для них и вся мудрость. А пока — открытые двери. У них и для них.
Гостиница «Советская». Беликов Павел Федорович, писатель, встречает нас, сибиряков, у широких дубовых дверей огромного кабинета. «Проходите, проходите». — Навстречу поднимается Святослав. В светло-коричневом мягком наглухо застегнутом пиджаке. Строен. Прям. Среднего роста. Глаза темные. Плотно сжатые губы. Неотрывно, внимательно смотрит на каждого. Крепкое рукопожатие. Всюду цветы. Алые и белые розы, красные гвоздики. Садится за огромный письменный стол в углу кабинета, откидывается на спинку стула, руки сцеплены. Внимательно смотрит. «Расскажите мне о Сибири, какие у вас планы, как живете…» И неторопливо ведется беседа. В присутствии Святослава все очень спокойно. Голос ровный, мягкий. Становится хорошо, и главное — просто… Нет гнета собственного присутствия. Не думаешь, что делаешь неловкость какую-то, и даже не приходит в голову, как обычно, что он о тебе подумает. Волна — когда ты такой какой есть и это принимается. Словно знал его всю свою жизнь…
Запаздывает Наталья Дмитриевна Спирина. Вот и она. Входит. Восторженный горящий взор. И незаметно садится вместе с нами. И продолжается беседа. Пауза. Робкое покашливание, дверь гостиной неуверенно открывается – входит Вера Яковлевна Кашкалда, хранитель картин Н.К. Рериха в нашей галерее. В руках букет белых цветов. Она издали здоровается, подходит к столику, вокруг которого мы сидим. Неловко пытается воткнуть в полную вазу красных гвоздик и роз принесенные цветы, все они не входят. Еще одна попытка, еще. Она смущается, затем кладет цветы на стол, рядом с собой.
Беседа продолжается. Уже П.Ф. Беликов выразительно смотрит на свои часы. И вдруг распахивается дверь. И на пороге Великанов, Загорелое русское лицо светится белозубой улыбкой. Плотный свитер подчеркивает ладность стройной фигуры. Через весь кабинет проходит прямо к Святославу, протягивает ему руку. Садится. И все просто. Без ненужных движений и смущений.
Ну вот, все-таки пришел. Наконец-то горящий взгляд, само здоровье, бодрость, сила, здоровый смех. И уверенность. Словно пахнуло ветром свежим. Поистине Великанов на нашем фоне.
«Я твое пальто, Людка, увидел, — рассказывает потом, — смотрю, вроде бы во-время пришел, никого нет, время идет. Спросил номер Рериха — и пошел».
- ------------------ -
«Женька, если пойдешь на пик Рериха в горы — возьми меня. Возьми, Женька. Вот посмотришь, я пригожусь тебе. Возьми».
«Если не будет народа, тогда возьму».
«Нет, Женька, возьми. Я ПОЙДУ. ВОТ УВИДИШЬ. Я ПОЙДУ».
.jpg "Перевал Рериха. Слева – Пик Николая Рериха. Вид с севера. Фотография О. Фомичёва")
Перевал Рериха. Слева – Пик Николая Рериха. Вид с севера.
Фотография О. Фомичёва
ГОД 1975. МАРТ
ГОРНОЛЫЖНЫЙ ПОХОД НА АЛТАЙ.
Поход посвящен 30-летию Победы.
Группа туристов Сибирского отделения Академии Наук в составе 4-х человек:
ВЕЛИКАНОВ Евгений — руководитель
АНДРОСОВА Людмила
ПЛЕТНЕВ Николай
ПОЛИЩУК Анатолий
Маршрут: Новосибирск – Бийск – Горно-Алтайск – Тюнгур – Кучерла – перевал Кузуяк – Метеостанция – перевал Трудный (3А) – пик Разоружения 3772м. – Метеостанция – открытие-первопрохождение перевала Рериха (Победы), пик Рериха – Кучерлинское озеро – перевал Капчал – Язевка – Усть-Каменогорск – Новосибирск.
Горно-Алтайск
3 марта. Горно-Алтайск. 15 часов.
Сюда пришла весна. Яркое солнце. Капель. Со звоном падают сосульки.
— И какое это может быть удовольствие? — тетя Груша, страж гостиницы, наблюдая наши потуги с рюкзаками.
4 марта
Уже 8 утра, а семичасового автобуса все нет… Зато есть краски неба. Оно постепенно обволакивается золотом и наступает рассвет.
— Смотри, Людка, небо горит, — Женька.
Поселок Усть Кокса
4 марта 19 часов. Усть-Кокса
Измотала нас дорога. Одиннадцать часов автобусной тряски.
Долины среди гор. Ни снежинки. Удивляешься, почему трава желтая, а не зеленая. Навстречу иногда выплывают резко очерченные скальные глыбы, подобно монументам, что, как сказал Женька «пахнут древностью, да?»
Вокруг Усть-Коксы синие-синие горы. Окутанные дымкой тумана и вечерних сумерек.
5 марта. 8 утра. Усть-Кокса
Снег, снег, снег… Падает крупными хлопьями. Тепло. Уже покрыты белыми шапками еще вчера совсем чистые ближайшие холмы. В воздухе разлиты белизна и свежесть.
И вот наступила хмарь. Еще вчера казалось, что в этом благословенном месте всегда солнце. А сегодня с утра этот мокрый тяжелый снег. Туман закрыл, занавесил горы.
А автобус-то свой, деревенский. Пока всю родню не объездил и все магазины встречные и поперечные – не пошел дальше. И вместо обычных трех-четырех часов едем в Тюнгур уже шестой.
— Добрый день у нас, — говорят мужики и пьют.
Великанов встречает Макарыча, знакомого местного алтайца, и мы идем в его дом, в Кучерлу, что в трех километрах от Тюнгура. Кучерла, последнее алтайское поселение на пути к перевалу. — Считайте, поход начался ночью, о-ри-гинально! — Женька.
— Ты знаешь, Макарыч такой человек. В войну до Одера шел. Однажды в день с боями прошли 110 километров. Пятки отставали… Он может о многом порассказать. Работал здесь председателем райисполкома, — рассказывает Великанов.
— Любитель ты, Женька, что ли? Я бы взял отпуск, рядом с бабой и ни-ку-да.
— Да знаешь, Макарыч, живем-то ведь как. Сидя. В домах каменных.
Вот и ходим. Двигаемся. Дышим.
— Ну ты и дыши. Завалился — хочь один, хочь с бабой под деревом, ну и лежи себе. Куда идти-то? Отдыхай.
— Ну мужиков-то, мужиков-то не жалко, а вот девка, — ейдрит…
.jpg "Поселок Кучерла")
Поселок Кучерла
6 марта. ДЕНЬ ПОХОДНЫЙ ПЕРВЫЙ
Избушку Макарыча кедры обступили в снежном уборе. Стройные ели. Внизу сразу речка. В избе современная мебель, плюшевые занавески, гора подушек на перинах. Половиками домотканными устлан пол. Русская печь. Весело потрескивает. Урчит. Музыка моего детства.
Река Кучерла
7 часов утра
Идет и идет мокрый снег.
— Погода шибко плохая, — Макарыч, — на перевале оно знаешь как. Воет. Метет. Испокон веков наверху у нас теплее, чем внизу. А сейчас на горе холодно. Потому — весна. Да и оплывни там должны быть. Наш совет — не ходи, если тепло. Сейчас самый время оплывины…
— Ну и денек у нас будет сегодня. Без рюкзаков. На лыжах. Сани будут, — Женька, возвращаясь с алтайцем-аборигеном.
— Ну, Женька, сам мучаешься и людей мучаешь, — первые после приветствия слова аборигена.
— Для нас, знаете, это не мучение. В городе чахнешь просто. Без свежего воздуха…
— Да отдохните тут. Куда вам идти.
Макарыч притащил мясо маралье. И пошел жор.
— Пока работать не работаем. А есть — едим. Мясо., — Женька, наваливаясь на жратву.
— Нет, так я, пожалуй, редко ем. Чтоб до седьмого поту…, — Толя, еле вылезая из-за стола и качая головой.
— Макарыч, не знаю уж как и благодарить тебя. Слепой он. Может, вылечат, — Женька, принимая в дар медвежью желчь.
— Не-а, ты говоришь раз для друга… Другому я бы и не сказал даже, а тебе, Женька… Мне Женька друг великий.
— Ну что, будут лошади или нет, — допытывается Толя. Для него все должно быть ясно и однозначно.
А вот и сани.
— Может, молочка парного попьете, а? На дорожку. — И мы медленно, глоток за глотком выпиваем этот нектар, нектар доброты и гостеприимства.
