Листы старого дневника. Том III. Главы XXIX, XXX. Генри С. Олькотт
Бомбей. Индия
ГЛАВА XXIX
ТХАГИ: ПРИНЦ УЭЛЬСКИЙ В ОПАСНОСТИ
В Лимбди, следующем пункте нашей поездки, и природа, и принц оказали нам поистине тёплый приём, потому что в тени столбик ртутного термометра застыл на отметке 102° по Фаренгейту. Лимбди – это второй по величине город в маленьком округе Катхиявар (его площадь составляет 344 кв. миль). Его правители принадлежат касте Джхала Раджпутов, то есть касте потомственных воинов с присущими этому классу недостатками и достоинствами, первые из которых проявлялись в древние времена, когда было множество битв и сражений, последние быстро раскрываются в меняющихся условиях современности. Однако среди Раджпутских принцев Катхиявара есть и такие, которые совершенно не обращают внимания на своё высокое происхождение и в течение долгих лет тратят время на выпивку, азартные игры и развлечения. Но Такур Лимбди – честь своего рода и подданных – был высокообразованным, доброжелательным и просвещённым правителем, которого очень волновали фундаментальные вопросы бытия. Я думаю, что он был одноклассником Харисинджи в Раджкумарском колледже, где августейший любитель крикета Ранджитсинхджи, равно как и все молодые вожди Катхявара получали образование под присмотром Правительства. Его личный секретарь, мистер Химчунд, член Теософского Общества, вместе с другими джентльменами, встретил нас на вокзале и проводил к месту нашего временного пребывания. Утром нас навестил деван Харилал, а в 13.30 во дворце нас принял принц. Мы провели долгую и дружескую беседу о теософии и индуизме, которые очень интересовали Его Высочество. В своей прекрасной библиотеке он показал нам полку, на которой я увидел «Разоблачённую Изиду», собрания моих лекций и другие теософские произведения, страницы которых явно перелистывались не один раз. Дворец новой постройки представлял собой великолепное здание, в дурбаре (приёмной комнате) которого нам была предоставлена возможность полюбоваться огромным гади, или троном, обрамлённым золотом и серебром, вместе с парой резных серебряных кресел, украшенных орнаментом из львиных голов. Эти кресла предназначались для высокопоставленных особ, которые занимали их в ходе церемоний. Учитывая, что в округе проживает всего около 50000 человек, а его ежегодный доход составляет примерно 25000-30000 фунтов стерлингов, мне показалось, что такое множество демонстраций совершенно излишне. Тем не менее, таков раджпутский характер, и стороннему наблюдателю нечего добавить к тому, о чём я уже говорил: если бы коммивояжёры крупных ювелирных домов Бомбея и Калькутты, играя на тщеславии соперничающих друг с другом властвующих индийских князей, были бы менее красноречивы и менее хитры, в индийских дворцах было бы меньше таких дорогих игрушек, как эти троны, стулья и диваны, а оплата счетов вызывала бы меньше финансовых затруднений. Похоже, этому ничто не может помочь, кроме вмешательства Высших Сил, но в этом случае трудно понять, как Они могут действовать без посягательства на частные права и покупателей, и продавцов. При этом можно попытаться защитить молодых принцев только одним способом, а именно, обучая их в Раджкумар колледже таким же разумным и практическим вещам, как королевских особ в Великобритании. Это надо сделать для того, чтобы эти принцы, по крайней мере, начинали своё правление, руководствуясь простой и прочно привитой добродетелью. В отличие от этого, в настоящее время они уже в юношестве испорчены махровой лестью, что делает их добычей торговцев, которые подкупают дурбари и требуют непомерного вознаграждения. Я прошу прощения за это отступление, но дорогие кресла во дворце Лимбди пробудили во мне воспоминания о том огромном зле, которое, как я сам видел, выставлено напоказ по всей Индии. Бедные раджи, такуры, навабы и махараджи этой страны, ставшие жертвами этого зла! Они прячутся в белые одеяния так искусно, что никто не поверит моим словам, кто не видел всего этого безобразия сам и не получил факты из первых рук. Однако это вовсе не относилось к нашему хозяину, Такуру Сахибу, радушное гостеприимство которого заслуживает самых добрых дружеских слов. Каждый день, проведённый у него в гостях, он брал нас с принцем Харисинджи на прогулку и показывал достопримечательности. Однажды он отвёл нас к своему гуру, саньясину, которому он поклонился в ноги по восточному обычаю, простираясь перед ним и ставя его ноги на свою собственную голову. Затем мы все вместе, скрестив ноги, сидели на ковре и пару часов вели дискуссии на религиозные темы. Это была очень колоритная сцена, которая могла бы послужить сюжетом прекрасной фотографии.
Как-то раз по просьбе принца я выступил с лекцией о месмеризме в дворцовом зале для дурбаров, и, поскольку мой друг мистер Л. В. В. Найду, сопровождавший меня в качестве добровольного личного секретаря, к счастью, был очень восприимчив к моему влиянию, мне удалось провести с ним интересные научные эксперименты. Затем, когда Его Высочество после ежедневной вечерней поездки вернулся с нами в наше бунгало, мы провели ещё один час в беседах о месмеризме и гипнотизме с демонстрациями экспериментов с участием моего друга. После того, как (8-го апреля) мы посетили дворец, чтобы попрощаться, принц прислал нам в апартаменты 500 рупий для Адьярской библиотеки, сопроводив свой подарок очень добрым письмом с излишней похвалой.
