Листы старого дневника. Том III. Главы V, VI. Генри С. Олькотт
ГЛАВА V
ТАИНСТВЕННОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ДАМОДАРА
ДАМОДАР исчез, не оставив никакого следа, который мог бы помочь мне узнать, куда он ушёл и когда вернётся, если вообще вернётся. Я быстро обошёл четыре сообщающихся друг с другом комнаты, но они были пусты, поскольку все мои товарищи пошли купаться на реку. Из окна комнаты Дамодара я обратился к слуге и от него узнал, что на рассвете Дамодар в одиночестве покинул бунгало, не оставив о себе никаких вестей. Не зная, что делать, я вернулся в свою комнату и на столе нашёл записку от Учителя, который просил меня не беспокоиться о мальчике и говорил, что он находится под Его защитой, но не давал никакого намёка на то, когда он вернётся. Мне потребовалось всего около минуты, чтобы через открытые двери обойти четыре связанных друг с другом комнаты, но я совершенно не слышал звуков шагов по покрытому гравием дворику; едва ли кто-то во время моего отсутствия мог войти в мою комнату, однако загадочное письмо от «К. Х.» в знакомом китайском конверте лежало на моём столе.
Повинуясь своему первому импульсу, я взял вещи Дамодара (его сумку и постельные принадлежности) и спрятал их под своей кроватью. Затем я отправил телеграмму Е. П. Б., в которой написал о его исчезновении и о том, что я ничего не знаю о его возвращении. Когда с реки вернулись купальщики, они, естественно, встревожились по поводу исчезновения Дамодара так же, как и я, и мы потратили уйму времени на размышления и предположения относительно того, что же будет дальше.
В тот день я дважды посетил дворец и отметил, что Его Высочество принимал меня с ещё большей теплотой. Будучи предельно обходительным, он обсуждал со мной философию Веданты с огромным неподдельным интересом, а затем настойчиво предлагал составить ему компанию, когда в следующий раз он поедет в Шринагар, столицу Кашмира. Сразу после наступления вечера я находился в нашем бунгало и, в одиночестве занимаясь письменной работой (поскольку остальные уехали кататься на лошадях), услышал чьи-то шаги по гравию на улице. Присмотревшись, я увидел одетого по кашмирской моде высокого пеона (почтальона, служащего на телеграфе), который доставил мне конверт с телеграммой. Вскрыв его, я увидел, что это ответ Е. П. Б. на моё послание. В нём она говорила, что Учитель сказал ей, что Дамодар вернётся, и велел мне не допускать, чтобы к его вещам, в особенности, к постельным принадлежностям, кто-то прикасался. Не было ли странным, что она, находясь в Мадрасе, в двух тысячах милях от меня, велела мне сделать то, что я уже сделал под воздействием первого импульса, когда пытался узнать, куда пропал наш мальчик? Была ли это телепатия на большом расстоянии или что-то другое? Однако затем произошло что-то ещё более поразительное. На то, чтобы открыть конверт и прочитать телеграмму, я потратил не более полминуты. И пока пеон ещё не успел выйти через веранду на дворик, меня внезапно осенило, что он принадлежит к Братству, а его форма была не реальностью, а майей. Я точно это знаю и могу в этом поклясться, поскольку при приближении таких Людей чувствую определённый нервный трепет, также как совершенно точно могу распознавать особую вибрацию, создаваемую месмерическим током моего собственного Учителя, который одновременно является Учителем Е. П. Б.. Я подбежал к двери и стал оглядывать пустой дворик. Несмотря на то, что на нём не было ни деревьев, ни кустов, которые могли бы служить укрытиями, я никого не увидел: пеон как сквозь землю провалился.
Когда я рассказываю эту историю, меня часто спрашивают, как телеграмма от настоящего пеона могла попасть к иллюзорному, и как подписанная мою квитанция вернулась обратно в телеграфное агентство, конечно, если только почтальон не был в курсе дела? Этому есть очень простое объяснение, если допустить реальность силы гипнотического воздействия. Я имею в виду филигранный гипнотизм Востока, а не ту его рудиментарную стадию, до которой к настоящему времени дошли школы Нэнси и Ла Сальпетриер, другими словами – секрет создания майи. Адепт встречает пеона; с помощью силы воли он становится невидимым для пеона и вводит его в бессознательное состояние; затем он отводит его в любое укромное место и оставляет там спящим; затем Адепт придаёт облику иллюзорного человека внешность и личностные особенности пеона; этот человек приносит мне телеграмму, я расписываюсь в квитанции, он прощается и уходит; затем нервный трепет, вызванный во мне его симпатическим магнетизмом, также возникает в нём самом, предупреждая его о том, что я не потерял бдительности окончательно, поэтому когда я подбегаю к двери, он становится для меня невидимым, возвращается к спящему пеону, оставляет в его руке квитанцию, внушает ему свои воспоминания о коротком эпизоде нашей встречи, чтобы он считал их своими собственными, приводит пеона в сознание, опять делает себя невидимым и отправляет его обратно в телеграфное агентство. Очень простая последовательность действий, легко понятная любому искусному гипнотизёру (месмеристу).
Дамодар покинул нас на рассвете 25 ноября, а вернулся после шестидесятичасового отсутствия вечером 27-го. Но как же за это время он изменился! Он ушёл от нас похожим на студента изящно сложенным бледным юношей, кротким, робким и застенчивым, а вернулся крепким, жилистым, смелым и энергичным молодым человеком, оливковое лицо которого приобрело ещё более тёмный бронзовый оттенок, и мы с трудом могли распознать в нём прежнего Дамодара. Он посетил ретрит (ашрам) своего Учителя и прошёл там определённую подготовку. Он принёс мне послание от другого хорошо известного мне Учителя и, чтобы подтвердить его подлинность, прошептал мне на ухо один пароль, по которому я опознаю все исходящие из Ложи сообщения. Этот пароль действует до сих пор: факт, который некоторым персонам за атлантическим океаном было бы полезно принять к сведению.