15 часов
— Все-таки есть смысл в движении зимой. Именно в скольжении. Придает особую лирику, я бы сказал, — Женька в одной маечке, как Бог скользит на лыжах. Снег кружится, медленно падает на голые плечи, руки. Тут же тает. Кедры обступили со всех сторон. Хрустальные ветви склонившихся березок. Тишина. Только Женька иногда прерывает ее пронзительным гиком. Во всю мочь орет песни типа: — Ан-дрю-ха! А не пойти ли нам слегка выпить кружечку пивка — знать дорога до пивной недалека! — Так заразительно с такой бодростью и смаком.
На самом перевале отдали честь Алтаю. Я — по алтайскому обычаю пополнив многочисленные ленточки — надежды, привязанные к ветвям елочки, — своей. Толя — закурив, — с кайфом, как он сказал.
Ак-Кем зимой. Фото В. Волкова.
19 часов
Ак-Кем. Зимовка скотоводов.
Избушка на курьих ножках. Правда, с небольшими оконцами и дверью с поклоном. Внутри — полати с шубами мехом наружу и печь по-черному.
Коптилка, импровизированный стол и все как надо. Гостеприимные радушные алтайцы — Женькины друзья. Вытащил он свою С2Н5ОН и пошли мужички, разошлись.
— Тяжело вам будет идти-то …
— А мы доходили за день. Если озвереем — дойдем.
— Одна женщина. Берегите.
— Мы ее на 8-ое марта понесем — у нее ноги-то идти уже не смогут…
— Вот я бежал 86 км., елки. За 10 часов. — Женя.
— Женька наш до сих пор остановиться не может...
— Карелов, говорю, — продолжает Женька, — ты как старый пердун рассуждаешь. Вот, мол, придут два человека, помрете там все и будут катить на туристскую секцию. А мне потом говорят — сделали такое дело. Всю рутину нашу всколыхнули. А я горд, что идея-то моя…
— Снег-то идет помаленьку…
— Да-а-а…
— В деревне, говорят, медведь-то 130 овечек задушил. Прямо рядом жил-то. Пока с этой лицензией на него, а он душит себе да душит...
Вплотную к стеклу окна вдруг приблизилась белая морда с свивающими слюнями. Белая, во все окно. Жуть!
Река Ак-Кем
7 марта. ДЕНЬ ВТОРОЙ
— Ох, погода нехорош!
— Сейчас первые два километра без рюкзаков до избушки...
— Ха! Там и заночуем!
— Люда, запиши, как Колька сказал: — Какой горячий снег! — Поставь кавычки и напиши — Плетнев.
Сегодня по существу первый день похода. Первый день у нас за плечами нагруженные тяжеленные рюкзаки, и мы в полном вооружении идем сначала на лыжах, потом вверх-вниз по тропе без оных. Колька забурился, сошел с тропы. Спустились к Ак-Кему. Проясняется. — Ах, какая красота, — Толя.
Скальные крутые берега. С ледопадами. Узенький проход. Беспрестанно обходим полыньи незамерзающего Ак-Кема. Снег рыхлый, не очень глубокий. Палка ищет опоры и не находит. Лед.
Если прислушаться — шумит Ак-Кем под ногами. Иногда прямо ревет, тогда невольно поднимаешь глаза к небу — очень напоминает рокот реактивного самолета. Миг — и уже ничего не слышно.
Разноцветные скалы покрыты мхом. Лес, хотя и частый, но не густой. Тонкие ели, склонившиеся березы.
17.30
— Набросились на дармовщину. И не жевали, небось, — Женька, видя наши с Колей мучения с животами.
— Что-то палец большой жмет, ужас один, — Колька.
— Врешь поди, — Женька.
— Вру? Как вру?
8 марта. ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Полыхает костер. Ясное утро. Небо безоблачное. Впервые не идет снег.
У костра за завтраком:
— Никогда со мной такого не было, — Толя.
— А что?
— Да сжег я ботинок-то!!??
— А я нож потерял.
— Вот Карелов потерял кольцо обручальное. И нашли его, через месяц. Может, и ты нож найдешь.
— Я тоже потерял, Валентина до сих пор пытается окольцевать… А спальник?! Продали ведь меховой. Полутароспальный! Ни за что, говорит… Ох, елки, ну какое сердце выдержит, рядом мерзнет девчонка, а ты… в тепле. Ну ничего, будет теперь новый. Потайное дно сделать, что ли ? — Женька. Он собирается и ворчит: «Ведь говорила мне жена — ты прежде чем делать, подумай. Ищу, ищу я штаны запасные, потом остановился, подумал — они же на мне!»
Мечтаем о хорошем легком снаряжении и заодно Женька выводит формулу Жизни:
— Я вот что понял, чтобы дело двигалось, вообще любое, надо помнить о нем ежедневно, и каждый день должен быть шагом. Иначе — конец. Если будешь выполнять время от времени — это годы и годы, елки. Железно. И вообще — любая невозможность определяется только нашей инертностью...
11 часов
Сол-ныш-ко. Солнышко. Впереди засияли вершины. А вот и двуглавая показалась. Белуха. ЗДРАВСТВУЙ! И поклон тебе от всех.
Какой сегодня день солнечный. Какой ясный день! Белуха так отчетливо на фоне голубого неба. Лишь легкое облачко над ней. Не уходит. Как охраняет.
14 часов
Обед. Костер. Женька наполняет лес здоровым криком очередной песни типа — Ан-дрю-ша! Эх, не пойти ли нам слегка выпить кружечку пивка… — Сейчас душу погреем кипяточком и пойдем, — Толя. — Ну, я, братцы рвану на Метеостанцию. В два раза быстрее на лыжах, — Женька. А нам так не кажется и мы на своих двоих — тянем каждый свою веревочку дурости. На лыжах легче, быстрее, и то еще важное обстоятельство, что на них видишь не одни только собственные ноги. А сейчас мы уткнулись в снег — чуть не туда ногу поставил и провалился разве что не по пояс.
18 часов
Уже совсем смеркается. И первые звезды зажглись. И вдруг — горы раздвинулись и такая ширь! Неожиданно — после двухдневного пути по реке и в лесу. И совсем близко свет из окошка дома что стоит на самом берегу озера, наверху. Ярко высыпали звезды. Необычная взору глубина пространства, гладь озера, открывшаяся панорама гор — все это завораживает и притягивает и манит к себе. И стоишь перед Белухой. Как в середине цирка. И ледник от Белухи плавно спускается в раскинувшееся озеро прямо к твоим ногам. Чтобы дом стоял здесь. И в доме этом ждут. Баня по-черному. Вне очереди принимаю эту сауну. И все осталось там — и усталость, и тяжесть от непривычных рюкзаков. Показалось так легко и невесомо. БЛАГОДАРЮ. БЛАГОДАРЮ...
.jpeg)
Метеостанция на Ак-Кеме. Фото В.Тельнова, 1977 г.
9 марта. ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
Вытаскиваю книгу стихов хорошего поэта Павла Васильева — Женя Маточкин передал с нами для ребят, что работают здесь, на метеостанции. Коля разочарованно смотрит: «Передай Женьке, чтоб таких подарков больше не посылал. Ненавижу стихи».
А я думаю, вот молодец Женька. Ведь это единственный способ заставить человека поверить в стихи. Ведь других книг здесь все равно нет. Ах, молодец. И точно, на следующий день — «Передай Женьке спасибо. И подумать только. Стихи…»
Ясный солнечный день. Утром минус 19. Выходим в 14.30. И потопали. Прямо навстречу к солнцу, навстречу спускающемуся к озеру леднику. По озеру. Кто в валенках, кто в ботинках. С бахиллами. По следам шатуна или рыси, а может быть росомахи.
На пик Разоружения. (Караоюк). Через перевал, который так и называется «Трудный». Завтра вернемся сюда. Идем без лыж.
Женька далеко впереди. А у меня — шагу сделать не могу, назад еду. Колька. Терпеливый. Для страховки давал все — ледоруб, ногу, руку. Вместо мата вслух, по крайней мере, говорил: «Людочка!» Или: «Ну, мать!…» Это когда я от страха — ни туды, ни сюды.
«Вот что я вам скажу, ребята, — Женька, как только мы подошли к вынужденному месту ночевки, — если так будем идти завтра, мы не подойдем даже к подножию перевала». Пауза.
А сейчас: уютно шумит примус и то и дело раздается — кайфы, экстазы… Тепло. Колькин чай с лимоном.
Завтра все оставляем здесь и уходим. Вверх. Перевал по описаниям должен быть не очень сложным. На пик Разоружения и назад.
10 марта. ДЕНЬ ПЯТЫЙ
Дежурный Женька рано заурчал примусом. Уже светло. 8 часов. Ветра нет. Ясно. Не холодно. Выход.
Один маленький рюкзак на всех. С продуктами на сегодняшний день. Одеваем кошки. Выходим. Навстречу солнцу, которое вот-вот выйдет из-за горной гряды, куда идет наш путь вверх.
