Воспоминания о Е.П. Блаватской и «Тайной Доктрине» графини Констанции Вахмейстер и других
1893
ПРЕДИСЛОВИЕ
Эта книга написана несколькими лицами, которым посчастливилось быть наиболее тесно связанными с мадам Блаватской в период ее жизни в Европе, когда она была занята величайшим делом своей жизни – «Тайной доктриной».
Дать полный, детальный отчет обо всех обстоятельствах, которые имели место во время подготовки этой примечательной работы, было бы трудной задачей, так как никогда не следует забывать, что Е.П.Б. была, по ее собственным словам, только составителем этого труда. За ней стояли реальные Учителя, хранители Тайной Мудрости Веков, которые обучали ее всему оккультному знанию, которое она перенесла в труд.
Ее заслуга состояла частично в способности усвоить трансцендентальное знание, которое выдавалось, быть достойным вестником ее Учителей, частично благодаря ее чудесной способности представить трудную для понимания восточную метафизическую мысль в форме, понятной западным умам, подтверждая и сравнивая мудрость Востока с наукой Запада. Большая заслуга также в ее огромном моральном мужестве представить миру мысли и теории, полностью отличающиеся от современной материалистической науки. Многим трудно понять, что столь осуждаемые «феномены» играли важную роль в составлении «Тайной Доктрины», что Е.П.Б. очень часто получала так называемые осажденные послания, содержащие материал, который позже становился частью книги.
Когда мир начнет лучше понимать оккультные законы, будут поняты многие странные события, и история Теософского Общества предстанет в ином свете, нежели тот, в котором она видится сейчас.
За последние десять лет, с публикацией «Воспоминаний о Е.П.Б.» м-ра Синнетта, у ведущих умов Запада в их отношении к оккультизму произошло заметное изменение. Теории и факты, к которым относились с пренебрежением, сейчас считаются достойными исследования – такие, как передача мысли, сознание после смерти и т.д. Поэтому можно надеяться, что факты, о которых говорится в этой книге, будут встречены с справедливостью суждения, которого может требовать любой добросовестный отчет.
Сердечная благодарность другу, который пожелал, чтобы его имя осталось неизвестным, принявшему на себя труд по изданию различных отчетов и упорядочению хаотичного поначалу материала. Книга была бы более гармоничной, если бы все эти отчеты составляли один последовательный рассказ, но я решила лучше оставить каждый в его индивидуальной форме, чтобы сохранить живое впечатление каждого отдельного свидетеля.
Констанс Вахтмейстер.
Глава 1.
Давая отчет о манере, в которой «Тайная Доктрина» написана Е.П.Блаватской, пока еще обстоятельства свежи в моей памяти, а записки и письма доступны для ссылок, я не откажусь от присутствия в моей книге длинных ссылок о моих собственных отношениях с моим дорогим другом и учителем и на многих обстоятельствах по уходу, которые, не будучи напрямую связанными с написанием ею книги, внесут, я уверена, понимание как автора, так и ее труда.
Для меня ничто не тривиально, ничто не бессмысленно в личности, привычках и окружении Е.П.Б., и я хочу передать читателю, насколько возможно, полное знание, которым я обладаю, о трудностях и тревогах, которые донимали ее в ходе ее работы.
Слабое здоровье, кочевая жизнь, безжалостные окружающие, недостаток материалов, вред от ложных друзей и нападки врагов были препятствиями, которые задерживали ее работу; а кооперация добровольных помощников, любовь и забота преданных приверженцев, а главное – поддержка и руководство любимых и почитаемых Учителей сделали ее завершение возможным.
В 1884 году, имея случай посетить Лондон, я впервые познакомилась с Еленой Петровной Блаватской в доме м-ра и м-с Синнет. Я хорошо помню чувство приятного возбуждения, с которым я сделала тот памятный звонок. Я уже прочитала «Разоблаченную Изиду» с удивлением и восхищением огромным запасом странного знания, содержавшимся в этом замечательном труде. Поэтому я была готова относиться с почтением к той, которая не только основала Общество, обещавшее создать ядро Всемирного Братства человечества, но которая также провозглашалась посланником Людей, которые далеко превзошли обычное человечество в умственных и духовных достижениях и могли, таким образом, в самом высоком смысле называться Пионерами нашей расы.
.jpg)
Констанция Впхмейстер
Я была принята хозяйкой очень сердечно и сразу представлена мадам Блаватской. Ее черты были полны силы и выражали врожденное благородство характера, что более чем отвечало моим предчувствиям; но больше всего мое внимание приковал неподвижный взгляд ее чудесных серых глаз, пронзительный, однако спокойный и непроницаемый. Они светились спокойным светом, который, казалось, проникает и раскрывает тайны сердца.
Однако, когда я повернулась, чтобы взглянуть на тех, кто ее окружал, я испытала чувство отвращения, которое оставило тяжелое впечатление в моем уме. Моим глазам предстала странная сцена. На полу у края низкой оттоманки, на которой сидела мадам Блаватская, сгруппировались несколько посетителей, которые пристально смотрели на нее с выражением почтения и обожания, другие внимательно слушали ее слова с заученным видом восторженного внимания, и все это казалось мне более или менее подверженным лести. Так я сидела в сторонке и смотрела на то, что происходило передо мной. Я допустила подозрения, которые, как я узнала, оказались беспочвенными и пустячными, чтобы думать о них. Я боялась, как бы не получилось, что мои возвышенные ожидания оказались под влиянием лести и жажды подхалимства ее последователей. Я не могла знать в то время, что передо мной женщина, чье равнодушие, безразличие к хвале или порицанию, высокое чувство долга не могут быть поколеблены никакими личными соображениями. Я не могла тогда сказать, что ее натура неспособна к деградации своих сил и своей великой миссии ради завоевания дешевой популярности.
Хотя много чести оправдываться перед теми, кто был неспособен воспринять высокий стандарт поведения, которому следовала она сама и всегда провозглашала миру в своих этических и мистических произведениях, но порой она раскрывала свой внутренний ум тем немногим искренним ученикам, которые брали на себя обязательство вступить на путь, указанный ею. Я вспоминаю объяснение, которое она дала по этому поводу, когда толпы насмешников в прессе и гостиных спрашивали друг друга: «Как же так, что эта ученица всезнающих Махатм, этот естественно ясновидящий и подготовленный лидер разумов людей не может даже сказать, где ее друзья, а где враги?»
Отвечая на вопрос за вопросом, она говорила: «Кто я такая, чтобы отказывать в шансе тому, в ком я вижу, что проблеск искры признания того Дела, которому я служу, может быть раздут в пламя преданности? Какая разница, если на мою личность падут последствия его падения, если он уступит силам зла в нем самом – обмана, неблагодарности, мстительности – силам, которые я видела так же ясно, как видела проблеск надежды, хотя в своем падении он представит меня в ложном свете, покроет позором и презрением? Какое право я имею отказать человеку в том, чтобы оказать пользу истинами, которым я могу научить его, и тем самым помочь встать на Путь? Понимаете, у меня нет выбора. Я связана обязательствами строжайших правил и законов оккультизма в вопросе отказа от личных соображений. Так как же я могу отважиться принять на себя существование у кандидата ошибок и действовать на свое усмотрение, даже если слегка отталкивающая аура наполняет меня дурными предчувствиями?»
Глава 2
Здесь я хочу упомянуть вкратце обстоятельства, которые привели к визиту к мадам Блаватской, который я описала. В течение двух лет, с 1879 по 1881 год, я изучала спиритуализм с тем результатом, что если я была вынуждена принять наблюдаемые факты, то принять спиритуалистическую интерпретацию этих фактов я была совершенно не способна.
К концу этого срока я познакомилась с «Разоблаченной Изидой», «Эзотерическим буддизмом» и другими теософскими книгами и обнаружила, что теории, которые я независимо сформулировала в отношении природы и причины спиритуалистических феноменов, подтверждаются и расширяются в этих трудах. Я очень естественно почувствовала влечение к теософии.
В 1881 году я вступила в ряды Теософского Общества и присоединилась к группе. Результат моих занятий здесь был неудовлетворительным, и я вернулась к индивидуальному чтению и исследованию. Таким образом, я с симпатией относилась к некоторым аспектам теософского учения и к темам, на которые особо обращала внимание Е.П.Б. Внимательное чтение этих книг усилило мое восхищение мадам Блаватской; поэтому, когда представился случай познакомиться с ней, я с готовностью ухватилась за него.
Вскоре после упомянутого визита я присутствовала на вечернем приеме у м-с Синнет и там впервые встретила полковника Олкотта. Его разговор, собравший вокруг него группу заинтересованных слушателей, касался, главным образом, темы «феноменов» и странных опытов, которые имели место в его присутствии или в которых он принимал участие. Все это, однако, не полностью отвлекало мое внимание от мадам Блаватской, чья поразительная личность и тайна, окружающая ее жизнь, зачаровывали меня. Однако я не приближалась к ней, а провела приятный вечер в стороне с новой знакомой мадам Гебхарт, которая позднее стала очень близким другом и развлекала меня многими рассказами о «Старой Леди», как потом фамильярно звали Е.П.Б. ее близкие.
Эти встречи были единственными в течение моего визита в Лондон, на которых я видела Е.П.Б., и я не надеялась снова встретить ее. Я готовилась к отъезду, когда однажды вечером, к своей огромной неожиданности, получила письмо, написанное незнакомым почерком, который оказался почерком мадам Блаватской, адресованное мне. Это письмо содержало приглашение приехать и повидать ее в Париже, так как она жаждет лично побеседовать со мной. Искушение узнать больше о той, кто так глубоко заинтересовала меня, которая была основательницей Общества, к которому принадлежала и я, победили во мне. Я решила возвращаться в Швецию через Париж.
По прибытии в Париж я позвонила в квартиру мадам Блаватской, но мне сказали, что она в Энгьене в гостях у графини д’Адемар. Делать нечего, я села в поезд и вскоре оказалась перед хорошеньким летним жилищем д’Адемаров. Тут возникла новая трудность. Посылаю свою визитку с просьбой повидать мадам Блаватскую, но с небольшой задержкой мне говорят, что леди занята и принять меня не может. Я ответила, что могу подождать, но я приехала из Англии ввиду желания мадам Блаватской повидать меня и отказываюсь уйти, пока мое поручение не будет выполнено.
После этого я была приглашена в салон, полный людей, графиня д’Адемар вышла, приветливо приняла меня и повела в другой конец комнаты, где сидела мадам Блаватская. После приветствий и объяснений она сказала мне, что сегодня вечером должна обедать с герцогиней де Помар в Париже, и спросила меня, могу ли я сопровождать ее. Так как герцогиня была моим старым другом и всегда была гостеприимна и добра, я была уверена, что она не сочтет меня навязчивой, и, естественно, согласилась. День прошел приятно в беседах со многими интересными людьми и слушании живой беседы мадам Блаватской. На французском она говорила намного более бегло, чем на английском, здесь даже больше, чем в Лондоне, она всегда была в центре группы заинтересованных слушателей.
В экипаже между Энгьеном и Парижем Е.П.Б. была молчаливой и рассеянной. Она призналась, что устала, и мы говорили мало на самые обычные темы.
Однажды после долгой паузы она сказала мне, что отчетливо слышит музыку «Гийом Телль» и заметила, что эта опера – одна из ее любимых. Это было не время для оперы, и мне стало очень любопытно. Впоследствии после расспросов я узнала, что какая-то ария из «Гийом Телль» исполнялась в концерте в Елисейском дворце именно в то время, когда она сказала, что слышала ее.
Не знаю, слышала ли она реальные звуки, когда ее чувства были в состоянии гиперестезии (повышенной чувствительности) или она уловила мелодию из «Астрального Света», но с тех пор я часто убеждалась, что она временами может слышать то, что происходит на расстоянии.
Вечером у герцогини де Помар не происходило ничего, что стоило бы записать, но когда я собралась домой в свой отель, мадам Блаватская попросила меня на следующий день вернуться в Энгьен повидаться с ней. Я сделала это и получила сердечное приглашение графини д’Адемар поселиться у нее, но личных бесед с Е.П.Б. было не больше, чем в предыдущий день. Однако я имела удовольствие встретиться с м-ром Вильямом К. Джаджем, который в то время работал личным секретарем, и в часы его досуга, бродя под деревьями прекрасного парка, мы вели с ним много приятных бесед.
Мадам Блаватская весь день сидела взаперти в своей комнате, и я встречалась с ней только за столом и вечерами, когда она была окружена своим кружком и возможностей для личной беседы не было. Теперь я не сомневаюсь в том, что трудности доступа к мадам Блаватской, которые я имела, и отсрочки, которые происходили, прежде чем она подошла ко мне, были рассчитаны и носили характер испытания, но тогда я не подозревала об этом.
Наконец, мне захотелось вернуться в Швецию, да и не было желания больше злоупотреблять гостеприимством моих хозяев. Поэтому однажды я отозвала м-ра Джаджа в сторону и попросила его сказать «Старой Леди», что если она не имеет сказать мне что-нибудь важное, на следующий день я уезжаю. Вскоре после этого я была приглашена в ее комнату, и состоялся разговор, которого мне не забыть никогда.
Она сказала мне много того, что касается только меня, и закончила, сказав, что менее чем через два года я посвящу жизнь полностью теософии.
В то время у меня была причина считать это совершенно невозможным, и так как любая скрытность на эту тему могла быть неправильно истолкована, я считала себя обязанной сказать ей об этом.
Она только улыбнулась и ответила: «Учитель говорит так, и поэтому я знаю, что так и будет».
На следующее утро я покинула ее, попрощалась с Адемарами и уехала. М-р Джадж проводил меня на станцию и отправил. Этой ночью в поезде я ворочалась, желая знать, могут ли ее слова сбыться и думая о том, насколько я не гожусь для такой жизни; как немыслимо для меня сломать все барьеры, которые встали передо мной, преграждая путь к цели, которую указала она моему пораженному взору.
Глава 3
Зимой 1885 года я готовилась покинуть свой дом в Швеции, чтобы провести зиму с друзьями в Италии и, между прочим, по пути нанести обещанный визит мадам Гебхард в ее резиденции в Элберфельде.
Пока я занималась приведением в порядок своих дел, учитывая свое долгое отсутствие, произошел случай, не единичный в моем опыте, но из ряда вон выходящий. Я подбирала и откладывала в сторону статьи, которые намеревалась взять собой в Италию, как вдруг услышала голос, сказавший: «Возьми эту книгу, она пригодится тебе в твоей поездке». Я должна сказать сразу, что имею довольно развитые способности ясновидения и яснослышания. Я повернула свой взгляд к рукописи, лежавшей в куче вещей, которые собиралась оставить дома до возвращения. Определенно, это оказался совершенно неподходящий для отпуска путеводитель – собрание заметок о Тарот и выдержки из Каббалы, подобранные для меня другом. Однако я решила взять их с собой и положила книгу на дно одного из своих саквояжей.
Наконец, в октябре 1885 года наступил день отъезда из Швеции, и я приехала в Элберфельд, где меня сердечно и любяще приветствовала мадам Гебхард. Сердечное тепло и прочная дружба этой замечательной женщины многие годы были для меня, как и для мадам Блаватской, источником комфорта и поддержки. Мое восхищение и симпатия к ней увеличились, когда я лучше познакомилась с этой правдивой и благородной натурой, которая постепенно раскрывалась передо мной.
Случилось так, что мадам Блаватская с группой теософов провела осенью 1884 года восемь недель у мадам Гебхард, и она рассказала мне много интересных случаев, которые случились за это время. Таким образом, я вновь вошла в ту сферу влияния, которая произвела на меня столь глубокое впечатление в Энгьене, и я почувствовала, что мой интерес и энтузиазм к Е.П.Б. возродился.
Однако приближалось время моего отъезда в Италию. Мои друзья постоянно торопили меня присоединиться к ним там, и, наконец, была назначена дата отъезда.
Когда я сказала мадам Гебхард, что через несколько дней собираюсь покинуть ее, она рассказала мне о письме, которое она получила от Е.П.Б., в котором она жаловалась на свое одиночество. Она была больна телесно и подавлена умственно. Единственными ее компаньонами были слуги и индийский джентльмен, который сопровождал ее из Бомбея и о котором я расскажу позднее. «Поезжайте к ней - сказала мадам Гебхард, - ей нужна симпатия, и вы можете ободрить ее. Для меня это невозможно, у меня есть обязанности, но вы сможете поддержать ее, если сделаете это».
Я обдумала этот вопрос. Несомненно, я могла исполнить просьбу, рискуя огорчить своих друзей в Италии, но их планы были бы не слишком нарушены, и я решила, наконец, что если Е.П.Б. желает моего общества, я могу провести у нее месяц перед отъездом на юг. Итак, как она и предсказывала и именно в указанный период обстоятельства, кажется, влекли меня обратно к ней.
Мадам Гебхард искренне обрадовалась, когда я сообщила ей о своем решении и показала ей письмо, которое я написала «Старой Леди» в Вюрцбург, предлагая, что если она готова принять меня, я могла бы провести с ней несколько недель, так как мадам Гебхард сказала, что она нуждается в заботе и общении. Письмо было отправлено, и мы с нетерпением стали ждать ответ. Когда, наконец, он лег на обеденный стол, возникло сильное возбуждение относительно его содержания, но предвкушение вскоре превратилось у мадам Гебхард в оцепенение, а у меня - в разочарование, так как в нем был ни больше, ни меньше, как вежливый отказ. Мадам Блаватская извинялась, но у нее нет комнаты для меня; кроме того, она так занята написанием «Тайной Доктрины», что у нее нет времени принимать посетителей, но она надеется, что мы можем встретиться после моего возвращения из Италии. Тон письма был довольно вежливый и даже любезный, но намерение было безошибочным – во мне не нуждаются.
Когда я читала письмо вслух, лицо мадам Гебхард вытягивалось. Для нее это было явно непостижимо. Что касается меня, то после первого естественного разочарования из-за крушения планов, принятых не без трудностей, я с надеждой обратила свой взор к югу.
Мой багаж уже был готов и экипаж ждал меня у дверей, когда мне в руки была подана телеграмма, содержавшая следующие слова: «Приезжайте в Вюрцбург сразу, требуетесь немедленно. Блаватская».
Нетрудно себе представить, что это сообщение поразило меня, и я обратилась к мадам Гебхард за разъяснениями. Но она откровенно сияла от восторга. Явно все ее мысли, все ее симпатии были с ее «Старой Леди»: «О, видите, после всего она хочет вас», - кричала она. – «Поезжайте к ней, поезжайте!»
