Священный тройственный союз блистательных искусствоведов. В.Г. Киркевич
Николай Емельянович Макаренко, Георгий Крескентьевич Лукомский, Борис Константинович Рерих... Трём удивительным людям я посвятил двадцать лет своей жизни. Интенсивный поиск всевозможных материалов, от открыток до статей, от любых упоминаний где бы то ни было, до толстых монографий. Да что говорить, даже нахождение их фотографий было сопряжено с большими трудностями. Но за то, какая радость от находки! Даже если это только одна строчка или упоминание имени. Сколько за этим скрывается! И вот когда за столь продолжительное время я собрал достаточно материалов о них, мне открылась удивительная многокрасочная картина кропотливой, ежедневной, всепоглощающей работы скромных тружеников на ниве культуры. Николай Макаренко, Григорий Лукомский, Борис Рерих решили создать лучший художественный музей на Украине, не уступающий ни по подбору экспонатов, ни по разработке проекта петроградским или московским музеям. Все трое объединились в одном важном для культурного развития общества деле. Все трое были к тому времени признанными авторитетами.
Н.Е.Макаренко (4 февраля 1877 г., с. Москаливка, теперь Роменский район Сумской области – 4 января 1938 г., Томск) – 
был одним из крупнейших музееведов своего времени. До 1919 г. он был помощником главного хранителя Эрмитажа. В 1916 г. выпустил в свет книгу «Художественные сокровища Императорского Эрмитажа». Автор более десятка различных монографий и фундаментальных статей. К 1919 г. он успел заявить о себе как археолог-художник и историк искусства, известный крупными специальными сочинениями по археологии, исследованием отечественной старины и искусства и широкой художественно-просветительной деятельностью.
Г.К. Лукомский (2 марта 1884 г., Калуга – 25 марта 1952 г., Ницца) – блистательный искусствовед, художник, краевед. Библиография его, составленная в 1928 г., насчитывает не менее полутора сотен довольно серьёзных исследований, большинство из которых и по сей день остаются единственными по данному вопросу. Большинство исследований «странствующего энтузиаста», как называли его друзья, – о Киеве и Украине. Но более всего внимания Лукомский уделял музею Б.И. и В.Н. Ханенко. Даже находясь в вынужденной эмиграции, в Италии, Франции, Германии, он писал об этом музее, его создателях и бесценном собрании. В конце 1918 г. он приехал в Киев, где возглавил архитектурный отдел при Всеукраинском комитете памятников истории и старины, но ненадолго, за этим последовали ещё какие-то назначения. Его, как крупного
специалиста, наперебой приглашали в различные комиссии и комитеты. Сам Лукомский о том времени рассказывал так: «А.А. Мурашко, служивший заведующим художественно-издательским отделом Всеукраинского издательского комитета при ЦИКе, сильно волновался. Мы, не совсем поняв друг друга, долго пререкались о том, кому быть заведующим, кому помощником. А.А. согласился быть во главе, но с тем, чтобы Нарбут, я, Рерих и Макаренко посещали службу хоть один-два часа в день (но мы все были так заняты, служа в пяти-шести учреждениях одновременно, что и часа в день уделить было нельзя). Рерих манкировал. Макаренко осматривал и спасал частные коллекции, Нарбут уже заболел. Я работал по изучению церквей, торопился довести работу к осени до конца, в музее Ханенко, где тоже торопился с описями»[6].
Третьим из этой «свято-искусствоведческой» троицы был Б.К. Рерих (28 мая 1885 г., Санкт-Петербург – 4 мая 1945 г., Москва). Любовь к Украине у родного брата всемирно известного художника зародилась ещё в детстве, когда у его отца, Константина Фёдоровича Рериха, одного из создателей первого в мире общества Т.Г. Шевченко, часто бывали украинцы, в том числе и Б.И. Ханенко. Борис Рерих получил хорошее образование в Рисовальной школе Общества поощрения художеств. Профессиональным мастерством он овладел благодаря своему учителю – прекрасному рисовальщику Дмитрию Кардовскому, а на архитектурном отделении Академии художеств он обучался у Леонтия Бенуа. Молодой художник много работал на Украине. Ещё в 1907 г. Н.К. Рерих писал брату: «Будет не бесполезно, если поедешь с Макаренкой на могильники. Он хороший человек и введёт тебя немного в местную археологию»[7]. Так и получилось. А в 1918 г. Николай Емельянович просто забрал своего молодого друга из голодного Петрограда в Киев – поднимать украинскую национальную науку и культуру.