Каждый день я лечил Махараджу по его просьбе, делая месмерические пассы, которые, видимо, приносили ему облегчение или, по крайней мере, так он утверждал. Махараджа начал сожалеть о моём отъезде и попросил меня выбрать кого-нибудь из его окружения, кому бы я мог доверить его лечение в будущем. После этого я начал приглядываться к людям и понял, что вокруг Махараджи существует три различные группировки, каждая из которых пытается как можно сильнее повлиять на властителя, а все их представители, как мне показалось, были в равной степени эгоистичны и беспринципны. Впервые в своей жизни я лоб в лоб столкнулся с гнилой моральной атмосферой двора индийского принца. Поэтому со всей откровенностью (на основании которой, судя по словам Главного Судьи, сказанным Брауну, у Махараджи сложилось обо мне хорошее мнение) я прямо сказал Его Высочеству, что единственный человек, которого я бы рекомендовал ему в качестве врача-месмериста, –это его младший сын, принц Амар Сингх, поскольку тогда он был красивым юношей, производящим впечатление честного человека. Его Высочество одобрило мой выбор, и я показал молодому принцу, как лечить его отца и подарил ему свою знаменитую серебряную трубку, с помощью которой в течение того памятного года я исцелил так много людей с заболеваниями глаз и ушей. Но, как потом стало известно, ничего хорошего из этой затеи не вышло, так как сын испытывал такой сильный страх перед своим отцом, что был совершенно неспособен принимать твёрдый командный вид и, тем более, чувствовать что-то подобное внутри себя. Но чтобы лечить пациентов, врачу-месмеристу просто необходимо иметь соответствующее выражение лица, жесты и голос.В то же время, я не хотел рисковать тем, что мой августейший пациент попадёт под влияние любого из этих придворных интриганов, которые наверняка стали бы использовать близость к Махарадже в своих корыстных целях. Через несколько лет Махараджа умер, и его место занял его старший сын, который во время моего визита в Джамму находился в Шринагаре, поэтому я с ним не встречался. Через какое-то время правительство Индии отстранило старшего сына Махараджи от дел, и был образован Совет Регентов, президентом которого назначили молодого принца Амара Сингха. Второй сын Махараджи, генерал-майор Рам Сингх, так укрепил армию Кашмира, что в недавних пограничных кампаниях она, как и в прежние времена, очень сильно помогла британскому главнокомандующему.
Пришёл день моего отъезда, и Махараджа, смирившись с тем, что я не останусь у него погостить ещё какое-то время, решил устроить мне прощальную встречу. Поэтому когда мы, сидя на слонах, в последний раз всей компанией въезжали во дворец Махараджи, то вынудили всех встречных, как верховых, так и пеших, свернуть с нашего пути из тесных переулков Джамму в ближайшие магазины, дворы и тупики. По прибытии мы увидели, что Его Высочество со своим премьер-министром (Деваном), казначеем и другими чиновниками сидят на полу со скрещенными ногами, а перед ними в ряд стоят несколько тюков с шерстяными вещами, причём один из них намного больше, чем другие. Через нашего талантливого переводчика, пандита Гопинатха, мы завели с Махараджей разговор о моём отъезде и высказали надежду на то, что свидимся вновь. После этого Махараджа подал знак одному высокопоставленному чиновнику, и тот придвинул большой тюк с вещами ко мне, попросив принять его в качестве кхиллата (подарка) от Его Высочества. Одновременно с этим казначей положил передо мной два тяжёлых мешка с монетами. Каждому члену нашей делегации поднесли по меньшему тюку с шерстяными вещами. Согласно обычаю, я коснулся подарков и, поднеся ко лбу свои сложенные ладони, почтительно поприветствовал Махараджу, который ответил мне тем же. Затем мы поднялись со своих мест и, попрощавшись разом со всеми чиновниками, вышли из приёмной комнаты, в последний раз бросив взгляд на благородное лицо нашего хозяина. Ни один другой находящийся у власти индийский принц, которого я встречал, не оставил в моей памяти столь приятных воспоминаний. Здесь я говорю только о своём личном впечатлении от общения с ним и не могу сказать, какие виды на него как на политического союзника имело правительство Индии. Однако он относился ко мне так трепетно, как никто из других августейших особ, среди которых невозможно было найти более утончённого джентльмена, более щедрого правителя с чувством собственного достоинства и более гостеприимного хозяина, чем он. Кроме этого, я не могу не отметить пандита Гопинатха, члена Теософского Общества из Лахора, который, руководствуясь чувством долга, оказывал Обществу и лично мне неоценимые услуги переводчика во время моих путешествий по Пенджабу в 1883 году и, в частности, во время этой поездки к Махарадже.
Когда в бунгало мы достали мой кхиллат, то увидели, что он состоит из нарядно вышитой шёлковой чоги (пальто), великолепного «сотканного к центру» кашмирского платка, тонкой мягкой шерстяной ткани для тюрбана, зелёного шарфа с вышитыми концами для шеи или пояса и трёх отрезов пашмины (мягкой ткани из козьей шерсти) для пенджабского национального костюма. В огромных мешках лежали монеты по тысяче рупий в каждом. Таким образом, вся сумма подаренных мне (а, точнее, Обществу) денег (официально полученных для нашей организации) составила 2500 рупий. В бухгалтерском отчёте, представленном ежегодному Съезду Теософского Общества, указано, что из этой суммы 1500 рупий я выделил на покупку недвижимости в Адьяре, а остальные 1000 рупий передал на текущие расходы. Чогу и платок я передарил Е. П. Б., а тюрбан и три отреза тонкой ткани – своим друзьям. Себе я оставил маленький зелёный шарф, чтобы во время путешествий оберегать своё горло. Однако вскоре его поела моль, и у меня не осталось никаких подарков из Джамму, кроме доброй памяти о том, кто мне их сделал. Одежда, которую подарили моим компаньонам, походила на мою собственную, но её количество было меньше, а качество – хуже. В 1 час ночи мы на слонах перебрались через реку и после четырёхчасовой задержки в Сиалкоте добрались до Вазирабада, где провели остаток ночи. Дамодар, покинувший нас утром, поехал в Мадрас, а мы через Лахор и Киртарпур направились в Капуртхалу.