Оглянешься назад и перед тобой раскинется панорама, от которой становится тепло на душе. Милая сердцу картина. Спускающиеся из цирков ледники-дороги и наш путь вверх. Эти ледники-дороги навсегда уже стали для нас символом веры в непоколебимость и неуклонность движения. В них — наши восхождения, к ним — наши возвращения.
Лазурное небо. Иногда набегающие облачка бросают над всем цирком легкую тень. И уходят. Здесь все вечно. Как должно быть. Сияние чистоты и внутреннего света. И среди этого необъятного мира вовсе не чувствуешь себя потерянным, маленьким, — так, как бывает в узком пространстве среди людей.
Открылся перевал и стал виден наш пик. Перевал с виду очень крутой и высокий. Только в 12 часов мы у его подножья. Фирновый крутой язык. На кошках. Две связки. Наш склон все время в тени. А через два часа подъема столкнулись с ледовой стенкой. Перила с попеременной страховкой.
Женька рубит ступени с нижней страховкой на ледовых крючьях. И уходит вверх на длину веревки. Забивает и заворачивает крюк, принимает нашу с Колькой связку и пропускает вперед Кольку. Тот рубит ступени и уходит вверх. Дохожу до Женьки, и он уходит на рубку ступеней. Подходит Толя — он в одной связке с Женькой.
Становится холодно. Ледовой стенке и конца не видно. Работа. Ожидание. Неизвестность. Иногда ноги беспомощно скользят по льду, ища опоры.
«Знала б моя мама…» — бормочет Толя.
«Сейчас залезем на тот гребешок и погреемся на солнышке», — Толя. «Мы на тот гребешок залезем, когда не солнце будет, а звезды», — Коля.
Холодно. Холодно. Задерешь голову и тогда увидишь перемычку. Еще по веревке вверх и еще. Нет, это опять не конец. И тогда глаза тоскливо снова упираются в стенку.
7 часов вечера
Небольшое плато. Фирн. Начинает темнеть. Вверх идти поздно, вниз — тоже. Остается одно — холодная ночевка. — Может, пещеру выроем? — Колька. Он пытается рубить ступени вверх, и ты с отчаянием смотришь — неужели снова, сейчас, когда стоишь так устойчиво, и снова лезть?! — Стой! — Женька кричит, — вниз чуть, Колька. Посмотри, что там за трещина. — Минут через десять Колька спускается в нее по веревке. Кричит: — Давай! Люда, ты меня видишь? — А тебе ни зги не видно. Только внизу черная пропасть, словно разинутая пасть.
Нет палатки, нет спальников, нет огня, нет теплых вещей. Есть жестокий и холодный ветер, временами пронизывающий до костей. Есть вершины, к которым ты тянулся. Утром такие бесконечно далекие, теперь совсем рядом. Есть синие-синие дали — там, внизу. Есть твои товарищи, друзья — ты здесь с ними и благодаря им. Есть сознание ответственности твоей за все происходящее. Есть улыбка, есть твоя радость, ибо идут минуты, несущие в себе конец и начало. Минуты, имя которым — Жизнь.
В ледовой трещине тихо, ветра нет. Холодно. В свете вспыхнувшей спички видишь ледяные своды. Блестящие, отливающие синью. Снег выкристаллизовался в ажурные свисающие навесы. Мгновение — и все снова погружается в мрак.
Вдоль сквозные отверстия. Немного сифонит. И мы углубляем нишу.
Сидеть не на чем. Одна веревка. Жиденько растянута по кругу. Выдержать . До рассвета. Целых 12 часов… Измерение времени минутами. Чувствуешь как оно тягуче, это время. Словно струна, которая натягивается, натягивается и скоро должна лопнуть. Сидишь, прижавшись друг к другу. Колотишь ногами. Шоркаешь спиной. Устраиваешься часами. И так неловко, и так холодно. Меняешь место. Стоишь. Так и проходит время. И удивляешься, что оно проходит.
Мечтаем. Кто о чем. А все больше о тепле, о горячем чае. — Я тебе чай такой заделаю, Людка, вот как придем только… — Колька.
— Сколько веревок-то набросили? — раздается чей-то голос.
— Да метров 250, веревок десять.
— Давай покурим.
— Давай. Одну оставим. В семь утра раскурим. Табачок там просыпался. Сейчас наскребу.
А Женька умудряется спать. Просыпается, когда отмерзает нога. Потом орет песни. Потом снова засыпает. Колька вскакивает: — Ой, мамочка! Не могу больше! Промерзли ноги! — А на нем только одно трико из синтетики. Да и мы не лучше одеты. И шапки нет никакой. А холод… — Людка! — кричит, — что у тебя болит? Говори! — И растирает, растирает… — Садись на меня! — А Женька снова спит.
Только и слышишь — Который час? — И механика одна и та же. Колька спрашивает, Толя чиркает спичкой, Женька смотрит на часы. — Смотри-ка, уже шесть. Еще час осталось. Надо ж… просидели. — Колька.
Трещина постепенно наполняется светом, новым днем.
Натягиваем кошки. Никак не могу — все смерзлось. Колька помогает. «Спасибо!» «Вот детей своих увидишь, — тогда и скажешь спасибо…».
Вверх по веревке из трещины. Морозный рассвет. Тихо – тихо. Прозрачный синий воздух. Ясно. Чуть поднимаемся к туру. Выходим на перевал. Уже предвестники солнца рдеющие невесомые розовые облачка на востоке. И Белуха. Прямо перед тобой, ты на уровне ее вершин, гордо вознесшихся к небу.
Читаем записку группы туристов Томского политехнического института, недавно поднявшихся на перевал по нашему пути. Подъем по стенке занял у них 16 часов, почти в три раза больше времени, потраченного нами. Они дали ему категорию сложности 3Г.
Белуха уже в облаках. Идем вверх к гребню. К пику Разоружения. Каменная не очень крутая осыпь. И постепенно поднимаешься над всем Алтаем. И удивительно — шаг шагнешь, все меняется. Взглянешь — открывается новый вид. Яркое солнце. Заглянешь за гребень — и видишь новые цирки, отливающие синевой ледники, сверкающий снег. И ты. И солнце. И ветер.
— Я схватился за ухо. Смотрю, оно ничего не чувствует. Растираю, толку нет, потом второе, — рассказывает Колька.
На гребне сильный ветер. Мы с Толей отстаем. Доходим до ребят. Они там уже давно и насквозь промерзли ожидаючи нас. Но нет, это еще не пик. И снова вверх, теперь уже все вместе со страховкой. Наконец-то! Пик Разоружения! 3772м. Белуха напротив протянула две иглы к небу, тянется гордая, сверкает своей белизной, светит нам. Неприступная северная сторона, двухкилометровая стенка перед глазами. И все кругом горит цветами разными, разукрасилось, голубые и фиолетовые дали. Сумеру Азии. Словно ты поднялся на крыльях и кто-то держит. В середине Азии, в сердце Алтая. Как у Рериха: «А за Белухой кажутся…Гора Божественной Владычицы и Пять Сокровищ Снегов, и сама Владычица Белых Снегов и все писанное и не писанное, все сказанное и не сказанное». И вспоминается: «Задумана картина. "Сосуд нерасплесканный". Самые синие, самые звонкие горы. Вся чистота. И несет Он сосуд свой…»
Н.К. Рерих. Сосуд нерасплесканный. 1927
Чувство глубокой усталости. — Что, забралась, а радости нет? — Колька. Решили идти вперед в надежде отыскать не такой трудный спуск.
Острый гребень. Такой узкий, что возможно поставить только одну стопу, оставить только один след. А по обеим сторонам пропасти. И тоненькая ниточка жизни между ними. По которой ты ступаешь. А снег белый-белый, рассыпается, а небо чистое-чистое, бесконечное, а солнце яркое-яркое, сверкающее, а горы синие-синие, звонкие… И тишина. Звенящая.
.jpeg "Белуха. Вид с пика Разоружения")
Вид с Восточной Белухи. Фото В.Волкова, 1995 г.
— Потрясный гребень, да? Толщиной в два пальца, — Женька, — хоть верхом садись. — Спуск по веревке на следующий гребень. Последним — Колька. Вытягивает веревку.
Опасный ледовый переход. Не смогу, — мелькает мысль, — Лед, траверс, кошки. Они ж не держат. Да и как на них. Не умею я… — Женька уже перешел. Рядом Колька. И протянутая между ними по ледовому склону веревка. Через мой карабин на груди. И срыв. И падение... И еще раз срыв. Треугольником напряглась веревка, застрахованная через ледоруб. Побелевший Женька: «Ты, ты, ты... понимаешь, кто ты? Потенциальный труп, вот кто ты. Труп. Это же случайность, что карабин твой застегнут, что правильна обвязка, что ледоруб выдержал... Страховка — это ж так… Опасно? Да, очень. Но... просто».