Из Лимбди мы отправились в Бароду, величественную столицу махараджи Гайквара, где нас приняли как гостей государственного уровня и разместили в роскошных квартирах. Новый дворец представляет собой одно из лучших сооружений в Индии, выгодно отличающееся от европейских дворцов, которые не могут служить крепостями. Гайквар является одним из главных феодальных вассалов Британского Правительства, будучи в то же время одним из наиболее умных и образованных людей. Мой единственный упрёк, адресованный ему, заключается в том, что стараниями своего английского учителя он настолько пропитался английским духом, что совершенно отвернулся от религии своих предков. Когда мы многократно беседовали с ним в Бароде, Калькутте и Утакамунде, он всегда занимал позицию агностика и весьма скептически относился к существованию духовных сил в человеке. Мы часами говорили с ним на самые интересные темы, но всё было без толку из-за его незнания фактов, которые сегодня подтверждены современными исследованиями психики человека. Его манеры были самыми учтивыми, причём с полным отсутствием той скрытности и высокомерия, которые ожидаешь увидеть в азиатских принцах.
Гораздо ближе по духу мне пришёлся мистер Манибхай Джасбхай, который в то время был наибом девана (так сказать, заместителем секретаря штата). Он обладал благороднейшим характером и самыми яркими талантами. Когда в 1879 году мы с Е. П. Б. впервые приехали в Бомбей, он был деваном Катча и с самого начала проявлял неподдельный интерес к нашей работе и лично к нам. Естественно, один из моих первых визитов я нанёс своему старому другу в компании с другим моим старым дорогим другом, Дж. С. Гаджилом, судьёй Варишты (Верховного Суда) Бароды. На следующий день я выступил в колледже перед его студентами с лекцией, на которой также присутствовало много взрослых, включая Его Высочество девана сахиба, мистера Курсетджи, верховного судью, судью Гаджила, мистера Манибхая и других высокопоставленных лиц. После лекции деван сахиб взял меня с собой на прогулку, а позже мы вместе с ним и несколькими другими знатными персонами провели несколько часов в моей комнате за разговорами, в которых, среди прочего, затрагивалась тема месмеризма. Когда слухи о моих экспериментах в Лимбди с «Дорасвами» дошли до города, меня попросили повторить эти познавательные опыты перед присутствующими.
На следующий день деван сахиб возглавил череду пожертвований в пользу Адьярской библиотеки, подарив ей 200 рупий, а мистеры Гаджил и Манибхай последовали его примеру. В тот день я сильно заболел. Это случилось после того, как я съел на завтрак испорченные овощные бананы с молоком. Однако, несмотря на дружеские протесты мистера Гаджила и других, я всё же решил придерживаться намеченной программы, поэтому в 15.25 мы сели на поезд, идущий в Сурат, и к 8 часам вечера уже были на месте, где остановились в бунгало для путешественников на берегу реки Тапти. Во время моего пребывания в этом городе было основано Суратское Теософское Общество (начало расцвета Санатаны Дхармы Сабхи), а его президентом стал мистер Навтамрам Утамрам Триведи, очень уважаемый, бескорыстный и благочестивый человек. С тех пор благодаря его заботливому руководству этот Филиал стал одним из лучших в наших рядах, а со вступлением в него доктора Эдала Бехрама Сурат превратился в один из мощных центров нашего движения в Индии. Среди других людей, кто во время моего визита стал членом Суратского Филиала, можно назвать имена популярного гуджаратского поэта Виджиашанкара Кави и доктора Наримана, государственного хирурга, учёного парса.
Семнадцатого апреля мы приехали в Бомбей, а оттуда через два дня отправились в Пуну, крупный центр прогрессивных идей и культуры мысли. Я выступил с лекцией для широкой аудитории в Хеерабагхе и Институте Альберта Эдварда, после чего мы вернулись в Бомбей. Здесь я взял на себя задачу подготовить программу своей предстоящей поездки в Северную Индию – Центральную и Северо-Западную провинцию, Пенджаб, Бехар и Бенгалию. Затем эта программа была напечатана для распространения, и из экземпляра, который сейчас лежит передо мной, я процитирую одно-два предложения, представляющие определённый интерес. Так, в ней говорится, что «ввиду строгой экономии расходы на поездки должны быть уменьшены настолько, что каждому филиалу на них будет отводиться не более 17 рупий.… Если будет выделяться одна рупия в день, то она покроет все расходы на топливо, молоко и продукты питания, необходимые для пребывания в каком-либо населённом пункте, купленные где-то в другом месте. Полковник Олькотт обращает особое внимание Филиалов на то, что выплаты на его поездки не должны быть больше сумм, причитающихся кому-либо на что-либо. Это предостережение делается из-за расточительности, которую до сих пор позволяли себе его щедрые друзья, а также сборов денежных средств, которые они проводили для президента Теософского Общества. Деньги на дорожные расходы покроют каждый пункт путешествия, включая тонги, повозки с быками, пароходы, питание на вокзалах, сборы за дополнительный багаж, переноску грузов и так далее, и тому подобное». Мне было очень неприятно озвучивать своё желание, направленное на то, чтобы погасить порывы гостеприимства, которое оказывали мне дорогие коллеги и друзья, но я действительно не мог спокойно стоять и смотреть на то, как на мой визит подчас транжирятся сотни рупий, когда самый простой пустяк мог бы удовлетворить все мои потребности. Во всяком случае, эта предосторожность оказалась не лишней, поскольку на моё 10000-мильное путешествие в 1887 году было потрачено менее 100 фунтов стерлингов, покрывших все расходы. Я был очень удивлён, когда, прибыв на одну станцию в Бенгалии, увидел, насколько формально соблюдается каждый пункт моей растиражированной программы:
«К прибытию полковника Олькотта Филиалы с радостью подготовили следующие предметы и продукты: два больших глиняных горшка, дрова, один сир (seer)1 молока, одну буханку хлеба и один сир сахара; их стоимость может быть вычтена из суточного пособия.