Сопротивления не было. Я дала своим тайным склонностям отыскать извинение под давлением уговоров и вместо покупки билета в Рим взяла билет до Вюрцбурга; вскоре я ехала отрабатывать свою карму.
До квартиры мадам Блаватской я добралась к вечеру, и когда я взбиралась по ступенькам, мой пульс участился, когда я размышляла над приемом, который ожидал меня. Я ничего не знала о причине, вызвавшей эту перемену в одиннадцатом часу. Возможностей было довольно много, что давало широкий простор моему воображению, которое рисовало мне внезапную серьезную болезнь как причину телеграммы и поражало меня предчувствием третьей перемены намерения, которая после всего может через 36 часов доставить меня в Рим. Но события оказались далекими от обеих этих крайностей.
Прием мадам Блаватской был теплым, и после первых нескольких слов приветствия она заметила: «Я должна извиниться перед вами за столь странное поведение. Скажу вам правду – я не хотела вас. У меня здесь только одна спальня, и я подумала, что вы, наверное, нежная леди и не отважитесь разделить ее со мной. Мое положение – это не ваше положение. Я знала, что если вы приедете ко мне, то вам придется мириться со множеством вещей, которые могут показаться вам непереносимым дискомфортом. Именно поэтому я решила отклонить ваше предложение и написала вам в этом духе. Но когда письмо уже было отправлено, Учитель говорил со мной и сказал, что я должна сказать вам приехать. Я всегда повинуюсь слову Учителя, и я сразу телеграфировала вам. Теперь я попытаюсь сделать спальню более обитаемой. Я купила большую занавес, который разделит комнату, у вас будет одна сторона, а у меня другая, так что вам, надеюсь, не будет слишком неудобно».
Я ответила, что к какому бы окружению я ни привыкла, я охотно откажусь от него ради удовольствия быть в ее обществе. Я очень хорошо помню, что потом, когда мы шли вместе в столовую попить чаю, она вдруг сказала мне как о чем-то, что пребывает в ее разуме:
«Учитель говорит, что у вас есть для меня книга, которая мне очень нужна».
«Нет, у меня с собой нет книг».
«Подумайте хорошенько», - сказала она, - «Учитель говорит, что вам было сказано в Швеции взять книгу по Таррот и Каббале».
Тогда я вспомнила обстоятельства, описанные выше. С того времени, как я положила книгу на дно моего баула, я не видела ее и не думала о ней. Я поспешила в спальню, открыла замок, порылась на дне баула и нашла ее в том же углу, куда положила ее в Швеции, нетронутую с того момента до этого.
Но это было еще не все. Когда я вернулась в столовую с книгой в руке, мадам Блаватская сделала жест и вскрикнула: «Не открывайте ее пока. Теперь откройте на странице 10 и в шестой строке вы найдете слова …». И она прочитала отрывок.
Я открыла книгу, которая, надо иметь в виду, была не печатным томом, с которого у Е.П.Б. могла быть копия, а рукописным альбомом, в который, как я говорила, моим другом были выписаны заметки и выдержки для моего пользования, на той странице и в той строке, которые она указала, и нашла именно те слова, которые она произнесла. Когда я вручала ей книгу, я отважилась спросить, зачем она ей.
«О, - ответила она, - для «Тайной Доктрины». Это моя новая работа, написанием которой я так сильно занята. Учитель собирает материал для меня. Он знал, что у вас есть эта книга, и велел вам привезти ее, чтобы она могла быть под рукой для ссылок».
В этот первый вечер не делалась никакая работа, но на следующий день я начала понимать, каков образ жизни Е.П.Б. и каким должен быть мой, если я собираюсь быть с ней.
Глава 4
Описание единственного дня даст представление о заведенном порядке ее жизни в то время.
В шесть часов меня будил слуга, пришедший с чашкой кофе для мадам Блаватской, которая после этого легкого подкрепления вставала, одевалась и в семь часов была за своим письменным столом в гостиной.
Она сказала мне, что такова ее неизменная привычка, а завтрак подадут в восемь. После завтрака она усаживалась за свой письменный стол, и начиналась серьезная дневная работа. В час дня подавался обед, после чего я звонила в маленький колокольчик, чтобы позвать Е.П.Б. Иногда она приходила сразу, но временами ее дверь часами оставалась закрытой, пока наша швейцарская служанка не приходила о мне со слезами на глазах спросить, что делать с обедом мадам, который либо остыл, либо высох, подгорел и совершенно испорчен.
Наконец, Е.П.Б. появлялась, утомленная многими часами изнурительного труда и голода; готовился новый обед либо я посылала в отель взять что-нибудь готовое.
В семь часов она откладывала в сторону свою рукопись, и после чая мы проводили приятный вечер вместе. Удобно усевшись в своем большом кресле, Е.П.Б. раскладывала карты для пасьянса, как она говорила, чтобы успокоить ум. Этот, казалось бы, механический процесс раскладывания карт помогал ее уму освободиться от давления сосредоточенного дневного труда.
По вечерам она никогда не говорила о теософии. Умственное напряжение в течение дня было таким тяжелым, что она нуждалась прежде всего в отдыхе, и я доставала, сколько могла, газет и журналов и читала из них статьи и заметки, которые, я думала, могут заинтересовать и удивить ее. В девять она шла в постель, где окружала себя своими русскими газетами и читала их допоздна.
Так проходили дни одним и тем же заведенным порядком; единственным изменением, о котором стоит упомянуть, было то, что иногда она оставляла дверь между своим кабинетом и гостиной, где сидела я, открытой, и тогда мы могли переговариваться; или я писала для нее письма или обсуждали содержание полученных писем.
Посетителей у нас было очень мало. Раз в неделю вызывался врач для проверки здоровья Е.П.Б. и оставался поболтать больше часа. Иногда, но редко, наш хозяин, еврей материальных тенденций, рассказывал хорошую историю из жизни, как он ее видел через свои очки, и мы много смеялись – прекрасный перерыв в однообразии нашей дневной работы.
В это время я узнала немного больше о «Тайной Доктрине»: что это будет труд намного более многотомный, чем «Разоблаченная Изида», что он будет состоять, когда будет завершен, из четырех частей и раскроет миру такую часть эзотерического учения, какую возможно на данной ступени эволюции.
«Он будет, конечно, очень фрагментарным, - сказала она,- придется оставлять большие пробелы, но это заставит людей думать, и как только они будут готовы, будет открыто больше. Но это будет не раньше следующего столетия, когда люди начнут понимать и обсуждать эту книгу с пониманием дела».
Вскоре, однако, мне было поручено сделать чистовики рукописи Е.П.Б., и тогда я начала получать некоторое представление о теме «Тайной Доктрины».
Раньше я не упоминала о присутствии в Вюрцбурге индийца, который со временем стал известной фигурой в нашем небольшом обществе.
Однажды в Адьяре к мадам Блаватской явился индиец, выпачканный грязью, в лохмотьях, с жалким выражением лица. Он простерся у ее ног и со слезами на глазах и в голосе умолял ее спасти его. При расспросах выяснилось, что в состоянии религиозной экзальтации он удалился в джунгли с намерением оставить общество, стать лесным обитателем и посвятить себя религиозному созерцанию и практике йоги. Там он присоединился к йогу, который хотел принять его в челы, или ученики, и провел некоторое время в изучении трудной и опасной системы хатха-йоги – системы, которая влияет почти исключительно на физиологические процессы для развития психических способностей.
В конце концов, преодолев ужас перед своими испытаниями и ужасным тренингом, который ему предстояло пройти, он сбежал от своего гуру. При каких обстоятельствах он был приведен к Е.П.Б., неизвестно, но он добрался до нее. Она удовлетворила и успокоила его разум, одела и накормила его и по его просьбе стала учить его истинно духовному пути развития – философии раджа-йоги. В ответ он дал обет преданности до конца жизни, а когда она уехала из Индии в Европу, упросил взять его с собой.
Он был маленьким, нервного темперамента, с яркими, как бусинки, глазами. В первые несколько дней, которые я провела в Вюрцбурге, он всегда говорил со мной, переводя рассказы из своих тамильских книжек, рассказывая о разных чудесных приключениях, которые случались с ним, когда он был в лесу со своим учителем хатха-йоги. Но он недолго оставался в Вюрцбурге – мадам Гебхард послала ему сердечное приглашение посетить ее в Элберфельде, и однажды утром после душераздирающей сцены прощания с Е.П.Б., во время которой он заявил, что она была ему больше, чем матерью, что дни, проведенные с ней, были счастливейшими днями его жизни, он уехал – извините за выражение – чтобы никогда не вернуться. Очень скоро лесть повернула его голову и его сердце, и бедный маленький человек обманул все, что должно было быть святым для него. Я хотела бы пройти быстро мимо случаев, подобных этому, который был, извините, не единичным случаем неблагодарности и измены, а был, наверно, одним из случаев, которые действовали на Е.П.Б. наиболее болезненно. Я упомянула это здесь, чтобы показать пример душевного страдания, которое, добавленное к физическим болезням и слабости, делали прогресс в ее задаче медленным и болезненным.
Спокойная размеренная жизнь, которую я пыталась описать, продолжалась еще некоторое время, работа постоянно продвигалась, пока однажды утром над нами не грянул гром. Утренней почтой, без единого слова предупреждения Е.П.Б. получила копию хорошо известного отчета Общества психических исследований. Это был жестокий удар, и в той форме, которую он принял, совершенно неожиданный. Я никогда не забуду ни тот день, ни вида полного и холодного отчаяния, которым она поразила меня, когда я вошла в ее кабинет и обнаружила ее сидящей с открытой книгой в руках.
Она кричала: «Это карма Теософского Общества, и она падает на меня. Я – козел отпущения. Я должна терпеть все грехи Общества, а теперь, когда я вдобавок величайший самозванец века и русский шпион впридачу, кто будет слушать меня и читать «Тайную Доктрину»? Как я могу продолжать работу Учителя? О, проклятые феномены, которые я производила, чтобы доставить удовольствие близким друзьям и ознакомить тех, кто вокруг меня. Какую ужасную карму приходится переносить! Как я вынесу ее? Если я умру, работа Учителя пропала, Общество будет уничтожено!»
Во вспышке гнева в первый момент она не слушала доводов разума, а повернулась ко мне, говоря:
«Почему вы не уходите? Почему вы не бросаете меня? Вы – графиня, вы не можете оставаться здесь с развалиной, объектом насмешек перед всем миром, на которую будут показывать везде как на обманщицу и самозванку. Уходите, пока вас не покрыл мой позор».
«Е.П.Б., - сказала я, когда мои глаза встретились твердым взглядом с ее глазами, - вы знаете, что Учитель жив и Он – ваш Учитель, что Теософское Общество было основано Им. Как тогда оно может исчезнуть? И так как я знаю это так же, как вы, так как для меня теперь истина выше возможности сомнений, как можете вы хоть на миг предположить, что я могу покинуть вас и Дело, которому мы обе обязались служить? Если даже все члены Теософского Общества окажутся предателями этого Дела, останемся вы и я, мы будем ждать и работать, пока хорошие времена не наступят вновь».
Письма приходили с одними обвинениями и оскорблениями, отставками членов, апатией и страхом оставшихся. Это было время испытаний. Само существование Теософского Общества было под угрозой, и Е.П.Б. чувствовала, что почва уходит у нее из-под ног. Ее чувствительная натура была слишком глубоко ранена, ее негодование и обида от незаслуженной несправедливости были возбуждены слишком сильно, чтобы прислушаться вначале к советам терпения и умеренности. Ничто не поможет, она должна ехать в Лондон и уничтожить врагов в пламени своего гнева.
Наконец, однако, мне удалось утихомирить ее, но лишь на время. Каждая почта только усиливала ее гнев и отчаяние, и долгое время она не могла делать никакую работу. Наконец она осознала, что у нее нет никакой надежды или средства на легальное судопроизводство в этой стране – только в Индии. В этом убеждает цитируемый отрывок из «Протеста», который она вставила в ответ м-ра Синнета на Доклад, озаглавленный «Феномены оккультного мира и Общество психических исследований»:
«М-р Ходжсон знает и комитет несомненно разделяет это знание, что ему ничем не грозят мои действия за клевету, потому что у меня нет денег, чтобы вести дорогостоящее судопроизводство (так как я отдала все, что имела, тому Делу, которому я служу), а также потому что мои доказательства повлекут проверку психических тайн, которые нельзя провести справедливо в зале суда. И, наконец, потому, что есть вопросы, на которые я обещала никогда не отвечать, но которые неизбежно поставит законная проверка этих сплетен, в то время как мое молчание и отказ отвечать на определенные вопросы были бы неправильно истолкованы как «неповиновение суду».
Такая ситуация объясняет ту бесстыдную атаку, которая была предпринята на почти беззащитную женщину и бездействие перед лицом этого, на которое я столь ужасно обречена».
Я могу также процитировать в дополнение свой собственный отчет об этом тяжелом времени и впечатления м-ра Синнета об этом, описанные в «Случаях из жизни мадам Блаватской».
«Целых две недели буйство эмоций мадам Блаватской делало дальнейшее продолжение ее работы невозможным. Ее вулканический темперамент делает ее в случае любых опасностей очень плохим защитником своего положения, каким бы оно ни было. Письма, меморандумы, и протесты, на которые она тратила свою энергию в эти несчастные две недели, очень мало помогали или не помогали совсем холодной и черствой публике понять истинное положение вещей, и не стоило их реанимировать. Я призывал ее смягчить протест в приемлемую форму для включения в памфлет, который я должен издать в конце января, а остальным немногочисленным, но самым близким ее друзьям совершенно понятен ее огонь и гнев.
Ее язык, когда она в пароксизме возбуждения, наталкивает незнакомца на мысль, что она жаждет мести, вне себя от гнева, готовая жестоко мстить своим врагам, будь у нее силы. Только те, кто знает ее так близко, как может знать ее с полдюжины ближайших друзей, вполне осознают за всем этим всплеском чувств, что если бы ее враги были вдруг отданы в ее власть, то ее гнев против них лопнул, как мыльный пузырь».
Чтобы завершить этот эпизод, я позволю себе процитировать свое собственное письмо, адресованное м-ру Синнету в то время и опубликованное в его книге «Случаи из жизни мадам Блаватской», а также в американской прессе, где я суммирую впечатления о своем пребывании в Вюрцбурге. Я опущу первый параграф, в котором говорится о том, что я уже описала.
« . . . . Слыша абсурдные слухи, циркулирующие против нее (Е.П.Б.), в которых ее обвиняют в занятиях черной магией, обмане и мошенничестве, я была настороже и приехала к ней в спокойном и умиротворенном состоянии ума, решив не принимать ничего оккультного характера, идущее от нее, без достаточного доказательства; быть настроенной позитивно, держать свои глаза открытыми, быть справедливой и правдивой в своих выводах. Здравый смысл не позволил бы мне поверить в ее виновность без доказательства, но если бы такое доказательство было предоставлено, мое чувство чести не позволило бы мне оставаться в Обществе, основатель которого совершал обманы и трюки. Поэтому мой склад ума был склонен к исследованию, и я жаждала установить истину.
«Я провела с мадам Блаватской несколько месяцев. Я делила с ней комнату и находилась с ней утром, днем и ночью. Я имела доступ ко всем ее коробкам и ящикам, читала письма, которые она получала и которые она писала; и сейчас я открыто и честно заявляю, что мне стыдно, что я когда-либо подозревала ее, ибо я верю, что - она честная и правдивая женщина, преданная до смерти своему Учителю и Делу, которому она пожертвовала положением, состоянием и здоровьем. В моем разуме нет сомнений в том, что она принесла эти жертвы, ибо я видела доказательства этого, некоторые из которых представляют собой документы, убеждающие выше всяких подозрений.
С мирской точки зрения мадам Блаватская – несчастная женщина, оклеветанная, подозреваемая и оскорбляемая многими. Но если смотреть с более высокой точки зрения, она необычайно одарена, и никакое количество поношений не может лишить ее тех привилегий, которыми она наслаждается, состоящих в знании сути многих вещей, известных лишь немногим смертным, и в личном общении с Восточными Адептами.
В свете огромного знания, которым она обладает, и которое простирается далеко за пределы видимой части природы, ей можно извинить многое, ибо все ее неприятности и испытания мешают ей выдать миру огромный объем информации, который она хотела бы открыть, если бы ей дали возможность оставаться в покое и мире.
Даже огромный труд, которым она сейчас занята, «Тайная Доктрина», тормозится теми преследованиями, оскорбительными письмами и иными мелкими раздражителями, которым она подвергается этой зимой.
Ибо следует помнить, что Е.П.Б. - еще не полный Адепт, да она и не провозглашает себя таковым, поэтому, несмотря на все ее знание, она болезненно чувствительна к оскорблению и подозрению, больше, чем можно было бы ожидать от любой изысканной леди в ее положении.
«Тайная Доктрина» будет действительно великим и огромным трудом. Я имела привилегию наблюдать его прогресс, читать рукописи и быть свидетелем оккультного способа, которым она получала информацию.
Я недавно слышала среди людей, которые считают себя теософами, выражения, которые удивили меня и причинили мне боль: «Если будет доказано, что Махатмы не существуют, это не так важно, тем не менее теософия – это истина» и т.д. и т.п. Такие и подобные высказывания слышны в Германии, Англии и Америке. Однако, по моему пониманию, они очень ошибочны, ибо прежде всего если бы не было Махатм, или Адептов, иными словами, личностей, которые так далеко продвинулись по лестнице человеческой эволюции, что их личность можно сравнить с шестым принципом Вселенной (вселенский Христос), то учение под названием теософия было бы совершенно ложным, поскольку был бы разрыв в шкале прогрессирования. Его было бы труднее установить, чем «недостающее звено» Дарвина.
Но если эти люди имеют в виду только тех Адептов, которые, как говорят, активно помогали созданию Теософского Общества, то они, видимо, забывают, что без этих Адептов не было бы ни Теософского Общества, ни «Разоблаченной Изиды», ни «Эзотерического буддизма», ни «Света на пути», ни «Теософа», ни других важных теософских публикаций, которые были написаны.
И если в будущем мы изолируемся от влияния Махатм и останемся всецело на собственных ресурсах, то вскоре заблудимся в лабиринте метафизических рассуждений. Оставим науке и умозрительной философии ограничивать себя теориями и получать информацию, которая содержится в книгах. Теософия идет дальше и добывает знание прямым внутренним восприятием.
Таким образом, изучение теософии означает практическое развитие, и чтобы достигнуть этого развития, необходим руководитель, который знает то, чему он учит, и который сам достиг этого состояния в процессе духовного перерождения.
