Екатерина II. Татьяна Бойкова.
О Екатерине II написано очень много трудов, начиная от исторической и заканчивая художественной литературой. За годы правления, ею сделано так много, и сама она была настолько яркой, самобытной и талантливой личностью, что описать все в небольшом материале, просто невозможно, да и ни к чему. Главным для автора-составителя этой работы было показать насколько женщина, пришедшая к власти нашей огромной страны, была равна в ее управлении такому преобразователю, как Петр I, а также была и есть много выше и талантливее большинства последующих правителей России, вплоть до сегодняшнего дня.
Е К А Т Е Р И Н А II
«Пётр удивил победами, Екатерина приучила к ним»
Н. М. Карамзин.
Великая княгиня
Одна из особенностей царствования Екатерины, его национальный характер. Екатерина никогда не забывала, что ей  помогли взойти на престол: общественное недовольство немецкой политикой Петра III и его неуважение к России и всему русскому. И она, природная немка, отдает себя на служение этому русскому. Свидетельством тому, не только ее управление, внутренняя и внешняя политика, войны, законодательная деятельность, но и в мелочах она старается подчеркнуть свой русский образ мыслей: щеголяет русской речью, поговорками, интересуется русскими сказками, былинами, песнями, пословицами. Содействует их собиранию, заботится об их издании, читает церковно-славянские книги. Пишет житие Преподобного Сергия Радонежского, изучает летопись и составляет русскую историю для внуков, подчеркивая в ней светлые стороны и поучительные деяния. Вот почему Екатерина могла сказать про себя, словами Апухтина, обращаясь к русскому народу:
Но, всюду - дома ли, в Варшаве, в Византии-
Я помнила лишь выгоды России,
И знамя то, держала высоко.
Хоть не у вас я свет увидела впервые-
Вам громко за меня твердят мои дела:
Я больше русская была,
Чем многие цари, по крови вам родные!
Можно сказать, что приход Екатерины к власти в России был предопределен свыше, как мы можем видеть из писем Е.И.Рерих: «Конечно, Сен-Жермен играл роль и в русской истории, именно при его помощи Екатерина Великая заняла русский престол….» [1].
Россия, до царствования Петра Великого, мало что имевшая общего с Западом, превратилась при нем в члена европейского семейства государств. Едва обращавшее на себя внимание прежнее московское царство превратилось в великую державу. Благодаря необычайной и неутомимой деятельности гениального преобразователя, такой переворот совершился чрезвычайно быстро и успешно. Многочисленные и могущественные противники России, желали, чтобы влияние новой державы оставалось лишь временным и как бы случайным, питали надежду на упадок России вслед за кончиною Петра. Многие считали вероятным превращение России вновь в азиатскую державу, надеясь на лишение того значения, которое она приобрела в делах общеевропейских.
Время, следовавшее за кончиною преобразователя, не может быть названо эпохою реакции реформ Петра. Оно может считаться периодом отдыха после сильного утомления. Нелегко было заменить его энергию и способности. Наследники Петра были не в состоянии содействовать решению тех самых задач, которым Петр посвящал все свои силы и средства. Кроме того, все осложнялось тем, что не было закона о престолонаследии или определения о назначении на случай регентства. В каждом данном случае вопрос, кому занять престол, решался индивидуально. А потому часто бразды правления являлись яблоком раздора среди приверженцев разных представителей царствующего дома. Порою царствование коронованных лиц было лишь номинальным. Так в недолгое царствование Екатерины I, настоящим государем был Александр Меншиков, при малолетнем Петре II влияние имели Долгорукие и Остерман. Бирон неограниченно управлял делами в России при правительнице Анны Иоанновны. В отчаянной борьбе за власть и влияние, в заботах о личном благосостоянии, мало обращалось внимания на выгоды государства и жизнь его народа. Имели свободу личная ненависть и ожесточение придворных противников, стремившихся погубить друг друга. Не было и в самих потомках Петра, занимавших престол после него до 1762 года, ни стремления к высоким целям, ни замечательных способностей. При таком печальном состоянии России нельзя было удивляться, возросшему на нее влиянию других держав.
Уже в 1743 году, в Петербурге, был решен вопрос о женитьбе наследника престола. Этот вопрос вызвал переполох во всех европейских странах, т.к. получить корону, а чаще всего наиценнейшего шпиона в самом центре российского двора, было большой мечтой очень многих стран. И посланники этих стран в России работали на славу. Были предложения о принцессах: английской, французской, саксонской, дочери польского короля, прусской принцессы Ульрики (сестры прусского короля). К последней склонялась и сама Елизавета. Но все же выбор пал на принцессу Англьт-Цербсткую Софию-Фридерику Августу. Канцлер Бестужев был совершенно против этого выбора. По политическим мотивам его больше устраивал саксонский вариант. Но в ту пору его влияние на императрицу было еще не столь велико, чтобы к нему прислушались. Елизавета, посоветовавшись с Лестоком и воспитателем Петра, Брюмером, начала переговоры с княгинею Англьт-Цербсткою, то есть с матерью будущей невесты. Кроме всего прочего, Елизавета питала некоторую привязанность к этой семье. В ее молодые годы, брат княгини Иоганны Елизаветы, Карл, был в России в качестве жениха Елизаветы, но, к сожалению, он заболел и  вскоре умер. Елизавета сохранила нежную память о своей любви. И так, наша принцесса Англьт-Цербсткая София Фредерика Августа (или, как коротко звали ее дома - Фике) родилась 1 мая 1729 года в небольшом городке Штетине, в Штетинском замке. Ее отец, принц Христиан Август (губернатор этого городка) и мать Иоганна Елизавета, происходили из голштинского дома. И таким образом были в довольно близком родстве с великим князем Петром Федоровичем. Фике часто бывала в Эйтине, Гамбурге, Цербсте, Берлине. В 1739 году, в Эйтине, куда съехались разные члены голштинского дома, она впервые увидела своего двоюродного брата, будущего жениха и мужа. Там же принцесса слышала довольно резкие отзывы о его характере. Собравшиеся родственники говорили между собой, что 11-летний герцог склонен к пьянству, упрям, не любит своих приближенных и т.д. Так состоялось первое знакомство Фике с ее судьбой.
Дома никто не называл Фике принцессой. Она родилась в скромной семье генерала из мелких немецких князей. Росла резвой, шаловливой, бедовой девочкой, любившей попроказить, щегольнуть отвагой перед мальчишками. На гуляньях она терялась в толпе своих сверстниц. А дома подчинялась таким строгим правилам, что должна была по приказу матери целовать платье знатных дам, посещавших их дом. За непослушание в любых вопросах получала от матери пощечины. Но, не смотря на все это, родители не отягощали ее своими воспитательными заботами. Хотя ее матери и говорили, что она совершенно напрасно так мало уделяет внимания своей дочери, “…так как это дитя выше своих лет и у нее философское расположение ума”. А один каноник, предсказатель (1742-1743), сказал матери Фике: “На лбу Вашей дочери я вижу, по крайней мере, три короны”. Отец нашей принцессы был усердный служака, а матери некогда было заниматься воспитанием дочери, кроме определенных моментов, о которых мы уже упоминали. Иоганна Елизавета была неуживчивая, непоседливая женщина, которую так и тянуло “на ссору и кляузу”. «Это была  ходячая интрига, воплощенное приключение. Ей было хорошо везде, только не дома». И даже, находясь с дочерью при русском дворе с определенной целью, ей было не жаль своей дочери, которую из-за ее поведения могли выслать из страны вместе с интриганткой матерью. (Она участвовала в крамоле свержения канцлера Бестужева). Но, к счастью, обошлось тем, что сразу после свадьбы своей дочери ей указано было выехать из России. На своем веку она исколесила чуть не всю Европу, побывала в любой столице, Служила Фридриху Великому по таким дипломатическим делам, за которые стеснялись браться настоящие дипломаты, чем заслужила большое одобрение у великого короля. Но не в денежном выражении, Фридрих очень скупо оплачивал услуги своих агентов. Иоганна умерла в Париже незадолго до воцарения дочери, в крайне стесненных обстоятельствах.
Но вернемся, к развивающимся событиям нашей истории. В марте 1743 года, принц Август Голштинский, т.е. отец Фике, прибыл в Петербург и привез для императрицы портрет принцессы. Решение вопроса о браке встретило некоторые затруднения, заключавшиеся в близком родстве жениха и невесты. Чтобы устранить эту помеху денег не щадили. В конце 1743 года Иоганна Елизавета  отправляется с дочерью в Цербст, чтобы встретить там Рождество. Но, 1 января 1744 года они получают из Берлина эстафетой письмо от Брюмера и Фридриха II, с предложением отправиться в Россию. Нужно было срочно собираться в дорогу. Значение России было таково, что в подобных случаях выражение желания императрицы считалось приказанием. Были приняты все меры для сохранения в тайне путешествия принцесс в Россию. 12 января 1744 года они выезжают из Цербста и два дня находятся в Берлине, где совещаются с министром Фридриха II. Дипломаты начали подозревать нечто необычное. Путешествие зимой было довольно затруднительно. Зато прием, оказанный принцессам в Риге, Петербурге и Москве, отличался особенной торжественностью и пышностью.