Нужно сказать, что к 1919 г. в нашем городе собрался весь цвет научно-культурного мира восточного славянства. Более всего «свято-искусствоведческая» троица любила собираться в доме у Варвары Николовны Ханенко, где всё располагало, атмосфера и обстановка, к продолжительным «спілкуванням», которые заканчивались далеко за полночь. И довольно часто гости, которые на самом-то деле считали себя хозяевами, оставались ночевать. К тому же обстановка на улицах была довольно тревожной. Можно было собраться на чай при одной власти, а разойтись при другой. Главное, чтобы не стреляли из пушек по Киеву. На это были способны только банды Муравьёва. На дружеских бдениях бывали Георгий Нарбут и Михайло Бойчук, Александр Мурашко и Кость Шероцкий, Микола Биляшевский и Иван Моргалевский, и Дмитро Дорошенко, и Вадим Модзалевский, и... Проще сказать, кого там не было. Не было места тем, кому чужды были понятия духовности и искусства, неприемлема независимая, процветающая Украина.
Среди многих добрых, подлежащих немедленному исполнению дел вопрос об организации музея на основе крупнейшего собрания произведений искусства на Украине был наиважнейшим... Первым к этому делу подключился Г.К. Лукомский.
Был январь 1919 г. Обстановка в Киеве, как и во всех городах нашей многострадальной родины, была сложной. Все боялись «эксцессов». Варваре Николовне сообщили о Лукомском как об опытном хранителе, и она пожелала с ним познакомиться. Он в то время проживал у В.С. Кульженко, который приветствовал инициативу Григория Крескентьевича стать хранителем коллекции. Дело стало за формальным назначением. В то время в Киеве власть Директории сменилась Советской, при которой существовало Управление по делам искусств с Ю. Мазуренко во главе. Делами фактически заправлял всюду успевающий Георгий Нарбут. Лукомский направился к нему: «Нарбута утром часов в девять застал я в умывальной. Через дверь поговорили мы с ним и решили: быть комиссии. Он голова, а я представник. Ты, – сказал Нарбут, – повинен сидіти на місті, а комісія буде збиратися один-два рази на тиждень. В комиссию нужно Беляша », – так любовно называл Нарбут Н.Ф. Беляшевского, директора городского музея»[8]. С его согласия Лукомский был официально назначен «охоронцем» со всеми присущими этому полномочиями государственного чиновника. Вечером Григорий Крескентьевич переехал на постоянное жительство в музей. Был организован комитет музея, куда вошли Николай Макаренко, Борис Рерих, Павел Алёшин, Георгий Нарбут и ряд ценных, деятельных и грамотных, помощников.
Но особо кипучую деятельность развила В.Н. Ханенко, приводя всех в восторг и изумление своей энергией, организаторской сноровкой, постоянным неослабевающим интересом. Она показывала помощникам свои любимые вещи, рассказывала о том, где, за сколько, когда и при каких обстоятельствах приобрела она те или иные шедевры. Под руководством петербургских эстетов, умевших переубедить увлечённую пожилую собирательницу, обстановка жилого помещения постепенно превращалась в музейную. Бывало, что при атрибуции той или иной вещи опытным музейщикам – и тут, безусловно, авторитетом был более опытный и знающий Макаренко – приходилось Варвару Николовну довольно долго переубеждать. Но всё, что происходило, радовало её. В.Н. Ханенко удостоверилась, что её собрание попало в надёжные руки. Когда Лукомский уехал, то она писала ему, что собрание поддерживают в том же «музейном» виде.