Кроме того, в «Мемуарах» м-ра Синнета сказано об оккультных феноменах, имевших место в присутствии мадам Блаватской, что эти феномены были частью ее жизни, происходя в любое время - как осознанно, так и неосознанно. Я могу только добавить, что в период моего пребывания с ней я часто бывала свидетельницей таких подлинных феноменов. Как в любой другой области, здесь нужно научиться правильно распознавать и оценивать все по его истинной ценно.
Искренне ваша, член Теософского Обществ
Констанс Вахтмейстер»
Глава 5.
Можно ли удивляться, что работа над «Тайной Доктриной» пришла в застой в эти бурные дни, а когда работа, наконец, возобновлялась, необходимые сосредоточенность и спокойствие ума были весьма далеки от достижения.
Однажды вечером Е.П.Б. сказала мне: «Вы не можете представить себе, что значит иметь столько противоречивых мыслей и токов, направленных против вас; это похоже на уколы тысяч игл, мне приходится постоянно воздвигать вокруг себя защитную стену».
Я спросила ее, знает ли она, от кого приходят эти недружественные мысли, и она ответила: «Да, к несчастью знаю и всегда закрываю глаза, чтобы не видеть и не знать».
И в доказательство этого она рассказала мне о письмах, которые были написаны, цитировала выдержки из них, и когда они действительно пришли через день или два, я смогла удостовериться в точности этих предложений.
Однажды в те дни я вошла в кабинет Е.П.Б. и увидела, что пол покрыт кипами забракованной рукописи. Я спросила, что это значит, и она ответила: «Я двенадцать раз пыталась точно написать эту единственную страницу, и каждый раз Учитель говорит, что это неверно. Я думаю, я сойду с ума, пытаясь написать ее так часто. Но оставьте меня; я не прекращу, пока не добью ее, если даже мне придется просидеть всю ночь».
Я принесла ей чашку кофе, чтобы освежить и поддержать ее, а затем оставила ее продолжать эту нелегкую задачу. Через час я услышала ее голос, который звал меня. Войдя, я обнаружила, что отрывок был, наконец, завершен удовлетворительно, но труд был ужасен, а результаты в то время часто бывали малы и неопределенны.
Когда она потянулась, наслаждаясь сигаретой и чувством свободы от огромных усилий, я присела на ручку ее огромного кресла и спросила ее, как это возможно, что она могла делать ошибки, записывая то, что передавалось ей. Она сказала: «Понимаете ли, я делаю так. То, что я делаю, я могу описать только как что-то вроде вакуума в пространстве передо мной. Я фиксирую свой взгляд и волю на нем, и вскоре передо мной проходят сцены, наподобие последовательных картин диорамы. Если мне нужна ссылка или информация из какой-то книги, я интенсивно фиксирую на ней свой взгляд, появляется астральный двойник книги, и я беру из него то, что мне нужно.
Чем полнее освобожден мой ум от рассеяния и подавления, тем большей он обладает энергией и целеустремленностью и тем легче мне делать это. Но сегодня, после всех неприятностей, которые мне пришлось пережить вследствие письма от Х., я не могла по-настоящему сосредоточиться, и каждый раз, когда я пыталась, цитата оказывалась неправильной. Учитель говорит, что теперь правильно, поэтому пойдемте и выпьем чаю».
Я уже отмечала, как мало бывало у нас посетителей в этот период. Однако в этот вечер я с удивлением услышала звук странного голоса в коридоре, а вскоре после этого объявили о приходе германского профессора, чье имя мне не хотелось бы называть. Он извинился за вторжение; он сказал, что он проехал много миль, чтобы повидать мадам Блаватскую и выразить ей свою симпатию. Он осознает враждебность и несправедливость доклада Общества и теперь, в интересах психической науки, не будет ли мадам любезна показать ему какие-нибудь феномены?
«Старая Леди» была очень усталой, а возможно и не слишком верила в профессиональную учтивую своего посетителя, она была не склонна выполнить его просьбу, но, в конце концов, переубежденная его мольбами, она согласилась произвести некоторые пустяковые эксперименты с психоэлектрическими силами – стуки – простейшие, легчайшие и самые известные из этих «феноменов».
Она попросила его отодвинуть на некоторое расстояние стол, который стоял перед ней, чтобы он мог легко ходить вокруг него и проверять его со всех сторон.
«А теперь я могу постучать по нему для вас столько раз, сколько вы хотите», - сказала она. Он захотел сначала три раза, потом пять раз, потом семь раз и так далее, и как только Е.П.Б. поднимала палец и указывала им на стол, раздавались четкие, отчетливые стуки в соответствии с выраженным им желанием.
Профессор, казалось, был в восторге. Он прыгал вокруг стола с завидной живостью, подлезал под него, изучал его со всех сторон, а когда Е.П.Б. слишком устала, чтобы дальше удовлетворять его любопытство в этом направлении, он сел и засыпал ее вопросами, на каждый из которых она отвечала со своей обычной живостью и обаянием. Наконец наш посетитель отбыл, не убежденный, как потом он заявил. Он был учеником Хаксли и предпочитал принять любое объяснение, сколь бы абсурдным оно ни было, при условии, что оно не противоречит его теориям.
Бедная Е.П.Б.! Ее опухшие и ноющие члены, которые с трудом могли донести ее из кресла до кушетки, были мало пригодны для гимнастики, которую задал им профессор.
Когда я стала помогать мадам Блаватской в качестве ее переписчицы и при этом наблюдать иногда, как она работает над «Тайной Доктриной», мое внимание привлекла и возбудила мое удивление бедность ее походной библиотеки. Ее рукописи были переполнены ссылками, цитатами, упоминаниями из массы редких и малоизвестных работ на самые различные темы.
Нужно ей, к примеру, подтверждение отрывка из книги, которая есть только в Ватикане, или какого-то документа, копией которого обладает только Британский музей. Однако ей нужно только подтверждение. Какая разница, как она получила его – определенно она не могла получить информацию из тех немногих обычных книг, которые она привезла с собой.
Вскоре после моего приезда в Вюрцбург она спросила меня, нет ли у меня кого-нибудь, кто мог бы сходить для нее в Бодлеанскую библиотеку. Случилось так, что у меня был кое-кто, кого я могла попросить. Поэтому мой друг проверил отрывок, который Е.П.Б. видела в астральном Свете, указав точно название книги, главу, страницу и рисунок.
Такие видения часто представляют изображение в отраженном виде, как это бывает в зеркале, и если слова можно легко разобрать при некоторой практике, а общий смысл и контекст предотвращают серьезную ошибку, то намного труднее избежать ошибок в рисунках. Именно по рисункам был вопрос в данном случае.
Однажды мне была поручена очень трудная задача – сверить отрывок из рукописи, находящейся в Ватикане. Будучи знакомой с джентльменом, имевшим родственника в Ватикане, я с определенной трудностью смогла сверить отрывок. Два слова были неверны, а все остальное точно. И, как ни странно, мне было сказано, что именно эти слова были сильно затуманены, их было трудно разобрать.
Эти эпизоды – лишь немногие из множества. Если Е.П.Б. когда-либо нужна была определенная информация на любую тему, необходимая ей для ее труда, то эта информация неизменно попадала к ней тем или иным путем – связью с другом на расстоянии, в газете или журнале, а то и при случайном чтении книг. Это случалось с такой частотой и так удачно, что совпадение исключалось. Однако она предпочитала пользоваться обычными, а не сверхъестественными способами, когда это было возможно, чтобы не истощать свою энергию без необходимости.
Не одна я замечала помощь, которая приходила сама по себе к Е.П.Б. при выполнении ее задачи и которую она получала при проверке точности цитирования.
Я включила заметку, посланную мне мисс Е. Кислингбари, которая ярко иллюстрирует это.
«После публикации широко известного сейчас «Отчета Общества психических исследований», в котором я усматривала большую несправедливость, я решила поехать и повидать мадам Блаватскую, жившую, как мне сказали, в Вюрцбурге.
Я нашла ее скромно живущей в оригинальном немецком городке с графиней Вахтмейстер, которая находилась с ней всю зиму. Она была больна, страдала осложнениями болезней и находилась под постоянным медицинским наблюдением. Она была изнурена умственно недостатком друзей и мелкими нападками врагов после упомянутого выше «Отчета».
Однако перед лицом всех этих трудностей Е.П.Б. была занята грандиозной задачей написания «Тайной Доктрины». В иностранном городе, языка жителей которого она не знала, с теми лишь книгами, которые она привезла из Индии, вдали от друзей, которые могли бы помочь ей находить нужные ссылки и делать необходимые заметки, она трудилась, редко вставая из-за своего письменного стола кроме как для еды, с раннего утра до шести часов вечера.
Но у Е.П.Б. есть невидимые помощники, когда она трудится в комнате, посвященной ее труду. В то время я не была членом Теософского Общества; хотя знала Е.П..Б. почти с его основания, об используемых методах не было сказано ни мне, ни при мне ничего. Однако однажды она принесла мне бумажку с цитатой из какого-то католического автора об отношениях между наукой и религией, и попросила не могла бы я помочь ей проверить ее в отношении автора и работы, из которой она взята. Мне пришло в голову, что это могут быть «Лекции о науке и религии» кардинала Виземана. Я написала другу в Лондон, и получила полное подтверждение с номерами главы и страницы, как это указано в «Тайной Доктрине» в томе II, на стр.704»
Глава 7.
Живя в таком близком общении с Е.П.Б., как я в то время, я естественно оказывалась свидетелем многих «феноменов», которые происходили поблизости от нее.
Было одно событие, повторявшееся постоянно в течение долгого периода, которое производило на меня очень сильное впечатление и создавало убежденность в том, что за ней присматривали и о ней заботились невидимые стражи. С первой ночи, которую я провела в ее комнате, до последней, которая предшествовала нашему отъезду из Вюрцбурга, я регулярно слышала перемежающиеся серии стуков по столу у ее кровати. Они начинались каждый вечер часов в десять и продолжались с интервалом в десять минут до шести утра. Это были четкие, ясные удары, которых я никогда не слышала в другое время. Иногда я держала часы в руке на протяжении часа, и всегда через десять минут раздавался удар с неизменной регулярностью. Бодрствовала Е.П.Б. или спала, не имело значения ни для возникновения этого феномена, ни для его однообразия.
Когда я попросила объяснить эти стуки, мне было сказано, что это явление сродни психическому телеграфу, который ставит ее в связь с ее Учителями, и челы могут следить за ее телом, когда астрал выходит из него.
В связи с этим я могу упомянуть другой случай, который убедил меня, что по соседству с ней были и действовали факторы, чья природа и действие необъяснимы общепринятыми теориями строения и законов материи.
Как я уже упоминала, Е.П.Б. привыкла читать свои русские газеты вечером после ухода на отдых, и редко бывало, чтобы она выключила свою лампу раньше полуночи. Между моей кроватью и ее лампой был экран, тем не менее, ее мощные лучи, отражаясь от потолка и стен, часто мешали моему отдыху. Однажды эта лампа горела после того, как часы пробили час. Я не могла уснуть, и, услышав по ритмичному дыханию Е.П.Б., что она спит, я встала, тихонько обошла лампу и погасила ее. В спальню всегда проникал тусклый свет из кабинета, дверь в который
из спальни оставлялась открытой. Я погасила лампу и пошла обратно, но она зажглась снова, ярко осветив комнату. Я подумала про себя: «Какая странная лампа!» и предположила, что возможно выключатель не работает, снова положила руку на выключатель и подождала, пока лампа не потухнет, и даже после этого еще с минуту держала руку на выключателе. Потом я отпустила его и стояла некоторое время, наблюдая. К моему удивлению, огонь появился снова, и лампа загорелась так же ярко, как всегда. Это весьма озадачило меня, и я решила встать около лампы и держать ее выключенной, если будет нужно, всю ночь, пока не узнаю, почему и откуда эти странности. Я в третий раз нажала на выключатель и держала его нажатым, пока лампа не выключилась точно, а потом отпустила его, желая увидеть, что произойдет. Лампа загорелась в третий раз, и я увидела темную руку, которая медленно и мягко повернула выключатель лампы.
Мне было знакомо, как действуют астральные силы и астральные сущности на физическом плане, поэтому нетрудно было заключить, что это рука челы. Догадавшись, что лампа должна продолжать гореть по какой-то причине, я вернулась на свой диван. Но в ту ночь мной владел дух упрямства и любопытства. Я хотела знать больше и позвала: «Мадам Блаватская!» Потом громче: «Мадам Блаватская!» и снова: «Мадам Блаватская!»
Вдруг в ответ я услышала крик: «О мое сердце! Мое сердце! Графиня, вы чуть не убили меня!» Потом снова: «О мое сердце, мое сердце!» Я подскочила к кровати Е.П.Б. Она прошептала: «Я была с Учителем, зачем вы позвали меня обратно?»
Я была в страшной панике, так как ее сердце под моими пальцами билось с дикой частотой. Я дала ей дозу дигиталиса и сидела около нее, пока симптомы не уменьшились, и она не стала спокойнее. Потом она рассказала мне, как полковник Олкотт однажды почти убил ее таким же способом, внезапно позвав ее, когда ее астральная форма находилась вне ее тела. Она заставила меня пообещать, что я больше никогда не буду проводить эксперименты с ней. Я с готовностью дала обещание от полноты моего горя и раскаяния, что я смогла причинить ей такое страдание.
Но почему, возникает вопрос, она продолжает страдать, имея в своем распоряжении способность облегчить страдания? Почему, если она ежедневно долгими часами выполняет такую важную задачу, задачу, которая требует непотревоженного разума и здорового тела, она и пальцем не шевельнет, чтобы улучшить состояние и устранить слабость и страдание, которые обычного человека свалили бы полностью?
Вопрос естественный, и он возник также у меня, так как я знала, какими целительскими способностями она обладает и как умеет облегчить страдания других. Когда этот вопрос задавался ей, ответ неизменно бывал один и тот же: «В оккультизме должен быть принят самый священный обет – никогда не использовать никакие достигнутые или дарованные способности для своей собственной выгоды, так как сделать так означало бы погрязнуть и скатиться к предательству, которое
кончается пропастью черной магии. Я приняла этот обет и не нарушу обещание, святость которого не понять профану. Я лучше буду сносить любые муки, чем нарушу свое обещание.
Что касается сохранения более подходящих для моей работы условий, того, что цель оправдывает средства или что можно делать зло, чтобы могло наступить добро, то это не для нас. Да и не только телесные страдания и слабость, не только разрушительное действие болезней приходится переносить со всем терпением, на которое я способна, подчиняя их своей воле ради работы, но и ментальное страдание, бесчестье, позор и осмеяние».
Все это было не преувеличением, не просто формой эмоционального выражения. Это было правдой и осталось правдой до ее смерти как фактически, так и в истории Общества. В нее, стоявшую в переднем ряду Теософского Общества, попадали отравленные стрелы подлости и обмана, как в живой и чувствительный щит или бастион, за которым были укрыты и защищены истинные преступники, слабые и заблуждающиеся.
Она была как бы священной жертвой, принявшей долгое мученичество, и на ее отчаянии, позоре, который она сносила незаслуженно и мужественно, было построено процветание Теософского Общества. Это способны понять лишь немногие члены Теософского Общества. Только те, кто жил с ней каждый день, кто видел ее ежечасные страдания и муки, которые она выносила от клеветы и оскорблений и в то же время наблюдал рост и процветание Общества в сравнительно спокойной и дружелюбной атмосфере, сохраняемой для него под кровом ее яркой личности, могут судить об огромном долге, в котором они перед ней, в то время как о своем долге очень многие даже не подозревают.
Глава 8.
Однажды к ней пришло искушение в форме большого ежегодного оклада, если она будет писать в русские газеты. Ей было сказано, что она может писать об оккультизме или на любую тему, которая ей нравится, лишь бы давала материал в их колонки. Обещали комфорт и покой до конца ее жизни. Двухчасовой работы каждый день было бы достаточно, чтобы удовлетворить все запросы, возможные в ее время; но тогда никакая «Тайная Доктрина» не была бы написана.
Я говорила о компромиссе и спросила ее, разве она не могла бы принять это предложение и в то же время продолжать свой теософский труд. Она ответила: «Нет, тысячу раз нет! Чтобы писать такой труд, как «Тайная Доктрина», все мои мысли должны быть обращены в направлении этой темы. Даже сейчас довольно трудно получить все, что я хочу – работа тормозится этим больным и изношенным старым телом. Намного труднее будет, если мне придется постоянно менять течение (мыслей) в других направлениях. Во мне больше не осталось жизненной силы,
энергии. Слишком много ее было растрачено в то время, когда я производила свои феномены».
Я спросила: «Зачем тогда вы производили эти феномены?»
Она ответила: «Потому что люди постоянно надоедали мне. О, материализуйте это, дайте мне услышать астральные колокольчики» и так далее. И тогда я не могла разочаровать их. Я соглашалась на их просьбы. Теперь мне приходится страдать за это!».
И в Россию было отправлено письмо с отказом от прекрасного предложения. Была принесена еще одна жертва, чтобы Теософское Общество могло жить и процветать.
Многие люди говорили мне в другие времена, что очень глупо, что феномены навсегда связаны с Теософским Обществом или что Е.П.Б. приходилось тратить свое время на такие тривиальности. На эти замечания Е.П.Б. всегда давала один и тот же ответ, а именно, что в то время, когда Теософское Общество формировалось, нужно было привлечь внимание публики к этому факту, а феномены служили этой цели более эффективно, чем могло сделать что-либо иное. Предложи Е.П.Б. себя в первый момент просто как учитель философии, она привлекла бы очень немногих, так как двадцать лет назад многие еще не достигли того, к чему они пришли сейчас. Свобода мысли и мнения были редкостью, их отпугнула бы необходимость изучать и мыслить, что необходимо для усвоения теософии. Образование было на более низком уровне, чем в наши дни, и нужна была привлекательность, такая как любовь к чудесам, чтобы пробудить в них внутренний интерес, которому было бы суждено заставить их думать более глубоко.
Так в Теософском Обществе появились феномены, а, введя этот элемент, от него было трудно избавиться, когда он отслужил свое. Все приходили пылко, чтобы удовлетворить свой интерес к чудесам, а если их разочаровали, уходили гневно и оскорблено.
В Вюрцбурге у нас была небольшая, но очень удобная квартира; комнаты были хорошего размера, высокие, на первом этаже, что давало Е.П.Б. возможность удобного выхода. Однако за все время, что я была с ней, мне удалось настоять, чтобы она вышла на свежий воздух, три раза. Она явно наслаждалась этими прогулками, но хлопоты и напряжение подготовки к ним утомляли ее, и она считала их потерей времени.