Мать Софии-Фридерики была в восхищении от роскоши и пышности церемониала, окружавших их с дочерью по приезде в Россию, так не похожих на скромную обстановку их жизни на родине. В Москве императрица особенно радушно приветствовала принцессу и ее дочь. Первое впечатление, произведенное матерью и дочерью на Елизавету, было очень хорошим. Однако обе они отчетливо сознавали, что окружены придворными интригами, т.к. приверженцы других вариантов женитьбы Петра продолжали всевозможные происки против данной кандидатуры и не ослабляли своей борьбы против них.
Для многих приезд принцесс был, как гром среди ясного неба. В том числе и для Бестужева. Но все это не имело никакого значения, пока Елизавета была расположена в пользу принцесс. В первое время она была чрезвычайно довольна и осыпала приезжих милостями. Великий князь был тоже, похоже, рад их приезду и около 10 дней не отходил от будущей невесты. Из его разговора Фике поняла, что Петр совершенно не знает и не любит народ, над которым ему суждено было царствовать. Что он держится лютеранства, не любит своих приближенных и очень ребячлив. Несмотря на то, что девочке было всего 14 лет, она умела молчать и слушать, чем снискала расположение и доверие Петра. Ему нравилось, что она ему родственница, а, по его мнению, это значило, что в качестве родственника он может говорить с ней по душам. После чего он сказал, что влюблен в одну из фрейлин императрицы Ягужинскую, которая была удалена тогда от двора в связи с делом ее матери Лопухиной, сосланной в Сибирь. Что ему хотелось бы на ней жениться, но он покоряется необходимости жениться на Фике, поскольку так желает его тетка. Краснея, слушала его невеста подобные разговоры, удивляясь его неразумности и недостатку суждения о многих вещах.
Из этого уже видно, насколько Екатерина с самого начала стояла выше Петра по умственному развитию, и какое жалкое впечатление производил он на нее.
С самого начала своего пребывания в России она обращала внимание на отношение к народу, к стране,  которая должна была сделаться ее второй родиной. Принцессе дали уже 3-ех учителей, чтобы те наставляли ее в православной вере, учили русскому языку и балетмейстера. Чтобы достичь больших успехов в русском языке она вставала с постели ночью и пока все спали, заучивала наизусть тетради, которые ей оставлял учитель русского языка Ададуров. Фике вставала ночью, не одеваясь, т.к. в комнате было тепло. Но, не освоившись еще с нашим климатом, на 13-ый день заболела плевритом, от которого едва не умирает. В один из дней ее обнаружили после обеда в жару и почти в беспамятстве. Мать Фике, помня, что ее брат умер в России от оспы, из-за того, что ему пускали кровь, и, полагая, что у дочери то же самое заболевание, сопротивляется кровопусканию и предлагает лечить ее, как больную оспой. Послали сообщить императрице, которая была уже долгое время в отъезде в Троицком монастыре. А наша Фике оставалась в постели все в том же состоянии, между спорящими о методах ее лечения докторами и матерью. Наконец, на 5-ый день ее болезни вернулась императрица и, выйдя из кареты, прошла прямо к ней в комнату. За ней следовал Лесток и хирург. Выслушав мнение докторов, она велела пустить кровь, что и было сделано. В ту же минуту, как это было сделано, Фике пришла в себя, увидев себя на руках Елизаветы, которая ее приподнимала. Невеста оставалась между смертью и жизнью в течение 27 дней. Мать почти не пускали к ней в комнату, т.к. она по-прежнему считала, что ее дочь уморят здесь, и спорила со всеми.
Болея, Фике привыкла лежать с закрытыми глазами, хотя и не спала. Таким образом, она узнала массу вещей. Она слышала неодобрительные разговоры о ее матери, которая удивительно бестактно вела себя по отношению к своей почти умирающей дочери. Так, она попросила Фике отдать ей материю, которую дочери подарил дядя перед поездкой в Россию, и которая очень нравилась Фике. Принцесса передала матери, что та может взять ее, если хочет. Окружавшие ее послали сказать об этом императрице, которая прислала ей несколько роскошных материй, и в том числе голубую с серебром, похожую на ту, что отобрала у нее мать. Это снова повредило матери во мнении двора. В мае месяце императрица снова уехала в Троицкий монастырь, куда последовали за ней великий князь и дочь с матерью. Императрица с некоторых пор стала очень холодна к матери Фике. В Троицком монастыре выяснилась причина этого. Положение Фике и после выздоровления оставалось опасным и трудным. Она не могла даже рассчитывать на постоянное расположение императрицы из-за дел матери. Над матерью и дочерью нависла угроза позорного отъезда домой. Как мы уже упоминали в начале, это было связано с участием Иоганны в заговоре по свержению Бестужева. Он еще долгое время оставался опасным противником будущей невесты и ее матери. Их не выслали, но мать должна была покинуть Россию сразу же после свадьбы дочери.
Во время этой угрозы позорного возвращения домой, Фике ясно понимала, что Петр покинул бы ее без сожаления. Что касается ее самой, то ей, конечно, не хотелось возвращаться в свой унылый дом, да еще с таким позором. Да и русская корона ей была далеко не безразлична. Она стремилась к ней и готова была сделать все, что угодно. С прилежностью занималась она со своими учителями и добилась очень хороших результатов в изучении русского языка и православных молитв. В С-Петербургских ведомостях было напечатано: “ Молодая принцесса показывает великую охоту к знанию русского языка и на изучение оного ежедневно по нескольку часов употреблять изволит”. Там же хвалили ее за “неусыпную терпеливость” во время болезни. Таким образом, превращение принцессы Англьт Цербстской в Екатерину было неминуемо.
28 июня 1744 года Фике приняла православие. “Она держала себя, как настоящая героиня”, - писали иноземные послы. Она хорошо заучила составленное для нее исповедание веры и обряд присоединения к  православию. Фике произнесла это исповедание в дворцовой церкви внятно и громко, нигде не запнувшись. Ей было дано православное имя Екатерины Алексеевны, в честь матери императрицы. Это было первое торжественное выступление на дворцовой сцене, вызвавшее общее одобрение и даже умиление у некоторых зрителей. Императрица пожаловала новообращенной аграф и складень бриллиантовый в несколько сот тысяч рублей. На другой день чету обручили. И по случаю принятия православия, и впоследствии Екатерина своим внешним благочестием производила глубокое впечатление на публику, представляя совершенную противоположность Петру III, относившемуся чрезвычайно небрежно ко всем религиозным обрядам. В своих записях, Екатерина рассказывает, что уже в первое время их брака, он порицал ее за соблюдение постов. Еще до свадьбы отношение Екатерины к жениху становилось все более и более холодным. Петр не любил общества невесты и тещи. Между ним и Иоганной очень часто происходили до неприличия шумные сцены. Зато он был счастлив среди своих придворных лакеев, где занимался своими детскими играми. Екатерина же ревностно занималась чтением книг, которые получала из академии наук, и с большим успехом продолжала изучение русского языка.
В то время как Екатерина во всех своих действиях соблюдала крайнюю осмотрительность, стараясь составить себе точно выработанную программу той роли, которую ей приходилось играть в России, Петр не понимал своего положения и на каждом шагу обнаруживал это. Он был невероятно бестактен и отличался ребяческой болтливостью. Мог с упоением слушать своего камердинера, который поучал его, как надо держать жену в “ежовых рукавицах”, или заявлял ей, что поскольку в летнем дворце он живет далеко от нее, то часто видеться с ней он не может. Екатерина пишет: “ Я хорошо чувствовала, как ему мало было до меня дела, но я была слишком горда, чтобы горевать о том: я сочла бы унижением, если бы кто-нибудь смел, изъявить мне сострадание. Но, тем не менее, оставаясь одна, я заливалась слезами” [2].
Екатерина была устремлена вперед, к короне…. Она старалась приобрести дружбу или смягчить отношение тех людей, которых она могла подозревать в отрицательном к ней отношении. Не примыкая ни к какой партии, ни во что не вмешиваясь, всегда стараясь казаться веселой, была предупредительна, внимательна и вежлива со всеми. От природы она была веселого нрава и с удовольствием замечала, что с каждым днем растет к ней расположение публики. Так же она была очень почтительна к своей матери, выказывала беспредельное послушание императрице, внимательность великому князю и т.д. Екатерина всеми своими силами и средствами старалась завоевать любовь окружения двора. Петр же проводил свое время в одних увеселениях. Екатерина, по совету доброжелателя, занялась чтением Плутарха, Цицерона, Монтескье, которыми она усердно занималась в уединении.
