Некоторые особенности биографии В.И.Вернадского и проблема посмертного бытия сознания. В.Монастырский
Некоторые особенности биографии В.И.Вернадского
и проблема посмертного бытия сознания.
Владимира Ивановича Вернадского, всем известно, справедливо называют Ломоносовым XX в. Редкая 
синтезирующая способность, всеохватность отличают его творческий гений. Ученый основал и развил несколько новых научных дисциплин и стал создателем учения о биосфере и переходе ее в новое качество – НООСФЕРУ. Академик Петербургской АН, а затем АН СССР, член многочисленных зарубежных академий, Вернадский был и крупным общественным деятелем, выдающимся организатором науки в нашей стране. Великий естествоиспытатель-мыслитель, он оставил нам целостное видение мира и задач человека разумного, предсказав будущие пути его развития.
Когда мы входим в разнообразный мир духовного наследия Вернадского (в тексты его монографий и статей, речей и записок, дневников и писем), нас поражают многие вещи и среди них, может быть, больше всего чрезвычайная бережность, даже пиетет к чужой мысли, чужому научному достижению и предвидению. По всем важнейшим вопросам Вернадский выстраивает досконально прослеженные генеалогии идей и догадок, эмпирических обобщений и теорий. За этим встает и скрупулезная научная честность, но главное – чувство живой причастности к единой семье строителей мировой культуры, проходящей через поколения и народы. Его учителя и коллеги, его товарищи и собеседники – не только , рядом живущие и работающие, но и духовные труженики веков человеческой истории: Пифагор и Сократ, Платон и Аристотель, Шопенгауэр и Кант, Паскаль и Ломоносов, Тютчев и Гете, Рамакришна, Гюйгенс, Пастер и многие другие, не говоря уже о целой плеяде геологов, химиков, биологов, особенно близких русскому создателю биогеохимии.
В 1881 г., поступив на физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета, он имел счастье получить первый научный и наставнический импульс от целого созвездия светил русской науки, блиставшего в то время на его кафедрах. Среди них Д.И.Менделеев, А.М.Бутлеров, А.Н.Бекетов, В.В.Докучаев, И.М.Сеченов и многие другие. Несомненно, благодаря той творческой свободе, которая царила тогда в университете у молодого Вернадского родилось и укрепилось чувство и сознание сопряженности своих научных и философских забот с усилиями живших в веках и искавших в том же направлении людей. В свои 27лет он уже профессор минералогии и кристаллографии Московского университета, а в 49 – академик. И вот подобно своему учителю Д.И.Менделееву, по его собственному признанию увидевшему свою периодическую таблицу химических элементов во сне, летом 1917 года на Вернадского нисходит, по его собственному дневниковому свидетельству, ОЗАРЕНИЕ. Он находился в тот момент на своей летней даче на хуторе в Шишках под Полтавой. Здесь, можно сказать, в естественной лаборатории, на лоне природы, в кишении тварей, он совершает ряд открытий внесших существеннейшую коррекцию в утвердившуюся на то время научную картину мира, где не было места жизни. Собственно все его учение о ЖИВОМ ВЕЩЕСТВЕ, о БИОСФЕРЕ, новые, введенные им понятия-термины, такие как ВСЮДНОСТЬ жизни, ДАВЛЕНИЕ жизни, СКОРОСТЬ жизни, СГУЩЕНИЯ жизни, были им разработаны этим летом. По свидетельству дневниковых записей, он пережил состояние высочайшего подъема и вдохновения, какое, может быть, только однажды выпадает творцу. А в последующие три года уже додумал и сформулировал новое БИОГЕОХИМИЧЕСКОЕ мировоззрение. Оно дало ему такую неожиданную натурально-онтологическую «оптику» на все в мире, даже на происходившие тогда в России невиданные социальные потрясения, которая помогла ему лично пережить период тягчайших житейских испытаний. И не только пережить, а превратить его по существу в самый плодотворный этап своей жизни.
Я не собираюсь далее подробно освещать его научную работу во Франции, чтение лекций по геохимии в Сорбонне, знакомство с философами Эдуардом Леруа и Тейяром де Шарденом и какое влияние их взгляды оказали на подготовку и издание его классического труда «Биосфера». В своей статье мне более всего хотелось бы обратить всеобщее внимание еще на одну грань души этого всесторонне удивительного человека. События, о которых пойдет речь далее, обычно относят к разряду суеверий, бабушкиных сказок и по этому долгое время считалось, что это не тема для научных обсуждений.