У меня вошло в привычку, если возможно, выходить ежедневно на полчаса, так как я считала, что воздух и упражнения полезны моему здоровью. Припоминаю любопытный случай, который произошел со мной в связи с одной из этих прогулок. Я шла по одной из часто посещаемых частей города и, проходя мимо парфюмерного магазина, увидела в окно мыло в стеклянной вазе. Вспомнив, что мне нужно мыло, я вошла в магазин и выбрала кусок мыла из чаши. Я видела, как продавец обернул кусок бумагой, взяла этот кусок из его рук, положила в карман и продолжала свою прогулку. Когда я вернулась в нашу квартиру, я прошла прямо в свою комнату, не
заходя сначала повидать Е.П.Б., и сняла шляпу и жакет. Вынув кусок из кармана, я стала развязывать веревку и снимать обертку, и когда я делала это, я заметила внутри сложенный кусок бумаги. Я подумала, как люди умеют делать рекламу – они помещают ее даже в кусок мыла! Но вдруг я вспомнила, что я видела, как человек завязывал кусок – он точно не мог ничего вложить туда. Это показалось мне странным, и когда бумага упала на пол, я наклонилась и подняла ее. Развернув ее, я обнаружила там несколько замечаний, адресованных мне Учителем Е.П.Б, Его почерком, который я часто видела раньше. Они объясняли некоторые события, которые поразили меня в прошлом, и давали мне указания относительно моего образа действий в будущем. Этот феномен был особенно интересен мне, так как имел место без ведома Е.П.Б. и независимо от нее, так как в это время она, совершенно спокойно писала за своим письменным столом в кабинете, как я убедилась позже.
Со времени смерти Е.П.Б. разные люди получали письма от этого же Учителя, показывая, что Его действия независимы от действий Е.П.Б., но интересно засвидетельствовать это даже при ее жизни.
Припоминаю еще один случай, когда случился подобный феномен. Д-р Хартман написал мне письмо с просьбой выяснить что-то у Учителя относительно него. Я показала письмо Е.П.Б. и спросила ее, будет ли она связываться с ним. Она ответила: «Нет, подумайте, ну что вы можете с этим сделать сами. Положите его на портрет Учителя, и если Учитель захочет ответить Хартману, письмо будет забрано». Я закрыла дверь Е.П.Б. и пошла к своему письменному столу, на котором стоял портрет Учителя маслом, сунула письмо за рамку, взяла книгу и с полчаса читала. За это время в комнату никто не входил. Когда я подняла глаза, письма не было. Прошло несколько дней, в течение которых я не слыхала ничего. Но однажды вечером, получая от почтальона письма, я увидела письмо от д-ра Хартмана и подумала, что оно очень толстое и странно, что почта не взяла за него дополнительный почтовый сбор. Когда я открыла конверт, я сначала увидела первое письмо д-ра Хартмана, которое я клала на портрет, а затем письмо Учителя с ответами на вопросы д-ра Хартмана и новое письмо доктора, на полях которого почерком Учителя были сделаны замечания относительно темы, содержавшейся в письме. С внешней стороны письма Хартмана была печать с подписью Учителя, осажденной на конверте.
Феномены, подобные этому, случались постоянно. Получаемые письма часто были аннотированы внутри почерком Учителя, делались комментарии на то, что было написано в письмах или письма исчезали на несколько дней, а когда они возвращались, на написанное были сделаны замечания.
Когда это случилось в первый раз, для меня это было большим сюрпризом. Однажды ранним утром за завтраком (обычно письма приходили к нам первой почтой) Е.П.Б. получила несколько писем и немедленно занялась их чтением. Я обнаружила письмо из Швеции, которое привело меня в некоторое замешательство. Не зная, как на него ответить, я положила его на стол рядом с собой и продолжала завтракать, размышляя над его содержанием. Вскоре я закончила еду, встала и протянула руку за письмом – оно исчезло. Я поискала под своей тарелкой, на полу, у себя в кармане, но не могла найти нигде. Е.П.Б. оторвала взгляд от русского письма, которое она читала, и спросила: «Что вы ищете?» Я ответила: «Письмо, которое я получила этим утром». Она ответила спокойно: «Искать его бесполезно. Учитель был рядом с вами только что, я видела, как Он взял конверт».
Прошло три дня без каких-либо новостей об этом письме и однажды утром, когда я была занята переписыванием в столовой, я вдруг увидела конверт на промокашке перед собой. На полях письма были комментарии с указаниями, как я должна действовать. Последующий опыт убедил меня, каким мудрым был совет.
Это я считаю примечательным случаем. Если я всегда поступала в соответствии с советом, данным мне из этого источника, это спасало меня как от денежных потерь, так и от большого числа тревог и трудностей. Это было мудро.
Несколько лет назад я купила в Швеции небольшое поместье на берегу моря. Это было приятное место. На его ремонт, обстановку дома, устройство цветников и парка, которыми я гордилась, было потрачено много времени и мыслей. Однажды Е.П.Б. сказала мне: «Удивляюсь, почему бы вам не продать поместье в Швеции – тогда бы вы могли более свободно работать для теософии» Я ответила: «О, Е.П.Б., как вы можете просить меня сделать это! Я не хочу расставаться со своим домом после всех хлопот и расходов, которые он причинил мне. Кроме того, я уверена, что сын будет против того, чтобы я продавала его, да и где я найду покупателя?» На это Е.П.Б. ответила мне: «Учитель хочет, чтобы я сказала вам, что если вы сразу выставите ваше поместье на продажу, вы сможете избавиться от него без потерь. Учитель сказал это вам, потому что Он знает, что вы хотите работать для теософии, и если вы сделаете это сразу, это спасет вас от многих забот».
Но я ее не послушалась. Про себя я подумала: «Е.П.Б. хочет, чтобы я продала поместье, чтобы сильнее привязать меня к теософии. Мои друзья пишут мне со всех сторон, что она старая интриганка, которая гипнотизирует меня, а имя Учителя используется лишь для того, чтобы играть на моей доверчивости и заставить меня делать то, что она хочет. Это для меня хороший случай показать, что я могу сохранить свою волю свободной и отстоять свою независимость на деле».
Итак, я не предприняла никаких шагов по этому делу. Однако потом мне пришлось раскаяться в этом, так как я обнаружила, что выставь я на продажу свое поместье в то время, я могла бы продать его более успешно, и что мой сын не выдвинул бы возражений. Фактически, он настоял на его продаже, что я и сделала в конечном итоге, через несколько лет с определенными потерями, пережив за это время много тревог и беспокойства о нем.
Я рассказала здесь эту историю, чтобы показать, что Е.П.Б. никоим образом не принуждала меня. Я часто слышала, как говорили, что те, кто жил с Е.П.Б., были просто марионетками в ее руках, что она гипнотизировала их и заставляла делать то, что ей больше нравилось. Теперь это ясное доказательство обратного в моем случае, и хотя мне пришлось со временем страдать, я рада иметь возможность показать, как
мое недоверие к словам Учителя через Е.П.Б. было очень немудрым. Опыт учит человека быть смиренным, ибо дальнейшее познание доказывает, что мы впадаем в течение жизни во множество ошибок в суждениях. Оглядываясь на годы, проведенные с Е.П.Б., я чувствую, сколько я потеряла, не понимая и полностью не сознавая ее миссию в жизни, как делаю это теперь.
Я постоянно раскаиваюсь, что потеряла столько драгоценного времени, не понимая ни ее положения, ни своего. Но когда я впервые приехала к ней, я была мирской женщиной, баловнем судьбы. Благодаря политическому положению мужа я занимала видное положение в обществе. Поэтому мне понадобилось долгое время, чтобы понять пустоту того, что прежде я считала наиболее желаемыми целями в жизни; потребовалось много подготовки и много тяжелых битв с собой, прежде чем я сумела побороть в себе удовлетворенность, которую порождает жизнь в праздности, покое и высоком положении. Поэтому пришлось так много «выбить из себя», пользуясь одним из выражений самой Е.П.Б. Когда я оглядываюсь на прошлое, я с чувством огромной благодарности думаю обо всем, что она сделала для меня, и как она превратила меня в немного лучший инструмент для работы в Теософском Обществе, выполнять которую является как моей обязанностью, так и моим удовольствием.
Все, кто знал и любил Е.П.Б., чувствовали, каким шармом она обладала, какой по-настоящему доброй и любящей она была. Порой в ней сияла яркая ребячливая натура, и дух игривой шутки вспыхивал на ее лице, создавая самое обаятельное впечатление, которое я когда-либо видела на человеческом лице.
Одной из ее чудесных черт было то, что с каждым она была разной. Я никогда не видела, чтобы она вела себя одинаково с двумя людьми. Слабости каждого сразу становились известными ей. Поражал необычный способ, которым она определяла их. Те, кто жил в ежедневном контакте с ней, постепенно достигали знания «Я»; те, кто предпочитал получить от нее пользу практическим способом наставлений, мог иметь прогресс. Однако для многих ее учеников процесс был неощутим, так как никогда не бывает приятно сталкиваться лицом к лицу со своими слабостями. Поэтому многие отвернулись от нее; но те, кто смог выдержать тест и остаться честным с ней, осознавали в себе внутреннее развитие, единственное, что ведет к оккультизму.
Нельзя было иметь более искреннего и преданного друга, чем Е.П.Б., и я считаю величайшим благословением своей жизни жить с ней в такой тесной близости. До самой своей смерти я буду и дальше стремиться к той благородной цели, ради которой так много служила и страдала она.
Я останавливалась на многих подробностях, не имеющих напрямую ничего общего с написанием «Тайной Доктрины». Но мне кажется, что если показать некоторые детали жизни Е.П.Б. в то время, станет более понятной женщина, которая написала такой громадный труд.
День за днем долгими часами она сидела и писала – ничто не может быть более монотонным и утомительным, чем ее жизнь с внешней точки зрения. Но я предполагаю, что в то время она жила главным образом во внутреннем мире и там видела зрелища и видения, которые компенсировали однообразие ее повседневной жизни.
Однако было у нее отвлечение довольно странного рода. Перед ее письменным столом на стене были часы с кукушкой, и они вели себя довольно необычным образом. Иногда раздавался удар, как громкий гонг, а затем, издав вздох и стон, часы куковали, как ненормальные, довольно неожиданным образом. Наша служанка Луиза, которая была самой тупой и апатичной из смертных, очень боялась их и однажды сказала нам торжественно, что в них сидит дьявол: «Не то чтобы я верила в дьявола, но эта кукушка временами почти говорит со мной». Так оно и было. Однажды вечером я вошла в комнату и увидела то, что показалось мне похожим на потоки электрического света, которые выходили из часов во всех направлениях. На мой вопрос Е.П.Б. ответила: «А, это только духовный телеграф, они приходят в это состояние сильнее вечером в связи с завтрашней работой».
Живя в этой атмосфере и постоянно приходя в контакт с этими обычно невидимыми силами, я стала воспринимать их как реальность, а внешний мир был чем-то, что казалось смутным и неудовлетворительным.
Здесь часто упоминалось имя Учителя Е.П.Б., и я думаю, что некоторым моим читателям будет интересно узнать, как я впервые познакомилась с ее Учителем.
В детстве она часто видела рядом с собой астральную форму, которая всегда появлялась в момент опасности и именно в критической точке спасала ее. Е.П.Б. привыкла считать эту астральную форму своим ангелом-хранителем и чувствовала, что она находится под его защитой и руководством. Когда в 1851 году она со своим отцом, полковником Ганом, была в Лондоне, однажды, гуляя, она, к своему изумлению, увидела на улице высокого индуса с индийскими вельможами. Она немедленно узнала Его как того, кого она видела в астрале. Ее первым движением было броситься к Нему и поговорить с Ним, но Он дал ей знак не двигаться, и она остановилась, как завороженная, когда Он проходил мимо. На следующий день она пошла в Гайд-парк на прогулку, чтобы побыть одной и свободно обдумать свое необыкновенное происшествие. Подняв глаза, она увидела ту же фигуру, приближающуюся к ней, и потом Учитель сказал ей, что Он приехал в Лондон с индийскими принцами для важной миссии, и Он хотел бы встретиться с ней лично, так как Ему требуется сотрудничество с ней в работе, которую Он намерен предпринять. Он сказал ей тогда, как должно быть сформировано Теософское Общество и что Он хотел бы, чтобы она была его основателем. Он рассказал ей немного обо всех бедах, которые ей предстоит пережить, а также сказал ей, что она должна будет провести три года в Тибете, чтобы подготовить себя к этой важной задаче. После трехдневных серьезных раздумий и консультации со своим отцом Е.П.Б. решила принять предложение, сделанное ей, и вскоре выехала из Лондона в Индию.
В Вюрцбурге произошел любопытный случай. Мадам Фадеева, тетка Е.П.Б., написала ей, что она послала на Людвигштрассе коробку с каким-то хламом. Коробка пришла, и мне было поручено ее распаковать. Я выкладывала перед мадам одну вещь за другой, и вдруг услышала восторженное восклицание: «Подойдите и посмотрите на то, что я писала в 1851 году в тот день, когда я увидела своего благословенного Учителя!»
В альбоме для вырезок с выцветшими записями я увидела несколько строк, в которых Е.П.Б. описывала вышеупомянутое интервью. Этот альбом мы храним по сей день. Вот строки из него: «Незабываемая ночь. Некая ночь при ясной луне в Рамсгейте 12 авг. 1851 года, когда я встретила Учителя моих грез».
[1.Увидя рукопись, я спросила, почему она написала Ramsgateвместо Лондон, и Е.П.Б. сказала, что это обман, чтобы любой, кто случайно возьмет ее книжку, не узнал, где она встретила своего Учителя; а первый разговор с Ним был в Лондоне, как она раньше говорила мне.
2. 12 августа или 31 июля по русскому стилю – день моего рождения].
Во время визита индийцев я была в Англии и помню слухи, что они и их одежда были красивы, а один из них огромного роста.
Полковник Олкотт в своих «Листах старого дневника» за июнь 1893 года пишет: «Я имел зримое доказательство того, что, по крайней мере, те, кто работал с нами, были живыми людьми. Я видел их во плоти в Индии после того, как видел их в астральном теле в Америке и Европе; я касался их и говорил с ними. Вместо того чтобы сказать мне, что они – духи, они говорили, что они такие же живые люди, как я сам, и что у каждого из них есть свои особенности и способности, короче – своя полная индивидуальность.
Они сказали мне, что того, что достигли они, однажды должен достичь и я, а как скоро, зависит полностью от меня, и что я не могу ждать никаких милостей, а должен, как и они, достигнуть каждый шаг, каждый дюйм прогресса своими собственными усилиями.
Глава 9
Но прошла зима и пришла весна. Однажды утром Е.П.Б. получила письмо от старой подруги, одной из самых старых членов Общества мисс Кислингбари, которая писала, что она приедет и нанесет нам визит. Мы были рады этой перспективе и приветствовали с удовольствием приезд компаньонки прежних дней, которая, прочитав о клеветнических нападках Общества психических исследований на Е.П.Б., не могла успокоиться, пока не приехала уверить подругу в своей не ослабевшей любви и поддержке, в своем возмущении несправедливыми и абсурдными обвинениями против нее.
Дни летели быстро. Мы слушали все новости из внешнего мира и обсуждали Теософское Общество в целом. В это же время нас посетили также м-р и мадам Гебхард. У них было огромное горе – они недавно утратили горячо любимого сына, их тепло приветствовали Е.П.Б. и я. Они были такими истинными и добрыми друзьями, что их приезд в Вюрцбург был подобен для нас лучу солнечного света. Была весна в разгаре, самое время было подумать о планах на лето. Е.П.Б. решила провести предстоящие летние месяцы в Остенде со своей сестрой и племянницей.
Мадам Гебхард очень хотела ненадолго заехать в Австрию и уговаривала меня сопровождать ее до Кемптена, уединенного места с очень красивой природой. Но для нас его главная прелесть и притягательность состояла в том, что этот городок прославился своими домами с привидениями, там жило множество оккультистов. Там жил доктор Франц Хартман, и поскольку мы считали, что нам следует лучше познакомиться с ним, то составили свои планы. Началась грандиозная задача упаковки. За несколько дней все коробки Е.П.Б. были увязаны и заперты, и чреватое важными последствиями путешествие должно было вскоре начаться. Мисс Кислингбари возвращалась в Лондон и любезно пообещала сопровождать Е.П.Б. до самого Остенда. В Колони они должны были отдохнуть день-два, а потом продолжить свою поездку. М-с Гебхард пообещала приехать и повидать их в Колони. Так как в Колони жила ее дочь, мы решили, что об Е.П.Б. и мисс Кислингбари будет кому позаботиться.
Путешествовать всегда было для Е.П.Б. трудным делом, и я с тревогой смотрела на девять мест багажа, которые нужно было внести в железнодорожный вагон. Мы выехали на станцию очень рано, там усадили Е.П.Б., окруженную ее многочисленными вещами, а сами пошли договариваться с кондуктором, чтобы ей позволили быть в купе одной с мисс Кислингбари и ее служанкой Луизой. После долгих споров и протестов он открыл для нас двери вагона, и тогда началась серьезная задача погрузки всего багажа, состоявшего из подушек, покрывал, сумок и драгоценной коробки с рукописью «Тайной Доктрины» - она всегда должна была быть у нее на виду.
Бедная Е.П.Б., которая неделями не выходила из своей комнаты, должна была пройти всю платформу, и это было проделано с трудом. Мы ее усадили удобно и только хотели подумать, что задача решена удовлетворительно, как к дверям подошел чиновник и стал грубо протестовать, что вагон завален вещами. Он говорил по-немецки, Е.П.Б. отвечала по-французски, и я начала беспокоиться, чем это кончится, но, к счастью, раздался свисток, и вагон тронулся со станции. Мне стало жаль мисс Кислингбари, когда я представила, что весь этот багаж нужно будет выгружать в Колони, и я поняла, какая на ней лежит ответственность.
Через несколько часов я и м-с Гебхард были на пути на юг. Наши дни совместного дружеского общения прошли очень быстро и приятно, а потом мы разъехались: она отправилась в Висбаден, а я вернулась в Швецию, чтобы провести лето в своем собственном доме.
Первой новостью, которую я получила от Е.П.Б., была весть, что через день она и мисс Кислингбари прибыли в Колонь. М-р Гебхард и несколько членов его семьи
настояли, чтобы она приехала и навестила их в Элберфельде. Мисс Кислингбари вернулась в Лондон, а мадам Блаватская поехала в дом своих добрых друзей.