Обстановка в которой находилась великая княгиня была ужасной. Мелочность и раздражительность матери доходили до крайности. Императрица была недовольна Екатериной, упрекая ее в расточительности. Екатерина решила вести сама свои счета. И довела свои долги до очень малой суммы. Но, жить при дворе, где все любят и ждут подарков, как ей сказали: “Щедростью приобретай друзей”, было весьма трудно. Кроме того, к ней приставили самую расточительную женщину, графиню Румянцеву, которая вечно была окружена купцами, ежедневно предоставляя Екатерине массу вещей, и советуя их брать. Великий князь так же стоил ей не мало, так как был жаден до подарков. Дурное настроение матери так же легко умиротворялось какой-нибудь вещью, которая ей нравилась. И так как она очень часто сердилась, то нахально использовала подобный способ ее умиротворения дочерью. Императрица после припадка болезни, случившегося в 1744 году, хворала, была очень подозрительна и раздражительна. Великий князь переболел оспою и “стал ужасно дурен”. Екатерина ехала в Россию с мечтою о короне, а не о семейном счастье. Но в первое время по приезде, она поддалась иллюзии счастливого будущего: ей казалось, что великий князь ее любит. Императрица говорила ей, что любит ее почти больше чем великого князя, осыпала ее ласками и подарками, из которых самые маленькие были в 10-15 тысяч рублей. Но очень скоро она почувствовала ту опасность, которой ей грозил двор.
День свадьбы приближался. Он был ускорен, несмотря на все уговоры врачей, с тем, чтобы выдворить из России Иоганну Елизавету. Ничто не предвещало Екатерине счастья, лишь одно честолюбие поддерживало ее, так как замужество сулило одни неприятности. «В глубине души моей было, не знаю, что-то такое ни на минуту не оставлявшее во мне сомнения, что рано или поздно я добьюсь того, что сделаюсь самодержавною императрицею» [3].
Бракосочетание состоялось 25 августа 1745 года, с чрезвычайным великолепием. Свадьбу праздновали 10-дневными торжествами, перед которыми померкли сказки Востока. После свадьбы 16-летняя мечтательница вступила в продолжительную школу испытаний. Серо и черство началась ее семейная жизнь с 17-летним вечным недоростком. Первые дни брака будущее являлось ей в довольно мрачном свете. Ее супруг совершенно не занимался ею, он проводил все свое время с лакеями, играя в солдаты, муштруя их в своей комнате, меняя им костюмы по 20 раз на дню. Играя в кукольных солдатиков, казнил огромную крысу, повесив ее среди комнаты, за то, что она съела нескольких его часовых, сделанных из крахмала. То он  принимался дрессировать собак, безжалостно мучая несчастных животных. То принимался хлестать кнутом из стороны в сторону, заставляя своих лакеев бегать по комнате. Бедные, не всегда успевали вовремя увернуться. То ему являлась блажь ставить вместо часового солдата в карауле в спальню, свою жену. Или заставлял играть ее с ним в карты. Причем, он мог поставить на ставку свой ночной колпак, оценив его в 10 тысяч рублей. Иногда принуждал ее одеваться и идти с ним есть устрицы ночью, до которых он был большой охотник. А однажды додумался до того, что инструментом из своего набора насверлил множество дырочек в закрытых дверях, выходящих в покои императрицы, и приглашал всех, кому не лень, посмотреть, что делается в покоях тетки: как они обедают, о чем говорят, и успел посвятить в это около 20 человек. Екатерина пришла последней и, когда поняла в чем дело, испугалась и очень возмутилась его дерзости. Она не стала смотреть на это интересное, по мнению Петра, представление. Все, видя такой оборот дела, стали расходиться. Эта забава стоила Петру большого скандала от Елизаветы, в котором царица вошла в страшный гнев, который, впрочем, не распространялся на Екатерину, так как Елизавета была детально посвящена в происходившее событие, и знала, что великая княгиня не только не стала смотреть, но, и пристыдила мужа.
Конечно, Екатерине страшно надоедали все вышеперечисленные, и многие другие развлечения ее мужа. Она была измучена его причудами и дурачествами, которым, казалось, не будет конца. Кроме того, он находился в состоянии постоянной влюбленности в какую-нибудь фрейлину его царственной тетки, а затем и самой Екатерины. «Я хорошо видела, что великий князь вовсе не любит меня. Через две недели после свадьбы, он опять признался мне в своей страсти к девице Карр, фрейлины императрицы…» [4].
Более чем когда-либо ранее, Екатерина была предоставлена самой себе. Она необычайной силой воли взялась за решение трудной задачи самовоспитания. Среди книг прочитанных Екатериной за годы, проведенные в России в вынужденном одиночестве, были сочинения: Монтескье, Вольтера, Плутарха,  Бейля, Бара, Корнеля, Расина и многих других авторов, чьи книги тогда властвовали над умами. Ее чтение в обстановке вынужденного одиночества, бездуховности, интриг не было простым времяпровождением. Это служило ей ширмой от того, чего она не хотела замечать. Но самое главное — это послужило ей подлинным университетом, развившим природные способности и практический ум Екатерины. Она была расчетлива и умна. И в немалой степени ум ее был отшлифован чтением. Когда летом они выезжали в Ораниенбаум, Екатерина получала дополнительные милые ее душе занятия. Вставала рано и по целым утрам бродила по лесу с ружьем. Могла скакать на лошади по 13 часов в сутки. Ее не пугало переутомление. Она словно пробовала себя, делала смотр своим силам. Императрице эти скачки совсем не нравились, за что она не раз выговаривала великой княгине. Все остальное не вызывало радости у Екатерины. Куда бы они ни выезжали с императрицей, кроме монастырей, а особенно Ораниенбаум, Петергоф — везде одно и тоже: маскарады, гулянья, обеды, ужины до утра, увеселения, без которых императрица не могла жить.
Вот как пишет об этом Ключевский: «Елизавета жила и царствовала в золоченой нищете. Она оставила после себя более 15 тысяч платьев, два сундука шелковых чулок, кучу неоплаченных счетов и недостроенный Зимний дворец, поглотивший с 1755 по 1761 годы более 1 миллиона рублей. (Деньги до 1911 г.) Дворец представлял не то маскарад с переодеваниями, не то игорный дом. Дамы меняли костюмы по два, три раза на дню. А императрица даже по пяти, почти никогда не надевая одного и того же платья. С утра шла азартная игра на крупные суммы среди сплетен, подпольных интриг, пересудов, наушничества и флирта без конца. Карты спасали общество, так как другого общего интереса у этих людей не было. Они, ежедневно встречаясь во дворце, сердечно ненавидели друг друга. Говорить им было не о чем, разве что упражняться в злословии. Говорить о науке, искусстве или о чем-либо подобном они остерегались, будучи круглыми невеждами. Половина этого общества, по словам Екатерины, едва умела читать и едва ли треть, писать. Тон придворной жизни задавала сама императрица. Символизируя богатство и размеры своей империи, она являлась в огромных фижмах, усыпанных бриллиантами, ездила к троице молиться во всех русских орденах. В будничном обиходе дворца царили неряшество и каприз. Все в помещениях было устроено бестолково и неуютно. Случалось, навстречу иноземному послу, явившемуся во дворец на аудиенцию, выносили всякий мусор из внутренних покоев. Придворные дамы должны были во всем подражать императрице, но ни в чем не превосходить ее. Осмелившиеся родиться красивее ее и одеваться изящнее, неминуемо шли на ее гнев. За эти качества она раз при всем дворе срезала ножницами прелестное украшение из лент на голове у обер-егермейстерши Нарышкиной. Как-то ей понадобилось обрить свои белокурые волосы. Тут же поступил приказ всем придворным дамам обрить головы, заменяя волосы черными париками. А однажды, раздраженная неладами своих 4-ех фаворитов, она в первый день пасхи разбранила 40 горничных, дала нагоняй певчим и священнику… Любя веселье, она хотела, чтобы окружающие ее развлекали веселым говором. Но не дай Бог обмолвиться при ней о болезнях, покойниках, прусском короле, о Вольтере, о красивых женщинах и науках. И потому все, в основном, осторожно молчали. Елизавета с досадой бросала салфетку на стол и уходила. Такова была обстановка жизни при дворе в те времена».
Великой княгине все это нужно было сносить с большим терпением, и не только сносить, но и делать вид, что ей весело, что в ее жизни все идет прекрасно. Нужно было порой вести преглупые беседы, вспоминая при этом, что ее муж снова увлекся очередной пассией и не преминул, по заведенному им обычаю, поделиться с нею, со своей женой. Но нужно было терпеть до тех пор, пока будет возможность удалиться к себе в покои и выплакать там всю свою боль, обиду, тоску и горечь одиночества. При  противоположности характеров Петра и Екатерины можно было бы считать, что ее отзывы в записках о Петре, пристрастны, поскольку они дают просто карикатурный облик Петра. Но, обращаясь к другим историческим источникам, а так же записям иностранных представителей и дипломатов в России того времени, мы можем увидеть лишь подтверждение всех ее оценок Петра. Сама императрица Елизавета считала своего племянника, как бы несовершеннолетним. Из инструкций, составленных Бестужевым для лиц, окружавших Петра, видно, что Елизавета знала обо всех забавах Петра, об отсутствии всякого достоинства в образе его действий. Знала, что в церкви он ведет себя в высшей степени бестактно. Знала и о его грубом обращении с женою. Потому и были написаны всяческие правила для Петра. Как и с кем, говорить, как себя вести в церкви, за столом (без шалостей, без ненужной мимики лица) и так далее. Екатерина размышляла о том, что, если она не искоренит в себе нежные чувства к своему супругу, который так дурно платит за них, то вынуждена будет страдать, ревновать, и при этом будет очень несчастлива. И потому она старалась, всей своей силой воли, взять верх над собственным самолюбием и изгнать из сердца ревность.