Капуртхала
В Капуртхале нас ожидал очень сердечный и радушный приём, устроенный старым Рамджасом (бывшим деваном) вместе с его сыном деваном Матхурой Дасом, помощником по политическим вопросам мистером Харичандом и другими важными чиновниками. Широко известный сегодня Махараджа был тогда ещё ребёнком, и вместо него Штатом управляли специально избранные чиновники – англичане или нет, я не помню. Я заметил, что ментальная атмосфера здесь намного лучше, чем в Джамму, где, казалось, только Махараджа был единственным человеком, которого искренне интересовали дискуссии на философские темы. Вдобавок, в Капуртхале не было той гнетущей атмосферы эгоистичных интриг, которая царила в Джамму, поэтому дышать здесь было свободнее. Данное обстоятельство я даже отметил в своём «Дневнике», поскольку оно, должно быть, произвело на меня очень сильное впечатление. Когда в Капуртхале я был гостем Девана Матхуры Даса, а на третий день своего визита выступал с лекцией «Природа религии», моим переводчиком был Пандит Гопинатх, который, как обычно, бегло переводил смысл моих слов. Четвёртый и пятый дни моего пребывания в этом городе были посвящены приёму в Общество кандидатов в его члены, которыми стали все местные высокопоставленные чиновники, а также открытию Филиала Теософского Общества в Капуртхале. После окончания визита в Капуртхалу я отправился в Джайпур и добрался до этого чудесного города вечером следующего дня. Нас разместили в бунгало для путешественников, я думаю, лучшем в Индии.
На следующее утро наши местные коллеги пригласили меня вместе с ними навестить Атмарама Свами, известного и уважаемого аскета, который задолго до моего приезда рассказывал им о своём личном знакомстве с нашими Учителями. Восемь лет назад в Тибете один из Них, известный как Чохан Дживан Сингх, поведал этому аскету, что ему не следует отчаиваться по поводу состояния религии в Индии, потому что в ближайшее время Братья направят туда двух европейцев, мужчину и женщину, которые возродят восточные религии. Это время как раз соответствует основанию нашего Общества в Нью-Йорке, и данная информация была для меня очень важной. Этот йог имел спокойное, глубоко осмысленное выражение лица и показался мне благородным человеком, сильно отличающимся от обычных аскетов, которых так много в Индии и которые совершенно для неё бесполезны. Он очень искренне и учтиво меня поприветствовал и выразил сильное желание, чтобы члены нашего Общества поощрялись к занятию йогой. Я ответил, что опасаюсь делать это без разбора, поскольку если кандидаты не обладают соответствующим складом характера и, прежде всего, не находятся под бдительным оком опытных учителей, то рискуют серьёзно пострадать от своих психических упражнений. С этим он согласился, но добавил, что всё предусмотрено заранее, и всё нужное произойдёт в своё время. На деле так оно и вышло, и чудесные метаморфозы, которые произошли с миссис Безант, мистером Ледбитером и другими людьми, которые даже не были членами нашего Общества, полностью подтвердили предсказания, сделанные в 1883 году Атмарамом Свами из Джайпура.
В тот же день мне пришлось исполнить свой неприятный долг – отстранить от работы и исключить из Общества вице-президента нашего местного филиала, который пытался использовать свою должность, чтобы получать услуги личного характера от других членов Общества – одного влиятельного англо-индийского чиновника и мистера Синнетта. Подобное в нашем Обществе является проступком столь отвратительным, что в таких случаях я должен безоговорочно изгонять всех причастных к нему лиц. По крайней мере, честь нашего Общества будет защищена от таких низких карьеристов, пока я жив. Покончив с этим делом, я выступил с лекцией, которая состоялась при большом стечении народа под открытым небом на большом дворе Колледжа Махараджи. А в 6 часов вечера мы отправились в Бароду, начав наш путь домой. После тридцатичасовой поездки в пыльном вагоне мы добрались до столицы Гайквара, где на вокзале нас встретил судья Гаджил с нашими дорогими друзьями, которые сопроводили нас в специально отведённые апартаменты и втянули меня в разговор, который продолжался до 3 часов утра! На следующий день наших вчерашних «мучителей» сменил Британский Наместник, которому я выразил своё почтение. Вечером я выступил с лекцией на тему «Доказательства будущей жизни», и день завершился собранием местного филиала Общества с приёмом в него новых сотрудников.
На следующий день, получив специальное приглашение от Гайквара, я посетил его великолепный дворец и долго рассказывал ему о наших благотворительных программах, одна из которых заключалась в содействии обучению санскриту и изучению санскритской литературы. Она вызвала у Гайквара немалый интерес, который не ослаб у него до сих пор. Его дворец, по мнению сотен посетителей, является одним из лучших во всей Индии и ещё долго будет оставаться грандиозным свидетельством широты его взглядов, достойных настоящего правителя великого Индийского государства.
