|
В начале сентября 2006 г. мне позвонили из Международного центра Рерихов (МЦР). На проводе был Александр Витальевич Стеценко, заместитель генерального директора музея имени Н. К. Рериха. Он передал мне предложение своего руководителя Людмилы Васильевны Шапошниковой срочно приехать в Москву. О цели было умолчано. Увы, по ряду обстоятельств я не мог откликнуться на этот призыв, однако согласился принять А. В. Стеценко у себя в Петрозаводске. К этому человеку я проникся симпатией. Ему присуща искренняя, чётко мужская преданность делу. Хотя само дело мне сразу показалось сомнительным. А. В. Стеценко сходу предложил мне отозвать из Высшей аттестационной комиссии (ВАК) мой положительный отзыв на блестящую диссертацию В. А. Росова.
Я опешил. От меня требуют предать человека? Вместе с тем я сочувственно отнёсся к озабоченности МЦР. Причина этому, прежде всего, – моё глубокое уважение к Л. В. Шапошниковой. Я сохраняю его и сейчас. В этой двойственной ситуации я попытался найти компромисс, взяв на себя роль своего рода буфера, призванного хоть как-то смягчить конфронтацию между МЦР и В. А. Росовым.
Я попросил А. В. Стеценко изложить своё кредо. Вот оно в моём кратком изложении:
1. В деятельности Н. К. Рериха культура стоит над политикой.
2. Экспедиции Н. К. Рериха носили комплексный, а не узко политический характер.
3. Новая Страна – проект, обращённый в будущее.
Услышав эти тезисы, я вздохнул с облегчением. Ну кто же будет возражать против них? Вся разноплановая деятельность В. А. Росова является раскрытием этих бесспорных положений. Поэтому я поддержал МЦР в его общих установках, призвав В. А. Росова к солидаризации, будучи твёрдо убеждён в том, что он поймёт мою позицию.
В разговоре с А. В. Стеценко я обратился к имевшемуся у меня тексту диссертации В. А. Росова. И тут обнаружилось, что этого текста в МЦР не читали. Неужели огромная рецензия на диссертацию Росова объёмом около 350 печатных страниц, направленная в ВАК, была написана только на основании автореферата? Это мне показалось чем-то фантасмагоричным. О какой научной добросовестности тут можно говорить?
А. В. Стеценко попросил меня предоставить текст диссертации в МЦР. Как я должен был поступить? Считая науку открытой системой, я являюсь противником всяких утаиваний. Отказать МЦР в его просьбе я не мог из соображений научной этики. Кроме того, я надеялся, что знакомство с диссертацией убедит Л. В. Шапошникову в главном для меня: опасения МЦР относительно того, что труд Росова наносит ущерб нашему общему делу, абсолютно неадекватны.
По просьбе А. В. Стеценко я заверил своё письмо – но не у нотариуса, как он хотел, а по месту работы. Очень быстро я убедился в наивности своих действий – и для этого сам А. В. Стеценко дал два повода:
1. Перед отъездом он сказал, что диссертация была «заказана» Росову – и в этом нелепом подозрении меня пронзило нечто болезненное, аномальное, иррациональное. Стало страшно.
2. А. В. Стеценко оставил мне отзыв Ю. М. Павлова, адресованный в ВАК. Прочтя его уже после отъезда А. В. Стеценко, я пришёл в ужас: в каком обществе я оказался? Вот резюме этого отзыва. Используя малоизвестную (и малоудачную – на что в своё время обратил внимание А. Дж. Тойнби) терминологию выдающегося русского социолога П. А. Сорокина, Ю. М. Павлов сталкивает лбами Восток и Запад: Востоку присущ идеациональный, а Западу – чувственный характер. Первое хорошо – второе плохо. Это старая песня. И глубоко реакционная по своей сути. В. А. Росов якобы не понял идеациональные устремления Н. К. Рериха. Реальность гораздо сложнее всех этих дихотомий. Замечу, что по П. А. Сорокину идеациональной культуре соответствует теократия – Ю. М. Павлов считает таковую оптимальной для России, которую он однозначно относит к Востоку? Отзыв Ю. М. Павлова полон ненависти к демократии. Закономерно, что он оказался одним из организаторов травли В. А. Росова, в которой со всей очевидностью обнаруживается антидемократический дух МЦР: там торжествует тоталитарный монополизм, заявляющий свои исключительные права на наследие Н. К. Рериха – там и слышать не хотят про диалог, терпимость, плюрализм мнений. Благодаря злополучной публикации в «Литературной газете» (№ 38, 20.09-26.09.2006) моё имя оказалось рядом с именем Ю. М. Павлова. Я решительно отмежёвываюсь от его взглядов.
В. А. Росов проявил толерантность по отношению ко мне. Я принял участие в организованной им конференции, выступил там с докладом. Наше общение осталось дружеским. Но ведь так и должно быть в науке. Почему нельзя одновременно сотрудничать с Государственным музеем Востока (ГМВ) и Международным центром Рерихов, сохраняя нейтралитет в споре между ними, который мне кажется не главным для существа дела? В ГМВ понимают это – в МЦР понимать не хотят. Моя заранее объявленная лекция была запрещена руководством МЦР. Мне казалось, что до такой мелочности там не дойдут, но я ошибся. От меня взяли, что надо – и теперь можно вышвырнуть вон. Формально тут можно говорить о циничной подлости, но в моей системе отсчёта здесь имеет место другое – нечто патологическое, нездоровое. Я искренне сострадаю МЦР. Он переживает глубокий кризис. Больным надо сочувствовать.