Директором музея имени Б.И. и В.Н. Ханенко стал Н.Е. Макаренко. Только он смог, развернув бурную деятельность, вернуть в Киев из Москвы (!!!) в 1921 г. значительную четвёртую часть коллекции, которую туда в 1915 г. из прифронтового Киева перевез Богдан Иванович. Это вызвало волну негодования и провокационных выпадов против этого достойного, не терпящего компромиссов человека. Начались придирки, предвзятое отношение ко всему, что он делал. А так как делал он много, то и претензий к нему было достаточно. Он мешал чиновникам, неучам, негодяям. Проверки в музее проходили одна за другой. Макаренко было тяжело – Нарбут умер, Беляшевский ушёл из жизни, Лукомский уехал из страны, а Рерих перешёл на другую работу. Но Николай Емельянович продолжал трудиться, сохраняя музей, приобретая для него экспонаты «ханенковского» уровня, составляя и публикуя каталоги. Однако через некоторое время и его работа прервалась... Но это уже другая история.
Учёный, спасший Святую Софию Киевскую
Имя одного из крупнейших отечественных учёных, Николая Емельяновича Макаренко (4 февраля 1877 г., с. Москаливка, теперь Роменский район Сумской области – 4 января 1938 г., Томск) долгое время было в забвении на родине - участь, постигшая и многих других, отдавших жизнь в борьбе за культуру своего народа. Между тем он сделал для Киева, для Украины, для человечества несказанно много, – и в первую очередь, спас от разрушения Великую Софию.
Жизнь Николая Макаренко была на первый взгляд обыкновенной – учёба и работа. Работа тяжёлая – археолога-землекопа, изнурительная – в библиотеке, за письменным столом. Он являлся помощником главного хранителя Императорского Эрмитажа и составителем каталогов и книг о его сокровищах. Был известен также как автор статей в дореволюционных элитных искусствоведческих журналах и как автор более полусотни различных монографий и фундаментальных статей, уникальных по разработке научных проблем во многих отраслях исторической науки. Его интересовало всё – от украшений эпохи бронзы до саркофага Ярослава Мудрого. С конца XIX в., на протяжении 20 лет, Макаренко ежегодно выполнял ответственные поручения Императорской Археологической комиссии и ряда археологических обществ и руководил экспедициями в различные исторические местности; после 1917 г. стал членом Государственной Археологической комиссии, впоследствии – Академии материальной культуры.
Постоянная работа на Украине началась с начала 1919 г., когда он со своим близ ким другом Борисом Константиновичем Рерихом приехал в Киев. Макаренко смог убедить родного брата всемирно известного художника в том, что их знания станут полезными украинскому народу. Не теряя времени даром, они приступили к планомерной работе по архитектурно-историческому описанию древних киевских храмов, многие из которых через два десятилетия были разрушены. А в то время, получив от властных структур небольшие деньги, они постарались свести к минимуму последствия разрушений, вызванных январским большевистским обстрелом Киева.
За что бы ни брался «неутомимый Н.Е. Макаренко» (характеристика Н.К. Рериха), везде вскоре ощущались положительные результаты. При его непосредствен ном участии на основе уникальной коллекции произведений искусства Б.И. и В.Н. Ханенко в нашем городе был образован музей Западного и Восточного искусства, директором которого он и стал. Николай Емельянович продолжал формировать музей, пополняя его собраниями, конфискованными у помещиков и фабрикантов, составляя и публикуя каталоги и описания. Этот музей, который сейчас носит имя своих основателей, стал одним из лучших в стране во многом благодаря участию Макаренко.