Из Бароды мы долго ехали до Гути (Округ Мадраса), поскольку между поездами в Бомбее нам пришлось скоротать несколько часов. Из Гути мы добрались до Курнура на запряжённых волами повозках, преодолев расстояние в шестьдесят миль. Ожидавший нас там тёплый приём заставил позабыть о тяготах дороги. Мне зачитали приветствия на санскрите и английском, затем я на них ответил. В Курнуре я открыл местный филиал Общества, а на следующий день в 8 часов утра прочитал лекцию. В 4 часа ночи мы начали свой обратный путь в Гути, до которого доехали, проведя всю ночь в седле. Там я наконец-то открыл филиал Теософского Общества, снискавший себе славу непрестанной активностью, и в 5.30. снова сел на поезд, идущий в Мадрас. Мы прибыли в этот город утром 15 декабря и, таким образом, завершили 7000-мильный тур без задержек и каких бы то ни было происшествий. О том, какое впечатление произвело на меня возвращение домой, читатель может догадаться по следующим строкам из моего дневника: «Дом никогда ещё не казался мне таким прекрасным, а моя близкая подруга – такой милой и дорогой». Каждый раз, возвращаясь домой, я испытываю восторг, поскольку ни одно место в дальних краях, где я бывал, не имеет даже половины того очарования и не дарит того спокойствия, которое присуще Адьяру.
Однако теперь моего внимания требовал близящийся Ежегодный Съезд Теософского Общества, и вплоть до 27-го декабря каждый час моего времени был занят приёмом и размещением делегатов, возведением временных зданий, подготовкой годового финансового отчёта и других документов, а также составлением программы мероприятия. Семнадцатого декабря в качестве специального делегата от старого ядра Общества из Нью-Йорка и Рочестерского Общества из Сент-Луиса к нам прибыл доктор Франц Гартманн, наше недавнее приобретение. Однако вскоре он легко забыл о своей миссии делегата и вместе с частью приехавших к нам американцев примкнул к нам. К этому я могу добавить, что ни мистер Джадж, который написал им верительные грамоты, ни те, кто их представлял в качестве направленных на Съезд делегатов, ни Е. П. Б., ни я даже подумать не могли, что официальный, реальный и единственный центр Теософского Общества может находиться не в Адьяре. А те, кто остались в Нью-Йорке, были несколькими крохами, осыпавшимися с буханки. Всему этому есть подтверждения в истории [1], поэтому останавливаться на данном вопросе не имеет смысла.
В своём дневнике я нашёл интересную запись, которая повествует о том, как по-разному можно потратить небольшую сумму денег, создав различную карму. Восемнадцатого декабря индийская публика в Мадрасе устроила прощальный приём с банкетом одному высокопоставленному чиновнику-европейцу по случаю его выхода на пенсию, истратив на это 15000 рупий; несколькими днями позже мы собрали меньшую сумму, чтобы приобрести нашу штаб-квартиру в Адьяре. Первое событие, подобно фейерверку, прошло с помпой и блеском, деньги были потрачены впустую, а участники этого торжества забыты его виновником; другое – вылилось в появление у нашего Общества постоянной и достойной штаб-квартиры – прибежища для его основателей на старости лет и, надеюсь, ядра Института Востоковедения Теософского Общества, который мы с миссис Безант и графиней Вахтмейстер намереваемся учредить для всеобщего блага. И действительно, оглядываясь на процесс развития нашего Общества, нельзя не удивляться тому, что такая сравнительно небольшая сумма была потрачена на то, чтобы инициировать его работу в пяти сторонах света.
Когда начался Съезд, наш дом и временные постройки были до отказа заполнены делегатами, а на всех встречах царил неподдельный энтузиазм. Наше положение в Индии казалось незыблемым, а на горизонте не было ни одного облачка. В «святилище» ежедневно происходили феномены. Так, шесть-семь человек получили записки на английском языке и одновременно индийских диалектах. В них содержались ответы на вопросы, только что написанные этими людьми. Утром 28-го декабря, сидя на лужайке перед открытием Съезда, я выразил Е. П. Б. свои сожаления по поводу того, что члены Мадрасского филиала Общества позволили судье П. Шринивасу Роу выложить из своего кармана на проведение нашего Съезда довольно крупную сумму денег (500 рупий), поскольку был уверен, что он не может позволить себе такую щедрость. Она на мгновенье призадумалась, а затем подозвала к нам Дамодара, который неподалёку беседовал с группой участников Съезда. Она сказала: «Ступай в «святилище» и принеси мне пакет, который ты там найдёшь». Он удалился и меньше чем через пять минут прибежал назад, держа в руке запечатанное письмо с надписью на конверте «Для П. Шриниваса Роу». Мы пригласили судью и вручили ему пакет с просьбой распечатать письмо. Когда он это сделал, то с выражением невыразимого удивления на лице обнаружил очень доброе и благожелательное письмо от Учителя К.Х., который благодарил его за усердную службу и прилагал для расходов Съезда государственные векселя общей стоимостью 500 рупий, причём на обратной стороне каждого из них синим карандашом были нанесены инициалы «К. Х.». Здесь я излагаю факты в точном соответствии с действительностью, и один из этих векселей на сумму в 10 рупий с любезного позволения судьи я храню в качестве сувенира. Обратите внимание на то, что я услышал о безграничной щедрости судьи буквально за минуту до того, как рассказал о ней Е. П. Б.; что Дамодар отправился в «святилище» и вернулся с деньгами в течение следующих пяти минут; что каждый вексель был помечен знакомым почерком инициалами «К. Х.»; что ни у Е. П. Б., ни у Дамодара тогда не было даже ста рупий, не говоря уже о пятистах, и что об этом подарке сразу же стало известно всем делегатам, находившимся в то время на лужайке. То, что эти векселя не были «волшебным золотом» прямо следует из того, что по прошествии почти четырнадцати лет у меня сохранился один из них, который сейчас находится в Адьяре.