К этому добавляем одного кули-мусульманина, который будет помогать на кухне».
И ещё до того, как закончилась церемония традиционного приветствия, один человек из группы встречавших отвёл меня в сторону и показал, что всё вышеперечисленное было доставлено прямо на платформу вокзала! Да уж, странное место для обустройства моей кухни.
Из вышесказанного не следует делать вывод, что путешествие по Индии стоит так дёшево, потому что я не оплачивал проживание в гостиницах, всегда ездил вторым классом и был вегетарианцем. При этом моя пища стоила меньше, чем еда домашней собаки в Англии или во Франции.
Двадцать пятого апреля 1887-го года я записал в своём дневнике, что «сегодня из Остенде пришли очень плохие новости о здоровье моей закадычной подруги. Врачи говорят, что Е. П. Б. находится между жизнью и смертью. Но она пока не умрёт». И она не умерла.
Вместе с К. М. Шроффом, доктором Рэем и Тукарамом Татьей я посетил лечебницу Бай Сакербай для животных, одну из самых лучших благотворительных организаций во всей Индии. Инициатива её создания, кажется, принадлежит нашему коллеге, мистеру Шроффу, или же он был тем, кто с большим успехом воплотил её в жизнь. Мистер Шрофф пошёл на большой базар Бомбея, попросил шеттов или старейшин различных классов торговцев собраться по отдельности, напомнил им об их обязанностях как индуистов заботиться о братьях наших меньших и смог их убедить начать жертвовать часть своей прибыли на содержание такой больницы, причём все старейшины согласились отвечать за сбор этих пожертвований. И таким путём ежегодно собиралось около 30000 рупий, если память мне не изменяет. Затем он убедил жену сэра Диншаха Манекджи Петит, Бай Сакербай, глубоко мыслящую женщину-филантропа, выделить для лечебницы подходящий участок земли и, я думаю, необходимые строения. В созданную таким образом больницу мистер Шрофф привлёк для работы многих сотрудников, поскольку благодаря его стараниям правительство Бомбея сделало мудрый шаг, связав больницу с Ветеринарным колледжем. Это сразу же дало студентам лучшие возможности для профессиональной подготовки, а больным животным – всю необходимую медицинскую помощь, в том числе, и хирургическую. Если когда-либо мистеру Шроффу будет воздвигнут памятник, то он должен изображать его, как Шри Кришну, рядом с коровой. Ведь множество людей были отмечены правительством Индии даже за бесконечно меньшие заслуги, чем эта.
Двадцать седьмого апреля я отправился на Север, и первым пунктом моей поездки был Нагпур, расположенный в Центральных провинциях. Я пустился в это путешествие только со своим слугой Бабулой, поскольку принц Харисинджи покинул меня в Гуджарате, а Л. В. В. Найду – в Бомбее. Стоял жаркий сезон, и путешествовать было очень неприятно, поскольку ртутный столбик термометра даже в полночь стоял на отметке около 100° по Фаренгейту. Друзья пытались убедить меня не подвергать себя риску солнечного удара, часто смертельного для европейцев, но я был вполне готов использовать каждый шанс и поэтому придерживался своей программы. В Нагпуре весь день и вечер я был поглощён разговорами, приёмами в члены нашего Общества, визитами, открытием местного Филиала и публичными лекциями перед толпами народа. Всё это происходило на жаре, почти такой же, как в печке. В этом городе мы обрели одного из самых важных членов Теософского Общества – мистера С. Нараинсвами Найду, известного адвоката Центральных провинций. Теперь уже все знают о его активном участии в делах Общества вплоть до самой его смерти, включая участие с Адьярских Съездах. Ни один хороший план, нацеленный на благосостояние Общества, не удавалась реализовать без него, ни одно дело не было сделано им вхолостую. В конце моей лекции, проходившей в местном театре Нагпура под названием «Читрагупта», мистер Нараинсвами набросил на мои плечи искусно вышитый золотом красный кашемировый платок, как это делают индийские принцы для своих гостей. Многие чиновники-европейцы проявляли живой интерес к теософии и посещали лекции, а некоторые из них вступали в наше Общество. Следующим пунктом был Хошангабад, куда я поехал дневным поездом при жаре в 106° по Фаренгейту, мучимый желанием сбросить с себя всю верхнюю одежду. Раньше я уже описывал прекрасную сцену, развернувшуюся при свете луны на ступенях огромного гхата на берегу священной реки Нербудда, дополненную серебристым блеском массивной каменной лестницы, белоголовыми храмами и рекой, протекающей между её берегами, освящённой веками истории. В ночь моего приезда меня дважды приветствовала собравшаяся на площадке гхата компания, которая сидела на восточных коврах, являя собой полное олицетворение Азии. В ней не было ни одного европейского костюма, который бы мог испортить произведённый этой картиной эффект, поскольку из-за изнуряющей жары я тоже носил индийское муслиновое одеяние. Следующим вечером я выступал с лекцией о необходимости более глубокого изучения санскрита. Вечером третьего дня после моего приезда местный Филиал нашего Общества праздновал свою годовщину, и брамины-пандиты читали шлоки со словами благословения, после чего члены Филиала в соответствии с древним обычаем раздавали нищим пшеницу. Когда эти церемонии закончились, я выступил с другой лекцией. Каждое утро перед восходом солнца я наслаждался купанием в священной реке. Пятого мая я отправился в Джабалпур к моему старому другу Ниварану Чандре Мукерджи, где он проживал со своей семьёй в собственном доме. Все его домочадцы были очень сильно заинтересованы в том, чтобы наше Общество жило и процветало.