— Понимаю все. Женька, прости. Я все равно буду ходить в горы. Я боюсь. Но я преодолею. Я клянусь тебе, я клянусь себе. Мне только победить себя. Всего один шаг. Ведь это сложно. Прости…
Еще один гребень. И... стена. Круто обрывается вниз. А у нас всего две веревки и что нас ждет дальше — неизвестно. Время далеко за полдень. Мы стоим в нерешительности. Решено повернуть назад.
— Ребята! Ребята! Соберитесь мужеством, я прошу вас. Если сейчас не будем копошиться, то мы должны, должны спуститься. Сегодня.
Иначе снова холодная ночевка. А это гроб. Нужно быстро. Во что бы то ни стало, — отчеканивает Женька слова.
И вот снова через этот ледовый склон. Теперь без страховки.
— Иди! — Женька.
И я иду… И прохожу!
По веревкам забираемся на вершинный гребень. И по нему, по этому гребню. По уже вделанным нами ступням — следам.
Солнце в лицо. И Белуха. Протяни руку — и дотронешься до ее главы.
16 часов
Мы снова на нашем перевале, куда поднялись на рассвете после холодной ночевки в трещине. Если спускаться — то по своим ступеням только можно успеть. Но тогда последний должен идти по ледовой стенке без страховки, пренебрегая всякой техникой безопасности, чтобы остальным можно было передать вытаскиваемые крючья и веревку.
И Женька идет последним. Раз, раз, раз, лицом к склону, словно по невидимой лестнице. Как маленький ловкий зверек. Потому что горы — его, потому что они приняли, потому что он имеет себя. Потому что в ответе за нас. За все. И за всех.
А ты идешь с веревкой. По ступеням своим. Вниз. И когда ноги не находят ступени, веревка ходит туда-сюда. И замирает сердце, и клянешь себя за медлительность. И изо всех сил стараешься быстро, чтоб не задерживать. Не получается. — Ты видишь как Колька. Вот так и ты должна, — Женька мне, и уже не стесняясь называет вещи своими именами. Как будто включается кнопка какая, и веер слов, однозначных и определенных — при виде меня или Толи. Чувство такое, что хочется просто сесть и — вниз — и будь что будет. Внутри монолог с собой, а вслух глупые просьбы — Коленька, подожди! Пострахуй! — Удивительно, все, что ни скажешь — невпопад. Все ерунда, все лишнее.
— Да ты что, Людмила, здесь же фирн. Опять страховка? Ты что?! — А Людмила эта идет по фирну со страховкой и до боли, до слез стыдно за себя. Ледоруб Колькин, что удержал меня на срыве, устал рубить, да и вообще устал, глядя на нас. Не выдержал. Сломался пополам.
.jpeg)
Вершины Рерихов на Алтае- Корона Рерихов. Вид с перевала "Дружба"
Слева направо: Вершина Урусвати (с нее спускается ледник), вершина Юрия
Рериха ( между вершиной Урусвати и пиком Юрия Рериха перевал Урусвати),
далее треугольной формы пик Рериха (Н.К) , еще правее вершина Святослава
Рериха. Перевал Рериха - чуть правее пика Рериха.
Фото Владимира Волкова, 1988 год.
7 часов вечера
На пятой точке по последнему снежнику вниз. Спокойные краски заката. Горящие вершины. Два дня. Не ели, не пили, не спали. Без огня, без теплых вещей. Ночь в трещине при минус 30 мороза. Срыв, падение. И этот спуск! Но усталость чем-то побеждается. Просто Ты победил — и ты чувствуешь силу свою. И можешь сделать, кажется, все. И все по плечу. И все доступно. Вниз, вниз. Чуть не бегом. Солнце ласковое, заходящее — отблесками заката, спокойным светом своим благословляет. Все так спокойно. И мирно. И просто. Красота и свежесть необыкновенные. И все родное твое. Руки протягиваешь к горам, ласкаешь их взором, ищешь на небе первые звезды, слушаешь тишину.
Ты идешь к палатке. Там свет, там тепло, там огонь, там чай. Подходим уже в темноте. Временами ветер пронизывает до костей. Кончики пальцев рук и ног потеряли чувствительность и отчаянно мерзнут. Оставаться здесь, в палатке, на леднике, залезать в холодный спальный мешок, когда рядом внизу всего в пяти-шести часах ходу — Дом, где тепло… 40 часов напряженной опасной работы без еды, без питья, без сна, без отдыха. Но желание тепла беспредельного, какое только возможно что дома, — сильнее усталости. И мы уходим вниз. В темноте.
Высыпали все звезды. Какие только есть во Вселенной. Горят. Огромные. Каждая с блюдце. Вот-вот вспыхнет небо от них, или скатятся к ногам. Словно земля простерла руки свои — горы снежные — к небесному своду, и тот откликается аккордом света звездного, переливающегося.
Берем слишком глубоко вниз и напарываемся на скальные обрывы. А прямо под ними — озеро, на котором стоит наш Дом… И до чего ж обидно снова вверх. В обход. Колька же спускается на веревке. Что-то ухнуло. Кричит: — Жив! Не идите сюда. Я один пойду. Обходите! — Дурной!, — качает головой Женька, сматывая веревку, — Но… молодец!
И мы снова вверх, и снова вниз. Слышно только — у-ух! Это Толя в очередной раз уткнулся по пояс в снег. Палатка, которую он небрежно привязал к низу рюкзака, постепенно распускается и тянется за ним как шлейф. Он останавливается, подбирает концы и вместо того, чтобы как следует собрать рюкзак, равнодушно рассовывает их куда попало. И вновь тянется шлейф.
На очередном спуске окунаешься в снег. Лицом. Боже, до чего ж приятно. Мгновение лежишь. Смотришь на звезды. Необычное небо. На снегу так приятно. И снова смотришь на звезды. Но вдруг понимаешь, — это от усталости. Встать и идти.
Наконец и озеро. И рукой подать до метеостанции. И спокоен путь, и легок. Уходим с Женькой вперед, оставляя позади тоненький отзвук Толиного голоса, извещавшего, что скоро он до нас доберется. Последние три-четыре километра. Под звездами. По глади озера. Женька пытается навязать свой темп, но увы… И уходит вперед.
А у тебя состояние вне времени и пространства. Оглядываешься назад. Белуха, язык ледника — так близко. Впереди виден огонек метеостанции. Огонек далеко. Это наша Земля Обетованная. К ней идем. Но горы-то ближе и роднее. Повернуть назад? Ведь горы ближе… Останавливаюсь. Отдых. Нет, нельзя. Даже две минуты отдыха настораживают. Слушаю себя. Отдыхаешь, потому что устал, или, может, чтобы не идти?… Тишина-то какая! Небо горит. И кольцо гор окружает тебя. Близко. Огонек впереди — далеко.
И немного начинаешь понимать. И тогда встряхиваешься. И уже без всяких остановок. Все. Мир в тебе. Огонь впереди. Чай. Тепло. Отдых. Уже слышен лай собак. И идти еще можно сколько угодно. Усталость — понятие столь относительное. Равнодушие — только не сейчас.
Огонек в ночи всегда манит. Но этот огонь для нас сейчас особенный. Он суть всего. В нем весь смысл. Он помогает проделать путь. Вся сущность твоя, вся мечта — этот огонь. И нет больше никаких желаний. Временами мощный луч прожектора освещает путь, словно протягивает тебе руку и зовет. И тогда до дома кажется рукой подать. И чувство глубокой благодарности тем, кто ждет нас, благодарности за этот огонь, который сконцентрировал в тебе все желания твои, устремил к себе все помыслы. Ибо он несет Тепло. Тепло от глаз усталых, тепло от улыбок доверчивых и тихих, тепло от радости быть вместе и сидеть за одним столом. Тепло в ногах. Тепло в руках. Тепло от того, что можешь пить Колькин чай.
И только после чая понимаешь степень усталости. Ноги гудят… Глаза отяжелели… Все. Сон.
12 марта. ДЕНЬ СЕДЬМОЙ
И какой солнечный! И Белуха с ледником сверкают перед глазами, больно смотреть.
К метеостанции подошла группа из Москвы. — Откуда вы? — Да вот снизу. — Давно здесь? — Давно. Вчера вернулись с пика Разоружения. — А-а-а… Вы альпинисты, значит?
Стол праздничный, — такой, что Женька не выдерживает и идет за фляжкой. Печка уютно потрескивает и стол весь светится.
— За ваш поход дальнейший, чтоб удача была.
— За вашу жизнь здесь.
И пошли разговоры:
— Ищешь всякие пути, чтоб убежать с работы. В прошлом году — пик Рериха — юбилей, руководитель. Потом Памир. Отпуск всего месяц, нужно полтора. Опять же первенство страны…
— В общем ты сачок, Женька.
— Сачок, не сачок, но не перерабатываю…
— Как я вчера плелся. Может быть с голодухи. Хотя… хилость — Толя
— Крюк забиваешь, весь склон гудит у-у-у! — того и гляди доска сойдет, — Колька
— Холодрыга. В трещине ночь просидели…
— Как я за крюки боялся. Все думаю — выдержат или нет.