Франц Гартман. Лондон (январь 1908)
На этом Съезде были собраны денежные средства на учреждение при нашем Обществе Фонда Медали имени Субба Роу, призванного поощрять внесших значительный вклад в теософскую литературу. Сбором средств для этого Фонда до сих пор занимается судья Шринивас Роу, Е. П. Б., миссис Безант, Г. Р. С Мид и А. П. Синнетт. Однако капитал Фонда всё ещё настолько мал, что я не могу присуждать медаль на сумму процентов, ежегодно выплачиваемых Правительством. К этой сумме мне бы хотелось добавить ещё 100 фунтов стерлингов. Во время Съезда произошло ещё одно интересное, хотя и не очень важное событие. Оно состояло в том, что я посвятил в Буддизм доктора Франца Гартманна, зачитав ему Пять Священных Заповедей. Это произошло в присутствии Е. П. Б., четырёх буддийских делегатов из Цейлона, Дамодара, «Баваджи», Тукарама Татьи и Балаи Чанда Муллика из Калькутты. По просьбе доктора Гартманна Первосвященник Сумангала уполномочил меня провести обряд посвящения, выразив своё согласие на это в присланной нам телеграмме.
К последнему дню декабря бóльшая часть делегатов разъехалась, и осталась только наша компания. Так был завершён один из самых напряжённых, обнадеживающих и успешных годов в истории нашего Общества. Внося вклад в эту работу, мне пришлось проехать 16500 миль по дорогам Индии и Цейлона. Будущее сулило блестящие возможности, но низшие боги начали завидовать и уже ковали молнию, которую Мара задумал метнуть в нас через несколько месяцев. Как мало он этим добился, расскажет моё дальнейшее повествование.
____________________________
1 – См. Ежегодное обращение Президента Теософского Общества к 21-ому Ежегодному Съезду в Адьяре, декабрь 1897 года.
ГЛАВА VI
«ГРЯДУЩИЕ СОБЫТИЯ ОТБРАСЫВАЮТ СВОЮ ТЕНЬ НА НАСТОЯЩЕЕ»
Теперь перенесёмся в 1884 год, десятый с момента нашей первой встречи с Е. П. Б. на ферме в Вермонте. Эти десять лет были насыщены множеством событий и необыкновенных происшествий. Как же за эти годы расширилось поле нашей деятельности, оказавшей огромное влияние как на нас самих, так и на других людей! Перед нами пролетела целая эпоха, начавшаяся с мистических ночных сеансов фермеров-медиумов с «материализациями» или, точнее, объективизациями фантомов астрального мира, проплывающих перед нами во мраке, иногда молча качающих головой, иногда нашёптывающих и даже выкрикивающих свои банальные сообщения живым. Окончание этой эпохи застаёт нас в прекрасном индийском бунгало в окружении кипящих энтузиазмом друзей-азиатов; к этому времени мне уже знаком каждый уголок Индии, а наше Общество и его филиалы, официально открытые в разных странах, известны во всём мире. Поистине, это целая глава увлекательного романа!
Не успел ещё последний делегат 8-го ежегодного Съезда Теософского Общества покинуть наш дом, как я возобновил свои официальные поездки. Четвёртого января я отплыл в Бимлипатам, расположенный на Коромандельском побережье. Этот порт находится ближе всего к Визианаграму, в котором я намеревался посетить Махараджу[1], пригласившего меня в своё древнее земиндарство.
Среди пассажиров корабля был один шотландский джентльмен, наделённый даром «второго зрения», как и швейцарский философ Цшокке. Время от времени помимо воли перед его внутренним взором проносились истории жизни незнакомых ему людей в виде фантомных картинок. Все, кто читал Дейла Оуэна или Эннемозера, знают историю о том, как Цшокке заставил замолчать одного участвовавшего в студенческих посиделках хвастливого атеиста, с которым он столкнулся в альпийской гостинице. Как-то раз юнцы, у которых в голове ещё гулял ветер, сильно напившись, стали сильно шуметь и вызывающе себя вести. Их внимание привлёк скромный человек, сидевший за маленьким столиком в углу. И тут один крикливый хвастун, яростно отрицавший существование Бога и души, обратился к нему и с вызовом предложил защитить противоположную точку зрения. Цшокке, поскольку тем скромным человеком оказался именно он, как в кино увидел всю предыдущую жизнь хвастуна и спросил его, признает ли тот существование души, если он расскажет ему секреты его прошлого. Молодой человек презрительно посмеялся над словами Цшокке и предложил ему разоблачить все его секреты, включая самые сокровенные. Приняв вызов, Цшокке помимо разных постыдных сцен описал и то, как этот молодой человек грабит кассу своего учителя. Легко догадаться, что это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Тут же воцарилась мёртвая тишина, положив конец праздной болтовне, и философ покинул комнату со спокойным достоинством.
Визианаграм
Прибыв в Бимлипатам, я увидел, что меня ожидает экипаж, присланный Махараджей, и, проведя несколько часов в дороге, мы с комфортом добрались до Визианаграма. В качестве личного секретаря я взял с собой «Баваджи», а за мной и нашим багажом присматривал Абдулла, мой слуга-мусульманин. Приведя себя в порядок, я поехал в форт, где у входа в резиденцию меня встретил сам Махараджа. Он приветствовал меня с особо изысканной любезностью, которой он известен всему европейскому сообществу Мадраса и Калькутты, прозвавшему его «принцем Обаяния». Будучи заядлым собирателем книг, он имеет прекрасную библиотеку, бóльшую часть которой составляют издания в богатых переплётах. Он легко и искренне говорил на религиозные и философские темы, но не с таким сильным интересом и убежденностью, какие были присущи Махарадже Кашмира. В особенности меня поразило то, что он не имел чётко оформленного религиозного чувства, но был, главным образом, обеспокоен мирскими делами, земными удовольствиями и своим личным положением. Мне кажется, что он надеялся увидеть какие-нибудь произведённые мною феномены, и его отсутствие интереса к нашему Обществу в последующие годы свидетельствует о том, что он разочаровался, устав их ожидать. Однако при этом он проявлял себя с самой лучшей стороны в качестве хозяина, и наши беседы, продолжавшиеся в течение четырёх дней моего пребывания у него, были очень интересными. Перед тем, как мы уехали, он возместил Баваджи наши дорожные расходы, сделал большой заказ на теософскую литературу и внёс 500 рупий в казну Общества. В Визианаграме я выступил с двумя лекциями и открыл филиал нашего Общества, а 11-го января мы отплыли в Мадрас и прибыли в него на третий день.