Примечательным событием моего визита в этот город явилось посещение тюрьмы, где я видел несколько отъявленных головорезов, бандитов и заключённых, описанных в захватывающих рассказах об Индии полковника Мидоуза Тейлора. Один старик из их числа признался мне, что «убил только одного человека», намекая этим на то, что он является образцом «благочестия». Он показал мне, как его собратья набрасывают румал (носовой платок) на свои жертвы и их душат. Оказалось, это очень простой и эффективный способ убийства. Должен ли я здесь его описывать? Полагаю, что нет, чтобы не подтолкнуть потенциальных убийц, у которых ещё не созрел план злодеяния, к очень простому, тихому и наименее жестокому способу убийства, которым они могут избавиться от неудобного свидетеля или какой-нибудь другой выбранной жертвы. Несомненно, всё это уже было описано ранее, но это произошло не по моей вине; пусть каждый думает сам о своей собственной карме. Ещё раньше в одной тюрьме я видел старого тхага2, убившего множество человек, который по просьбе Наследника Престола показывал ему на практике, как набрасывать румал на шею и готовиться к совершению удушения.
Причём всё это тхаг проделывал с шеей самóй августейшей особы. Тюремщик рассказал мне, что, увидев как в глазах тхага вспыхнул странный дикий огонёк, он сразу же прекратил эксперимент. Если бы не он, принц мог бы оказаться со сломанной шеей, потому что искусный тхаг убивает человека одним поворотом румала ещё до того, как тело несчастного успевает упасть на землю.
Теперь тхаги практически исчезли из Индии, но в давние времена они были настоящим бедствием. Тхаги были наследными убийцами, жившими под видом земледельцев. Какое-то время в течение года они в действительности работали на своих плантациях, после чего начинали совершать набеги с грабежами и убийствами, получив благословения своих семей и одобрение своих морально испорченных соседей, пользуясь при этом покровительством местных властей, с которыми они делились своей добычей и которые предоставляли тхагам убежище, когда им угрожала опасность. От отца к сыну, из поколения в поколение они передавали свои «славные» традиции и свою «профессию», придавая обучению молодёжи очень большое значение. В «Истории тхагов» (издательство «Наттали & Бонд», Лондон, 1851) её автор говорит:
«Дети тхагов в течение самых ранних лет своей жизни, по-видимому, не знают о занятиях своих отцов. Через какое-то время им разрешается сопровождать своих родителей, но тёмные драматические сцены от них скрываются. В действительности для новичка набег не несёт в себе ничего, кроме удовольствия. Он сидит на пони и, имея по законам тхагов право на свою долю добычи, он получает её часть в виде подарков, соответствующих его возрасту. При этом он радуется новым вещам, не омрачённый осознанием средств, с помощью которых они были получены. Истина выдаётся постепенно. Вскоре юнец узнаёт, что все его подарки – это плоды грабежа. Через некоторое время у него появляются основания подозревать, что грабёж сопровождается страшными преступлениями, затем его подозрение переходит в уверенность, и, в конце концов, ученику разрешается наблюдать за ужасным ремеслом, которое ему предназначено унаследовать. Таким образом, моральное разложение завершается ещё задолго до того, как ученику доверяют выполнить своё первое злодеяние. Он проходит долгий курс предварительной подготовки …, прежде чем приобретёт высокий статус душителя».
Книга, из которой я привёл эти строки, несомненно, уже опубликована. Также можно прочитать красочный рассказ о тхагах, наиболее отвратительных преступниках, прочитав рассказ «Признания тхага» Мидоуза Тейлора, который можно найти почти везде. Я думаю, читатель поймёт, с каким болезненным интересом и отвращением я разглядывал бездушных убийц, представших передо мной в Джабалпурской тюрьме, поражаясь, как каждый из них много раз заманивал ничего не подозревавших путешественников в смертельную западню и сворачивал им шеи своей смертоносной петлёй. Со времени завоевания Майсура в 1799 году и до 1808-го года жертвами тхагов становилось несколько сотен людей в год, а некоторые из числа наиболее дерзких тхагов совершили более двухсот убийств. Было подсчитано, что пятидесятилетний тхаг за двадцать пять лет своей активной «деятельности» убивал, по меньшей мере, 250 человек, по десять в год. Вот хорошая проблема о работе закона кармы для метафизически мыслящего теософа. И чьё же преступление более тяжёлое, отца-душителя, который сознательно развращает своего сына и разлагает его морально, или ребёнка-убийцы, рука которого была обучена отнимать жизнь?
____________________________
1 – сир (seer) – мера веса в Индии (около 0,9 кг), а также мера жидкости в Индии (около 1 литра) – прим. переводчика
2 – Тхаг (туг, таг) – представитель секты душителей – средневековых индийских бандитов и разбойников, посвятивших себя служению Кали.