— С алтайками невозможно договориться — у меня все есть, но без мужа ничего нет.
Женька тем временем снова выводит формулу жизни:
— Меня всегда возмущает — не могу попросить. Значит, и дать не можешь. С натягом у него все это будет. Жизнь формирует человека. Когда человек просит, это совершенно спокойно. Взаимный процесс — вам отдам. Человек, не умеющий просить, не может и давать. Это же однозначно совершенно. Не может быть, чтобы он давал, если просить не может…
К столу нашему из печки вытащили только что испеченный хлеб. — Ты знаешь, как они хлеб здесь пекут? — Женька, — Лучше всякой бабы, не говоря уже о женщинах.
— Люда, вырази чувства туриста, прошедшего холодную ночевку и попавшего на метеостанцию. Вырази душевно, в стиле Рериха, а?
А в местной газете в заметке под названием «Седло двуглавой красавицы» нахожу такие слова: — В ближайшее время район Белухи должен стать объектом охраны. Здесь будет организован заповедник…
13 марта. ДЕНЬ ВОСЬМОЙ
Невеселые кряхтящие сборы. Кроме рюкзаков берем с собой лыжи на пристежку и дрова.
10 часов.
— Да, ребятки, погодки каюк. Уже флажки на вершинах гудят…
— Может, в связи с этим сократим маршрут, а? — Толя
— Да нет, — Женька.
— Но ведь ты говорил, что этот перевал никто никогда не проходил…
— Говоришь, пять часов ходу до перевала?
— Может, залезем тогда сегодня на перевал?
— Сейчас даже говорить не будем. Посмотрим, елки.
13 часов
Ползем к перевалу.
— Тучи за горы зацепились, гады, — Толя.
— Ребята, всем смотреть вон в ту сторону, — очередная привычная просьба.
— Мои глаза вообще бы ни в какую сторону не смотрели… — Коля
16 часов
Ветер. Снег.
— В прошлый раз такая же была погода, — Женька. — Перед нами цирк заключительный, — объясняет, — Чуть левее — наш перевал.
— А спуск там сложный, а? — Толя.
— Да нет, я думаю, двоечный.
— А что такое двоечный ? — Толя, почти про себя.
— Ох, эти морены… Как я их не люблю, — Колька
— Да, мне они тоже не нравятся, — Толя. — А в чем тогда вообще счастье восхождения, если не походить по моренам? Погода?
Хорошая редко бывает. Вот никогда я не был приверженцем горных походов…
— И не будешь, — заканчивает Колька
— Вот в тайге хорошо, — Толя.
— А меня в тайгу никогда не заманишь, — Колька.
— А мне везде хорошо, — Женька .
— Вот, Толя, летом я тут на леднике и шага не пойду, — Женька
— Не, я работать летом хочу. Мне надоела такая жизнь. Сто рублей лежит в запасе, очередь подойдет на холодильник — не на что купить.
— Толя.
— Толя, да брось ты насчет работы.
— Нет, надо, Женька, надо. У меня даже пальто хорошего нет.
— А я семь лет в демисизонном хожу — и зимой, и летом. Никогда не работал и не буду. Украсть чего-нибудь могу, но чтобы работать…
ха-ха! — Ну что, сейчас уже ищем место ночевки? — Женька.
— Сейчас в палатку зарыться самое то для меня, — Толя
— Людка у нас дежурная, пусть чай варит на снегу.
Сильный ветер. Устроились под защитой большого камня. Толик взял на себя добровольно заботы о костре — из дров, что мы подняли с собой (Колька наш примус потерял, когда спускался). Но увы, — как завоет, заметет, крылья палатки напрягутся, хлопнут изо всей силы — и от костра одни угли да снег. После многочисленных попыток пришлось оставить эту затею.
14 марта. ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ
8 часов утра. Ветер вроде чуть ослаб. На этот раз костер удается разжечь. И мы пьем горячий чай.
— Понимаешь, Люд, все это плешь, что в горах, мол, откровение и все такое… Вот когда ты пашешь, никаких таких ощущений нет, просто тупость, Все извилинки стираются, сглаживаются, ни одной не остается. А все остальное для идиотов, — Колька.
— Нет, давно замечено, что русские, когда собираются, говорят либо о смысле жизни, либо о бабах…
— Ура-а-а! На перевал! Победы!!! Ура-а-а! — орет Женька.
.jpg "Перевал Рериха. Вид с юга. Август 2002 г. Фотография О. Фомичёва.")
Перевал Рериха. Вид с юга.
Фотография О. Фомичёва.
Сильные порывы ветра. Метет.. Открылся перевал. Крутизны страшенной. И почти на одной высоте с ним пик Рериха. Знакомый по фотографии “обрис Эвереста”, как сказал нам Святослав Рерих – путь на пик Рериха по гребню и весь этот гребень.
Здравствуйте! К вам иду так долго. Целую жизнь.
Женька убеждает — там же нет льда, нет. Только фирн. Поднимаемся по крутому фирновому склону. Ничего не видишь из-за пурги. При порывах закрываешь лицо во что придется, закрываешься руками. Жестокий колючий ветер. У бершрундта кратковременный отдых. Подтягиваешь лыжи и можно спокойно оглянуться. Метет, метет, метет… И сколько нам еще вверх!
Женька рассказывает: «Вот на этом самом месте я сидел однажды, погода в точь такая же. Сижу, сижу, рюкзак снял, жду Усольцева, он где-то отстал и из-за пурги не видно. Мы с ним вдвоем тогда решили пройти перевал, остальные все заболели. Ни зги не видно. Потом отстегнул лыжи и пошел вниз к нему. А его-то сдуло оказывается. Но ничего, обошлось. Но идти дальше отказался наотрез. Пришлось, елки, назад за рюкзаком подниматься».
А дальше вбиваем крючья и попеременная страховка. И… лед (!) вопреки предсказаниям Женьки. И снова рубим ступени. Как на том перевале. Только тогда не пурга, а яркое солнце, и не было тянущих рюкзаков за плечами и не болтались позади, мешая движению, лыжи.
Ледовая трещина на крутом склоне. Колька прошел, уже вышел вверх на всю веревку. Женька втыкает ледоруб на уровне моего носа: «Наступай, я держу и лезь». Мои многочисленные попытки подтянуться приводят только к расширению трещины. И я беспомощно скатываюсь назад. Женька наклоняется: «Становись на спину коленками. Я подниму тебя» — и ложится поперек трещины.
Становлюсь. И неожиданно сообщается ощущение абсолютной устойчивости и надежности, словно то маленький остров, принявший потерпевшего крушение. И возникает уверенность, что пока островок этот есть, значит, все будет в порядке.
Толя пытается сам преодолеть трещину, но, увы, поднимается по моим следам — Женькиной спине. «Я голову одной рукой закрыл, чтоб не саданули, а другой держал их ногу с кошками. Заедут ведь, елки. Снесут башку-то».
А Колька там, выше, видя только мелькание наших палок, страшно замерз и исчерпал уже весь запас выразительных слов. Но и ты чуть не кричишь от боли, когда пальцы ног после отчаянных попыток вернуть им чувствительность, начинают отходить. Оказавшийся незащищенным участок тела из-под задравшегося рукава штормовки мгновенно покрывается ледяной коркой.
Только в 18 часов мы на перевале. Ветер страшенный. И от него никуда не укрыться. В лицо кидает острые колючки льда и щебня. Глаза открываешь руками, отдирая ледовую корку. Уже поздно. Надо спускаться. Впереди — полная неизвестность, никто никогда здесь не спускался. И мы не идем на пик Рериха. В промежутках относительного затишья видишь некрутую каменную осыпь, выводящую на пик. И что-то сжимается внутри. Что ж, не судьба, видно, сейчас.
Оставляем записку о первопрохождении нового перевала Победы — перевала Рериха (так мы его называем) и сразу вниз. Ветер перехватывает дыхание. «Да, братцы, не помню, чтобы у меня хоть раз такое было на перевале. Ужас!» — Женька.
Спускаемся в трубу. Постоянно сгребаешь лед с лица. А у Толи борода — сплошная ледяная корка с длинными сосульками. Сначала по камням. Узкая-узкая труба. Затем, слава Богу, снежник. Крутой. И уже по нему. Толя подскользнулся и полетел вниз — голова-ноги, голова-ноги… Но впереди нет камней. Выводит прямо на ледник. Бог ты мой. Спуск-то какой… Словно неожиданный подарок. Этот спуск, впервые пройденный — единственный относительно доступный для многих путь на пик Рериха.
Темнеет. Сразу после спуска прямо на леднике ставим палатку. Сухомятка — и в мокрые задубелые спальники. Всю ночь сильный ветер.
— Да, ничего себе, заделали перевал. 3А, наверное, — Женька.