Не рискую быть диагностом, но мне кажется, что корни этой болезни – в квазирелигиозном отношении к Рерихам: каждое новое слово о них воспринимается с ненавистью как покушение на святыню. Сознание такого типа не способно к самокритической рефлексии. Так было – и так будет. Нуминозное сознание имеет право занять своё место в ноосфере. Но не поглотить её!
Хочу обобщить свои мысли о диссертации В. А. Росова и о критике на неё, развёрнутой МЦР:
1. В. А. Росов прекрасно чувствует многомерность Н. К. Рериха. Но его диссертация – специализированное исследование, в котором выделен один аспект: геополитические взгляды художника. Этот аспект исследован с абсолютной методологической корректностью, которая начисто отсутствует у оппонентов В. А. Росова из МЦР: к диссертации они предъявляют претензии, не соответствующие её строго выдержанному профилю.
2. Перед нами источниковедческая по своему характеру работа. В. А. Росов вводит в оборот науки огромное количество новых фактов. Документальное подтверждение этой информации весьма убедительно. Что делать, если факты не нравятся? Если они не согласуются с привычной схемой? Самое разумное тут – адаптация к фактам: попытка дать им правильный контекст. МЦР не захотел встать на этот путь. Воюя с В. А. Росовым, он по сути борется с объективными фактами, чем ставит себя вне науки.
3. В. А. Росова упрекают в том, что он «отринул Живую Этику» (Новая газета. №89, 23.11-26.11.2006. Специальный выпуск. С.I). Это спорно. Апелляции к текстам Живой Этики были бы неуместны в специализированном источниковедческом труде. В. А. Росов исследует архивные источники, тогда как принято считать, что источник Живой Этики – трансцендентные уровни бытия. В сознании своих адептов Живая Этика имеет статус откровения. Это правомерно. Но в исторической науке необходима демаркация между эмпирическим и метафизическим. Если бы Росов не провёл такой демаркации, то я бы не поддержал его работу. Критики В. А. Росова пишут о том, что он игнорирует «эволюцию миров иного состояния материи, которые взаимодействуют с планетой и человечеством» (Там же. С.IV) – исторической науке только того и не хватало, чтобы она распространила свою компетенцию на эти запредельные миры. Если я скажу, что данное требование к В. А. Росову носит бредовый характер, то это будет не оскорблением, а констатацией клинической реальности.
4. В. А. Росов не спешит с обобщением широчайшего массива выявленных им фактов. Эти обобщения делают за него оппоненты из МЦР, стараясь очернить великолепное исследование. Поднятый В. А. Росовым материал требует взвешенного осмысления. Замечательной особенностью диссертации является вероятностный тон её некоторых разделов. Почему это так не нравится сотруднику Института русского языка Л. Шестаковой, включившейся в дружный хор хулителей В. А. Росова? Её «лингвистический» анализ диссертации просто смехотворен. Честно выполняя соцзаказ, Л. Шестакова корит диссертанта за «предположительную модальность» (Там же. С.VI) – слишком часто в его словаре встречаются выражения типа «возможно» и «вероятно». Но именно на таком языке должен говорить учёный-историк, когда он вторгается в новую область, полную неожиданных парадоксов и не допускающую однозначных оценок. Это язык пробабилизма. Именно на нём современная наука смогла сказать о многих важных вещах.
5. В атаке на В. А. Росова, предпринятой МЦР, есть какая-то лютость, какое-то бешенство. Тут зашкаливает за все человеческие нормы! Для меня очевидно, что между Живой Этикой и этикой МЦР – бездонная пропасть. Но к этому надо подойти извинительно и снисходительно. Вполне законно сакрализованное отношение к удивительной семье Рерихов. МЦР культивирует именно такое отношение. И это его право. Но проблематика, которую ставят Рерихи, допускает и позитивистский, даже критический подход к себе. Замечу, что такого критицизма в работе В. А. Росова нет – сохраняя научную беспристрастность, он положительно оценивает миссию Рерихов и в целом, и в тех её спорных ракурсах, которые им выявлены с мужеством настоящего учёного. Крайне неприятно, что МЦР озабочен вовсе не тем, чтобы установить истину как таковую, – изо всех сил он давит на ВАК, желая подвигнуть его на завал диссертации В. А. Росова. Жаль, что свои несомненные организаторские способности глубоко чтимая мной Л. В. Шапошникова направила на масштабную дискредитацию В. А. Росова – это позорная страница в истории МЦР.
Противостояние В. А. Росова и МЦР – это антитеза науки и фанатизма.
Я решительно занимаю сторону науки.
Ю. В. Линник,
доктор философских наук,
директор Музея космического искусства им. Н. К. Рериха
________________________
Дата публикации 29.12.06
| 