В течение лета я часто получала письма от Е.П.Б., и первая новость была очень горестной. В доме Гебхардов в Элберфельде она упала на скользком паркете, неудачно растянула лодыжку и поранила ногу. Это, естественно, нарушило ее план продолжать поездку в Остенд; она осталась с друзьями, чья доброта была беспредельной. Они не упускали ничего, что могло облегчить ее страдания и сделать ее жизнь приятной. Они пригласили мадам Желиховскую с дочерью погостить у них, и Е.П.Б. была рада еще раз видеть своих родных. В одном из писем она пишет: «Моя старая нога стала немного лучше, боль прошла, но она совершенно беспомощна, и лишь небеса знают, когда я смогу ступать на нее хотя бы так же слабо, как до сих пор. Дорогая добрая м-с Гебхард! Она выхаживает меня, и она так добра, что настроение у меня лучше, чем бывало раньше. И не без причины. Здесь нет предателей, как было там …
Рукопись «Тайной Доктрины» вернулась от нашего преп. друга; он находит ее вводную часть превосходной – не исправлено даже полдюжины слов. Он говорит, что она совершенна».
Поскольку почти все письма Е.П.Б. касаются благополучия Теософского Общества через различных личностей, упоминаемых в них, мне представляется почти невозможным цитировать ее письма без упоминания выдающихся членов того времени. Поэтому в этих заметках я цитирую только небольшие отрывки, чтобы по возможности не касаться личностей.
По прибытии в Остенд с сестрой и племянницей она пишет: «Здесь я – само печальное разочарование, измученная вконец. Знай я то, что знаю теперь, я бы спокойно осталась в Вюрцбурге, поехала в Киссинген и осталась там до сентября. Но такова уж была и есть моя судьба, мне было предопределено, что я должна провести весь свой несчастный отпуск и всю зиму в Остенде. Теперь это сделано, и ничего не поделаешь. Отели (о боги Авичи!). За одну ночь в Континентале мне пришлось заплатить за наши комнаты 117 франков. Тогда в отчаянии моя сестра встала утром и отправилась в определенную часть бульвара на берегу моря, где на боковой улице она нашла квартиру с полным пансионом – три великолепные комнаты слева и две справа от входа, то есть пять комнат и кухня внизу всего за 1000 франков за сезон и 100 франков впоследствии, так что я могла сделать? В результате ваш безногий друг обосновался в комнатах слева, а моя сестра имеет две комнаты, элегантную спальню и гостиную или столовую справа от входа. Когда дней через 10 она уедет, комнаты останутся пустыми. Но потом, быть может, приедет м-р Синнет. Иметь две такие комнаты для своего друга – это прекрасно. У меня уютные комнаты: спальня под отделяющей аркой и сатиновыми занавесями, большой зал и маленькая гостиная с пианино в ней. Я занимаю целый этаж. Да, я постараюсь снова усесться за свою «Тайную Доктрину», но это трудно. Я очень слаба, дорогая, и чувствую себя такой жалкой и безногой, какой я никогда не была, когда вы заботились обо мне. Я нервна, как кошка, я чувствую себя неблагодарной. И потом, это из-за того, что
благодарность в древней науке о символах считалась пребывающей в пятках людей, но если я потеряла ноги, можно ли ждать от меня благодарности? Я чувствую любовь, но только к …».
И далее: «Я стараюсь писать «Тайную Доктрину». Но Синнет, который здесь уже несколько дней, хочет, чтобы все мое внимание было направлено на благословенные «Мемуары». Миссис Синнет не смогла приехать, он скоро покинет меня, и я останусь без ног, без друзей, наедине со своей кармой. Милый тет-а-тет!»
Из другого письма: «Мои бедные ноги перестали водить компанию с моим телом. Это бесконечный, если не вечный фарлонг (201 метр), как говорят в Индии. Какова бы ни была причина, я сейчас такая же безногая, как любой элементал. Никого, кроме Луизы да домовладелицы с ее кошкой и малиновкой. Я не знаю в Остенде ни души. В этом сезоне ни одного русского, кроме меня, которая скорее была бы турком и отправилась обратно в Индию. Но я не могу, у меня нет ни ног, ни репутации, благодаря бесчестным обвинениям О.П.И…. Я думаю, подагра и ревматизм скоро дойдут до сердца, оно очень болит».
Бедная Е.П.Б.! В то время она ужасно страдала. Она жаждала продолжать писать, но постоянные препятствия, которые вставали на ее пути, были очень тяжелы для нее. Во всех письмах она настаивает, чтобы я вернулась к ней, так как она чувствует, что если я буду рядом, она будет свободна от многих мелких раздражений, а также что тишина и покой, абсолютно необходимые ей, чтобы писать «Тайную Доктрину», были бы гарантированы ей.
Я была рада, когда наступил день моего возвращения к ней. Наша встреча была очень радостной – нам обеим было много чего рассказать друг другу. Мне было больно, что Е.П.Б. страдала больше, чем до своего отъезда из Вюрцбурга, но она сказала мне, что нашла знающего врача в Остенде и договорилась, что он будет приходить к ней для осмотра каждую неделю. Вскоре мы вернулись к своей повседневной жизни, и я была рада видеть, что с каждым днем Е.П.Б. была способна больше работать и снова входила в то, что она называла «токами». Сообщения от ее Учителя и других чела были частыми, и мы жили полностью в своем собственном мире.
Но Остенд был более легко доступен, чем Вюрцбург, и однообразие нашего существования начали прерывать посетители. Двое наших членов приехали из Парижа и оставались у нас две недели. Это были г.г. Габорио и Куломб. Вечера проходили в расспросах Е.П.Б., на которые она отвечала охотно, то и дело читая им отрывки из «Тайной Доктрины», которую она писала в течение дня. Нам нанес краткий визит м-р Экштейн из Вены, а также м-р Артур Гебхард был у нас на пути в Германию из Америки, где он провел несколько лет. Е.П.Б. жаждала узнать все теософские новости из этой страны.
Однажды Е.П.Б. позвала меня и спросила, могла бы я съездить в Лондон и выполнить одно ее личное дело. Я ответила, что с готовностью сделаю это, но
беспокоилась, как я оставлю ее одну. Поэтому когда она давала мне прощальный поцелуй, я думала об одиночестве старой леди и ее взгляде горестной тоски. В Лондоне я часто получала письма от Е.П.Б., вот некоторые выдержки из них: «Я несчастна, потому что с каждым днем во мне крепнет убеждение, что нет на этой земле угла, где я могла бы остаться, жить и умереть спокойно. Потому что у меня нет дома, мне не на кого полностью положиться, поскольку никто не способен понять полностью ни меня, ни положения, в которое я поставлена. Как только вы уехали, мне надоедает полиция – осторожно, пока с большой осмотрительностью, но я совершенно ясно вижу, что меня считают подозрительной даже в том деле о миллионе, украденном на железной дороге между Остендом и Брюсселем!!! Трижды просили дать им информацию о вас и дважды приходил человек из полиции, спрашивал мое имя до и после замужества, мой возраст, откуда я прибыла, последнее место жительства и когда я приехала в Вюрцбург, Эльберфельд и т. д. Два дня назад они пришли за Луизой и потребовали, чтобы она пошла с ними в полицейский участок, где они должны задать ей много вопросов. Наконец, все, что бы я ни делала, обращается для меня во зло, все неверно истолковывается, неверно интерпретируется даже моими лучшими друзьями. Я оболгана, оклеветана не чужими, а теми, кто был или казался очень привязанным ко мне и кого я действительно любила. … Потому что ложь, лицемерие и иезуитство правят в этом мире, а так как я не такова и не могу быть такой, то кажусь обреченной. Потому что я устала от жизни и усилий сизифова камня и вечного труда данаид, а мне не разрешено выйти из этого страдания и отдохнуть. Потому что, права я или нет, меня делают неправой. Потому что я очень одинока на этой земле, вот и все».
И еще: «Помните хорошенько, как я нуждаюсь в вас (а я нуждаюсь в вас ужасно), я знаю от Учителя, что вы отлично делаете свою работу в Лондоне, оставайтесь, пожалуйста, неделю или даже больше, если считаете, что это правильно; я чувствую себя очень несчастной, но я смогу выдержать это, не беспокойтесь.
Z. очень молод и никогда не встает раньше 12 часов или 1 часа, но он делает мне большую услугу – находит мне цитаты и исправляет английский в некоторых приложениях».
Перед самым отъездом из Вюрцбурга Е.П.Б. послала рукопись «Тайной Доктрины» в Адьяр полковнику Г.С. Олкотту, президенту Общества. Она очень хотела знать его мнение, так как он очень помог ей с «Изидой». Она также хотела, чтобы рукопись была представлена м-ру Субба Роу. Несколько страниц, которые он уже прочитал, так заинтересовали его, что он жаждал читать еще.
На эту тему Е.П.Б. писала мне: «Вчера я послала вам телеграмму, спрашивая, могу ли я послать вам в Лондон свою рукопись, так как я должна отправить ее без проволочек в Мадрас. Она отлично упакована мужем Луизы, завязана и обшита промасленной тканью – все предосторожности для путешествия, так что у вас не будет забот с ней, но надо ее застраховать. Пожалуйста, сделайте это сами. Вы – единственная, кому я доверяю абсолютно.
Олкотт пишет, что Субба Роу так жаждет рукопись, что ежедневно спрашивает, когда она придет. Учитель велел ему, когда она появится, просмотреть ее. Пожалуйста, пошлите ее этой почтой и застрахуйте не меньше, чем на 150 или 200 фунтов, ибо если она пропадет, то гуд бай!
Итак, я посылаю ее вам сегодня на ваш адрес. Ответьте немедленно, когда получите ее».
Выдержка из другого письма: «После долгого разговора с Учителем – первого за долгое, долгое время – я пришла к двум убеждениям. Первое – Т.О. было разрушено, чтобы быть пересаженным на европейскую почву. Если бы была дана только философия Учителя, а феномены были отложены на задний план, был бы успех. Эти проклятые феномены испортили мой характер, что ерунда и неплохо, но они разрушили также теософию в Европе. В Индии она будет жить и процветать. Второе – Все Общество (Европа и Америка) находится под суровым испытанием. Те, кто выйдет из него невредимым, получит свое воздаяние. Те, кто останется неактивным или пассивным, даже те, кто отвернется, будет также иметь свое. Это финал и наивысшее испытание. Но есть новости. Либо я должна этой осенью вернуться в Индию умереть, либо я должна сформировать до следующего ноября ядро из истинных теософов - свою собственную школу, без секретаря, только я одна, со столькими мистиками, сколько смогу собрать, чтобы учить их. Я могу остановиться здесь, или поехать в Англию или куда захочу…
Вы говорите, что литература – единственное спасение. Вот посмотрите, какой положительный эффект произвели «Мемуары мадам Блаватской». Семь или восемь французских газет нападают за эти мемуары на Синнета, меня, К.Х. и т.д. Снова назревают настоящие скандалы на тему о Теософском Обществе именно из-за этой литературы. Учитель говорит, что если отказаться от феноменов и придерживаться только философии, то Теософское Общество в Европе можно спасти. Но феномены – это проклятие и разрушитель Общества. Потому что я писала дважды или трижды Z, сказав ему, что он делал, думал и читал в такой-то и такой-то день, он – фанатик и законченный мистик. Да вдохновит и защитит вас Учитель, ибо вы должны играть роль в предстоящей борьбе.
Я слышала, что люди, подписавшиеся на «Тайную Доктрину», проявляют нетерпение – ничего не поделаешь. Вы знаете, что я работаю по четырнадцать часов в день. Последние рукописи, посланные в Адьяр, вернутся не раньше, чем через три месяца, только тогда мы можем начать публиковать. Олкотт говорит мне, что Субба Роу делает важные замечания. Я не собираюсь переезжать ни отсюда, ни из самой Англии. Здесь мое место в Европе, это решено. Сюда легко добраться из Лондона; это программа, и я должна придерживаться ее.
Молю Бога, чтобы Вы вернулись обратно скорее. Ваша комната наверху с печкой готова, так что Вам будет удобнее. Но Вы делаете полезную работу в Лондоне. Я чувствую себя так одиноко!»
И далее: «Только несколько слов, так как, слава Богу, я скоро увижу вас снова. Скажите тем, кто спрашивает Вас: «Мой Учитель – белый маг и также Махатма. Не бывает Махатмой тот, кто не является белым магом, независимо от того, проявляет
Он свои способности или нет; хотя не каждый маг может достигнуть состояния Махатмы. Это состояние, как выразился Мохини, позитивно, ибо состояние Махатмы уничтожает физическую натуру человека, интеллект, чувство эго и все, кроме тела, как кусок сахара в воде. Но если представить, что даже мой Учитель еще не полный Махатма, что может сказать только Он сам и никто другой, кроме других Махатм рядом с Ним, то какая разница в этом для другого? Если он не лучше, чем три мага (белые маги, которые пришли с Востока, чтобы увидеть рождение Христа), то я вполне удовлетворена. Наконец, пусть те, кто беспокоит вас, изучит этимологию слова маг. Оно происходит от слов Mah, Maha, Magодного корня со словом Mахатма. Оно означает великую душу, Mah-atma, как и другой великий труженик Mahansaили Maghusha.
Мохини прав, инструктируя людей и объясняя им правильное различие между состояниями человека, который принадлежит к этому званию. Тот, кто впадает в это состояние время от времени, такой же Махатма, как любой. Те, в ком это состояние становится постоянным, - это «куски сахара»; они больше не могут иметь отношение к вещам этого мира. Они – «Дживанмукты»!
С тех пор, как Вы уехали, я чувствую временами будто паралич или расширение сердца. Я холодна, как лед, четыре дозы дигиталиса в день не могут успокоить сердце. Ладно, дайте мне только закончить мою «Тайную Доктрину». Прошедшим вечером вместо того, чтобы лечь спать, мне пришлось писать до часу ночи.
Тройная тайнавыдана – я думала, ни никогда не выдадут ее».
Получив это письмо, я очень забеспокоилась. Я спешила закончить оставшуюся работу как можно быстрее, и была очень огорчена по прибытии в Остенд, увидев, что Е.П.Б. выглядит такой измотанной и больной. М-р Zвскоре уехал, мы вновь начали нашу обычную жизнь, и написание «Тайной Доктрины» продолжалось напряженно. Очень редко мне удавалось уговорить Е.П.Б. посидеть в кресле на лужайке. Я считала, что солнечное тепло и морской воздух были бы полезны ей, но когда она выходила, то всегда чувствовала неудовлетворенность, так как считала, что поступает плохо, теряя так много драгоценного времени. Она часто говорила: «Скоро мы больше не будем одни, и тогда условия изменятся, токи будут нарушены, и я не смогу работать так хорошо». Она так и оставалась за своим письменным столом, невзирая на свои боли и страдания. Она просто стискивала зубы и мужественно вела свою битву.
Глава 10
Однажды мы были приятно удивлены визитом м-с Кингсфорд и м-ра Мейтланда. В Остенде они были проездом по пути в Париж и остановились на несколько дней в отеле напротив нашего дома. Так как м-с Кингсфорд очень жаловалась на неудобства этого отеля и казалась очень слабого здоровья, то и Е.П.Б., и я предложили, чтобы она и м-р Мейтланд стали нашими гостями. Я отдала свою комнату м-с Кингсфорд и они провели вечер с нами. В дневное время обе леди были заняты каждая своей работой, но вечерами происходили чудесные беседы. Мне было интересно услышать различные точки зрения на «Тайную Доктрину» с позиций оккультизма Востока и Запада. Мощные интеллекты этих двух одаренных женщин были заняты оживленной дискуссией, начавшейся явно с двух противоположных полюсов. Постепенно линии их бесед сближались, пока к концу не наступало согласие. Потом возникали новые темы, которые преодолевались так же мастерски. Но эти чудесные вечера вскоре закончились, так как м-с Кингсфорд очень занемогла и не в состоянии была выйти из своей комнаты. Тогда м-р Мейтланд подумал, что целесообразно перевезти ее в более теплый климат, и одним прекрасным утром они выехали в Париж. Е.П.Б. и я снова остались одни.
Теперь нам часто приходили письма из Лондона, и мы рады были слышать, что там начиналась какая-то небольшая деятельность. Была сформирована лондонская группа по изучению, большинство членов были очень искренними и постоянно писали, прося информации и руководства. Действительно, дела в этом направлении шли довольно благоприятно, и Е.П.Б. была довольна мыслью, что с этой стороны есть какая-то деятельность.
К моему огромному огорчению, теперь я стала замечать, что она становилась сонной и заторможенной к середине дня и часто была неспособна проработать один час. Это состояние усиливалось, и так как врач, который навещал ее, сказал, что это из-за почек, я встревожилась и послала телеграмму мадам Гебхард, сказав ей о своих предчувствиях, и попросила ее приехать и помочь мне. Я считала, что ответственность слишком велика, чтобы справиться с этим одной. Я попыталась также нанять сиделку, чтобы она помогала мне работать ночью, но смогла найти только сестру милосердия и вскоре обнаружила, что она более чем бесполезна, так как стоило мне удалиться, она начинала свое мучительство Е.П.Б. и умоляла ее прийти в церковь, иначе будет поздно. Это приводило Е.П.Б. почти в неистовство. Поэтому я отправила сиделку, и так как ничего больше не оставалось, наняла повара, а это позволило освободить Луизу, чтобы она могла посвятить больше внимания Е.П.Б. Но так как незадолго до этого ней из Швейцарии была прислана к маленькая дочь Луизы, я обнаружила, что даже ее помощь не очень ценна, так как ребенок занимает все ее мысли. Поэтому я была благодарна, когда получила сердечный ответ на свою телеграмму и узнала, что через несколько часов увижу мадам Гебхард.
Когда она приехала, я почувствовала, будто тяжкая ноша свалилась с моих плеч. А тем временем Е.П.Б. стало хуже, и бельгийский врач, который был сама доброта, пробовал одно средство за другим, но безрезультатно; я серьезно встревожилась и хотела знать, что же мне предпринять.
Е.П.Б. была в тяжелом апатичном состоянии, она, казалось, находилась в бессознательном состоянии часами, ничто не могло разбудить или заинтересовать ее. Вдруг меня осенило – я знала, что в лондонской группе есть доктор Аштон Эллис, поэтому я телеграфировала ему, описала состояние, в котором находилась Е.П.Б., и умоляла его приехать безотлагательно.