С самого начала замужества к молодоженам были приставляемы разные люди, под видом создания их личного двора. Особенно к Екатерине, которую держали словно птицу в золоченой клетке. Она никуда не смела выйти одна, даже в баню. В начале, как мы уже и говорили, это была графиня Румянцева, а затем другая статс дама Елизаветы. Едва Екатерина успевала более коротко сойтись с кем-то из своих девушек фрейлин, и могла хоть о чем-то поговорить, “отвести душу”, как их тут же убирали от нее под разными предлогами. Наконец к ней приставляют главной “надзирательницей” еще одну статс-даму, родственницу  Елизаветы. Екатерину это словно громом поразило. Это была Чоглокова, дама совершенно преданная канцлеру Бестужеву. Муж ее, камергер царицы, был пристроен тут же, в молодом дворе у Петра. Впрочем, в свете Чоглокову считали чрезвычайно добродетельной, так как она любила своего мужа до обожания, и вышла за него по любви. Это и ставилось в пример великой княгине, чтобы она так же любила и обожала своего мужа. Конечно, все это было лишь предлогом, и суть дела была совершенно в другом. Приехав в Россию, Фике оказалась всецело под влиянием своей матери, этой авантюристки и шпионки, до мозга костей преданной Фридриху II и группировке Шетарди-Лесток, боровшихся с Бестужевым-Рюминым. Благодаря подозрительности Бестужева была пресечена возможность открытой переписки Екатерины с матерью. Ей было запрещено писать другие письма, кроме тех, которые сочинены в коллегии иностранных дел. Только в них она могла делать ничего не значащие, ни о чем не говорящие приписки. Из-за этих стесненных обстоятельств, ей приходилось искать другие каналы переписки с матерью. Этим каналом служил один мальтийский кавалер, через которого тайно шла переписка между матерью и дочерью.
Но вернемся к дворцовым интригам и борьбе. Свержение Бестужева не состоялось, а Шетарди в 1744 году был выслан из страны. Екатерина поддерживает тесные связи с Лестоком, еще сохранившим тогда большое  влияние при дворе, а так же с вице-канцлером М.И. Воронцовым. В 1746 году служба Бестужева перехватила несколько писем Иоганны Елизаветы к зятю и дочери. Из этих писем было ясно, что принцесса Цебстская поддерживала переписку с “молодым двором”, склоняя их в пользу Фридриха II, и советовала молодым сблизиться со сторонниками прусского короля - Воронцовыми. В 1748 году Бестужев организовал дело Лестока, обвинив его на основании перехваченных депеш, в связи с Фридрихом II и заговоре с целью свержения канцлера и Елизаветы в пользу Петра и Екатерины. Екатерина в своих мемуарах дает крайне негативную характеристику Лестоку, в которой пишет, что это был человек “злого нрава и черного, дурного сердца”. Однако улик о связях Лестока с “молодым двором” не было, да и Елизавета не одобряла расследования в этом направлении, хотя достоверные сведения об участии “молодого двора” в пропрусских интригах ее беспокоили. Пытаясь предупредить участие Петра, и особенно Екатерины, в этих делах, Бестужев и предлагает назначить к великой княгине вместо обыкновенной гофмейстерины, знатную даму “для ежедневного обхождения”. Вот тогда-то такой дамой и становится двоюродная сестра императрицы Мария Симоновна Чоглакова.
Теперь ненадолго вернемся к родственникам Екатерины. О ее матери мы уже знаем, что она умирает в Париже 1758 году в бедности, оставив массу долгов, которые легли на плечи ее дочери и, которые та считала долгом чести выплатить, что, и сделала впоследствии. Отношение Екатерины к своему брату, Фредерику Августу, всегда было холодным. Уже в 1746 году она формально отказалась от всяких прав на Ангальт-Цербстское княжество. Все ее интересы сосредоточились на России, сделавшейся для нее второй родиной.
В 1747 году умирает отец Екатерины. Известие это сильно огорчило великую княгиню, так как отца она очень любила. На восемь дней ее оставили в покое, но более ей не позволено было плакать велением императрицы, “коли ее отец не был королем, то и плакать о нем нечего”, как выразилась Елизавета. Даже в этом ей указывались определенные рамки. Екатерина знала свою великую цель в этой жизни — корона этой великой страны. И потому она не теряла времени даром в обществе, где ей приходится вращаться. Для того, чтобы создать благоприятное впечатление в среде дворянства, Екатерина использовала все средства. По ее словам, она ни чем не пренебрегала, чтобы стать для них своей. «И в торжественных случаях, и на простых вечерах, я подходила к старушкам, садилась подле них, спрашивала о их здоровье, советовала какие можно употреблять лекарства в случае болезни и терпеливо слушала рассказы о их юности и теперешней скуке, о ветрености молодых людей. Сама спрашивала совета в разных делах и потом искренне их благодарила. Я знала, как зовут их мосек, болонок, попугаев и дур. Знала когда которая из этих барынь именница. В этот день к ней являлся мой камердинер и поздравлял ее от моего имени, поднося цветы и плоды из ораниенбаумских оранжерей. Не прошло и двух лет, как самая жаркая хвала моему уму и сердцу послышалась со всех сторон» [5].
Конечно, не только с помощью бабушек подготавливала себе Екатерина добрую почву. Несмотря на бдительный надзор приставленных к ней соглядатаев, Великая княгиня сумела установить довольно тесные связи и с родовитой молодежью при дворе и в гвардии, добиться расположения многих влиятельных сановников Елизаветы. В том числе: Разумовских, Н. Ю. Трубецкого, С. Ф. Апраксина и других. Сохраняя внешний вид смирения и уступчивости, она в душе стояла выше лиц сильнейших. Не имея ни друга, ни руководителя, она, предоставленная самой себе, на каждом шагу чувствовала меру зависимости от внешних обстоятельств. Кроме того, необходимо учесть, что она обладала широким и проницательным умом и привыкла к обдуманным и расчетливым действиям. Все это, в соединении со страстной натурой молодой цветущей женщины, объясняет, почему были возможны отношения Екатерины с Сергеем Салтыковым, Понятовским, Григорием Орловым.
При дворе, где фаворитизм играл столь важную роль, где каждый был занят своими частными интересами, и Екатерина рано или поздно должна была искать опоры в подобных отношениях. Ее муж был постоянным недоростком и недоумком. Время шло, а наследника все не было, да и откуда ему было взяться..? Это обстоятельство очень беспокоило императрицу, которая теперь часто болела, и потому вопрос о наследнике престола вставал все острее. Она бранилась, придиралась ко всему. Говорила, что все от того, что Екатерина много скачет верхом, потому и нет детей. Наконец она вызвала на разговор Чоглокову по этому поводу. Та отвечала, что дети не рождаются без причины, а причины за все эти года не было совсем. Елизавета разгневалась, изругала Чоглокову последними словами, сказала, что это она во всем виновата, так как давно необходимо было принять ко всему этому меры, чтобы все было как надо. И, надо понимать, наставила ее на путь истинный в важном выполнении государственного задания. Чоглокова начала активно действовать. Нашли в Ораниенбауме хорошенькую вдовушку, бог весть, что ей посулили. Затем должны были познакомить Великого князя с ней. Цель была достигнута, но еще не до конца. Чоглакова идет на прямой разговор с Екатериной. Она много говорила ей об отношениях мужа и жены. О верности этих отношений. Но, что иногда бывают положения высшего порядка, при которых вынужденно делаются исключения из правил, а также о любви к своему отечеству и т.д. В итоге этого длинного и запутанного монолога предложила Екатерине выбирать между Сергеем Салтыковым и Львом Нарышкиным. Екатерина прикинулась наивной, не совсем понимающей чего от нее хотят, но дала понять, что Салтыков ей ближе. Тогда Чоглакова сказала: “Вы увидите, что помехой я вам не буду”.
Со временем всех своих надсмотрщиков и врагов, Екатерина сумела превратить в более лояльных лиц, а некоторые стали даже ее друзьями. Так доносчица Чоглокова стала много добрее к ней и даже поверяла ей свои тайны. Сам Чоглоков стал менее зловредным и более сговорчивым. Но вскоре он заболевает и умирает. Как только умер Чоглоков, Елизавета увольняет и его вдову от должности при Екатерине, под предлогом неприличия, столь раннего, после смерти мужа, отлучения от дома. В тот же день она назначает исполнять должность покойного Чоглокова — Александра Ивановича Шувалова. Он был грозой всего двора, города и всей империи. Он был начальником тайной канцелярии. В пору волнения у него возникал такой страшный тик на лице от глаза до подбородка, что: «Удивительно, как выбрали этого человека со столь отвратительной гримасой, чтобы держать его постоянно лицом к лицу с молодой беременной женщиной» [6]. Екатерина испытывала страшное отвращение к этому человеку, учитывая к тому же и все его должности. Теперь она боялась выдворения Салтыкова со двора, а дело клонилось именно к этому. Она очень расстроилась, узнав, что для родов ей готовят покои рядом с Елизаветой. Все все понимали, но никто ничего сделать не мог.