— Если б я знал, что такие перевалы, я б еще подумал — идти, нет, — Колька.
15 марта. ДЕНЬ ДЕСЯТЫЙ
Ранее утро. И снова метет Сильные порывы ветра. Видимости почти никакой. Усматриваю в небольших перерывах затишья огромную скалу как раз у поворота на перевал и в его основании. Рисую на этой скале красной акварелью изображение Знамени Мира Рериха — три красных круга — прошедшее, настоящее и будущее человечества, объединенные знаком вечности. Дань благодарности Великому Человеку. Этим знаком здесь сейчас отмечен самый близкий и относительно несложный путь на пик Рериха со стороны Кучерлинского озера.
Уходим. Кто на лыжах, кто – пешком. «Никудышние вы горнолыжники, — заключает Женька в ответ на наши многочисленные падения и наши мучения, когда вновь и вновь, зарывшись по пояс в снегу, приходится надевать спавшие крепления и натягивать рюкзак, который все норовит опять воткнуть тебя в снег. И метет, метет, метет...
Спускаемся ниже. Ветер потише. «Нет, все-таки когда тепло, — лучше, чем холодно», — умозрительно заключает Женька. Только что спустились к озеру. И у первых кустарников заделали чай. Чай! Целую вечность мы его не пили. И потому пьешь его с закрытыми глазами, не пьешь, а впитываешь. Стихает. Иногда даже солнышко проглядывает. Идем к Кучерлинскому озеру.
16 часов
Ползем на лыжах по руслу реки. На лыжах — это потому что они вроде бы на ногах. Но чаще на пятой точке по камням и льду. Пошел бурелом. И лыжи на пристежке. А кругом тайга и горы. Могучие кедры убегают вверх. Снега все меньше. Обнажается земля. Сухая трава.
— Хорошо в тайге, а, Людка? — Женькино лицо светится белозубой улыбкой.
— Людка у нас идет как танк — впереди. Да и здоровье поди есть — сберегла на перевалах…
— Вот сейчас ветер подул, мягкий такой, весенний, скажи, да? А наверху там глаза выдирает…
Толик немного отстает. И приходит своим путем по руслу реки, раздирая в кровь помороженные запястья рук.
Кучерлинское озеро.
21 час
Какой костер! Часов в 17 спустились к Кучерлинскому озеру. «Необыкновенной красоты», — замечает Женька. Пирамидами спускаются кедры и стройные ели. Окруженное горами, убегающими сопками. Группа литовцев, что встретилась нам на озере, видимо, побывала здесь и оставила нам прекрасно оборудованное место ночевки — лапник, кострище.
Выдуваем уже третий чайник. Тепло. Уютно. «Разве такое может быть в избе?» — (которую мы, кстати, не нашли).
Каждый сушится. Кто что. Женька сунул чуть ли не в костер свою пятую точку и больше ничего не сушит. «Два часа на ветру и сухой. Во! Понятно, как надо сушить?» — это он про свой спальный мешок. Посмотрел, посмотрел Толя на свой новый экстрашерстяной носок, да и бросил его в костер — догорать.
Тепло располагает к беседе. «Романтика…, — зачинает Колька, — не в романтике дело. Здесь чистая жизнь. Жратва, спанье, препятствия. Без всяких там. Жизнь самая что ни на есть. А там — обман, грязь, бардак, грызня…». «Ажно хохочешь иногда», — вставляет Женька. И Рерих. И Алтай.
16 марта. ДЕНЬ ОДИННАДЦАТЫЙ
Идет снег. «Наверху сифонит-то как!» — докладывает Толя. — На леднике чувствуешь себя беспомощным, а в тайге — ой, как хорошо!» Холмы, скалы окружают озеро с набегающими волнами елок и кедров.
13 часов
«Четвертый день сыпет и сыпет, никуда не годится», — Женька. На пути встретились литовцы — возвращались назад — снег, мол, глубокий да и непогода. А сейчас по их лыжне мы подошли к месту ночевки. Кедры, кедры, кедры. Ледопад. Мощные отроги. Идет снег. Тихо-тихо.
— Цейлонским чаем их пои, то же мне, — ворчит Колька.
— Мама моя милая, куда ты меня пустила и зачем, — бубнит Толя, подходя к костру. Иногда порывы ветра очень сильные. Тревожат. Заслоняют все. Это здесь, в лесу. А что же там, наверху?
— Что это всех европейцев волнует, как это нас выпустили на маршрут, а? — Женька.
Сбегали с Колькой наверх. До ледника. Проторили тропу. Там тихо. Как и здесь. Ночуем на месте ночевки литовцев. И снова костер, чай, уж который раз за сегодня. Снег идет. Тихо. Тепло.
Рерих… Алтай — будущее всего человечества.
— Бросьте вы, на юге лучше, — Толя.
— Так езжай туда, чего ж не едешь-то?
И сами себе доказывают, почему Алтай, почему Сибирь. Сегодня. Главное. И яблоки-то сибирские вкусные, и урожаи-то на душу выше, и народ-то работящий… А уж воздух, а прозрачная хрустальная вода, а кедры-то могучие, а горы…
Костер аж до небес! «Сидят как куры на насесте», — Колька. Это он про нас. Нет, нет да и провалится в снежную яму костра снег от чрезмерного упора ногами. И тогда к всеобщему удовлетворению Женька кричит — Карниз обвалился! — А сейчас он углубился и сосредоточенно уже не в первый раз за сегодня зашивает бахиллу.
17 марта. ДЕНЬ ДВЕННАДЦАТЫЙ
8 утра. Ясное небо. Ни облачка. Подарок Алтая. Наконец-то после стольких дней непогоды. Солнце наступает — освещены соседние склоны. Скоро и к нам спустится.
И весь день солнце. Прямо в лицо. «Идем, морды к солнцу крутим», — Женька.
Сегодня день Белого Безмолвия. Ледник под снежным плотным покровом медленно-медленно поднимает нас к перевалу. По мере движения вверх все грандиознее панорама. Спускающиеся с соседних цирков ледники, горные вершины, причудливые скалы. И все залито солнечным сиянием. И все белым-бело. И тишина.
Ты поднимаешься — и расступаются горы. Все шире. Все выше. Скалы, пики, трапеции, эллипсы — все тебе в дар. Вместе с ярким солнцем и спутниками твоими. И реально в мире только то, что ты идешь. Окруженный Белым Безмолвием.
Через шесть часов подъема выходим к заключительному цирку. Перевал Капчальский. Колотун. «Смотри, Алтай перед тобой, Людка», — Коля. Здесь уже Казахстан. И вниз – на лыжах. Как полет, как парение. О-го-го-го! Это Женька, раскинув руки с палками в стороны, подобно распрямившимся крыльям, осуществляет скоростной пуск.
Огромный цирк. И снова тишина. И снова застывшие горы. И снова белым-бело. И снова яркое солнце. И снова холодно. Двенадцать часов по Белому Безмолвию. Спокойные краски заката. Синие сумерки. Голубое небо. Вечереет. Небо темнеет. Впереди виднеется лес, разбросанные темные купола кедров. Издали на склонах они кажутся понатыканными словно бутафория. Так неожиданно темные, одинокие на ослепительно белом. В синих сумерках тонкие покровы снега над гладью реки излучают свет. Словно внутреннее сияние. И он, этот свет, направляет и ведет.
Совсем стемнело, когда мы подошли к месту слияния Капчала и Катуни. Устали. Холодно. Да еще Женькино крепление ни к черту, как он говорит.
При свете коптилки в палатке:
— Ну, братцы, зимой в горы я больше не пойду. Уж очень это суровое мероприятие. Какой колотун сегодня! — Женька, — День красивый был, но холодный, елки, Я постоянно боялся обморозить пальцы.
— Красивое ущелье Капчал-то. И мощное.
— Эх, была бы на Алтае памирская погода, — вздыхает Колька, — Не ходи, Людка, на Рериха больше, замерзнешь.
— Да, ходить в горы зимой — это большое мужество, — Толя.
— Откуда, откуда, за что меня так, а? Понадеялся на технику, а она оказалась…, — Женька показывает оба сломанные крепления лыж, — за что же такие напасти. Никогда у меня такого не было...
18 марта. ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ
Просыпаешься — весь спальник усыпан маленькими кристалликами льда.
И холмы, и солнце, и тепло, и Катунь, и грустно от того, что каждый шаг приближает к концу похода. Небо подернуто дымкой облаков. Очень тепло. Парит. И Толя сжигает глаза (а перед этим он оставил свои очки на метеостанции — лишние, мол). Кедры столпились по склонам холмов. Вниз по Катуни. На юг. Идем в Язевку. Километрах в двадцати по Катуни должна быть изба. К ней наши устремления. Очень хочется тепла. Ну тягун! Ох, и тягун! Ноги сами по себе, а ты сам по себе. Переставляешь как ходули (по рыхлому проваливающемуся снегу).