Я сидела у кровати Е.П.Б. в тот вечер, прислушиваясь к каждому звуку, и тревожно наблюдала, как проходили часы, пока, наконец, в три часа ночи не услышала радостный звук колокольчика. Я подбежала к двери, открыла ее, и доктор вошел. Я нетерпеливо рассказала ему все ее симптомы и описала лекарства, которые применялись, после чего он прошел к ней и дал ей выпить какое-то лекарство, которое он привез с собой. Затем, дав мне несколько указаний, он удалился в свою комнату, чтобы отдохнуть несколько часов. Я сказала мадам Гебхард о приезде доктора и наконец вернулась на свой пост.
На следующий день была консультация двух докторов. Бельгийский доктор сказал, что он никогда не слышал, чтобы человек с приступами почек, как было у Е.П.Б., прожил столько, сколько прожила она, и что он убежден, что ей не поможет ничто. Он не дал никакой надежды на ее выздоровление. М-р Эллис сказал, что это исключительно редко – чтобы человек выжил так долго в этом состоянии. Далее он сказал, что перед приездом в Остенд консультировался со специалистом, который был того же мнения и посоветовал ему в дополнение к предписанным лекарствам применять массаж, чтобы стимулировать ослабленные органы.
Мадам Гебхард предложила: так как Е.П.Б. при смерти, она должна выразить свою волю, так как если она умрет в иностранной державе, не оставив завещания, то хлопот не оберешься по поводу ее собственности, так как рядом нет ее родных. Она добавила, что уже консультировалась с Е.П.Б., которая сказала, что хочет подписать свое завещание – она желает, чтобы вся собственность была оставлена мне и даст мне отдельные указания, как я должна распорядиться ею. Позже Е.П.Б. сказала мне точно, что я должна сделать с ее собственностью, которой, однако, было немного. Она состояла только из ее одежды, нескольких книг, кое-каких украшений и нескольких фунтов наличными; но было решено, что завещание должно быть сделано. Присутствовать должны были адвокат, два доктора и американский консул.
Ночь прошла спокойно, а на следующий день доктор Эллис массировал ее до тех пор, пока не выбился из сил; но ей не стало лучше, и к своему ужасу я стала улавливать тот особый слабый запах смерти, который иногда предшествует разложению. Я едва отваживалась надеяться, что она проживет ночь. Когда я сидела одна у ее постели, она открыла глаза и сказала мне, как она рада, что должна умереть, и что она думает, что Учитель позволит ей, наконец, быть свободной.
Она продолжала беспокоиться о своей «Тайной Доктрине». Я должна быть очень осторожной с ее рукописями и вручить все полковнику Олкотту с указаниями напечатать их. Она надеялась, что сможет дать миру больше, но Учитель лучше знает.
Так она говорила с интервалами, сказав мне много вещей. Наконец, она впала в состояние бессознательности, и я не знала, чем все это кончится. Мне казалось невозможным, чтобы она умерла и оставила «Тайную Доктрину» неоконченной. И, наконец, Теософское Общество – что станет с ним? Как может быть, чтобы Учитель, который стоит во главе его, допустил его распад?
Верно, это может быть результатом кармы членов, предательство и слабодушие которых привели Общество к такому положению, что в нем нет больше жизненности и оно должно умереть, чтобы возродиться лишь в следующем столетии. Я подумала также, что Учитель сказал Е.П.Б., что она должна сформировать вокруг себя кружок учащихся и учить их. Как она сможет сделать это, если она должна умереть? Я открыла глаза и взглянула на нее, подумав, возможно ли, чтобы ей, которая так тяжко трудилась, страдала и боролась, позволили умереть в разгар работы? Какая польза будет от всего ее самопожертвования и мучений, через которые ей пришлось пройти, если труд ее жизни не будет завершен? День за днем она претерпевала муки ума и тела: муки ума – из-за лжи и предательства тех, кто называл себя ее друзьями, а за ее спиной злословил о ней, швырял в нее камни и думал в своем невежестве, что она никогда не узнает, кто швырнул их. Муки тела – поскольку она была вынуждена оставаться в форме, которая еще два года назад должна была разрушиться в Адьяре, если бы не была собрана воедино оккультными средствами, когда она решила продолжать жить и работать для тех, кто еще должен будет прийти в Теософское Общество.
Никто из тех, кто знал ее, в действительности не понимал ее. Даже для меня, прожившей с ней наедине столько месяцев, она была загадкой с ее странными способностями, ее чудесным знанием, ее удивительным прозрением в человеческую натуру и ее таинственной жизнью, проведенной в регионах, неизвестных простым смертным, когда, хотя ее тело находилось поблизости, душа ее часто была вместе с другими. Я много раз наблюдала такое у нее и знала, что присутствует лишь оболочка ее тела.
Такие мысли мелькали в моем уме, когда я сидела час за часом той беспокойной ночью, наблюдая, как она становилась, казалось, все слабее и слабее. Полный упадок духа овладел мной, и я почувствовала, как истинно любила я эту святую женщину, и поняла, какой пустой будет жизнь без нее. Не иметь больше ее нежности и ее доверия было бы самым суровым испытанием. Вся моя душа восстала при мысли потерять ее, ….
Я издала горький стон и потеряла сознание. Когда я открыла глаза, утренний свет пробивался внутрь, и страшная мысль мелькнула у меня, что пока я спала, Е.П.Б. могла умереть – умереть из-за того, что я плохо бодрствовала. Я в ужасе обернулась к кровати и увидела, что Е.П.Б. смотрит на меня своими ясными серыми глазами. Она сказала: «Графиня, подойдите». Я подбежала к ней:
«Что случилось, Е.П.Б., почему сегодня вы выглядите совсем не так, как вчера вечером?»
«Учитель был здесь и предоставил мне выбор – могу умереть и освободиться, если хочу, или могу жить и закончить «Тайную Доктрину». Он сказал мне, как огромны будут мои страдания и какое ужасное время будет у меня в Англии (так как я должна поехать туда). Но когда я подумала о тех слушателях, которых мне позволили научить нескольким вещам, и о Теософском Обществе в целом, которому я уже отдала кровь своего сердца, я приняла жертву, а теперь, чтобы сделать ее
полной, приготовьте мне кофе и что-нибудь поесть, и дайте мне мою коробку с табаком».
Я побежала выполнять ее поручения и забежала к мадам Гебхард сообщить хорошие новости. Она была уже одета и готова освободить меня от моего ночного дежурства. После нескольких радостных возгласов она настояла, чтобы я пошла в постель, а она сама поухаживает за Е.П.Б. Я была так возбужден, что думала, что никогда не усну, но только голова коснулась подушки, я заснула таким крепким сном, что проспала допоздна.
Когда я спустилась вниз, в доме царила радость. Е.П.Б., на ногах и одетая, весело беседовала со всеми нами. М-р Эллис снова массировал ее и давал ей лекарство. Все ждали приезда группы, которая должна была проследить за составлением завещания. Е.П.Б. была в столовой, готовая принять их.
Они выглядели пораженными от изумления, так как они прибыли с вытянутыми и серьезными лицами, ожидая встретиться с умирающей женщиной. Доктор был рядом. Он сказал: «Это неслыханно; мадам передумала умирать». Он не мог понять ничего: Е.П.Б. сидела на своем стуле, курила сигарету, спокойно дала одну ему, а потом начала поддразнивать его. Адвокат был поражен и повернулся к бельгийскому доктору за разъяснением. Тот начал оправдываться, повторив несколько раз: «Но она передумала умирать», когда американский консул, как человек светский, вышел вперед, пожал руки Е.П.Б. и сказал ей, что он в восторге, что на этот раз она обманула смерть. Последовал оживленный, веселый разговор.
Затем адвокат призвал нас к порядку, и началась серьезная работа по составлению завещания. Е.П.Б. попросили дать подробности о ее муже, но она оборвала: она ничего не знает о старом Блаватском. Вероятно, он давно умер, а если они хотят что-нибудь узнать о нем, им лучше поехать в Россию. Она попросила их приехать, чтобы составить ее завещание. Предполагалось, что она умирает, а теперь она не собирается умирать, но так как они присутствуют, было бы жаль, если бы они приехали зря. Поэтому они могут составить завещание точно так же – она все оставляет мне.
Адвокат стал уговаривать ее: разве у нее нет родных, разве не правильнее было бы оставить ее собственность им? Потом он подозрительно посмотрел на меня, как бы подумав, что я могу определенным образом влиять на Е.П.Б., чтобы она оставила свои деньги мне в ущерб своим родным. Е.П.Б. напала на него, спросив, какое ему дело – она заявила, что оставит свои деньги, кому захочет. Мадам Гебхард, испугавшись этой сцены, вставила замечание, сказав адвокату вежливо: «Возможно, если бы вы знали количество, которое мадам Блаватская собирается завещать, у вас бы не было возражений составить завещание, как она хочет; ибо, если бы мадам Блаватская умерла, денег не хватило бы, чтобы заплатить за ее похороны».
Я добавлю несколько слов здесь, чтобы сказать, что я больше никогда не видела это завещание. После смерти Е.П.Б. восьмого мая 1891 года в Лондоне на Авеню роуд я поехала в Остенд повидать адвоката и спросить его, что было сделано с
завещанием. Он сказал мне, что после моего отъезда отдал завещание Е.П.Б., и я предполагаю, что она уничтожила документ, так как он никогда не был найден в ее бумагах.
Возбуждение по поводу выздоровления Е.П.Б. постепенно улеглось. М-р Эллис вернулся в Лондон, увезя с собой нашу глубочайшую благодарность ему за его готовность, с которой он ответил на мою телеграмму, а также за заботу и преданность Е.П.Б. во время пребывания у нас.
Нашими следующими посетителями были д-р Кейтли и м-р Бертрам Кейтли. Они приехали, привезя с собой настойчивое и теплое приглашение лондонской группы Е.П.Б. приехать и жить в Англии. В конце концов, так она и сделала. Было решено, что она проведет лето с Кейтли в Норвуде, в маленьком доме под названием Мэйсот.
Они вернулись в Лондон подготовиться к ее приему, а я начала подумывать о своем доме в Швеции. Я чувствовала себя очень усталой после всех волнений, которые недавно пришлось пережить, и нуждалась в полном отдыхе как физическом, так и умственном. Мадам Гебхард, видя, какой усталой и больной я выгляжу, посоветовала мне ехать сразу, сказав, что она останется с Е.П.Б., пока Кейтли не приедут забрать ее. Она сказала также, что этим утром было получено письмо от м-ра Торнтона, в котором говорится, что он приезжает в Остенд повидать Е.П.Б. Я была рада, что мадам Гебхард будет не совсем одна, а будет иметь друга, который поможет ей в случае нужды. Поэтому через несколько дней, после самых нежных и добрых прощаний я выехала поездом в Швецию.
Кроме писем изредка от мадам Гебхард о том, что все у них идет удовлетворительно, и они занимаются упаковкой и подготовкой к поездке Е.П.Б. в Лондон, в них не было ничего важного. В течение лета я получала время от времени письма от Е.П.Б. Ниже я даю выдержки из двух писем из Мейкота, Норвуд.
«Я могу только сказать, что я не чувствую себя счастливой или хотя бы радостной, как в Остенде. Я во вражеском лагере, и этим все сказано…
Этот дом – дыра, где я, как селедка в бочке, такой он маленький, такой неудобный. Когда в моих двух комнатах (вдвое меньших, чем моя спальня в Остенде) три человека, мы непрерывно заходим друг другу в угол, а когда четверо – мы сидим друг у друга на головах. Кроме того, здесь не бывает тихо, так как малейший шум слышен по всему дому.
Все это личные проблемы, но есть намного более существенная. Здесь нужно делать так много работы (теософской), что я должна либо оставить свою «Тайную Доктрину», либо бросить всю теософскую работу несделанной. Ваше присутствие здесь нужнее, чем когда-либо. Если мы упустим хорошие возможности, то лучших у нас не будет.
Знаете, я представляю, что Ложа Блаватской была организована и узаконена Синнетом и остальными. Она пока состоит из четырнадцати человек. Вы знаете также, что теми же лицами была сформирована TheosophicalPublishingCompany, и мы не только основали новый Теософский Журнал, но они настаивают на публикации самими «Тайной Доктрины. 200 фунтов получено по подписке на «Люцифер», наш новый журнал, и 500 фунтов – на «Тайную Доктрину». LimitedPublishingCo. уже создана и официально зарегистрирована. Таким образом, сделано довольно много.
Я провожу регулярные встречи по четвергам, когда десять-одиннадцать человек толпятся в двух моих комнатках и сидят на моем письменном столе и постели. Я сплю на своей вюрцбургской софе, так как для кровати нет места. У вас, если вы приедете, будет комната наверху».
Далее она написала мне, что последний проект – снять лом в Дондоне а расходы разделить между двумя Кейтли, ею и мной; что она надеется, что я соглашусь с планом, так как это огромное преимущество – иметь штаб-квартиру в Лондоне. Это существенно облегчит нашу работу и облегчит другим возможность прийти и повидать нас.
Написав ей о своей готовности присоединиться к предлагаемой схеме и о том, что мы увидимся в Лондоне, я получила от нее из Мейкота следующие строчки:
«Сказать, какое облегчение я почувствовала и как я рада вашему приезду, невозможно. Приезжайте и управляйте здесь несколько часов, если не захотите спать здесь. Дом на Ленсдаун Роуд обставляется. Я с книгами и остальным переезжаю. Я выбрала для вас две комнаты, думаю, они вам понравятся, но приезжайте, ради Бога, не откладывайте. Вечно ваша Е.П.Б».
Это письмо, из которого я цитирую, - последнее, и на этом почти кончается моя история, так как в Лондоне с Е.П.Б. над «Тайной Доктриной» работали двое Кейтли. С похвальным старанием они отпечатали всю рукопись на пишущей машинке, и я оставляю им рассказ о том, как Е.П.Б. писала «Тайную Доктрину». Я хочу добавить лишь несколько строчек.
Я приехала в Лондон в сентябре 1887 года и отправилась прямо в Норвуд; там я встретила Е.П.Б. в крошечном коттедже с Кейтли, и после теплых приветствий она с нетерпением стала говорить мне, как мы должны начать работу для Теософского Общества более практически, чем делалось до сих пор. Много было долгих разговоров о том, как сделать теософию лучше известной в Лондоне, высказаны всякие проекты.
Через три дня, проведенные в упаковке, планировании и устройстве всего, однажды утром мы сели в экипаж и поехали в Лондон, на Ленсдаун Роуд 17. Здесь двоим Кейтли пришлось серьезно поработать, чтобы сделать дом удобным для Е.П.Б. Я могу лишь восхищаться, как делала всегда, нежной преданностью и пылкой мыслью о ее комфорте даже в обычных мелочах, которые всегда проявляли эти два молодых человека. Любыми способами они всегда заботились о ее благополучии,
стараясь любыми доступными средствами создать более легкие условия, чтобы продолжать с ней написание «Тайной Доктрины».
Комнаты Е.П.Б. были на первом этаже; маленькая спальня вела в большой кабинет, который был обставлен так, чтобы она могла без труда достать свои книги и бумаги, а эта комната далее вела в столовую, так что у нее было достаточно пространства для упражнений, если бы ей захотелось выйти прогуляться.
Через несколько месяцев с ней встретился полковник Олкотт и так описал свои впечатления для индийских читателей: «Президент нашел мадам Блаватскую в плохом здоровье, но работающей с энергией отчаяния и упорства. Знающий врач сказал ему, что факт, что она вообще жива, сам по себе чудо, судя по всем профессиональным канонам. Ее организм так дезорганизован сочетанием тяжелейших болезней, что просто чудо, как он может продолжать борьбу. Любой другой человек давным-давно уже уступил бы. Микроскоп показал огромные кристаллы мочевой кислоты в ее крови; доктора говорят, что один жаркий месяц в Индии убил бы ее. Тем не менее, она не только жива, но работает за своим письменным столом с утра до вечера, готовя копию и письменные подтверждения для «Тайной Доктрины» и своего лондонского журнала «Люцифер». Ее колоссальный труд в двух томах более чем в триста страниц каждый был уже напечатан, когда полковник Олкотт приехал; оба тома, вероятно, появятся в этом месяце. Он слышал от всех компетентных судей, кто читал рукопись, что «Тайная Доктрина» по достоинствам и интересу превосходит даже «Разоблаченную Изиду». Президент доволен.
Мадам Блаватская живет на Ленсдаун Роуд, 17, Голландский парк, с тремя теософскими друзьями, среди них ее преданный страж, сиделка и утешитель графиня Вахтмейстер из Швеции, которая ухаживала за ней во время ее серьезных болезней прошлых трех лет. Дом приятный, в спокойном окружении, он стоит задом к небольшому частному парку, или компаунду, общему для жителей всех домов, которые окружают его. Комнаты мадам Блаватской на первом этаже, так как она практически не в состоянии ходить вверх и вниз по лестницам. Ее письменный стол обращен к большому окну, из которого видны зеленая трава и листва деревьев Голландского парка. Справа и слева от него стоят столы и книжные полки, заполненные книгами для ссылок. По всей комнате индийские сувениры – бенаресская бронза, пальгатские циновки, адонисские ковры, морадабадские блюда, кашмирские тарелки и сингалезские изображения, которые были хорошо знакомы посетителям Адьяра в старые времена. Что касается ее возвращения в Индию, то это вопрос, в основном, медицинский. Весьма сомнительно, что она выдержит поездку, и совершенно определенно, что ее придется вносить и выносить из парохода на носилках, как три года назад, когда она отплывала из Мадраса в Европу.
Конечно, при печатании ее книг она не может оставить Лондон на две недели, даже если она сможет устроить печатание «Люцифера». Позднее это препятствие будет устранено и останется лишь вопрос ее здоровья. У нее в Лондоне собрана группа преданных теософов, которые, кроме аванса в 1500 фунтов на печатание
«Тайной доктрины» и «Люцифера», сформировали TeosophicalPublishingCo. Ld, чтобы издавать по доступным ценам перепечатки статей из «Теософа», «Люцифера», «Путь» и различных полезных брошюр.
Интерес к теософии в Европе и еще больше в Америке увеличивается и углубляется. Мы видим, что ее идеалы не только окрашивают текущую литературу, но также вызывают дискуссии видных ориенталистов современности. Это хорошо иллюстрируют недавние лекции профессора Макса Мюллера, Моньера Вильямса и других, на которые мы ссылались и критиковали, а также чудесная статья «Буддизм на Западе» известного ученого М. Эм. Бурноф, которую мы перевели и напечатали в этом выпуске нашего журнала.
Сейчас практически есть три теософских центра, которые оказывают влияние на умы нашего века, - это Мадрас, Лондон и Нью Йорк. И хотя отсутствие мадам Блаватской в Адьяре прискорбно для ее преданных друзей, можно не сомневаться, что для движения в целом ее присутствие в Лондоне и ее теософская близость к нашим преданным коллегам в Америке полезны».