Для того чтобы лучше понять это явление, необходимо заглянуть далеко назад, в пору раннего отрочества Владимира Ивановича. Так особый душевный след оставил его старший сводный брат Николай, сын рано умершей от туберкулеза первой жены Ивана Васильевича, замечательной русской публицистки, борца за женские права Марии Николаевны Шигаревой. Любимец семьи, необычайно одаренный юный художник и поэт, Николай был первым учителем своего младшего брата в чтении и письме, он же увлек его в горние области человеческого духа, стал первым его вожатаем по мировой культуре. Получив от Николая решающий толчек к личностному самоуглублению, Владимир Иванович с детства начинает вести подробные дневники, что продлится до самой его смерти. В результате такого непрерывного и углубленного самоотчета Вернадский не оставил за порогом памяти и рефлексии ничего по-настоящему важного в своей жизни, выстроил ее и оставил потомкам как цельное произведение (в последние годы все больше его фрагментов начинает появляться в нашей печати).
Эти дневники обнаруживают такие неожиданные стороны его личности, какие иначе были бы совершенно не уловимы за внешне доступным обликом. Именно из записей Владимира Ивановича выясняется, как потрясла его, 11-летнего мальчика, безвременная кончина 22-летнего брата Николая. Более того, как это ни странно, возможно, именно в переживаниях этого времени лежит глубинная экзистенциальная первопричина его будущей всецелой обращенности к науке. Оказывается, с раннего детства Владимир был наделен странными, пугавшими его качествами: он страдал наследственным лунатизмом (к которому в то время причисляли в своих диагнозах психиатры любое проявление ясновидения и сенситивности, то есть более утонченное строение организма, чувствительное к более тонким вибрациям, как сказали бы теперь, окружающего мира). У него была способность во сне и наяву вызывать образы дорогих людей, причем в яркой, галлюцинаторной форме, и вступать с ними в контакт. (Любой изучавший теософию опознал бы в нем по данному описанию врожденного медиума, лимфатика, у которого в силу некоторых врожденных особенностей строения организма облегчен выход так называемого тонкого тела из тела физического, и в силу этого он может с легкостью фиксировать объекты тонкого, духовного мира и вступать с ними во взаимный контакт). Сразу после смерти брата, с которым его соединяла такая интимная душевная связь, он в начале «из-за страха» (его собственное объяснение в поздних дневниках) стал решительно глушить в себе такого рода «мистические» рецепторы и к университетским годам вполне в этом преуспел. Сознательно закрыв для себя «область каких-то неизведанных и не известных в своей основе переживаний», Владимир Иванович как бы рационализировал свою природу, атрофировал в ней редкие парапсихологические возможности; он выбрал путь углубления не в таинственное и загадочное в человеческой психике, а в многообразие окружающей живой и неживой природы, ее закономерностей, выбрал трезвое научное знание. Тут было некоторое бегство от себя, собственных иррациональных бездн, всяческой интроспекции и субъективности навстречу безусловной объективности мира – и он сам это понимал. «Я что-то остановил в своей природе. Иногда жалею, что погасил, а не развил эту способность… Твердо и ясно сознаю, что какая-то сторона видения мною в моей личности оставлена», - писал Вернадский в дневнике 11 июля 1931 года. (Однако по тем же дневникам мы узнаем, что вытесненная способность общения с образами ушедших из жизни близких вернулась к нему незадолго до смерти.)