17.30
Катунь уходит на запад, а мы вверх по холму к Язевому озеру. Оттуда, куда течет Катунь, показались синие-синие горы. Гребни их блестят на солнце и сливаются с голубизной неба. Трудно оторвать взор от этой гармонии цвета. Все в голубых нежных тонах — и снег, по которому мы идем, и глубокие тени по отрогам гор, и воздух, и небо. И вода в Катуни прозрачная и хрустальная и от разлитой всюду лазури кажется слегка голубоватой.
И вспоминаются слова Н.К. Рериха: «Приветлива Катунь. Звонки синие горы. Бела Белуха. Ярки цветы и успокоительны травы и кедры. Кто сказал, что суров и неприступен Алтай? Чье сердце убоялось суровой мощи и красоты?»
Поднимаясь по склону, попали в берендеевский лес. Лучи заходящего солнца пронизывают стройные могучие кедры. И вдруг деревья распахнулись и прямо навстречу солнцу выкатилось озеро…
Белуха в лучах заката
Алтай улыбнулся нам прощальным закатом. Тихим и спокойным. Серебром и золотом отливают белоснежные сопки, за которыми скрылось солнце. Изумрудом растекается, переходит в розовое и заливает все небо.
Торжество тишины, необъятной дали, белоснежных гор и спокойного небесного сияния.
«Людка, смотри какой закат. Тянет, как мать родная...», — Колька. И прямо над золотым ореолом нам навстречу выплывает избушка. Движок стучит издалека.
Ну вот, это уже все. Десяток чумазых здоровенных лесорубов режутся в домино и карты...
ЕЩЕ РАЗ ОТ АВТОРА — с далеких берегов Тихого океана.
Это я, это ты — через много много лет. Ты пришла на берег Тихого океана, где сейчас живешь. Ты слушаешь музыку волн прибоя и ощущение Беспредельности пронизывает тебя... И мне так легко перенестись к тебе на вершину и встать рядом с тобой...
Вершина... Глубокая тишина... Ощущение полета и всепоглощающей радости... Посмотри на меня... Я пришла к тебе из твоего далекого далека, я склоняю свою голову перед тобой и говорю тебе — спасибо! Ты раскрыла передо мной свою тайну, и с тех самых пор я знаю сколько внутренней непознанной силы таится во мне и что для меня нет ничего невозможного... В трудные минуты жизни моей это ты из своего сияющего глубокого далека протягивала ко мне руку и говорила — Встань! Вспомни кто Ты....
Ты еще не знаешь, что пройдет 10 лет и Святослав Рерих скажет тебе слова, которые ты будешь нести в своем сердце: «Помните, я всегда думаю о Вас. Вы дороги мне. Вы знаете, что я люблю Вас. Это главное.» Но почему? — вскинешь ты изумленный взор, — Как могло это случиться? За что? — И он ответит: «Это неважно за что. Важно, что это есть... И добавит — Если у вас растет дерево, полное яблок, не надо считать сколько их, достаточно съесть одно или два...»
Прости меня... Ты видишь — я плачу... Вот моя рука. Полетим вместе...
Людмила АНДРОСОВА
Канада, октябрь 2015
(121).jpg)
02.01.2016 17:08
В.Г. Кушнаренко-Суртаева05-01-2016 19:29:01
…Сказать простыми словами невозможно, прочитав дневниковые записи Людмилы Андросовой. Рвутся какие-то возвышенные, но и они не могут определить моё состояние… Словом, я потрясена… И спасибо, что они появились на страницах портала. Низкий поклон первопроходцам!!!
Николай09-01-2016 08:43:01
Люда! И все участники экспедиции! Каждый ваш шаг осмыслен пройти путь, указанный Учителями. Каково было Елене Ивановне, потомственной аристократке и воспитанной своей мамой для светской жизни, пройти весь гигантский путь Центрально-Азиатской экспедиции, показывая пример мужчинам стойкости, мужества и силы духа. Спасибо Вам лично, и всем Вашим друзьям, напомнившим всем нам устремлённость к вершинам. Сердечно благодарю за искренность в описании вашего подвига!
Наталья09-01-2016 10:09:01
Покорять вершины очень сложно. Надо отдать должное участникам этого сложнейшего похода. Но, исходя из первоначального варианта главы"Год 1974. Ноябрь", вы, Людмила, так и не осознали одну из духовных вершин. Это намного сложнее. Очень жаль, тем более, что вас так высоко оценил С.Н.Рерих.
Нина10-01-2016 09:16:01
Спасибо огромное, дорогая!!! "Женька выводит формулу Жизни: — Я вот что понял, чтобы дело двигалось, вообще любое, надо помнить о нем ежедневно, и каждый день должен быть шагом. Иначе — конец. Если будешь выполнять время от времени — это годы и годы, елки. Железно. И вообще — любая невозможность определяется только нашей инертностью..."
Vita10-01-2016 22:23:01
You are all genius. I never knew you went so difficult mountain trips. I would never being able to do this. Nature is so beautiful there.
Ирина11-01-2016 06:49:01
Дорогая Людмила!Спасибо Вам за честные воспоминания, пусть даже это не всем нравится.Страницы Вашей жизни уже стали историей восхождений, которые помогают увековечить имена почитаемых нами людей для потомков. И это - главное!
Галина Антропова11-01-2016 08:29:01
Дорогая Людмила! На одном дыхании прочла о ВОСХОЖДЕНИИ, было ощущение присутствия и переживания, и восторг - вся гамма чувств. И эта сдержанность и простота людей, открывших перевал - все впечатляет. И очень правильные слова одного из участников, что вот это и есть жизнь - здесь и препятствия, и преодоление, и победа. Внизу как-то все не так... Спасибо Вам!
И я всегда с удовольствие читаю Ваши статьи-воспоминания. Считаю, что они очень нужны последователям Рерихов, для лучшего понимания истоков Рериховского движения, для понимания людей, которые первыми шли этим путем. И учились бы и их чистоте, и устремленности, и забвению самих себя ради избранного Пути. Всегда с Вами - Г.А
С.Г.Джура12-01-2016 08:11:01
Спасибо огромное, дорогая Людмила! Прекрасный Путь! Пусть сбудутся все планы Учителей! А нам им помочь. С поклоном от Новоросии.
ЕЛЕНА ГИЕНКО 12-01-2016 08:24:01
Дорогая Людмила Александровна!
С волнением, восторгом и удовольствием прочитала Вашу статью. Теперь мне еще более понятно Ваше мужество в нашем походе 2014 года - та девчонка никуда не делась...
От всей души спасибо, Вы меня вдохновляете,
Лена
Ирина Чайковская12-01-2016 08:25:01
Людочка, зачиталась твоими воспоминаниями. Какая же Сила Духа помогла вам в этих труднейших переходах выстоять!
А еще у тебя великолепная способность к писательству, передаче чувств, мыслей, образов.
Приятно жить с ТАКИМИ воспоминаниями.
Вера Комлева12-01-2016 17:24:01
Людмила Александровна! Примите от нас слова благодарности и восхищения!Когда-то в 2008 году вы прислали этот рассказ в нашу группу, а через три года состоялась и наша встреча с вами в Анжеро-Судженске. Общаться с вами - это счастье. И мы попросили вас стать Почетным членом нашего общества. С тех пор шла переписка, иногда прерывалась, но мы всегда помним о вас, несмотря на тысячи километров разделяющих нас. И снова с удовольствием и волнением читаем ваши воспоминания, смотрим фотографии. Новых творческих успехов вам, Людмила Александровна!
Захар Клейменов13-01-2016 13:57:01
Людмила Александровна,
Еще раз спасибо,
Вы подарили мне очень глубокие чувства и мысли.
Ключевский Юрий Михайлович13-01-2016 22:25:01
Спасибо, Людмила Александровна!. Ваши дневниковые записи превосходны. Прочёл их "одним глотком", как свидетельство мне неведомых ощущений. Тем более, что на Алтае бывал не выше 3200 м и только летом.
Ключевский Юрий Михайлович13-01-2016 22:32:01
Спасибо, Людмила Александровна!. Ваши дневниковые записи превосходны. Прочёл их "одним глотком", как свидетельство мне неведомых ощущений. Тем более, что на Алтае бывал не выше 3200 м и только летом.
Ауксе13-01-2016 22:50:01
Дорогая Людмила!
Огромное спасибо, что прислали свою статью в Литву. Мы с мужем Витаутасом и друзьями впервые были на Алтае в 1977 году летом. Прошли до Метеостанции, до Ак-Кема, перевалили какой то перевал и по Кучерле спустились вниз. Конечно, наш поход с Вашим не сравним, но можно отчасти представить, где Вы проходили. Совсем понятно, что по пути встретили литовцев. Мы сколько бывали в разных горах встречали только русских и литовцев...