20 сентября, в 12 часов дня, 1754 года Екатерина родила сына, промучившись с 2-ух часов ночи. Как только его спеленали, императрица ввела своего духовника, который дал ребенку имя Павла. После чего императрица велела взять ребенка и следовать за ней. Как только Елизавета ушла – ушли и все остальные.  Екатерина лежала одна, забытая всеми, на сплошном сквозняке. Только в 3 часа дня пришла Шувалова и воскликнула, что так можно и уморить ее. Великая княгиня заливалась слезами от того, что все ее бросили, никто не смел перенести ее в кровать, хотя та и стояла рядом. Сама же она была не в состоянии переползти туда. Послали за акушеркой, которая явилась через полчаса и сказала, что императрица так была занята ребенком, что не отпускала ее от себя ни на минуту. О бедной женщине, оставленной без всякой помощи, умиравшей от жажды и усталости, она думала меньше всего. Наконец ее положили в постель, и более никто не пришел к ней за весь день. Даже справиться о ее самочувствии к ней не прислали. Его императорское величество пил со всеми подряд. В городе и в империи шел праздник, и только Екатерина была одна. На 6-ой день были крестины, но мать не могла видеть сына, так как он был под неусыпным вниманием самой императрицы. А спрашивать о его здоровье значило вызвать подозрение и высказать недоверие ее Величеству. В крестины императрица повелела выдать Екатерине 100,0 тыс. рублей за сына. Петр, узнав об этом, возмутился тем, что ему ничего не пожаловали. Денег в казне больше не было, и кабинет министр вынужден был попросить эти деньги у Екатерины в долг, чтобы отдать их Петру, так как императрица распорядилась выдать Петру ту же сумму, что и Екатерине. После крестин ее сына шли балы, прзднества, фейерверки, а Великая княгиня все еще была в постели. Она знала, что Салтыкова отправляют в Швецию с сообщением о рождении наследника. Спустя сорок дней после родов, к ней снова пришла императрица. Екатерина встала, чтобы принять ее, но Елизавета, видя ее такой исхудавшей, велела сидеть. Тут же принесли сына, которого она видела первый раз после родов. Екатерина нашла, что он красив. Но после молитвы ребенка тут же унесли. Екатерина продолжала хворать. Начинался 1755 год. С рождества до поста были только празднества при дворе и в городе. Все это продолжалось по случаю рождения ее сына. К концу масляной недели вернулся С.Салтыков. Сообщение между ними шло через Бестужева. Таким образом, Екатерина уже знала, что Салтыкова, как только он вернется, решено послать в Гамбург в качестве русского посланника, вместо Александра Голицына, которого переводили в армию. Как мы уже говорили ранее о способности Великой княгини превращать врагов в друзей и т.п., то уже не стоит удивляться тому, что именно Бестужев помогал ей в общении с Салтыковым. Да и болезнь императрицы многих заставляла задуматься, кто же будет далее править страной. Общественное мнение в России никогда не было хорошей опорой всякого политического положения. Екатерина искала более надежного союзника. На этот период им и стал канцлер Бестужев. «Чрезвычайно пронырливый и подозрительный, непоколебимый в своих мнениях, упорный, деспотичный и мстительный, неуживчивый и часто мелочный, канцлер Бестужев резко выделялся из толпы придворных ничтожеств, какими окружала себя Елизавета» [7], так характеризует его Екатерина в своих Записках.
Получивший образование за границей при Петре Великом, много лет занимавший там немалые посты, он хорошо знал отношения европейских кабинетов. Потом в кабинете министров Анны Иоанновны он был  приговорен к четвертованию, но помилован после падения Бирона и призван Елизаветой из ссылки к ее делам, он сумел удержаться при Петербургском дворе, несмотря на происки его противников. «В сфере, лишенной всяческой нравственности и политической устойчивости, ум его весь сотканный из придворных каверз и дипломатических коньюктур, привык продумывать каждую мысль до конца и каждую интригу доплетать до последнего узла. Раз составив мнение он подтверждал его во чтобы-то не стало, ничего не жалея и никого не щадя» [8]. Он решил, что король прусский опасен для России, и не хотел идти ни на какие сделки с разбойным государством, каким тогда считали в Европе Пруссию. Он и Екатерину встретил враждебно, видя в ней прусского агента. И этому врагу, от которого она ждала всякого зла, она первая протянула руку, подхваченную с недипломатической доверчивостью. Они стали друзьями, как люди, молчаливо понявшие друг друга, и умевшие забыть то, чего не следовало помнить, приберегая при этом, за пазухой камень друг против друга. Их сблизили общие враги и опасности.
Таким образом, Великая княгиня, сначала игравшая скромную роль, постепенно приобретала весьма важное значение. Многие лица считали, что рано или поздно она займет первое место в государстве. С особым интересом английский дипломат Уильямс наблюдал за настроениями в русском дворе. Он сообщает своему правительству, что Великая княгиня весьма деятельна, что ее очень любят, но некоторые люди ее боятся. Люди, приближенные к императрице, стараются сблизиться с нею. Это были Разумовские и Шуваловы. Императрица никого не видит и не слушает, только одних Шуваловых. И вот именно Шуваловы предложили Екатерине свои услуги. Уильямс, боявшийся Шуваловых, предупреждал княгиню об осторожности. По его мнению, они многое могли испортить и даже навредить. Но у Екатерины на этот счет были свои мысли и даже планы, как не даться им в руки. Она дает согласие на это сближение с ними, если они будут действовать в ее интересах. Нарышкин, доставивший об этом письмо от Екатерины, рассказывал, что Иван Иванович Шувалов, прочтя письмо, пришел в восторг, бросился перед образом на колени и долго оставался в таком положении. Бестужев же всегда смотрел вперед, и помощь Екатерине сводилась к более обширным планам, чтобы Екатерина могла управлять делами во время царствования Петра. Иностранные дипломаты доносили, что канцлер и Екатерина заняты важными делами. Она уже вместо Петра управляет Голштинией. В 1756 году отношения Екатерины и английского посла делаются довольно важными. Он был рад ее расположению к Англии. Мы можем увидеть, что не только Бестужев и Воронцов получали английские деньги, но также и Екатерина располагала денежными средствами, предоставленными английским правительством. Она объяснила Уильямсу, что ничего нельзя сделать без денег. После чего ей была тотчас же выдана необходимая сумма в количестве 20 тысяч червонцев. Она обещала вернуть ее. И действительно, в 1764 году разговор об этом заходил. Она хотела вернуть свой долг, а английское правительство затруднялось взять. Добрые отношения Екатерины с английским послом продолжались до 1759 года, когда он должен был оставить Россию. При дворе же ходили всевозможные слухи, т.к. все находились в смятении, не зная, кто займет российский престол. Были слухи, что есть завещание о том, что на престол возводится Павел, а к нему будет приставлен Граф Шувалов. Петра с Екатериной императрица хочет, якобы, выслать. Бестужев понимал, что при таком раскладе он не сумеет поставить во главе государства Петра и Екатерину.
Апраксин, каждый раз, слыша об усилении болезни Елизаветы, отдавал свои победы Пруссии. Вместо того, чтобы наступать, он отступал с уже занятых позиций. Сейчас трудно объяснить мотивы поведения фельдмаршала, но, скорее всего, он опасался вступления на престол Петра, для которого Фридрих II был самым главным авторитетом в жизни. И Апраксин сознавал, что ему будет в случае русских побед…. Были слухи, что сюда приложили руку Шуваловы и Бестужев с “молодым двором”. Но Екатерина, впоследствии отрицала причастность свою и канцлера к этому делу. Но все-таки падение Бестужева находилось в некоторой связи с привлечением к суду фельдмаршала. Великая княгиня, как и Бестужев, состояли в переписке с Апраксиным. Во всяком случае, катастрофа канцлера могла сделаться роковою и для Екатерины.  В записках ее встречается рассказ о их частых важных встречах и переписке. Частые конвульсии императрицы заставляли всех думать о будущем. Граф Бестужев, и по занимаемой должности, и по своим способностям, не менее других должен был заботиться о том, что предстояло. Он знал, что Великому князю с давних пор внушено к нему отвращение. Ему очень хорошо была известна умственная слабость Петра, рожденного наследником стольких престолов. Естественно, что этот государственный человек, как и любой другой желал удержаться на своем месте. Потому он составлял разные планы по поводу предстоящих событий, которые не очень устраивали Екатерину и вредны были для государства. Но Бестужев так был занят переделыванием и переписыванием своих манифестов, что вновь и вновь подавал их Екатерине. Екатерина пишет по этому поводу: «Сказать по правде, я смотрела на его проект почти, как на бредни и как на приманку, посредством которой этот старик хотел ближе подойти ко мне в доверенность. Но я не думала поддаваться…. Но так как это были одни предположения, то я не хотела противоречить упрямому старику, которого трудно было разубедить, когда он что-нибудь забивал себе в голову»[9].