В следующем году в июле в «Теософе» появился другой отчет, который может быть интересным моим читателям: «Мадам Блаватская продолжает трудиться неустанно, как всегда. При условиях ее физической беспомощности это превращается не просто в работу, а вся ее жизнь – это действительно чудо. Могу сказать как врач, и не только свое мнение, а мнение ведущих практикующих врачей Лондона: до сих пор никогда раньше не было известно случаев, чтобы пациент прожил хотя бы неделю при таком состоянии хронической почечной болезни, как у нее диагностирована много месяцев назад. Позднее это состояние изменилось под действием strychnia, который она принимала чуть больше, чем по шесть крупинок в день. Очень часто у нее бывали приступы сердечной недостаточности, но она устраняет их безо всякого лечения, известного медицинской науке, и продолжает работать, твердо уверенная, как всегда, что пока она не закончит работу полностью, ее настоящая жизнь не окончится. И в этой работе она неутомима. Ее рабочий день длится с 6.30 утра до 7 часов вечера с перерывом всего на несколько минут на легкую еду перед полуднем.
В течение этого времени она уделяет много внимания подготовке инструкций для Эзотерической секции, выдавая столько знаний, сколько ей разрешено раскрыть, а ее слушатели могут усвоить. Затем, издательский труд по выпуску журнала «Люцифер» лежит полностью на ней. Она также издает новый французский теософский ежемесячный журнал LaRevueTheosophique, публикуемый графиней д’Адемар, которая, кстати, является американкой по рождению. Сейчас ее журнал публикует серию блестящих статей Амаравеллы и перевод на французский «Тайной Доктрины» Блаватской.
Третий том «Тайной Доктрины» в рукописи готов к печатанию. Он будет состоять, в основном, из очерков о жизни великих оккультистов всех веков; это изумительный и очаровательный труд. Четвертый том, который должен быть в основном посвящен намекам на тему практического оккультизма, намечен в общих чертах, но еще не написан. Он будет демонстрировать, что оккультизм реально существует, и показывать, как его популярная концепция была подвергнута поруганию и деградации мошенническими претендентами на ее таинства, которые, из-за жадности или иных целей, ложно провозгласили, что обладают тайным знанием. Это разоблачение сделает остро необходимой датировку исторической записи, так что действительная работа написания не будет начата, пока мы это не введем.
Вечером с 7 до 11 часов, а иногда и до 2 часов ночи, мадам Блаватская принимает посетителей, которых у нее много. Конечно, многие – друзья, другие – серьезные исследователи, но немало таких, которых привело любопытство увидеть женщину, которая является одной из выдающихся личностей современности. Все приветствуются, она одинаково готова встречать всех, по какому бы побуждению они ни пришли.
М-р Г.Дж.Романес, член Королевского общества, приходит обсуждать эволюционную теорию, изложенную в «Тайной Доктрине». М-р В. Т. Стид, издатель PallMallGazette, огромный почитатель «Тайной Доктрины», находит в ней много такого, что требует дальнейших разъяснений. Лорд Кроуфорд, граф Кроуфорда и Балкарреса, другой член Королевского общества, глубоко заинтересованный оккультизмом и космогонией, который был учеником лорда Литтона и вел исследования с ним в Египте, приходит обсудить специально интересующие его темы. Г-жа Безант, ставшая знаменитой своей ассоциацией с Обществом национальных реформ, заходит выразить интерес к теософии как к силе, влияющей на общественную жизнь человечества. М-р Сидни Уитмен, широко известный своей язвительной критикой английского лицемерия, имеет идеи выразить и ознакомить людей с этикой теософии – поэтому они и приходят».
А.К.
Однако вернемся к теме. Только мы устроились в доме, стали приходить люди, вызывать Е.П.Б., посетителей стало так много, что они постоянно прерывали ее работу, поэтому было решено посоветовать ей иметь приемный день. Выбрали субботу, и с 2 часов дня до 11 или 12 часов вечера был доступ посетителей; частенько вокруг Е.П.Б. собиралась группа, чтобы задавать ей вопросы, на которые она отвечала с неизменным терпением.
Все это время работа над «Тайной Доктриной» продолжалась, пока, наконец, она не попала в руки печатников. Теперь началась работа над ссылками, проверка и корректировка, которая была воистину трудной. Я следила за ней с радостью в сердце, и когда у меня в руках оказался отпечатанный экземпляр, я благодарила Бога, что все эти часы боли, трудов и страданий оказались не напрасными, что Е.П.Б. смогла выполнить свою задачу и дать миру свой великий труд, которому, как она мне сказала, придется спокойно ждать до следующего столетия, чтобы быть полностью оцененным, а сейчас он будет изучен немногими.
В этот день Е.П.Б. была счастлива. Это был проблеск солнечного света среди мрака и уныния ее жизни, ибо сгущались тени, и вскоре ей предстояло испытать одни из самых горьких испытаний.
Итак, «Тайная Доктрина» окончена, моя задача выполнена. Позвольте мне лишь добавить мой малый вклад признательности и любви другу и учителю. Она сделала для меня больше, чем кто-либо в мире, смогла показать мне истину и указала мне путь, как стараться и победить «я» с его маленькими слабостями и жить более благородно ради пользы и блага других.
Вот заповеди, выучить и следовать которым Е.П.Б. требовала от своих учеников. Они – этика ее жизни, жизни самопожертвования ради блага других, которая зажгла, подобно горящему пламени, сердца тех, кто верил в нее:
- Твоя душа должна стать подобной спелому плоду манго – такой же мягкой и сладкой, как его яркая золотистая сердцевина, к бедам других; такой же твердой, как косточка плода, к своим собственным страданиям и горестям. - Сострадание говорит: разве может быть блаженство, если все, что живет, должно страдать? Должен ли ты спастись и слышать, как весь мир плачет?
Из книги «Голос молчания».
* * *
.jpg)
Бертрам Кейтли
Бертрам Кейтли
Отчет о написании «Тайной Доктрины»
Впервые я увидел рукопись «Тайной Доктрины во время посещения Е.П.Б. в Остенде в самом начале 1887 года. Я приехал, чтобы убедить Е.П.Б. в желательности приехать и поселиться в Лондоне с целью создания центра активной работы на дело Теософии. Нас было всего шестеро – тех, кто был глубоко неудовлетворен мертвенностью, которая явно преобладала в Обществе в Англии, и мы пришли к заключению, что только Е.П.Б. может оказать существенную помощь в восстановлении приостановленного оживления движения и положить начало активной и мудро руководимой деятельности. Из этих шестерых, включая Е.П.Б., первоначального основателя первой Ложи Блаватской, увы, сейчас только двое остаются активными работниками Общества.
В течение тех нескольких дней, которые я потом провел в Остенде с Блаватской, она попросила меня просмотреть части рукописи ее новой работы, что я с радостью согласился сделать. Чем больше я читал, тем яснее становилось, что «Тайной Доктрине» суждено стать самым важным в этом столетии вкладом в литературу по оккультизму, хотя краткий и часто отрывочный характер работы привел меня к заключению, что потребуется тщательная проверка и переделка, прежде чем рукопись будет готова к публикации.
При втором визите неделю или две спустя дальнейшее ознакомление подтвердило это заключение, но так как Е.П.Б. затем согласилась приехать и поселиться в Лондоне или поблизости, как только все будет готово к ее приему, то больше к этому не возвращались в то время.
Вскоре после моего возвращения в Лондон мы узнали, что Е.П.Б. серьезно больна, что, по мнению лечащего врача, есть угроза для ее жизни. Но, как обычно, она обманула ожидания медицинских предсказателей и поправилась с такой чудесной скоростью, что вскоре мы смогли предпринять ее переезд в Англию, в Верхний Норвуд, где под ее временную резиденцию был снят коттедж под названием Мейкот.
Дальнейшее проходило без сколь-нибудь существенных событий, хотя упаковка ее книг, бумаг, рукописей и т.д. было делом воистину ужасным, ибо она продолжала писать до последней минуты, и, бывало, как только какая-то книга, бумага или рукопись аккуратно упаковывалась на дне коробки, она становилась срочно необходимой ей, и она требовала распаковать ее любой ценой. Однако, мы, наконец, упаковали, добрались до Мейкота, и, не проведя в доме и двух часов, Е.П.Б. получила свои материалы и была готова снова работать.
Ее работоспособность поражала; с раннего утра до позднего вечера она сидела за своим письменным столом, и даже будучи такой больной, что большинство других людей на ее месте лежало бы беспомощно в постели, она решительно садилась за свою работу.
Через день или два после приезда в Мейкот Е.П.Б. вручила всю завершенную рукопись в руки д-ру Кейтли и мне, наказав нам прочитать, проверить пунктуацию, исправить английский, переделывать и вообще обращаться с ней так, будто она наша собственная, чего мы, естественно, не стали делать, будучи слишком высокого мнения о ее знаниях, чтобы позволить себе какие-либо вольности в отношении такого важного труда. Но мы оба прочитали всю рукопись очень внимательно – стопку три фута высотой – исправляя английский и пунктуацию, где это было абсолютно необходимо, а затем, после продолжительной консультации, предстали пред автором – в моем случае с болезненным трепетом, как я помню, с серьезным мнением, что все надо переделать по определенному плану, так как это вторая Разоблаченная Изида, только намного хуже, что касается отсутствия плана и последовательности.
После беседы Е.П.Б. сказала нам идти к черту и делать, что хотим. Она сделала более чем достаточно, отдала ее нам, полностью умывает руки, и мы можем делать с ней, что считаем лучшим.
Мы удалились и стали советоваться. Наконец, мы положили перед ней план, предложенный самой сутью дела, т.е. сделать труд состоящим из четырех частей, каждая разделенная на три части: Станцы и комментарии на Них; Символизм; Наука. Далее, вместо того, чтобы делать первую часть такой, как она предполагала, об историях Великих Оккультистов, мы посоветовали ей следовать естественному ходу
изложения и начать с Эволюции Космоса, перейти к Эволюции Человека, в третьей, исторической части, дать истории жизни Великих Оккультистов, а в четвертой части поговорить о Практическом Оккультизме, если она когда-нибудь сможет написать ее.
Этот план мы положили перед Е.П.Б., и он был должным образом одобрен ею. Следующим шагом было прочитать всю рукопись снова и ввести общие изменения, касающиеся тем Космогонии и Астрологии, из которых должна была состоять первая часть труда. Когда это было закончено, одобрено Е.П.Б., вся рукопись была перепечатана профессиональной рукой, снова прочитана, откорректирована и сравнена с исходной рукописью, мы ввели в нее все греческие, еврейские и санскритские цитаты.
Затем оказалось, что все Комментарии на Станцы занимают не более двадцати страниц настоящей работы, так как Е.П.Б. не придерживалась строго текста при ее написании. Мы серьезно поговорили с ней и посоветовали ей написать настоящие комментарии, как она обещала читателям сделать в своих вступительных словах. Ее ответ был характерным: «Что я могу сказать? Что вы хотите знать? Все это так же ясно, как нос на вашем лице!!!» Мы не могли этого видеть; она не проявляла активности – или делала вид, что не проявляет – так что мы ретировались обдумать. Кстати, я нашел ее здесь в лучшем состоянии, чем осенью 1887. В октябре, если я помню точно, все мы отправились в Лондон, в Ноттинг Хилл, на Ленсдаун Роуд 17, где графиня Вахтмейстер, которая находилась с визитом в Швеции с тех пор, как Е.П.Б. уехала из Остенде, присоединилась к нам в основании новой штабквартиры Т.О. в Лондоне.
Во время нашего пребывания в Остенде был основан журнал «Люцифер», опубликованный впервые Дж.Редвеем, которым нужно было заниматься, и я как его зам. издателя имел много хлопот, да и переезд на Ленсдаун Роуд повлиял, так что прошло много недель прежде, чем проблема Комментариев на Станцы была, наконец, решена. Решение было таким: каждая шлока Станц записывалась (или вырезалась из отпечатанной копии) и приклеивалась вверху листа бумаги, а потом на свободном листе, прикрепленном к нему, записывались все вопросы, которые мы могли найти время задать по этой шлоке. В этом деле нам существенную помощь оказал м-р Ричард Харт, большая часть вопросов была задана им. Е.П.Б. вычеркивала большое их количество, заставляя нас давать более полное объяснение или свою собственную идею о том, что, по нашему мнению, интересует читателей, много писала сама, включая то немногое, что уже было записано по данной шлоке, и таким образом работа была сделана.
Но когда мы решили отправить рукопись печатникам, то оказалось, что самый опытный наборщик стал рвать на себе волосы в отчаянии. Тогда д-р Кейтли и я стали работать на пишущей машинке, попеременно диктуя и печатая, и сделали чистую копию первых глав томов Iи II. Работа продолжалась, пока главы 2 и 3 каждого тома не приобрели довольно приличное состояние, и мы могли подумать об отправке работы в печать.
Первоначально было решено, что м-р Дж. Редвей опубликует труд, но его предложение не было подкреплено финансово. Необходимые деньги дал друг Е.П.Б. и было решено взять в свои руки издание «Люцифера». Был снят офис на Дюк стрит и дело началось там. Главным соображением было получение максимальной пользы Теософским Обществом от трудов Е.П.Б.
О дальнейшей истории «Тайной Доктрины» много не скажешь, хотя перед нами были месяцы тяжелой работы. Е.П.Б. читала и корректировала два комплекта гранок, гранки страниц и в конце – на бумаге, корректируя, добавляя и внося изменения в последний момент. Результат – счет печатников только за корректуру более 300 фунтов.
О феноменах в связи с «Тайной Доктриной» я могу сказать очень мало. Цитирование с полными ссылками из книг, которых никогда не было в доме – цитирование, подтвержденное после часов поисков, иногда в Британском Музее редкой книги – такого я видел и проверял немного. При проверке их я случайно обнаружил любопытный факт – цифровые ссылки были перевернуты, напр. стр.321 в стр.123, иллюстрируя перестановку объектов, когда их видят в астральном свете. Но, помимо таких случаев ясновидения, я не слышал о феноменах при работе по выпуску «Тайной Доктрины».
Наконец, я не должен упустить упоминание о большой помощи, которую оказал м-р Е.Д.Фосетт. До того, как я прибыл в Остенд, он состоял в переписке с Е.П.Б., а позднее он трудился с ней и для нее над книгой на Ленсдаун Роуд. Он снабжал ее многими цитатами из научных трудов, а также подтверждениями оккультных доктрин, полученными из подобных источников. Было бы неправильно дать описание того, как была написана «Тайная Доктрина», не упомянув его имя, и так как я не сделал этого в надлежащей хронологической последовательности, я исправляю оплошность теперь.
О ценности труда в конечном счете будет судить потомство. Лично я могу лишь выразить мое глубокое убеждение, что если изучать тщательно, а не трактовать как откровение, если понять и принять, а не делать из текста догму, то «Тайная Доктрина» Блаватской окажется трудом неисчислимой ценности и будет давать советы, ключи и нити руководства для изучения Природы и Человека, которых не может дать ни один из существующих трудов. Б.К.
* * *
Отчет д-ра Арчибальда Кейтли о написании «Тайной Доктрины».
Первыми новостями о «Тайной Доктрине» было объявление в «Теософисте». В 1884 году я узнал, что мадам Блаватская занялась написанием книги, но не знал, какой. Потом я услышал, что книга будет называться «Тайная Доктрина», что были консультации с различными людьми относительно ее построения, что спорные вопросы индуизма был представлены на рассмотрение позднему Субба Роу, который сделал также различные предложения относительно ее построения. Впоследствии я
обнаружил, что он сделал это, приблизительно набросав в основных чертах, но этому не следовали.
Потом пришла новость, что здоровье мадам Блаватской подорвано и что она вынуждена покинуть Индию, чтобы спасти свою жизнь. Затем я слышал, что она в Италии за работой, и наконец в Вюрцбурге, откуда она приехала в Остенд.
О работе, которая делалась до моего приезда в Остенд, я не знал ничего. По разным причинам случилось так, что я приехал в Остенд повидать Блаватскую. Там я узнал, что она живет с графиней Вахтмейстер, занята работой с 6 часов утра до 6 вечера, делая небольшие перерывы только для еды. Она работала и спала в одной комнате, выходя из нее для еды в другую. Когда я приехал, я узнал, что ее восприимчивость к холоду была настолько огромна, что приходилось быть крайне осмотрительными при проветривании ее комнаты зимой.
Вскоре после приезда мне была вручена часть рукописи с просьбой вносить поправки, вырезать, править английский, фактически, обращаться, как со своей собственной – привилегия, к которой я, естественно, не считал себя пригодным.
Рукопись была разделенной на части, подобно частям, включенным под заголовками «Символизм» и «Приложения» в опубликованных частях. Та, которую я видел, представляла собой массу рукописи без определенной темы, большая часть которой была терпеливо и профессионально скопирована графиней Вахтмейстер. Была идея держать одну копию в Европе, когда другую повезут в Индию для правки разным местным сотрудникам. Большая часть должна была быть отправлена позднее, но сотрудничеству помешала какая-то причина.
Меня поразило в той части, которую я смог прочитать за мое краткое пребывание, огромное количество цитат из различных авторов. Я знал, что библиотеки, в которой можно было бы проконсультироваться, не было, и что собственных книг у Е.П.Б. было не более трех десятков, из которых было много словарей и трудов в двух и более томах. Я не видел в то время «Станцы Дзиан», хотя в рукопись было включено много кусков из этого Оккультного Катехизиса.
Через некоторое время я снова приехал в Остенде, чтобы изыскать способы, как привезти Е.П.Б. в Англию. Главной трудностью было упаковать ее бумаги и книги. Стоило упаковать одну, как она тут же требовалась ей для ссылок. Если часть рукописи укладывалась в коробку, определенно эта часть уже содержала информацию, которую нужно было вырезать и поместить в другое место. И так как Е.П.Б. работала до самого дня отъезда – таким был ее не афишируемый способ – то упаковать ее вещи было делом нелегким.
Когда она прибыла в Норвуд, начался обратный процесс, но трудность состояла в том, чтобы распаковать его достаточно быстро. День еще только закончился, но в 6 часов утра следующего дня она уже была за своим столом. Все лето 1887 года каждый день заставал ее за работой с 6 до 6 с перерывами только на еду, посетители бывали очень редким исключением или им говорили зайти вечером. Вечера посвящались беседе или дискуссии, и только в редких случаях – писанию.