В памяти потомков должна остаться активная позиция учёного по отношению к варварскому разрушению духовных святынь. В двадцатые годы чиновники от культуры, называвшие себя защитниками интересов «рабочего класса» и «трудового крестьянства», начали создавать так называемые «ликвидационные комиссии храмов». Охочие до церковных сокровищ, собранных столетиями, они мечтали обогатиться за счёт разграбления и последующего разрушения храмов. Поэтому в комиссиях всегда было много неумных, а то и нечестных людей. Не таким был Николай Макаренко. На полях одного из протоколов заседания секции при Всеукраинской Академии наук от 20 февраля 1922 г. нервным, но твёрдым почерком выведено: «М.О. Макаренко ргшуче вгдмовився з особистих мотивгв бути пред ставником у лгк відаційній комісії». Такое не прощали, поэтому вскоре пришлось хлопотать руководству Академии наук об освобождении его из тюрьмы.
Личная жизнь учёного не сложилась. Жена оставила его и сына Ореста. В 1927 г. во время археологических работ в знаменитом Густынском монастыре юноша утонул в реке Удае. Его могила сохранилась под трапезной монастыря, среди захоронений представителей именитого рода Репниных... Но Макаренко продолжает широкомасштабные поисково-исследовательские работы в Чернигове, Остре, Белоцерковщине, Киеве. Особенно всколыхнули научные круги крупномасштабные работы, проведённые Макаренко на Мариупольском могильнике. Предчувствуя, что вскоре его арестуют, он спешил опубликовать результаты своих исследований. Всего за год он написал и издал в 1933 г. последний свой фундаментальный труд «Маріупольський могильник», в котором убедительно доказывал мировое значение описанной им приазовской скифской культуры. Недаром резюме давалось на немецком языке, возможно, в последний раз накануне страшного немецкого вторжения на Украину...
Когда в Москве всё-таки решились вернуть столицу из индустриального Харькова в «Донбасс культуры» Киев, то, прежде всего, обязали местные власти придать ему вид «социалистического города». А для этого нужно было, чтобы золотые купола не возвышались над хмурыми домами, в серой «человеческой массе» не было «гигантов духа», а чувство благоговения вызывали лишь партийные вожди. Поэтому в очередной раз Макаренко арестовали и некоторое время держали в переделанном под тюрьму Институте благородных девиц. Тут ему вспомнили всё – и его непримиримость, и политические и эстетические симпатии. Особенно не могли простить того, что, не имея возможности в одиночку спасти Златоверхий Михайловский собор, он обратился за помощью к мировой общественности в защиту Святой Софии Киевской. Его призыв услышал и подхватил его друг и сотрудник, в прошлом директор Рисовальной школы Императорского Общества поощрения художеств в Санкт-Петербурге, академик Н.К. Рерих. Как раз в годы тяжелейших для киевских святынь испытаний и личной трагедии Макаренко Рерих писал: « Богородица – Нерушимая Стена! В произнесении такого народного названия, этого клика веры, вспоминаются и другие такие же храмы и изображения, неотъемлемые от смысла Руси. И в Печерском храме, и в Златоверхо-Михайловском монастыре, и в монастыре Кирилловском, и во многих других храмах были такие величественные изображения, большею частью не дошедшие до нас среди всяких смятений» [9].
О насильственной смерти Николая Макаренко рассказывались часто противоречивые вещи. Благодаря материалам ГПУ – КГБ, опубликованным В.Звягельским, удалось выяснить, что расправились с ним не сразу, а поэтапно, ведь имя учёного было известно во всём цивилизованном мире. «За участие в деятельности контрреволюционной антисоветской организации» 26 апреля 1934 г. Макаренко арестовывает Киевское ГПУ. По относительно мягкому приговору его высылают в Казань, где он преподаёт в художественном техникуме, подрабатывая в музее. 24 апреля 1936 г. управление НКВД Татарской АССР вновь арестовывает Николая Емельяновича за «участие в контрреволюционной группе фашистского направления». В течение ночи была решена его участь – на три года в Томскую колонию № 2. Сломить учёного не удалось, поэтому следует новое обвинение от 17 декабря 1937 г.: он – «участник кадетско-монархической организации». Это уже страшно, через десять дней ему объявляют окончательный приговор – высшая мера. 4 января 1938 г. его убивают.