Таким образом, Екатерина, которой было запрещено вмешиваться в политические дела, находилась в тайных сношениях с разными политическими личностями. Знала о весьма важных политических проектах, в которых ей приходилось играть главную роль, и через это подвергалась страшной опасности. Так, весной 1758 года ей грозила катастрофа. Канцлер был арестован. Во время допросов Апраксина были найдены письма Великой княгини, правда, их содержание нисколько не могли повредить ей. Но сам факт, что Екатерина без ведома императрицы состояла в этой переписке, и таким образом участвовала в делах, мог был сильно скомпрометировать ее в глазах Елизаветы, которая узнала, что Екатерина находилась в отношениях с канцлером и руководствовалась его советами. Екатерина, узнав из записки Понятовского об аресте Бестужева, очень заволновалась. Ведь канцлер помимо всего забавлялся проектами власти на будущее в его понимании. А это грозило Екатерине, Бог знает чем…! Но канцлер успел все сжечь и прислал ей записку об этом. Екатерина тоже успела сжечь, хотя бы немного вредные для нее бумаги. Хотя следствие ставило вопросы так, и этак, но ничего не добилось. Апраксин после первого же допроса умер от случившегося с ним удара. Бестужев около года пробыл под домашним арестом, а в начале 1759 года был сослан в одно из своих имений.
9 декабря 1758 года у Екатерины родилась дочь. Великий князь казался очень довольным рождением этого ребенка. Он по этому поводу устроил у себя веселье и принимал поздравления, которые ему по этому случаю приносили. На 6-ой день принесли приказ от императрицы на 60 тысяч рублей. Великому князю было выдано столько же. После крестин начались празднества. Она опять не видела никого, так как была в своей постели одна одинешенька, и не было с ней рядом ни одной близкой души. Как и в прошлый раз, ребенка унесли, а ее бросили одну под предлогом отдыха. Как и в первый раз, Екатерина очень страдала от этого. Она просила назвать девочку в честь императрицы. Но Елизавета и в этом отказала и назвала девочку Анной, в честь своей сестры, Анны Алексеевны. Но, вернемся к нашим событиям: Бестужева рядом нет,  Понятовский уехал и Великая княгиня горюет. Падение Бестужева не могло не повлиять на надежды Екатерины. Он был сильным союзником. Теперь же многое изменилось. Екатерина была в опале. Она заметила, что его высочество запуган, почти не смеет говорить с нею и входить к ней в комнату, когда она находилась там совершенно одна. Чтобы при дворе от нее не отворачивались, она не подходила к тем, на кого могло пасть подозрение. Она сказала Шувалову, что будет просить, чтобы ей было дозволено вернуться в Германию.
«Оставленная всеми, одна в своей комнате, ненавидимая Великим князем и вовсе нелюбимая императрицей, я, наконец, хочу успокоиться, хочу никому не быть в тягость и не причинять несчастья тем, кто меня любит»[10]. Решительный тон, которым говорила Екатерина, поправил ее положение. Грозя отъездом в Германию, она надеялась остаться в России. Испуганный таким решительным и резким ее тоном Шувалов вышел, а Екатерина села писать письмо Елизавете, в котором благодарила ее за все милости и благодеяния, которых она их не заслужила и потому навлекла на себя ненависть Великого князя и явную немилость ее Имераторского Высочества. «Видя мое несчастье, и то, что сохну со скуки в моей комнате, где меня лишают даже самого невинного времяпровождения, я убедительно прошу положить конец моим несчастьям, отослав меня к моим родным, каким способом Вы найдете нужным»[11]. Далее она писала, что, так как она не видит своих детей, хоть и живет с ними в одном доме, то «неважно, сколько верст будет между нею и ими». Что она « уверена - ее величество, окружит их заботами, каких ее слабые способности не позволили бы им оказывать» и т.д. Письмо она передала Шувалову. Она была глубоко убеждена, что если ее и хотели выслать или запугать этим, то сделанный ею шаг совершенно расстраивал этот проект Шуваловых, который должен был встретить больше всего сопротивления у самой императрицы, поскольку та не любила крайних мер в семье. На следующий день Екатерина сказалась больною и не вышла, спокойно ожидая решения Елизаветы на свою просьбу. От нее удалили хоть сколько-нибудь приближенных к ней дам. Екатерина много страдала, плакала, и одна из ее камеристок Екатерина Ивановна Шаргородская сочувствуя и переживая за ее состояние, предложила ей помощь своего дяди -духовника Елизаветы, который уже знает все обстоятельства дела, т.к. она уже говорила с ним о Екатерине. Камеристка посоветовала ей сказаться больной и позвать духовника, просить, чтобы исповедали, и позвать именно его, чтобы он мог слово в слово передать императрице все, что слышал из ее уст. Так они и сделали. Говорили, что надо позвать докторов, но Екатерина требовала только духовника. Проговорили они с духовником часа полтора. Она рассказала ему все, что было необходимо. Он сказал, чтобы она настаивала на отсылке, но ее не отошлют, так как нет оправданий для общества, внимание которого обращено на нее. Он обещал сказать императрице, что горе и страдание могут убить великую княгиню, если не прибегнуть к немедленной помощи, и вывести ее из состояния одиночества и заброшенности. Он сдержал свое слово. Императрица прислала узнать, сможет ли Екатерина прийти к ней в следующую ночь. Екатерина имела разговор с Елизаветой. Она, стоя на коленях, умоляла императрицу отправить ее к родственникам. На вопрос о детях отвечала, что надеется, что императрица не покинет их своими заботами. На все поставленные вопросы Екатерина отвечала с большим умом и покорностью, т.к. уже видела, что ее никто никуда не вышлет, и что она выиграла. Но зато она узнала, что муж ее, узнав о болезни жены, сделал предложение Елизавете Воронцовой, и очень радовался, что Екатерина скоро умрет. Но, он, как всегда, просчитался, что впрочем, неудивительно, ведь без совета жены он не умел сделать ни одного правильного поступка. Елизавета казалась тронутой несчастьем великой княгини и в борьбе Петра с Екатериной брала сторону последней. Сразу же после этого разговора, она через Шувалова, дала знать Екатерине, что будет иметь с ней разговор наедине. Затем Екатерине передали выражение императрицы, что племянник ее дурак, но великая княгиня очень умна. И между тем, как Петр рассчитывал, что Екатерина будет отправлена в Германию и, что этим ему откроется путь к браку с Воронцовой, императрица велела просить Екатерину не настаивать на своем отъезде и вовсе выбросить это из головы. Был еще один разговор с императрицей, в котором Екатерина совершенно убедила ее в своей полной непричастности к делам Апраксина. Этим все и кончилось. Разные источники по-разному говорят о дальнейшем отношении императрицы к Екатерине, мы не будем приводить их, за исключением двух. В разных источниках говорилось, что в последнее время своего царствования императрица говорила о лишении Петра права престолонаследия, и что она опасалась с его стороны покушения на ее жизнь. Ожидали так же, что Петр по воцарении удалит Екатерину и Павла, и женится на Воронцовой и т.п.
Накануне царствования Петра III, положение в котором находилась Екатерина, было очень опасным. Об этом говорит даже такой случай, когда к Екатерине приходит молоденькая княгиня Дашкова, понимая какая  беда грозит Екатерине, и предлагает свои услуги по подготовке переворота. Она просит довериться ей, если есть хоть какой-то план. Как видим еще до воцарения Петра, многие думали уже о его удалении. Умирающая императрица умоляла Петра жить в согласии с женой и иметь в виду интересы наследника Павла Петровича. Елизавета умирает 25 декабря 1761 года. Престол занимает Петр III. В дни обрядов, связанных с погребением усопшей, всеми было замечено, что Екатерина с особенным благоговением участвовала в этих обрядах. Здесь был, конечно, и расчет быть в противовес Петру, насмешливо и небрежно относившемуся к церковным обрядам. С похвалою говорили о Екатерине в эти траурные дни.
Шаги к престолу
В манифесте о воцарении Петра III не упоминалось ни о Екатерине, ни о Павле. Но новой императрице было  оказано внимание со стороны Фридриха II, через английского посла Кейта. Прусский король, советовал Петру обращаться с супругою осторожно и благосклонно. Но все было бесполезно. Петра, что называется, понесло. На святой неделе император переезжает в новый Зимний дворец. Помещает императрицу на отдаленном конце его, а ближе к себе — свою любимицу, толстуху, фрейлину Елизавету Воронцову. Какова же была эта любимица Петра III? Мемуарист Болотов писал, что когда он впервые увидел Елизавету Воронцову, то, не зная еще, что за дама прошла перед ним, спросил дежурного офицера: «Кто такова была толстая и такая дурная, с обрюзгшею рожею, боярыня?» И был поражен, когда тот сказал, что это Е.Воронцова. «Ах, боже мой! Да как же может статься? Уж этакою толстую, нескладную, широкорожую дурную и обрюзгшую совсем любить, и любить ее так сильно государю? … Ибо и в самом деле была таковая, что всякому даже смотреть на нее было отвратительно и гнусно». Иностранные дипломаты наблюдали за действиями Екатерины. Она почти молча сносит все. В донесениях пишут, что императрица находится в отчаянном положении. Ей оказывают полнейшее презрение со стороны Петра и Воронцовой. Екатерина живет в полном отчуждении, и, кажется, не имеет никакого влияния на все, что происходит, но, пишут послы: «Едва ли возможно, чтобы под этой  спокойною внешностью не скрывалось какое-нибудь тайное мероприятие…. Невозможно представить себе, чтобы императрица, смелость и горячность которой известна, рано или поздно не приступила бы к крайним мерам. Никто столь ревностно не исполняет обязанностей по случаю погребения императрицы. Никто столь добросовестно не соблюдает постов, обрядов и так далее. Император же пренебрегает всем этим, как и прежде, хотя в России такого рода правила имеют большое значение. Екатерина старается нравиться народу и всем, и употребляет все средства для этой цели. Во всем этом есть значительная доля самолюбия. Но она едва ли забыла, что нынешний император, когда еще был великим князем, грозил заточить ее в монастырь, по примеру Петра Великого, в отношении его первой жены». А также: « Императрица Екатерина отличается смелостью души и ума. Она пользуется всеобщим уважением, между тем как все ненавидят императора» [12]. Идет 1762 год. Февраль, март — послы все доносят об унижении императрицы, о ее смирении, великом такте и глубокой печали.