.jpg)
ГЛАВА XXX
Е. П. Б. ОСНОВЫВАЕТ «ЛЮЦИФЕР»
Фактором, вносящим нестабильность в работу Индийского Отделения Теософского Общества, как уже говорилось ранее, является постоянный перевод государственных служащих из одного города в другой. Это делает невозможным прогнозирование срока активной фазы деятельности того или иного Филиала, поскольку она зависит от продолжительности пребывания в городе одного, двух или трёх лидеров теософского движения, благодаря которым и возник сам Филиал. Эти лидеры вовлекают его членов в теософскую работу, и у их коллег складывается впечатление, что без них Филиал обязательно рухнет. По этой причине всегда разумно, где это возможно, избирать на должности президента и секретаря Филиала не государственных служащих, а жителей города, таких как адвокаты, коммерсанты, врачи и учителя, поскольку первые, даже более умные и более пылкие, скорее всего, в течение следующих нескольких месяцев будут переведены в другое место. Но если такая система переводов с места на место иногда вызывает временный коллапс работы, она также может повлечь за собой возрождение угасающих Филиалов или основание новых вследствие перевода ценных тружеников на поле теософии в населённые пункты, где их помощь нужна больше всего. Таким образом, одновременно с движением тяжёлой индийской официальной машины продвигается вперёд и Теософское движение, всегда расширяясь, укрепляясь и опираясь на прочные основы, которые мы заложили для него в индийских сердцах.
Вышеприведённые замечания относятся к плачевному состоянию Нагпурского Теософского Общества и Санскритской школы, для поддержания которых на открытом собрании два года назад я выделял щедрую сумму. Это состояние обусловлено тем, что несколько наших лучших сотрудников были переведены в другие места.
Девятого мая 1887-го года я снова приехал в Бенарес, где меня радушно встретили на вокзале, а затем разместили в садовом доме бабу Б. С. Бхаттачарджи из Гайи, кандидата в члены нашего Общества. Здесь я пробыл полных три дня и посетил ныне покойного высокочтимого Свами Бхаскарананду, который принял меня очень тепло, а также йогиню Маджи. В городском зале я выступил с лекцией на тему «Книга Читрагупты», оказавшейся на этот раз моим единственным публичным выступлением. Двенадцатого мая я отправился в Аллахабад, который теперь выглядел как опустевший банкетный зал. Это произошло после уезда из него Синнеттов, дом которых был центром жизни этого города. Без них и Е. П. Б. он казался пустым. И в самом деле, теперь у меня в уме постоянно крутилась мысль о разлуке с Е. П. Б., особенно когда я посещал города, в которые мы ездили с ней вместе, впервые прикоснувшись к Индии и мечтая о возрождении восточных наук и религий. Нужно быть, так же как я, очень тесно связанным с ней узами работы на всеобщее благо, чтобы понять, что я чувствовал, когда проходил по нашим старым местам и видел лица наших старых друзей. Ах! Ах! О, Лану, воспоминания об этих встречах и расставаниях окутаны печалью. Но мы с тобой знаем, сколько веков мы трудились вместе под руководством Единого и сколько ещё совместной работы лежит перед нами. Будь здорова, до свиданья!
Стояла ли тогда жара? Да, ужасная, испепеляющая всё живое, при которой плавился металл. Я встретился со своим другом Свами Мадхавдасом, составителем «Изречений греческих мудрецов», и прекрасно провёл время за беседой с этим добрым мудрецом. Мои комнаты ежедневно наполнялись молодыми метафизиками и любителями-агностиками, задававшими мне каверзные вопросы, азарт которых не поддавался влиянию даже запредельно высоких значений ртутного термометра.
Пятнадцатого мая я выступал в Кьяштха Патшале (KyasthaPatshâla) с лекцией на тему «Другой Мир», чувствуя такую слабость, что во время её второй половины был вынужден сидеть. Это явилось непосредственным следствием симптомов дизентерии, вызванной неудобоваримой пищей и усугубляемой сильной изнурительной жарой. На следующий день мне стало ещё хуже, и я чувствовал себя настолько измождённым, что мои друзья умоляли меня остаться на несколько дней. Однако согласно маршруту мне предстояло множество дальних поездок, и я не мог позволить себе тратить время, поэтому отправился в Канпур, куда приехал в 5 часов вечера. Сразу после прибытия меня очень радушно встретили, а затем поселили в большом бунгало Его Высочества махараджи Бурдвана, где мы с Дамодаром останавливались в 1883 году. Именно тогда произошёл не вызывавший подозрений феномен, заключавшийся в появлении письма от одного из Учителей в моём запертом жестяном офисном ящике. Это феномен уже был описан в одной из предыдущих глав. Доктор Махендранатх Гангули, член Теософского Общества, посчитал меня настолько слабым, что настоятельно рекомендовал мне пить куриный бульон, и после некоторых колебаний я последовал его совету, тем самым нарушив вегетарианскую диету, который я придерживался в течение нескольких лет. Эффект был мгновенным, и ко мне полностью вернулась моя физическая сила, так что на следующий день я уже был совершенно здоров. С того времени примерно два года я не возвращался к растительной диете, которой придерживался по совету французской ясновидящей, мадам Монгрюэль1 (странное имя применительно к данному случаю!), причём с самыми хорошими последствиями.