Сразу после того, как я вернулся, брат одного из наших индийских коллег устроил нам небольшой скандал, потребовав, чтобы его брат под страхом изгнания из касты немедленно покинул наш дом. Такое испытание могут вынести немногие индусы, даже те, кто считают себя ярыми «реформаторами». Человек может быть легко раздавлен под гнётом древних традиций, поддерживаемых общественным мнением, особенно если у него нет денег, чтобы подкупить влиятельных «пуджари» (семейных священников). Когда мне рассказали об этом происшествии, я велел обеим сторонам покинуть нашу усадьбу и искать выход из данной ситуации за её пределами, чтобы не допускать кастовых баталий на нашей территории.
Здесь будет уместным сказать несколько слов об отношении Общества к кастам и другим социальным пережиткам, которые окружают нас повсюду. Именно к ним я отношу кастовую систему, поскольку полагаю, что, посягая на свободу действия, она является тупиковой ветвью развития сегодняшней Индии и всего мира в целом. Миссис Безант прекрасно и доходчиво объяснила публике, зачем и почему эта система была введена невидимыми Вождями арийской расы. На каком-то этапе духовного развития её преимущества были неоспоримы. Но, подобно ржавой телеге в заброшенной шахте, сейчас она никому не приносит никакой пользы, вызывая затор на оживлённой дороге. Разумеется, я высказываю здесь своё собственное мнение и никому его не навязываю. Несомненно, во всех ответвлениях рас, называемых нациями, можно выделить четыре главных класса, которые соответствуют четырём кастам арийцев, а именно: рабочие, торговцы, правители с воинами и разного рода учителя. Поэтому учреждение кастовой системы Шри Кришной, без сомнения, было мудрым поступком, давшим прекрасные плоды. Но структура классов на Западе не является застывшей и может изменяться. Так, сегодняшний крестьянин завтра может стать торговцем, а спустя десять лет генералом или учителем, и это подтверждается тысячами примеров. Таким образом, классы в нашем современном обществе не являются таким злом, как застывшая и закостенелая система передачи каст по наследству, которая утратила добродетельность яслей для перевоплощающихся душ, пав до низменного состояния гильдий торговцев, социальных тиранов, бездуховных пандитов и распространяющих страдания религиозных лицемеров. Учитывая это, следует признать необходимость реформ, которые должны проводиться как специально подготовленными деятелями, так и целыми сообществами. Однако эти реформы не являются целью, преследуемой нашим Обществом, как и пропаганда здорового питания, борьба с пьянством, отстаивание прав вдов на повторное вступление в брак, искоренение рабства, пресечение социальных пороков, вивисекция и пятьдесят других непочатых полей пылкой филантропической деятельности. Как представители Общества мы воздерживаемся от вмешательства в эти дела, но как индивидуумы мы полностью вольны погружаться в гущу любой из этих битв. Теософское Общество игнорирует разницу между полами, потому что Высшее «Я» не имеет пола. Также оно пренебрегает цветом кожи, поскольку «То», в отличие от человеческих рас, не является ни белым, ни чёрным, ни красным, ни жёлтым. Наше Общество не обращает никакого внимание на статус и богатство человека, политические условия, мирскую власть и литературную славу, ибо «То», которое выше всех этих ограничений физического человека, всегда остаётся незапятнанным, бессмертным, божественным и неизменным. Вот почему на посту президента Общества я никогда не склоняю его членов придерживаться той или иной точки зрения в этих вопросах. Центральный Индуистский Колледж, открытый миссис Безант в Бенаресе, три моих Буддийских Колледжа, две сотни школ на Цейлоне, а также бесплатные школы для париев (хариджанов – неприкасаемых) в Мадрасе, открытые мною – это наши индивидуальные начинания, а не плоды деятельности Общества.
Дав сингальским буддистам твёрдое обещание отправиться в Лондон и попытаться решить проблему их религиозных притеснений, я приступил к необходимым приготовлениям – сначала для визита в Коломбо, чтобы там окончательно договориться с местными буддистами, а затем – для путешествия в Европу. Ввиду возможности непредвиденных обстоятельств, 20 января я провёл заседание Совета, на котором передал ему управление Обществом до своего возвращения, а на следующий день поездом отправился в Тутикорин, самую южную железнодорожную станцию Индии, откуда в Коломбо отправляются корабли Британской Индийской Компании. Совет решил, что Е. П. Б. должна отправиться со мной в Европу, и она начала подготовку к этой поездке, когда я ещё был на Цейлоне. На корабле, отплывшем из Тутикорина, я познакомился с двумя молодыми русскими дворянами и их богатым другом, которые приехали в Индию под впечатлением от романтических историй из очерков Е. П. Б. «Из пещер и дебрей Индостана», первоначально появившихся в «Русском Вестнике». Молодые люди рассказали мне, что этим произведением была потрясена и очарована вся Россия.