Май — «Ее величество продолжает жить в большом уединении и не столько по нездоровью запирается в своих покоях, сколько для того, чтобы не быть свидетельницей безграничного беспорядка и неприличного образа жизни двора» [13]. Ювелир Позье рассказывал о близких отношениях Петра с Воронцовой, в покоях которой он встретился с государем, а так же о ненависти Петра к Екатерине. Однажды Петр, увидев Позье на лестнице дворца, и узнав, что он идет от императрицы, со злобным выражением лица раз и навсегда запретил ювелиру бывать в ее покоях и выполнять ее заказы. В мае 1762 года на торжественном обеде по случаю празднования мира заключенного с Пруссией, Петр предложил тост за здоровье императорской фамилии. Когда императрица выпила свой бокал, император приказал своему генералу Гудовичу подойти к ней и спросить, почему она не встала, когда пили тост. Екатерина ответила, что, так как императорская семья  состоит из ее супруга, сына и ее самой, то она не думает, чтобы это было необходимо. Гудович, передав этот ответ, был снова отослан к императрице, сказать ей, что она “дура”, и должна знать, что двое дядей, принцы голштинские, также члены венценосной семьи. Опасаясь, чтобы Гудович не смягчил выражения, Петр повторил все это настолько громко, что большая часть общества слышала его. Екатерина залилась слезами. Происшествие быстро разнеслось по городу. И по мере того, как Екатерина возбуждала к себе сочувствие и любовь, Петр все глубже и глубже падал в общественном мнении. В свое время Бестужев считал, что Екатерина и Петр будут царствовать вместе, что императрица примет участие в делах. Но вышло иначе. Она находилась в крайнем унижении и величайшей опасности. Нельзя было ожидать, чтобы дела оставались долго в таком положении. Борьба оказалась неминуемой, и со стороны Петра было сделано все возможное, чтобы обеспечить полную победу Екатерине. Недаром она и раньше рассчитывала, что царствование Петра сделается невыносимым. Забегая вперед, скажем, что Екатерина после своего воцарения, среди бумаг Петра нашла одно из писем Фридриха II к Петру, в котором тот делал Петру следующие внушения: «Не проводить слишком быстро нововведений, щадить нравы и обычаи народа, в сложных ситуациях руководствоваться скорее мнением жены, чем собственным увлечением». Как видим, Петр во всех отношениях действовал прямо противоположно этим советам. Правда, первые правительственные распоряжения Петра произвели довольно благоприятное впечатление. Он обещал царствовать в духе Петра Великого, вернул множество ссыльных, уничтожил тайную канцелярию, отменил пытки, понизил цены на соль, расширил права дворянства. В военных кружках радовались, что, наконец, после стольких женщин, на престоле явился государь. Сначала все радовались неутомимой деятельности молодого монарха, но вскоре увидели, что он начинает по-прежнему обращать внимание на пустые мелочи и относится с пренебрежением к существенным вопросам государственного управления. Нововведение в управлении духовными имениями, грубое обращение императора с высокопоставленными лицами, сановниками, генералами, протекция, оказанная  голштинским родственникам, ничем не заслужившим отличий и наград. Плохое отношение Петра к гвардейским полкам, невнимание к русским нравам и обычаям, навязчивое намерение начать войну с Данией, ребяческий и бестолковый образ действий — все это не могло не возбудить общего негодования и ропота. Число приверженцев Екатерины росло постоянно и быстро. В один голос иностранные дипломаты стали осуждать поступки и характер Петра. Послов оскорбило требование, чтобы они сделали визит принцу Георгу голштинскому. Было много другого, что возмущало послов, которые доносили в свои страны о неспособности Петра заниматься делами. Об отсутствии в нем разума, о странных его поступках, шумных обедах и ужинах, в которых нарушались правила обыкновенного приличия, о беспорядках в государственном управлении. Что нельзя ожидать ничего хорошего от этого царствования.
«Весь народ», — писали они, — «от первого до последнего раздражен в величайшей степени, волнение во всем государстве таково, что едва ли императору будет возможно отправиться в поход» [14]. Дипломатами почти всех стран, за исключением прусских и самого Фридриха, шло абсолютное осуждение царствования Петра III. Даже Миних, обязанный Петру освобождением из ссылки, довольно резко порицал Петра в последнее время его царствования. Список недовольных можно составить очень большой. Внешняя политика Петра III, союзника Пруссии, друга Фридриха II, возбуждала сильное неудовольствие. Сколько лет Россия привыкла смотреть на Пруссию, как на опаснейшего врага. Теперь же Россия очутилась в какой-то зависимости от Пруссии. Император играл роль вассала Фридриха II, говорил о нем, как о своем начальнике. Канцлер Воронцов не имел никакого значения. Прусские иностранцы всех подозревали в заговоре, против Петра и раздували это.
Еще опаснее было раздражение в войсках. Офицеры и солдаты были недовольны введением приемов прусской дисциплины, назначением главным начальником войска дяди Петра, Георга голштинского. Петр оскорблял и презирал гвардию, называя их янычарами. Болотов, адъютант начальника полиции, генерал Корфа сообщает, что государя редко заставали трезвым, и в полном уме. Чаще всего, с утра он опорожнял несколько бутылок английского пива, до которого был большой охотник. Это бывало причиною вздора и таких несуразиц, которые он нес, что у многих сердце от стыда перед иностранцами кровью обливалось. Все ждали переворота. Особенно от враждебных Петру гвардейцев. Тем опаснее для его друзей, пруссаков казался в данной обстановке его отъезд за границу для ведения войны с Данией. Они отговаривали Петра от этого, прямо говоря все причины, в т.ч. и Фридрих, который писал Петру, что он не хотел бы, чтобы Петр отлучался куда-либо, а лучше короновался. «Я не доверяю русским. Всякий другой народ благословлял бы небо, имея государя с такими выдающимися качествами, какие у Вашего величества. Припомните Петра I, как его родная сестра составила против него заговор. Предположите, что какой-нибудь негодяй начнет в Ваше отсутствие интриговать для возведения на престол этого Ивана, принца брауншвейского…. Эта мысль привела меня в трепет, когда пришла мне в голову…. Я здесь в глубине Германии. Я вовсе не знаю Вашего двора…. Вашему высокому разуму следует различить, кто Вам предан, кто нет. Я думаю одно, что если Вашему Высочеству угодно принять начальство над армией, то безопасность требует, чтобы Вы прежде короновались, а потом, чтобы Вы вывезли в своей свите за границу всех подозрительных людей. Таким образом, Вы будете в безопасности…» [15].
Его советы были напрасными. Недаром Екатерина насмехалась над болтливостью Петра. После получения письма от прусского короля он тут же сообщил Шувалову, именно тому лицу, которого нужно было поостеречься об опасениях Фридриха и о его совете по поводу подозрительных лиц. Мало того, он вскоре передал Шувалову, чтобы тот следовал за ним в армию в качестве волонтера. Фридриху Петр ответил, что он держит Ивана под крепкою стражей, и если бы русские хотели сделать зло, то уже давно бы сделали, видя, что он не принимает никаких предосторожностей. Он с хвастливостью уверял его, что когда умеешь обходиться с этим народом, то можно быть спокойным на этот счет. Фридрих был прав, но он ошибался насчет источника. Несчастный шлисельбургский узник не мог считаться опасным претендентом. Петр, как говорят, думал даже о возможности освободить Ивана и отправить к родственникам за границу. По другим известиям возникла мысль объявить Иоанна наследником престола, а Екатерину и Павла заключить в эту же крепость. Но достоверно, что Петр посещал узника и намеревался построить для него более удобное помещение и вообще облегчить участь узника. Опасность Петру грозила совсем с другой стороны. Екатерина справедливо заметила впоследствии: «У Петра первым врагом был он сам, до такой степени действия его отличались неразумием». Не чувствуя беды, он находился на краю пропасти. Нет сомнения, что и Екатерина находилась в крайней опасности, и все, что она предприняла, вполне может считаться оборонительною мерой, средством самосохранения. Многие современники были убеждены в том, что Петр хотел развестись с Екатериной, лишить всех прав Павла и жениться на Воронцовой. Лица, окружавшие Екатерину, узнав о грозящей ей опасности, старались предупредить враждебные действия Петра. Екатерина знала, что в тот вечер, когда на Воронцову Петром была возложена Екатерининская лента, Петр приказал своему адъютанту (Барятинскому) арестовать ее императорское величество в ее покоях и только Голштинский принц Георг сумел убедить Петра отменить свой приказ.