Интересна так же в этом аспекте еще одна дневниковая запись, сделанная Владимиром Ивановичем в начале 1920 года в Симферополе, после перенесенного сыпного тифа, который едва не стоил ему жизни. Он рассказывает об удивительном состоянии, пережитом им в полубреду, между сном и явью, когда мысль и вещая фантазия его были предельно раскалены: именно тогда он «почувствовал в себе демона Сократа», преисполнился сознанием поистине эпохального значения своего учения о ноосфере и, более того, как в волшебном фонаре, перед ним прошли его возможная будущая жизнь, главное ее дело – организация Института живого вещества и даже знание предельного срока земного бытия – 83-85 лет. В последнем Владимир Иванович не намного ошибся: он умер в 82 года, да собственно и основное, пусть не в столь грандиозном объеме и не в тех, как это ему привиделось, «локальных» деталях, но осуществилось. Дело в том, что с1929 года наступили жесткие, если не сказать жестокие, времена для науки и для всей страны в целом. Академия Наук теряет свое самоуправление, свою хотя бы относительную независимость, в ее ряды вводится большой отряд философов – марксистов, «красных академиков», призванных блюсти чистоту идейных риз всех наук. Вернадский – с его учением о живом веществе и вечности жизни, с его идеями о биологическом времени, качественно отличном от физико-механического, с его отношением к науке, как к исканию истины, достижения которой «бесклассовы» и всеобщеобязательны, - стал одной из первых мишеней этих бдительных философских «комиссаров», от И.Презента до А.Деборина. Он был объявлен «знаменем всех реакционных сил», виталистом, мистиком, антиматериалистом и т. д. Всячески тормозится деятельность биогеохимической лаборатории, репрессированы ближайшие ученики и сотрудники Владимира Ивановича. За несколько месяцев до смерти он пишет в дневнике об «унижении жить в такой стране, где возможно отрицание свободы мысли».
К счастью в наше время значительно изменилось положение дел в области свободы мысли у нас в стране. Сняты табу со всех ранее запретных тем и тема «смерти» перестала быть «не проходной» на защитах диссертаций. В медицине за последние несколько десятков лет накоплена масса опытного материала в связи с успешным проведением реанимаций, по этому веский довод оппонентов - «от туда еще никто не возвращался» - отпадает сам собой. Конечно, существует еще один веский аргумент у оппонентов, - что, мол, все это лишь субъективные впечатления отдельных личностей и по этому нельзя опираясь на них строить какие либо научные теории и гипотезы. Для подобных скептиков попробую сейчас привести более веский для них аргумент и призвать себе на помощь царицу наук – математику. Где-то в архивах Французской Академии хранится знаменитый закон вероятий, открытый Софьей Ковалевской. Он гласит так: Если два лица дают свое показание о факте и, таким образом, каждый передает ему 56 достоверности; этот факт будет иметь тогда 3536 достоверности; т. е., его вероятие будет относиться к невероятию в пропорции 35 к 1. Если три согласных показания будут соединены вместе, вероятие даст 215216. Показание десяти лиц, каждое равняющееся 12 вероятия даст 10231024, и т.д., и т.д. Здравомыслящий человек может удовлетвориться подобной достоверностью, не заботясь о большей. (Необходимо так же учесть одно непременное условие: свидетельствующие не должны иметь преступного сговора и каких-либо материальных и моральных выгод при даче показаний). Таким образом мы имеем научно доказанное обоснование того, что людям при определенных условиях можно верить на слово.
Я не буду далее перечислять всех фактов ярко свидетельствующих о существовании жизни после смерти, пусть в несколько иных пространствах бытия, но, несомненно, в пределах ноосферы нашей земли. За последние несколько десятилетий масса исследователей из разных стран очень детально и скрупулезно исследовала накопившиеся факты, применяя при этом самые, что ни наесть научные подходы к данной проблеме. Среди них можно назвать фамилии таких ученых как Р.Моуди, Э.Кюблер-Росс, Дж.Риччи, К.Осис, Э.Харалдсон, А.Т.Манн, У.Й.Эванс-Вентц, П.П.Калиновский, П.Кирсон, С.Крэнстон, К.Уильямс, Дж.Мамфорд, М.Роолингз, К.Клемен, С.Левин, Е.Бумбиерс, Н.Н.Трубников, П.Милославский, С.Булгаков, С.Франк. Г.Фроловский, Б.Вышеславцев В.Зеньковский, Н.Лосский, В.Недзвецкйй, В.Ю.и Т.С.Тихоплав, В.В.и И.С.Потаповы и многие другие. По этому я думаю, что если бы Владимир Иванович Вернадский дожил бы до наших дней и имел бы возможность ознакомиться с результатами современных исследований по данной проблематике, то внес бы положение о посмертном бытии сознания в пределах ноосферы земли как доказнное в свои стройные научные гипотезы. А уверенность в этом нам может дать внимательное изучение его дневниковых записей, которое приводилось мною несколько выше.
Подполковник Монастырский Владислав Валерьевич, преподаватель философии кафедры гуманитарных и социально-экономических дисциплин военного артиллерийского университета, кандидат наук. Город Санкт-Петербург.
12.02.2010 03:00
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".