В тот же день состоялся индийский банкет с участием сорока бенгальских джентльменов, данный в мою честь Бабу Нилмадабом Банерджи. После него я выступил со второй лекцией, а затем уже в полночь сел на поезд, идущий в Алигарх, где провёл три дня, прошедших по обычному сценарию. Следующим пунктом был Буланшахр. Там меня публично оскорбил один грубиян, и это произошло со мной в Индии впервые. Он был фанатиком, совершенно не знакомым с индийской литературой и, соответственно, нетерпимым и лишённым всяких приличий. Тем не менее, к удовлетворению моей аудитории, мне удалось его угомонить. Погода была такой жаркой, а слушателей так невообразимо много, что мы проводили наши встречи на улице, когда это было возможно, расстилая на траве ковры и маты и расставляя стулья по традиции дубраров для более важных персон параллельными рядами. Затем был Мирут, а затем – Хардвар, пристанище паломников в верхнем течении священного Ганга. В Хардваре прошёл огромный Съезд «Возрождение Санскрита», созванный по настоянию пожилого девана Рамджаса, премьер-министра округа Капуртхала в отставке. Основная идея этого съезда заключалась в том, чтобы организовать большое и сугубо национальное Общество Санскритских Пандитов для совместной работы по возрождению древней религии и литературы. По просьбе участников этого съезда, или «Бхарата Дхарма Маха Мандал», я обратился к ним с речью, и когда она была окончена, публика выразила мне благодарность вместе с признательностью Теософскому Обществу шумными возгласами. Это была очень высокая оценка, потому что из-за нашего с Е. П. Б. открытого признания буддизма на Общество всегда смотрели косо, подозревая его в тайной вражде по отношению к индуизму и, возможно, видя в нём орган пропаганды буддизма, хотя мы как Общество не давали ни малейшего повода для столь искажённых взглядов на нашу деятельность. Дело в том, что религиозная эклектика – это то, что меньше всего доступно умам сектантов, последователями какой бы то ни было религии они не являлись2.
Так, сегодня наше Общество в Бирме и в гораздо меньшей степени на Цейлоне подозревается в проиндуистских взглядах из-за смелого признания миссис Безант о своих религиозных предпочтениях, как пятнадцать лет назад его подозревали в строгом следовании буддизму из-за того, что два его основателя вместе с Дамодаром приняли от Дхармарамы Теруннансе Пять Заповедей в присутствии множества взволнованных буддистов в Галле в 1880 году. Но время рассеивает все иллюзии, и, в конце концов, приходит торжество истины.
Англо-индийцам стоит посетить Хардвар, чтобы увидеть великолепные пейзажи и искупаться в чистых прохладных водах стремительного Ганга. Ежедневно я смешивался с толпой паломников, совершавших омовение, и получал огромный прилив сил. Первого июня, в великий день омовения, я мог сравнить толпу купавшихся, пожалуй, только с роем пчёл, а создаваемый ею звук – с продолжительными раскатами грома. Полиция, возглавляемая начальником-европейцем, вела себя очень грубо по отношению к бедным паломникам, толкая и понукая их как стадо крупного рогатого скота. Но, куда ни посмотри, так происходит везде: грубость возведена в закон, а мягкость и терпимость являются исключением.
Утром последнего дня пребывания в этом городе, пробираясь по мощёной дороге, ведущей от гхата для омовений к горе, я был сильно потрясён увиденным. На мостовой на корточках сидели три человека: пожилая индианка, молодой человек, по-видимому, являвшийся её сыном, и брамин. Рядом с ними в грязной хлопчатобумажной ткани лежали человеческие кости и пепел. Эти люди торговались друг с другом точно так же, как на ирландской ярмарке по распродаже свиней, где мне однажды довелось побывать; были слышны сердитые голоса, и за очередным предложением следовал отказ. Так смиренная вера с одной стороны противостояла жадности духовенства с другой. Предмет спора состоял в том, сколько же денег должен получить жрец-вымогатель за то, что он бросит кости и пепел в стремительно текущую воду. Даже беглого взгляда на священника было достаточно, чтобы вызвать во мне отвращение и негодование, и я почувствовал сильное желание бросить его в реку вместе с ожерельем из костей на его шее. Это одна из тех пучин, в которые погрузилась возвышенная религия Риши, попав в руки деградировавших подонков, которые проводят богослужения во многих храмах, оскверняя святилища богов своим моральным разложением. Намного больше чести тем, кто сохраняет веру своих предков, сознательно почитая их как хранителей великого сокровища, и ведёт достойную жизнь в соответствии со своим вероисповеданием.
Следующим пунктом моей поездки был Лахор, где Его Высочество ныне покойный махараджа Кашмира предоставил в моё распоряжение свой дворец, представляющий собой ветхое здание, которое некогда занимали солдаты. Энергичный пандит Гопинатх, член Теософского Общества, проработал все детали моего визита, и мне пришлось принимать толпы посетителей и ежедневно выступать с лекциями в разных кварталах города. Лахор – столица Ранджита Сингха, воинственного вождя сикхов, прозванного Львом Севера. Он был великим человеком и великим воином, но имел отнюдь не покладистый характер и обладал железной волей. Во всех добротных работах по психологии приводится история о некоем Харидасе, хатха-йоге, заживо похороненном в специально вырытой для него могиле в саду махараджи. Этот йог покоился в ней в течение шести недели, а затем его откопали и оживили. Впоследствии махараджа избавился от него, откупившись дорогими подарками. По поводу этой истории я опрашивал пожилых людей, которые могли быть очевидцами таких чудес йоги, как всегда это делал во время моих предыдущих визитов в Лахор. Свидетелем оказался один старый сикх-сирдар, рассказ которого в целом хорошо согласовывался с тем, о чём нам поведали доктор Макгрегор и сэр Клод Уэйд. В действительности не может быть никаких сомнений в том, что этот человек, приобретя с помощью йоги способность приостанавливать жизненные процессы на сорок и более дней, был уложен в мешок и находился всё это время в гробу, не имея возможности есть, пить и даже дышать, поскольку день и ночь за ним следила охрана, чтобы исключить возможность обмана. Этот Харидас отнюдь не был святым, но всё же смог совершить такое чудо. О том, почему это стало возможным, я уже говорил раньше и был бы рад, если бы каждый ученик, изучающий оккультные науки, понял, что кристальная моральная чистота вовсе не является необходимым условием для психических феноменов, производимых медиумами, месмеристами, гипнотизёрами, целителями, ясновидящими, предсказателями и другими обладателями сверхнормальных способностей, которые используют астральное тело и действуют на астральном плане. Только задумайтесь об отсутствии добродетели у большинства подобных «чудотворцев» как в наши дни, так и в прошлые века, и истина выйдет на поверхность. В то же время, у читателя не должно сложиться убеждение, что все исцеления болезней, феномены ясновидения и предвидения связаны только с низшим эго, поскольку вышедший за его пределы Адепт, приобретя все сиддхи, может с помощью них получать доступ ко всем хранилищам знаний и совершать разнообразные чудеса на благо человечества. Но Он не берёт за это никакой платы, не устраивает скандалов и не причиняет вреда никаким живым существам; Он – наш благодетель, наш Учитель, наш Старший Брат, наш пример для подражания; Его осеняет священный свет, а сам Он есть свет нашей расы.