Коломбо. Индия
Добравшись до Коломбо на рассвете следующего дня, я созвал собрание буддистских лидеров под председательством Сумангалы, чтобы рассмотреть сложившуюся ситуацию. А днём позже на закрытом собрании в Мелигаканде была создана очень нужная организация, Комитет Защиты Буддистов, с толковыми руководителями и очень простым и разумным сводом правил. После этого было решено, что я поеду в Лондон в качестве почётного члена и специального делегата этого Комитета. Затем последовали визиты к губернатору, государственному представителю, генералу-инспектору полиции и другим чиновникам, состоялись встречи с буддистами, и, помимо прочей работы, было составлено несколько петиций и обращений. Ввиду возможностей, которые сулило будущее, главные священники двух древних Королевских Вихар в Канди вместе с Сумангалой, Субхути, Дхаммаланкарой и другими священниками Приморских провинций наделили меня полномочиями принимать от их имени желающих вступить в ряды буддистов, то есть проводить церемонию «принятия Пансила» – «Пяти Обетов» буддизма.
Основными задачами, которые планировалось решить во время моей поездки в Европу, явились: 1. Донести до правительства, что при попустительстве местных властей сингальские буддисты страдают от криминальных нападений, как в случае недавней кровавой расправы римских католиков с буддийским религиозным шествием, и что инициаторы этих бесчинств избежали наказания. 2. Убедить правительство назначить буддистского регистратора бракосочетаний, чтобы не вынуждать буддистов заключать браки, прибегая к услугам чиновника, имеющего враждебные им религиозные убеждения. 3. Уладить вопрос управления имуществом и доходами буддийских вихар, права которых уже долгое время попраны их собственными мирскими управляющими при позорном бездействии колониальных властей, которые всё это допустили. 4. Попытаться узаконить народный праздник Весак – день майского полнолуния, день рождения Будды – буддийское Рождество. В то время как каждая из крупных сект в Индии пользуется законным правом отмечать свои религиозные праздниками, многострадальным сингальцам это не разрешено. Десятого февраля, перед своим отплытием, мы вместе с Сумангалой направились в Правительственную Резиденцию, чтобы встретиться с Губернатором. Там мы вернулись к разговору о празднике Весак, который до этого был у меня с Его Превосходительством. После того, как мы втроём обсудили эту тему, сэр Артур пообещал нам дружескую поддержку, когда через какое-то время бумаги по этому делу вернутся к нему из Колониального Управления, в котором я изложу суть проблемы.
В Адьяре меня встретил мистер Ст. Джордж Лейн-Фокс, инженер-электрик – новый доброволец, пополнивший наши ряды. Е. П. Б. вместе с доктором Гартманном отправилась в Катхиявар в гости к Такуру Сахибу из Вадхвана, одному из членов нашего Общества. Быстро собравшись, 18-го февраля в Бомбее я встретился со своими коллегами, возвращающимися из Вадхвана. Двадцатого февраля мы отплыли из Бомбея в Марсель на превосходном французском пароходе «Чандернагор» под командованием капитана Дюмона – профессионала самого высокого класса, с которым я до сих пор поддерживаю дружеские отношения. В настоящее время он является главным управляющим движением по Суэцкому каналу. Наша компания состояла из нас с Е. П. Б., Мохини М. Чаттерджи и Б. Дж. Падшаха, одного из самых способных выпускников-парсов Бомбейского университета. В той поездке нас сопровождал Бабула, наш верный слуга. Перед отъездом я расширил состав Управляющего Комитета, отвечающего за состояние дел нашей Штаб-квартиры, введя в него в качестве членов Совета доктора Гартманна, мистера Лейн-Фокса и… мистера Куломба. У того, кто знает дальнейшее развитие событий, последнее назначение может вызвать удивление, однако в то время у меня не было никаких оснований думать о нём плохо. Что касается его жены, то тогда мне даже в голову не могло прийти, что она способна стать участницей грязных дел вокруг имени Е. П. Б.. Насколько мне известно, ни словом, ни делом она не давала повода заподозрить её в этом. Разумеется, если бы у меня возникли малейшие подозрения в порочности её истинной натуры, то я бы велел нашим слугам гнать их обоих из нашего дома бамбуковыми палками, вместо того, чтобы вводить её мужа в Комитет (что я сделал по её же просьбе, поскольку она говорила, что его гордость будет уязвлена, если я этого не сделаю). Тогда она казалась мне трудолюбивой женщиной, которая делает всё возможное, чтобы содержать дом в чистоте и заботиться о физическом комфорте Е. П. Б.. Она покупала продукты, очень хорошо готовила и присматривала за слугами. Я часто её жалел, когда Е. П. Б. отчитывала её за пустяковые огрехи и, как я считал, проявляла к ней неблагодарность. Её характер никак нельзя было назвать идеальным. Бывало, она сплетничала, судачила и слишком много обсуждала религиозные вопросы, о которых не имела ни малейшего представления. Но она казалась преданной Е. П. Б. как собака, честно отрабатывая пропитание и приют, которые мы предоставили ей и её мужу. Он умело обращался с инструментами и любил ими работать, поэтому ему в обязанность вменялась работа каменщика и плотника, которая в таком большом хозяйстве как наше требовалась постоянно. Он был спокойным человеком с добрым нравом, казавшимся мне кристально честным, и, поскольку он был мне симпатичен, я ввёл его в Комитет. Здесь будет уместен краткий рассказ о нашем доме.