А на Алтае были ещё два раза с приглашением Рениты Андреевны Григорьевой.
Иногда мы бываем первопроходцами. Так получилось, что Литва в 2006 г. первая и пока единственная в мире узаконила День Культуры 15-го апреля, по всей Литве воздвигается Знамя Мира в этот день.
10 сентября 2015 г. Литва провозглашена Республикой Мира, первой в мире...
С любовью,
Ауксе
Эстер14-01-2016 07:49:01
Дорогая Людмила Андросова! ( извините, не знаю Вашего отчества)
Я искренне рада Вашей весточке. Признаюсь, все Ваши статьи на сайте я читала, но, зная, что мои комментарии скорее Вам могут повредить, чем помочь, воздерживалась от них. Тем более, что имя мое вовсе не распространено в России и сразу ясно, кто пишет :). Я очень люблю читать Ваши воспоминания. Они передают какую-то звенящую чистоту гор. В каждой строчке ощущаю что-то очень родное. Ведь и я сама родом из горной местности (из Армении), но судьбой было так суждено, что училась в Новосибирске (с 1987 по 1991). Поэтому многие Ваши воспоминания находят в моем сердце живой отзвук. Помню даже, что как-то в фойе общежития, где я жила, появилось обьявление - приглашение студентов на кружок альпинизма. Тогда я на очень долго очутилась перед дилеммой. С одной стороны тянуло в горы, но с другой - приглашение было на лето, а я уже полгода не видела семью и лето для меня было единственным временем, когда хотя бы на пару месяцев можно было побыть в семье, дома. :) Я ведь очень люблю горы и в Новосибирске очень скучала по ним, даже во сне часто видела, как поднимаюсь....
Поэтому и Ваши воспоминания для меня как Весть Оттуда - с гор, с Вершин, от Них, Рерихов. Даже ощущается эта звенящая морозная чистота воздуха и хочется вдохнуть ее полной грудью, чтобы наполниться тем критерием чистоты, который часто меркнет и коптиться в условиях суеты города. Но ведь именно такая чистота и должна служить для нас камертоном , с помощью которого мы настраиваем себя на Истинную Чистоту- помыслов, эмоций, слов.
Такую морозную чистоту, когда воздух, казалось, звенел, я и прочувствовала в Новосибирске, в мою первую зиму, когда в 1987-м зимой температура упала ниже сорока (по области было -48, а в городе -42) . Тогда для меня, 17-летней девчонки из солнечного юга, это были самые счастливые дни. Я дышала полной грудью, в комнате общежития (где не топили из-за ремонта ) я открывала окна и сидела подолгу на подоконнике, просто дыша, хотя укутывалась, чтоб не простыть. :)
Почему-то Ваши статьи мне глубоко запали в душу. Часто вспоминаю некоторые эпизоды. Нам, думаю всем, очень важно сохранить эту историю. Это ведь не только личная история, это и некие Вехи, оставленные для нас всех и для молодых и не очень, кому предстоит принять эстафету и донести, не утерять. Часто вспоминаю ваше воспоминание о Светославе Рерихе, как пример обращения с людьми, умение выслушать, создать атмосферу взаимодоверия, нескованности и простоты - это те сокровища, которые нам необходимо прежде завоевать, и потом уже передать молодежи.
Мне очень понравилось ваше вступление. Ценные мысли , открывающие сердца и снимающие шоры с сознания. И Ваш подвиг взятия высоты, поборов себя.
Низкий Вам поклон.
Спасибо Вам огромное за эти сокровища, с которыми Вы так щедро с нами поделились.
Хочется Вас обнять и прижать к сердцу. :)
С искренними пожеланиями Блага,
Эстер
Александр Гарифулин14-01-2016 18:24:01
Дорогая тётя Люда! Я сейчас вашу статью на одном дыхании прочитал и еще не раз перечитаю...горжусь вами! И вашими товарищами горжусь. Я не могу описать словами, чувства переполняют будто с вами прошел этот маршрут, увидел эту красоту, прикоснулся к ней и зарядился жизнью. Настоящей. Спасибо вам за это.
светлана14-01-2016 18:57:01
Столько высказано созвучных чувств и мыслей, дорогая Людмила, что присоединяюсь с благодарностью. Полностью понять всю степень Вашего мужества, возможно только самому пережив такие восхождения. Вы смогли увидеть суровую красоту Алтая лицом к лицу, глаза в глаза. Для этого надо иметь очень глубокие глаза, всевмещающие.
Алефтина14-01-2016 19:46:01
Дорогая Людмила! Спасибо, что Вы поделились своими воспоминаниями. Это вдохновляет и вновь напоминает о том, что природа действительно дала в распоряжение каждого человека «щедрые дары радости». И тот, кто умеет пользоваться этими бесценными сокровищами – счастливый человек. Вы со своим друзьями доказали это. Вы - счастливые люди!!!
А я рада и еще одному открытию – я узнала о Вас гораздо больше, благодаря этим записям . Спасибо, что пригласили меня для их прочтения.
С уважением, Алла Доценко: Елец-Казахстан
Ольга20-01-2016 17:20:01
Дорогая Людмила!Не впервые читаю Ваши записи, и каждый раз со спазмами в горле!
Боже! Идти по ледовой стенке, не видя конца, а потом в тесной ледяной нише простоять всю ночь на жутком морозе! А острый гребень и по обеим сторонам пропасти? И срыв, и падение, и снова срыв! Каково же потом назад, да еще без страховки! Невероятное мужество! Но чувство плеча, надежность друзей - здесь без этого никак! В книге "Огненный мир" есть строка: "Лестница восхождения есть мера великодушия." Лишь великие души, лишь сильные духом преодолевают такие нечеловеческие трудности!
Как прекрасны Ваши слова о природе, небе Алтая! И как глубока мысль о том, что среди этого необъятного мира чистоты вовсе не чувствуешь себя потерянным, маленьким...
Да, именно в тесном людском мирке есть риск потеряться, стать непонятым и лишним.
Спасибо Вам, дорогая Людмила, за Ваш высокий путь, за Ваши уроки преодоления себя и обретения внутренней свободы!
Олег25-01-2016 02:29:01
Прочитал Вашу статью о восхождении. Она передаёт энергетику тех событий. Энергетику гор. Передать это через текст не все могут. У Вас получается.
Нина веселова25-01-2016 08:23:01
Людмила, уважаемая! Во-первых, извините, что обстоятельства не позволили мне ответить вам сразу, хотя я была очень тронута неожиданным вниманием к моей персоне. Но сначала требовалось изучить ваш труд. И вот сейчас наконец это у меня получилось.
Не могу удержаться от самой высокой похвалы по всем параметрам. Конечно, первостепенна здесь духовная мощь, которая сквозит между строками и напитывает тебя и гордостью, и силой, и желанием совершить нечто подобное. Но этого могло не случиться без власти слова, которой вы одарены беспредельно. Говорю это от чистого сердца как профессионал, способный увидеть и оценить и лексическое, и образное богатство вашего языка. Ваши фразы, рисующие атмосферу путешествия, настолько мускулисты и энергичны, настолько тактичны и звонки, что вместе с героями испытываешь напряжение, усталость и пронзительную радость от подвига преодоления самих себя.
Но главную заслугу вашу я вижу, быть может, неожиданно для вас, в ином самопреодолении: в том, что в то далёкое время вы нашли в себе силы фиксировать все высказывания своих попутчиков, сознавая, что слово и чувство неповторимы и невозвратимы, и только сиюминутная запись способна будет потом передать всю правду случившегося.
Зная по себе, как трудно бывает перебороть собственную лень и сколько бесценных моментов канули в вечность не пойманными на кончик пера, я низко преклоняюсь перед вашей волей летописца, оставившего в миру этот важный документ. Благодаря ему, кроме сугубо возвышенных моментов, связанных с Рерихами, я вспоминала и своё приближение к Белухе, которое совершила на вертолёте в компании со съёмочной группой Григорьевых. Большинство тогда остались возле метеостанции и оттуда наблюдали за дальнейшим полётом режиссёров и оператора. Но то, что творилось в душе даже в таком отдалении от снежных вершин, передать двумя словами невозможно...
Словом, я очень благодарна вам за подаренные минуты возвращения не просто в молодость, но тоже - к самой себе, более крылатой, возвышенной и подающей надежды на то, что сбылось, увы, далеко не в полной мере...Но так хочется верить, что ваш текст появился в моей почте не случайно и я ещё смогу подгонять судьбу!
Бойко Златев26-01-2016 10:17:01
Дорогая Людмила Александровна! Спасибо Вам за то, что Вы предоставили читателям возможность ознакомиться с Вашим поистине завораживающим повествованием. Примечательно, что вступление о картинах С.Н.Рериха усиливает воздействие Ваших дневниковых записей. Атмосфера, энергетика гор, которую вам удалось передать, удивительно созвучна энергетике высокого искусства.
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".