Итогом моего визита стало открытие местного филиала под названием «Лахорское Теософское Общество». Затем я отправился в Морадабад, где встретился с нашим старым другом Россом Скоттом, ставшим окружным судьёй. Мы познакомились с ним во время злополучного плавания на пароходе «Спийк Холл». Когда-то он был нашим бесстрашным коллегой, который поддерживал нас в радости и горе, несмотря на всё сопротивление англо-индийских предрассудков. По случаю моего визита он очень охотно возглавил встречу, на которой я выступал со своей лекцией, и очень тепло говорил о нашем движении и нас самих.
Затем следовал Барейли, где состоялись лекции, прошли приёмы и были проведены инспекторские проверки двух наших собственных преуспевающих санскритских школ. Пока я находился в этом городе, муссон отступил, и столбик ртутного термометра опустился с отметки 98° до 82° по Фаренгейту, введя жизнь в прежнее русло. В доме пандита Пурмешвари Даса, находящемся в Барабанки, к нашей работе проявили большой интерес. Здесь я увидел настоящую диковинку, которой явился карлик высотой 32 дюйма. Им оказался полностью сформированный 23-летний человек, толковый парень, работающий штатным офисным рассыльным, или чупрасси.
Из-за дождей произошло нашествие стай жуков и всевозможных насекомых, которые расплодились благодаря живительной влаге, напитавшей землю. Я обнаружил это в Файзабаде, когда совершил ошибку, перенеся встречу из переполненного людьми Музейного Зала на лужайку перед ним. Там меня усадили за стол, поставив на него две свечи для моей защиты, а аудитория разместилась на стульях и коврах. Затем я начал свою (импровизированную) лекцию на тему «Читрагупта», но смог продержаться лишь четверть часа, поскольку к тому времени оказался окружённым роем злобных жуков, привлечённых огнями, и был вынужден остановиться. Было бы забавно видеть меня, стоящего перед всеми в полный рост при свете свечей и изо всех сил пытающегося говорить: жуки ползали по нижней части моей пижамы, заползали в рукава моего индийского чапкана, садились на шею и лезли в глаза, уши, нос и рот. А я, встряхивая одежду и сгоняя жуков с моей шеи, топал ногами и вычёсывал их из моих волос. А запах! Только подумайте о том, что такое картофельный жук и какой запах издаёт этот зловонный вредитель, от прикосновения к которому пальцы начинают пахнуть тухлятиной! Вот в какое затруднительное положение я попал в Файзабаде, и нетрудно представить, что оно не благоприятствовало моей импровизированной речи на религиозные темы. В конце концов, отчаявшись, мне пришлось отступить, и, старательно пытаясь скрыть своё замешательство, я сказал: «Джентльмены! Согласно закону физики два тела не могут одновременно занимать одно и то же место в пространстве. Кажется, мы вторглись на собрание Национального Конгресса Жуков. Как видите, делегаты со всех концов света вытесняют меня со всех четырёх сторон, поэтому я заканчиваю свою речь и делаю перерыв». Следующим вечером я выступал с лекцией уже внутри помещения, на полу которого были расставлены большие открытые тазы с водой, в которые жуки попадали под воздействием какого-то таинственного притяжения. Благодаря этому мне удалось прочесть свою лекцию в более или менее комфортных условиях. В Файзабаде меня отвезли в прекрасный парк к гхату для омовений, где, как говорят, Аватар Шри Рама в последний раз появился на земле, и теперь это место славится большой святостью.
Весь этот округ был пронизан классической индийской культурой. Из Файзабада я направился в Горакхпур, для чего переплыл реку Гогра у Айодхьи, древней столицы Рамы, на пароме с паровой тягой. Что бы Рама и его двор подумали об этом?