Теософская резиденция в Адьяре
Главное здание в Адьяре имеет площадь около 100 квадратных футов. На его первом этаже расположено шесть больших комнат и Конференц-зал (размером 100 х 28 квадратных футов). Когда мы переехали в этот дом, на втором этаже было только две комнаты, большая и маленькая, а всё остальное пространство занимала кирпичная терраса. Большая комната служила Е. П. Б. спальней, а её небольшая часть, отгороженная занавеской – гостиной. На северо-западном углу крыши я соорудил для неё временную кухню, а в маленькой комнатке над лестницей поселился Дамодар. Я сам жил в отдельно стоящем одноэтажном кирпичном бунгало, удалённом от основного строения на сто ярдов. Чтобы попасть на верхний этаж главного здания, мне приходилось выходить из бунгало с задней веранды, проходить по улице, а затем подниматься по внутренней кирпичной лестнице вверх. Когда дверь на первом этаже была заперта, пробраться в комнаты на втором этаже было невозможно. Это следует запомнить. Вскоре после нашего переезда мы построили комнату, чтобы использовать её в качестве «святилища», для чего прорубили замурованное окно в комнате Е. П. Б., превратив его в дверь между двумя помещениями. Когда строительство новой комнаты завершилось, Е. П. Б. перенесла в неё свой письменный стол и перебралась туда сама. Но спальня её не устраивала, поэтому она заставила мистера Куломба соорудить для неё другую в северо-восточном углу террасы, и это строительство происходило, пока мы находились в Европе. Он отвечал за работу, а его жена – за имущество Е. П. Б.. Ключ от лестницы находился у них, и никто ни в малейшей степени не переживал о том, чтó делали рабочие на втором этаже, поскольку даже материалы подавались к месту строительства через заднюю веранду, не доставляя никому неудобств. Дамодар в то время ночевал и работал в комнате, отведённой под офис, которая была расположена этажом ниже. Куломбы разместились в таком же как моё, но другом отдельно стоящем на территории усадьбы бунгало. Доктор Гартманн, мистер Лейн-Фокс и остальные жильцы расселились в комнатах на первом этаже и в моём бунгало, кто где хотел. Теперь читателю будет легко понятна естественным образом возникшая изоляция квартир верхнего этажа здания, что следует учитывать при чтении отчёта Общества Психических Исследований о «деле Куломбов». А сейчас позвольте перенестись на «Чандернагор», где мы застанем Е. П. Б. в каюте капитана корабля, ежедневно работающей над переводом «Разоблачённой Изиды» на французский язык по просьбе наших французских коллег.
За исключением очень небольшого эпизода ненастной погоды в Средиземном море, наш вояж было исключительно спокойным и приятным. Даже капитан корабля сказал, что у него никогда ещё не было такого лёгкого плаванья. В своём дневнике я нахожу заметки об представших перед нами прекрасных видах, когда мы проплывали Мессинский пролив, созерцая безоблачное лазурное небо, город Мессину, расположенный на калабрийской стороне живописный Реджо, извилистый голубой пролив, яркий высокий маяк, каботажный пароход с красной трубой и по контрасту мрачную картину чёрных облаков, окутавших дымящийся пик Этны. Вдоль итальянского берега пробегали пыхтящие поезда, выглядя с палубы нашего удалённого от них парохода как маленькие паровозики, двигающиеся по игрушечной железной дороге. Когда 12-го марта мы прибыли в Марсель, нас отправили в Триол на двадцатичетырёхчасовой карантин во избежание санитарных огрехов Бомбея. В конце такого долгого плавания это было досадно, поскольку нам очень не терпелось ступить на твёрдую землю. Триол – это пригородный порт, окружённый бесплодными скалами, со скоплениями тихих серых павильонов и пакгаузов, вырубленных прямо в горной породе, а также с римско-католической часовней на вершине одной из окрестных скал, увенчанной большим крестом. Вдруг нагрянул ужасный шторм (я предполагаю, что это был мистраль), который так раскачал наш корабль, что три каната, удерживающие его у причала, были порваны. Если бы тогда порвался и четвёртый, то наш пароход, несомненно, разорвало бы на щепки уже в самой гавани. Однако, к счастью, этого не произошло. Рано утром нас сняли с карантина, и мы благополучно добрались до Марселя, проезжая мимо замка Иф, ничем не примечательной сравнительно старой крепости, вокруг которой Александр Дюма сплёл золотой венок сказочной романтики. Неудивительно, что туристы просят показать им камеры Эдмона Дантеса и доброго аббата Фариа, а также скалистый обрыв, с которого был сброшен будущий граф Монте-Кристо, притворившийся трупом. И неудивительно, что гиды действительно показывают все эти места. Наверное, Марка Твена можно простить за то, что он плакал над несуществующими останками Адама в Палестине, равно как и весь христианский мир, коллективно одураченный ногтями Святого Духа, пузырьками Либфраумильха («молока Богородицы» – прим. переводчика), подмигивающими статуями и т. д.. Но можно ли простить французских спиритистов, которые записали уточняющие сообщения «Тартюфа», обвиняющего кормящихся на популярности замка Иф бедняг за то, что они спекулируют на невежественном и безобидном любопытстве публики, которая настолько загипнотизирована гением Дюма, полагая, что д'Артаньян, Атос, Дантес и Данглар были людьми из плоти и крови, подобно нам самим? Разумеется, их преступное деяние не идёт ни в какое сравнение со словами одного путешествующего по Нью-Йорку невежды, который мне поведал, что он бывал в подземелье замка Шильон, где «лорд Байрон провёл в тюрьме так много лет, что вышаркал каменный пол своей камеры»!
На французской земле нас встретили два наших верных друга, отличавшихся высокой культурой, – барон Дж. Спедальери, ученик Леви, и капитан французского флота Д. Курмс. Они всячески оказывали нам внимание и проявляли к Е. П. Б. искреннее почтение. Среди толп поклонников Е. П. Б. никто не мог лучше оценить её литературные способности и мистические таланты, чем наш добрый марсельский каббалист. Бывая в тех краях, я каждый раз с большим удовольствием захожу к нему в гости и прижимаю к груди этого кроткого патриарха, которому исполнилось уже 85 лет. При этом его ум сейчас также активен, как это было в 1884 году, когда мы сидели с ним за одним столом. [2]
Преданность капитана Курмса и его неослабевающий интерес к нашей работе общеизвестны всем читателям теософской литературы.
___________________________________
1 – как было упомянуто ранее, ныне покойного.
2 – к сожалению, в настоящее время нашего друга уже нет в живых.
Перевод с английского Алексея Куражова
.jpg)
06.11.2017 15:58
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".