Итак, правление Петра не только не достигло народного расположения, но возбудило общее неудовольствие. Как мы уже видим, никакие разумные указания осторожных советников Петра не могли помочь ему загладить его бестактность, исправить его ошибки, скрыть его ужасные выходки. Он обнаружил свои нерусские симпатии, окружил себя голштинцами, стал переделывать русские войска на прусский манер и голштинский лад, смеялся над всем русским, даже над православной обрядностью. Он закрывал без всякого основания домовые церкви, которые были в обычае того времени, всегдашней принадлежностью всякой зажиточной усадьбы или городского богатого двора. Помимо обиды и уничтожения домашних церквей, дело предоставлялось так, как - будто православный государь воздвигал гонения на саму церковь. Петр требовал от духовенства, уничтожения икон в церквях и хотел заставить его носит светское платье. К синоду обращался с оскорбительными указами. Духовенство чувствовало себя оскорбленным и даже подало императору протест, ничего, однако, не изменивший. Гвардейцев он утомлял учениями по немецкому образцу. Изменял привычные русские порядки, и отдавал предпочтение своим немецким войскам. Волновались и крестьяне. Кроме того, внешняя политика оскорбляла достоинство русских людей.
Переворот и восшествие на престол
Россия со славой вела войну с Пруссией, хотя и теряла много людей и денег, но был успех и народ был спокоен. Как только на престол вступил Петр III, война была прекращена, а все завоеванные земли были возвращены Пруссии. Войска получили приказания сдать свои орудия пруссакам и оставаться в Померании для будущей помощи своим недавним врагам. Петр жертвовал своему личному чувству всеми интересами России, и потому, деятельность и личность Петра вызывали народное негодование. Это и помогло развитию заговора, который созрел при дворе и в гвардии. О существовании заговора знали самые высокие лица при Петре: генерал-прокурор Глебов, начальник полиции Корф, Кирилл Разумовский, дипломат Никита Панин и другие - они не предавали заговорщиков, хотя и не принадлежали к ним прямо. Вроде бы и не было видимой связи между придворными и гвардейской молодежью. Однако в минуту переворота, начатого молодежью, вельможи прямо стали на сторону Екатерины, и подготовили ей быстрый и решительный успех. Они следили за развитием заговора через таких лиц, как Екатерина Романовна Дашкова, урожденная Воронцова. По мужу она принадлежала к кругу гвардейского офицерства, по отцовской семье была близка к кругу вельмож и служила связью между обоими кругами заговорщиков. Младший круг заговорщиков группировался вокруг семьи Орловых. Особенно были известны два брата: Алесей Орлов — казначей гвардейской артиллерии, обладавший недюжинной физической силой. Другой — Григорий Орлов, был близок Екатерине, и передавал заговорщикам ее внушения. Умышленно развивая славу кутил и дебоширов, Орловы умело маскировали свою роль организаторов и участие в интриге. Вполне возможно, что за спинами вельмож и гвардейцев стояла сама императрица, распоряжаясь всем, но оставаясь в тени. Петр III держал себя так, что Екатерина ждала для себя со дня на день погибели. Приближалось время именин Петра. И этот день Петр, живший в Ораниенбауме, желал провести у Екатерины в Петергофе. Ждали, что 29 июня он и решит участь своей жены. Между тем, болтливый солдат, случайно выдал тайну заговора постороннему офицеру. Это повело к аресту одного из заговорщиков. Боясь открытия всего заговора, они решили действовать немедля. И 28 июня удачно совершили переворот. Под предлогом приезда Петра, Екатерина поселяется в отдаленном домике Мон-Плезир. Он был дальше от часовых солдат, и она приобретала больше свободы: послать ли депешу, ехать ли самой в Петербург или бежать за границу. В этом павильоне ее и будят 28 июня словами: «Ваше Величество, вставайте, нельзя терять ни минуты». Она видит младшего (Алексея) Орлова.  Они с Дашковой спали одетыми, так и сели в экипаж Орлова. Тот погнал лошадей во весь опор, но на полдороге лошади встали от усталости, и путники оказались в крайнем затруднении. Сначала их выручает от опасности проезжая телега, а затем они видят коляску Григория Орлова с князем Барятинским. “ Все готово!”, — кричит Орлов. В 7-ом часу утра они достигли казарм Измайловского полка, которые служили предместьем столицы. Екатерина обращается к солдатам с энергичной речью, прося защиты от своих неприятелей, покушающихся на ее жизнь и жизнь ее сына. Приходит священник с крестом и весь полк присягает Екатерине. Она опять садится в коляску и едет в казармы Семеновского полка. Те с таким же энтузиазмом примыкают к ней. Преображенский полк и конная гвардия, войска все на стороне царицы. Прибывает гетман Разумовский, Н.И Панин, князь Волконский, И.И. Шувалов и многие другие вельможи, и все присягают императрице. Окруженная войсками и народом, она направляется в Казанский собор. Здесь архиепископ Новгородский и высшее духовенство пропели благодарственный молебен и провозгласили Екатерину самодержавнейшей императрицей всей России, а Великого князя Павла Петровича — наследником престола. Из собора императрица поехала в Зимний дворец, где уже собрались для принесения присяги Сенат и Синод. Были немедленно приняты меры предосторожности в охране дворца. Сообщение с Петергофом и Ораниенбаумом совершенно прекращено, а в Кронштадт послан адмирал Талызин. Императрица поспешила разослать курьеров в провинцию к гражданским и военным начальникам, а так же к генералам войск, находившимся в Пруссии. Дипломатический корпус получил особое уведомление о перемене царствующей особы. Необходимые меры были приняты настолько быстро, что становится совершенно ясно, что в Петербурге об этом кто-то заранее позаботился. Сам манифест о восшествии на престол Екатерины II так же, вероятно составлен был не 28 июня, а ранее. Наборщики типографии при Академии Наук были арестованы в ночь на 28 июня, очевидно, ожидалось, что им будет работа. Правительственные распоряжения печатались всегда только в этой типографии.
В это время император, в Ораниенбауме, садится со свитой в экипажи, и едет в Петергоф, в котором не застает своей жены. После осмотра павильона, в котором жила Екатерина, ему стало понятно, что это был не отъезд, а бегство. Старые вельможи, окружавшие Петра, предлагают ехать в Петербург, разыскать и образумить Екатерину. Они уезжают и больше не возвращаются, а Петр в ожидании не знает, что делать: плыть ли в Кронштадт или ехать в Ревель к войскам. Между тем приехал с моря офицер, привезший фейерверк, для празднования именин, и рассказал, что слышал шум, выстрелы и более ничего не мог сообщить. Но и этого было достаточно. Петру все советовали что-нибудь сделать, но он не мог ни на что решиться. И только к вечеру решил ехать в Кронштадт. Но тот уже был занят Талызиным, и когда Петр туда явился, его не приняли. Гавань была заперта, а в ответ на его представление, ответили, что императора нет, а есть лишь императрица Екатерина II, и что, если он не уедет, то будут стрелять. Петр был почти в обмороке и вместо того, чтобы спасаться в Ревель, он стал ждать в Ораниенбауме Екатерину. Утром, 29 июня, она явилась в Петергоф с войсками и послала свой авангард в Ораниенбаум. Войска окружили дворец, и Петр оказался в плену. Все было кончено. Екатерина послала вельмож переговорить с Петром и снабдила их текстом его отречения от престола, которое Петр принял в редакции, продиктованной Екатериной. После чего Петр был отвезен в Ропшу. Екатерина вернулась в Петербург, чтобы оформить дело и оправдать свой поступок в манифесте, который был опубликован 6 июля. В те дни, когда был опубликован манифест, пришло известие о смерти Петра. Екатерина объявила, что бывший император скончался от геммороидальных колик. Приказано было устроить ему пристойные похороны, но без оказания царских почестей. Внезапность кончины Петра III нашла свое объяснение уже после кончины Екатерины II, когда ее сын Павел Петрович наткнулся среди ее бумаг на письмо к Екатерине из Ропши от Алексея Орлова, состоявшего там при Петре. Орлов в замешательстве, с горем извещал императрицу о нечаянной случайности, повлекшей за собой кончину императора, непредвиденно для Орлова, а тем более для Екатерины. Павел имел возможность убедиться, что его мать была не причастна к смерти его отца. Так началось правление Екатерины II, Великой.
Примечания к I части:
1. Е.И. Рерих. Письма, т. IV, стр. 433, письмо от 17 декабря 1936 года
2. Сочинения Екатерины II. М.: Советская Россия, 1990г.
3. Там же.
4. Там же
5 .Там же
6. Ключевский
7. Сочинения Екатерины II. М.: Советская Россия, 1990г.
8. Ключевский.
9. Сочинения Екатерины II. М.: Советская Россия, 1990г.
10. Там же
11. Там же.
12. Россия XVIIIв. глазами иностранцев. Л.: Лениздат, 1989.
13. Там же.
14. Е. Ф. Шмурло. История России IX-XX в.в., АГРАФ. Москва, 1997.
15. Там же.
Гороскоп Екатерины Великой
|