Следующим пунктом за Горакхпуром была Чхапра, а за ней – Банкипур и Дурбунга. В Чхапре среди прочих иностранных писем я получил одно от Е. П. Б., которое меня сильно расстроило. Она согласилась выпускать новый журнал на средства, собранные её лондонскими друзьями, оставаясь при этом редактором «Теософа» и его совладельцем. На мой взгляд, это было очень необычно и совсем не по-деловому. Помимо прочих причин, подтолкнувших её к этому, была настойчивость её английских друзей. Однако главное обстоятельство, оказавшее на неё наиболее сильное влияние, заключалось в том, что мистер Купер-Оукли, назначенный ею лично на должность ответственного редактора «Теософа», в той или иной степени принял сторону Т. Субба Роу в споре между ними с Е. П. Б. о том, пять или семь «принципов» составляют сущность человека. После того, как Субба Роу ответил на страницах нашего журнала на её статью, посвящённую этому вопросу, Е. П. Б. в своих письмах ко мне стала горько жаловаться на Купер-Оукли, осуждая и обвиняя его в предательстве, не имея на это веских причин. Это был один из тех непреодолимых импульсов, которые временами доводили её до крайностей. Она хотела, чтобы я лишил его редакторских полномочий и даже прислала мне глупый документ наподобие доверенности, уполномочивающей меня, так сказать, сослать его в тыл и сделать так, чтобы никакие гранки не могли попасть в печать до тех пор, пока я сам их не просмотрю. Конечно, я решительно возражал против её беспрецедентного шага, ведь основание конкурирующего журнала могло в значительной степени уменьшить тираж и влияние нашего старого издания, на титульном листе которого всё ещё значилось её имя. Но протестовать было бесполезно; она писала, что полна решимости основать журнал, на страницах которого могла бы говорить то, что ей захочется, и через какое-то время на свет появился её личный журнал «Люцифер», а я продолжил свою работу без Е. П. Б., стараясь делать её как можно лучше. Между тем, между нами продолжалась интенсивная переписка. В то время между Е. П. Б. и мистером Синнеттом была более или менее глубокая ссора, и ещё до её окончания несколько вышедших из его Лондонской Ложи членов организовали Ложу Блаватской, собрания которой проходили в доме Е. П. Б. на Лэнсдаун-роуд, где её блистательная личность и обширные знания оккультных предметов всегда обеспечивали ей полный аншлаг.
Махараджа Дурбунги, гостем которого я был в Банкипуре и его собственной столице, был членом нашего Общества и по его собственному признанию моим дорогим другом. Он вывез меня на прогулку, и мы провели несколько часов за разговорами. Однако когда я уезжал, он не изъявил желания со мной попрощаться и не прислал мне ни одной рупии в качестве ежегодного добровольного пожертвования на расходы Общества или даже на мои дорожные расходы. Это было очень невежливо, потому что все филиалы, какими бы бедными они ни были, всегда делали взносы. Никогда раньше я не говорил об этом ни слова, но, полагаю, что причиной его внезапного недовольства явилось осознание им того факта, что я не сотворю для него никакого чуда, совершить которое меня упрашивало уже много индийских раджей. Если я ошибаюсь, то тогда объяснить его изменившееся ко мне отношение совершенно невозможно.
Следующим пунктом моей поездки был Джамалпур. Это новый город, построенный Железнодорожной Компанией, с очень длинными механическими цехами и множеством домов и коттеджей для своих сотрудников, которые арендуют их по фиксированным низким ценам. Здесь я получил возможность поработать со своей обширной корреспонденцией, так как члены нашего Общества взяли на себя офисное делопроизводство, что дало мне необходимое свободное время. Затем мы отпраздновали четвёртую годовщину местного Филиала Теософского Общества, и я, дважды выступив с лекциями, направился в Монгхир, где открыл новый Филиал. Затем я приехал в Бхагалпур, где посетил дом моего слепого пациента, Бабу Бадринатха Банерджи. Ранее я уже писал о его очень необычном выздоровлении, наступившем после моего месмерического лечения, и последовавших за ним рецидивах слепоты. Эти рецидивы были весьма прискорбными, но, в конце концов, наслаждение зрением в течение целого года после однодневного лечения было не такой уж плохой компенсацией. Благодаря моим целебным пассам Бадринатх Бабу обрёл зрение и в третий раз, и когда я покидал этот город, мой пациент был в состоянии обходиться без посторонней помощи и читать свежие газеты.
После моего выступления перед «Юношеским Обществом Нравственности» в Колледже Тадж-Нараин произошло одно приятное событие. На той встрече помимо студентов-индуистов присутствовало много студентов-мусульман, поэтому я сформулировал тему своего выступления как «Человек и его обязанности», чтобы, наряду с приверженцами других религий, адресовать его также и последователям Пророка. Подводя итог моей речи, моё место занял благообразный мусульманин-мавлави, который очень горячо поблагодарил меня за то, что в своей лекции я ссылался на моральный кодекс ислама.
В Бергхампуре мне был устроен королевский приём. В этом городе находится наш старый очень стойкий и активно работающий Филиал, сыгравший весьма важную роль в первое время после нашего приезда в Индию. Здесь я побывал в гостях у доктора Рама Дасы Сена, востоковеда, хорошо известного также и на Западе, и после традиционных публичных выступлений и частных встреч я уехал в Муршедабад, где жил мой друг наваб, пригласивший меня к себе во дворец. Я пробыл у него всю ночь, прочитал лекцию на тему «Ислам» перед сбившимися в тесную кучу его домочадцами, принял в члены нашего Общества его девана и снова вернулся в Калькутту. Так закончилось долгое путешествие по Индии длиной в десять тысяч миль, совершённое мной в 1887 году.
_____________________________
1 – возможно, от английского «mongrel» – «смешанный, нечистокровный» – прим. переводчика.
2 – Похоже, сектанты думают, что божественная истина подобна перевёрнутой пирамиде с обращённым вверх и вовне основанием, в которое втекает весь религиозный поток, а её вершина – место, через которое он вытекает, – находится только на их алтаре. Причём вне этой пирамиды нет ничего, кроме заблуждений.
Перевод с английского Алексея Куражова
.jpg)
01.05.2019 11:17
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".