Все лето Бертрам Кейтли и я занимались чтением, перечитыванием, копированием и правкой. Последнее было преобладающим, приходилось переделывать фразы на английский лад, так как многие из них были «буквальными переводами с французского». Следует отметить один примечательный факт. Не так давно geniusloci(гений местности?) стал очевидным, и в большей части рукописи, написанной после приезда в Англию, требовалось очень мало поправок такого рода.
Многие цитаты нужно было проверять, и здесь нам пришлось бы туго, если бы не было намека от Е.П.Б. Однажды вечером она сказала нам, что иногда в написании цитат, которые для ее книги отпечатывались в Астральном Свете перед ней, она забывала перевернуть знаки – например, стр.123 могла остаться 321 и т.д. Если помнить об этом, то проверка легче, ибо человека поражает, когда он обнаруживает, что часто во всех изданиях в Британском Музее книги не содержат номеров страниц. Cперевертыванием поиск сужается и точное место бывает найдено.
В этот период большая часть рукописи была напечатана. Это было удобно для Е.П.Б. Пространства было много и можно было многое вставить. Так оно и было. Толстые пачки листов отпечатанной рукописи разрезались, склеивались, снова разрезались и склеивались несколько раз, пока некоторые не становились вдвое толще исходной рукописи. Но при всем этом было очевидно, что никакая работа, никакие трудности, никакие страдания или боли не могут отпугнуть ее от ее задачи. Искалеченная ревматизмом, страдающая болезнью, которая несколько раз чуть не привела к фатальному исходу, она продолжает работать неутомимо, писать за своим столом, пока глаза видят и пальцы могут держать ручку.
Потом пришло время основания «Люцифера». Эта работа добавлялась к работе над «Тайной Доктриной». Что касается статей для русских газет, то они были от постоянной и вопиющей нужды… ибо давление другой работы было слишком велико. *? Стр.99
Сентябрь, переезд в Лондон, на Ленсдаун Роуд. Это было не так плохо, ибо книги и бумаги можно было привести в порядок, запаковать и распаковать, снова привести в порядок. Последовал тот же метод работы, день за днем, пока не наступило время идти к печатному станку.
Большую часть времени в Лондоне Е.П.Б. получала помощь Фосетта, особенно в тех разделах второго тома, где излагаются эволюционные гипотезы. Он советовал, уточнял и писал. Несколько страниц его рукописи были включены Е.П.Б. в ее работу.
Наша работа продолжалась. Нам приходилось придерживаться в своих головах общей схемы (если можно говорить о схеме в работе, которая враждебна кристаллизации мысли).
Нам приходилось привлекать внимание Е.П.Б. к повторениям, случающимся в изолированных частях, насколько возможно, действовать, как сторожевые псы и помогать ей делать смысл как можно более ясным. Но вся работа принадлежала ей. Нашими были несколько остановок тут и там, несколько советов да исправлений произносимого на французский лад слова; и все было одобрено ею.
В течение этого периода происходили неизбежные перерывы. Е.П.Б. могла стараться изо всех сил, но нельзя было совсем отказывать друзьям и любопытствующим. Кроме того, был «Люцифер» с его регулярными ежемесячными «Киоск и Доставка» - много времени и копий; Ложа Блаватской и другие встречи; чтение и ответы на письма – все это вмешивалось в работу. Наступил упадок здоровья и сил – становилось все труднее вставать так рано и работать так поздно. Но время шло, работа продолжалась, сметы печатников были рассмотрены. Определенные требования к размеру страницы и полям, толщине и качеству бумаги были особой заботой Е.П.Б. Некоторым из ее критиков не нравилась толщина «Разоблаченной Изиды», поэтому бумага должна была быть как можно тоньше, чтобы снизить объем. Эти вопросы решались, книгу начали печатать. Случилось так, что меня вызвали в деревню, и я не присутствовал при печати первой половины первого тома. Но он прошел через руки трех или четырех человек, кроме Е.П.Б., как в гранках, так и при корректуре. Она сама была самым строгим корректором и была обязана произвести проверку в рукописи, с угрожающим результатом по количеству поправок в счете.
Потом наступило печатание предисловия, и, наконец, книга вышла. Кончился период труда и возбуждения, все было спокойно до тех пор, пока не была доставлена первая копия.
А.К.
* * *
Уильям Куан Джадж
Вильям Джадж
О «Тайной Доктрине»
Меня попросили написать что-нибудь, известное только мне лично, о написании Е.П.Б. «Тайной Доктрины». Поскольку я провел к тому времени в обществе автора совсем немного времени, того, что я могу сказать, немного. Если бы я провел с ней в то время, когда собиралась «Тайная Доктрина», столько же времени, сколько провел во время написании «Изиды», я получил бы огромную пользу, и, имея в виду письмо, которое она написала мне из Вюрцбурга, я испытываю сожаление, что не использовал представившуюся возможность.
Когда план «Тайной Доктрины» приобрел в ее уме определенные очертания, Е.П.Б. написала мне несколько писем, одно из которых я цитирую:
«Вюрцбург, 24 марта 1886 года. Дорогой В.К.Дж.! Я хотела бы, чтобы вы провели два или три месяца и приехали ко мне в Остенде, куда я снова переехала, чтобы быть
ближе к — и друзьям. У меня есть деньги, и я могу оплатить вашу поездку туда и обратно. Согласитесь, на это, дорогой, добрый друг! Вы будете работать для Общества, ибо мне это очень нужно для планирования «Тайной Доктрины». Тот факт, тот факт, Джадж, что это нужно Мастерам, согреет ваше старое сердце. О, как вы мне нужны! Вещь становится огромной, изобилие фактов. Вы нужны мне, чтобы обдумать и писать со мной. Уверяю вас, вы не будете терять время, приехав. Подумайте об этом, старина! Искренне и любяще ваша Е.П.Б.»
Я не смог принять это настойчивое приглашение из-за определенных обстоятельств, но оглядываясь назад, я сожалею, что позволил ему ускользнуть. Остальные письма - о том, что нужно было сделать, и цитировать их не нужно. Однако одно из них напоминает мне о другом периоде, когда на уме нее была «Тайная Доктрина», хотя я не осведомлен о том, говорила ли она кому-нибудь еще.
Я приехал в Париж в 1884 году, чтобы встретиться с ней. Мы остановились в доме на Рю Нотр Дам де Шамп, а чтобы не терять время, в сельском доме графа и графини д. Адемар в Энгьене недалеко от Парижа. Именно в Энгьене Е.П.Б. пожелала, чтобы я внимательно просмотрел страницы ее копии «Разоблаченной Изиды» с целью отметить на полях, какие вопросы надо исправить, и для работы она снабдила меня специальным красным и голубым карандашом. Я просмотрел обе части и сделал требуемые пометки; впоследствии она писала мне, что они принесли ей огромную пользу.
Во время пребывания там произошло несколько психических феноменов, которые видели многие. Каждую ночь, когда другие уже спали, я часто бодрствовал несколько часов, и тогда в тишине и темноте видел и слышал многие вещи, о которых не мог знать никто, кроме Е.П.Б.
Среди них были сотни астральных сигнальных колокольчиков, которые летали туда- сюда, показывая – тем, кто знает смысл таких вещей – что многие бодрствуют, когда люди спят и место свободно от мешающих шумов и негативных эмоций, общих для бодрствующих смертных.
В доме в Париже она работала над книгой целый день, часто далеко за полночь, и говорила со мной о ней. Иногда ее манеры менялись, она становилась поглощенной настолько, что автоматически зажигала свои знаменитые сигареты, а потом забывала о них. Так она однажды вечером зажгла и вышла так надолго, что я счет потерял.
Однажды я сказал в шутку, что я написал бы целую книгу. Она приняла это всерьез сказав, что я бы смог, и она бы проследила, чтобы я закончил ее, но я, конечно, отказался. Это было наедине, и больше вообще не было попыток насмехаться.
Возник разговор об элементалах, и я спросил, намерена ли она много сказать об этом. Она ответила, что она могла бы сказать кое-что, но это было бы пока совершенно незаконно, и она должна ждать приказа, так как это вещь не такая уж спокойная и безвредная.
Потом она попросила меня записать все, что я знаю, думаю или знал на эту тему, а она посмотрит, будет ли то, что исходит от меня, позволено дать ее невидимыми критиками. Затем была написана длинная глава об элементалах, почти вся моей рукой, и она отложила ее на некоторое время. День, который кончался, был теплым и приятным, а в середине дня она вдруг снова впала в поглощенное состояние. В это же время воздух в комнате стал по ощущениям почти ледяным, и я отметил этот факт.
Это вообще не было изменением погоды, а, казалось, пахнуло от Е.П.Б., как будто она открыла дверь в огромный ледник. Я вновь обратил ее внимание на это и сказал:» Кажется, будто открылась дверь в Гималайские горы и в комнату ворвался холодный воздух».
Она ответила на это:» Возможно, это так» и улыбнулась. Было так холодно, что мне пришлось защититься ковром с пола.
Дня через три она объявила, что главу об элементалах было решено либо полностью исключить из «Тайной Доктрины, либо дать немного, а мою либо уничтожить, либо сохранить. Ее определенно нет ни в одной главе опубликованных томов.
Тем, кто знает и верит, что Е.П.Б. все время находилась на связи с Мастерами в Их приюте где-то на земном шаре, я могу сказать, что между ними проводился ряд серьезных консультаций о том, что должно войти в «Тайную Доктрину». Было ясно сказано, что книга должна быть составлена таким образом, чтобы заставить искренних изучающих раскопать многие глубокие истины, которые в современной книге должны быть объявлены особо и помещены на упорядоченной основе. Из того же источника было также сказано, что в этом веке, который является во всех отношениях переходным, это поколение не получит полного откровения. Но оно должно быть дано достаточно описанным способом, так же ясно, чтобы сделать откровение доказанным. Тогда все искренние изучающие поступят нехорошо, если будут беззаботно порхать по страницам любой части книги.
Это все, что я могу сказать на тему написания этой удивительной книги. Я хотел бы сказать больше и могу только порицать себя, что я не присутствовал в то время, так как теперь знаю, что тогда видимыми и невидимыми авторами «Тайной Доктрины» была дарована большая, чем в любое иное время, возможность для получения внутреннего знания.
Вильям К. Джадж.
THE FELLOW OF THE THEOSOPHICAL SOCIETY COUNTESS CONSTANCE WACHTMEISTER AND OTHERS EDITED BY A FELLOW OF A THEOSOPHICAL SOCIETY
Перевод с англ. Софьи Очеретянской
29.08.2019 12:53
Сергей Целух29-08-2019 17:12:01
Огромная благодарность порталу "Адамант" за интересную и ценную подборку материалов о Елене Петровне Блаватской и ее главного труда "Тайная Доктрина". Это еще одно неопровержимое свидетельство ее гениальности и гениальности ее Учителей. Ждем новых глубоко мудрых материалов об этой светлой личности.
Сергей Целух30-08-2019 07:21:01
И все же хочется добавить, что чем больше будет выставлено таких достоверных и неопровержимых работ о Елене Блаватской и ее творчестве, тем меньше будет пасквилянтов и невежественных критиков ее трудов и самой личности этой замечательной труженицы- творца. Материал превосходный, правдивый, впечатлителяющий, что начисто сметает всю грязь, вылитую на голову Блаватской нашими "мудрейшими" пасквилянтам. А их на собиралось чертова дюжина, включая главного из них Всеволода Соловьева. Спасибо переводчику Софье Очеретянской за добросовестный труд.
ЕЛЕНА30-08-2019 16:21:01
Спасибо "Адаманту" за такую чудесную публикацию о Вестнице Света, о нашей дорогой соотечественнице Елене Петровне Блаватской! По крупицам собираем знания об этой загадочной и гениальной Русской Женщине, жившей и творившей в девятнадцатом веке. Она была послана в мир, чтобы подготовить путь для других.
Учитель Серапис: "Это одно из самых тяжелых ее испытаний". Когда надземное осложняется земным, тогда для Вестника Света опасностей становится больше, а для людей - больше иллюзий...
Всецело поддерживаю огненные комментарии Сергея Целуха! В них он упоминает имя главного "мудрейшего" пасквилянта, Всеволода Соловьева. Думаю, будет интересно узнать мнение Елены Рерих об этом господине:
"Отношение Всеволода Соловьева к Е.П.Бл. запечатлено им самим в книге "Современная Жрица Изиды", написанной им уже после ее смерти. Для каждого мало-мальски разбирающегося читателя книга эта является суровым обличением самому автору. Соловьев не заметил, какой суровый приговор он подписал себе этою книгою! Вся тупая самонадеянность бездарности, вся подлость, предательство, лживость и мелочность его натуры так и сквозят на каждой странице.
Встреча Е.П.Блаватской с Соловьевым описана в томе
"Писем Е.П.Бл. к Синнету". Письма эти замечательны. Не устану повторять, как важно ознакомиться с томом "Писем Махатм" и "Письмами Е.П.Бл. к С.". В этих томах изложена вся история теософического движения и главных действующих фигур"... (П.,23.10.36).
Сергей Целух30-08-2019 19:46:01
Большое спасибо уважаемой Елене, постоянному читателю и общественному корреспонденту "Адаманта" за теплые слова в мой адрес и за обширную и объективную информацию о Елене Блаватской и клеветнике Всеволоде Соловьеве. Я всегда восхищаюсь Вашими знаниями и Вашими светлыми мыслями по самым актуальным вопросам духовной жизни нашего общества. Всецело поддерживаю идею об ознакомлении с такими книгами, как "Письма Махатм" и "Письма Е.П. Блаватской Синнету" и рекомендую Администрации "Адаманта" хотя бы частично ознакомить с ними своих верных читателей.
Cофья05-09-2019 07:13:01
В сети есть биография Е.П.Блаватской, написанная Сильвией Крэнстон. Полное название книги:ЖИЗНЬ И ТВОРЧЕСТВО ОСНОВАТЕЛЬНИЦЫ СОВРЕМЕННОГО ТЕОСОФСКОГО ДВИЖЕНИЯ БЛАВАТСКОЙ Е.П. Эта книга прекрасна. Прочитайте её!
ЕЛЕНА13-09-2019 22:05:01
Меня не покидает мысль, - каким Великим Духом воплотилась на нашей Матушке-Земле ЕЛЕНА ПЕТРОВНА БЛАВАТСКАЯ! ЗНАЕМ ЛИ МЫ ЕЕ?
"Ровно сто лет ТАИНСТВЕННАЯ ШАМБАЛА (Гималайское Белое Братство - Духовный Центр планеты, соединяющий Землю и Космос) - ИСКАЛА ТЕЛО, НЕОБХОДИМОЕ ДЛЯ СОЗДАНИЯ НАДЕЖНОГО ПРОВОДНИКА, ПОСРЕДНИКА, ЗВЕНА, СВЯЗУЮЩЕГО БРАТСТВО с западно-европейским человечеством давно уже расселившимся на всех континентах планеты.
Близился конец расового цикла западной ветви пятой подрасы Пятой Расы (Арийской) - его окончание было обозначено еще в древние времена - 1898 год.
Смена эволюционных циклов всегда завершается планетарным катаклизмом. Нынешняя смена должна была быть особой - приближалось "огненное крещение" человечества, что равносильно очищению "пшеницы" от "плевел". По всему лику планеты уже начался отбор сознаний для новой расы, и это был последний отбор. Многие должны были отпасть, многие могли бы еще получить возможность перейти на более высокий виток эволюции. Но для этого им предстояло принять сердцем - не рассудком, а именно сердцем-престолом духа - предлагаемую духовную помощь. (По закону Аналогии подобное можно принять лишь подобным).
ПОИСК БРАТСТВОМ ПОСРЕДНИКА и БЫЛ СВЯЗАН именно С ОКАЗАНИЕМ ПОМОЩИ угасающему духу ЗАПАДНОЙ ВЕТВИ уходящей расы.
Уже потому, что таинственному Гималайскому сообществу Великих Душ пришлось так долго искать подходящее тело для воплощения в него высокого духа, не трудно догадаться, что ЭТО ТЕЛО ДОЛЖНО БЫЛО БЫТЬ НЕ ТОЛЬКО ОСОБЫМ, СВЕРХЧУВСТВИТЕЛЬНЫМ И ПРИТОМ ОБЯЗАТЕЛЬНО ЧИСТЫМ
(не зараженным животными страстями, т.е. бесстрастным).
Оно должно было быть ЕВРОПЕЙСКИМ ТЕЛОМ! Потому что духу, воплощенному в него, предстояло жить и трудиться именно на европейской почве. Притом, выполняя свою великую миссию спасателя, сохранять чистоту.
А это было совсем непросто. Европейская среда в ту пору была уже достаточно агрессивной, а потому небезопасной. Сознание многих было отравлено чудовищным самомнением, непостоянством, тщеславием, лживостью, себеслужением; было отягчено множеством страстей, предрассудков и условностей и омрачено безверием и сомнением, способными погрузить массы людей в отчаяние и безысходность.
Уже потому, что так трудно было среди миллионов людей отыскать подходящее тело, можно предположить, какова же должна быть сила сострадания и бесстрашия того высокого духа, который готов был войти, воплотиться в него, чтобы превратить себя В ДВЕРЬ МЕЖДУ МИРАМИ, чтобы из мира высшего смогла прийти помощь низшему миру, помощь экстренная в виде ДУХОВНОГО ИМПУЛЬСА, способного ИЗМЕНИТЬ НАПРАВЛЕНИЕ МЫШЛЕНИЯ ОТ НИЗА К ВЕРХУ.
А если к тому, что сказано, Братство еще скажет, что ТЕЛО, КОТОРОЕ ТАК ТЩАТЕЛЬНО ИСКАЛИ ЦЕЛЫЙ ВЕК таинственные Гималайские Махатмы (Великие Души), должно было быть... ЖЕНСКИМ?
А это было именно так. И сокровенность такого решения Духовного Центра планеты состояла в том, что в сознании человечества уже ДОЛЖНА БЫЛА запечатлеваться мысль
О НАСТУПЛЕНИИ ЭПОХИ МАТЕРИ МИРА, Эпохи Женщины, Эпохи Майтрейи - Эпохи Огня. Наступающая Эпоха должна была восходить и развиваться под знаком и под водительством СЕРДЦА - т.е. Женского Начала Мироздания"...
Выражаю глубокую благодарность составителям великолепной книги - Сборника - ЕЛЕНА БЛАВАТСКАЯ "ВЫ, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, ДУМАЕТЕ, ЧТО ЗНАЕТЕ МЕНЯ?" (Издательский Дом Иващенко), отрывок из которой я с большим удовольствием предоставила на страницы нашего "Адаманта".
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".