О нём у нас помнили единицы, нельзя было найти даже фотографии. По ходатайству учёного-археолога И. Шовкопляса его реабилитировали лишь в 1969 г.
Я – журналист и поэтому часто пишу в жанре, который просто не позволяет «писать скучно». Особенно сложно в газетной статье рассказывать о каком-то учёном или творце. Они день за днём трудились, не имея времени на интересующие массового читателя «случайные связи» и щекочущие обывательское мироощущение «пороки». И получается, что из-за этого «нельзя писать скучно» иногда рождается новая мифология. В 1988 г. мы с профессором О. Билодедом написали большой очерк о Н.Е. Макаренко, и для того, чтобы его целиком опубликовали, придумали эффектную концовку. Это было необходимо ещё и потому, что тогдашняя цензура запрещала писать о репрессированных, а заведующий отделом идеологии ЦК Компартии Украины строго следил, чтобы количество крестов на обложке журнала «Україна», опубликовавшего фото Святой Софии, не превзошло одному ему известную «норму»... Финальную историю мы придумали в бане, была такая на Отрадном. К сожалению, её давно закрыли, что сказалось на нашем дальнейшем совместном творчестве...
В нашем очерке Мария Кудашева, бывшая со своим мужем Роменом Ролланом на приёме у Сталина, попросила вождя не взрывать киевский Софийский собор по той причине, что «он тесно связан с французской короной» и вообще с историей Франции. Сталин, естественно, пообещал им не трогать святыню. Но после ухода именитых гостей «отец народов» приказал выяснить, кто уведомил французов о таких исторических связях. Узнав, что писал во Францию Николай Макаренко, он страшно разгневался. Моментально были «приняты меры». Эту «красивую», но одновременно и «страшную» историю впоследствии часто пересказывали в книгах, фильмах, не говоря уже о журналистах и экскурсоводах. Именно после того очерка проснулся интерес к «Репрессированному Возрождению». Так назвал сборник, изданный в 1993 г., его составитель Дмитрий Табачник. Туда и вошёл наш рассказ о Макаренко, но уже без фантастического «кремлёвского эпизода».
А Миколу Макаренко, кинувшегося под гусеницы тоталитарного режима, что бы защитить духовные святыни своего народа, всё-таки отметили памятным знаком (работа скульптора Ю. Богалика). Он установлен на сохранившейся стене Златоверхого Михайловского монастыря, который ему спасти не удалось.
Б.К. Рерих в Киеве
В мае 1920г. последними из интервентов Киев покидали белополяки. Каких только нелепых слухов не распространялось о Киеве в то время. Поляки-де взорвали Владимирский собор, уходя, ограбили все церкви, из музеев вывезли все книги и 
тому подобное. Борис Константинович в ответ на встревоженное письмо брата писал, что ничего страшного при отходе не произошло. Просто смесь фактов с легендами. Как всегда, преувеличения. Газеты и тогда грешили ложными, дешёвыми, раздутыми, как мыльные пузыри, «событиями». Желание сгустить краски, устроить тенденциозную сенсацию! Владимирский собор, неповреждённый, стоит на месте, да и все прочие церкви тоже. Но нет гарантий для будущего. Хотя новая многообещающая Советская власть начинает выделять деньги на развитие культуры. Создаются новые музеи, укрупняются старые. Нужны опытные специалисты дореволюционной закваски. Но их не хватает, поэтому Б.К. Рерих старается успеть всюду.
Как калейдоскоп меняется картина жизни, создаются всё новые отношения – политические, бытовые, военные, социальные... Но это мало тревожит Бориса Константиновича. Он весь в работе. Его можно видеть и в роли учёного-археолога, и в роли архитектора, он то лектор, то художник. С карандашами, которые он очень любил, отправляется на киевские улицы, рисует дома и церкви, но в первую очередь людей. Рерих любит выбирать интеллигентные лица с налетом богемы, даже какого-то упадничества. Ведь большинство наших кумиров, живших в то время, были именно такими. Немногочисленные портреты, дошедшие до нас, говорят о большом мастерстве художника. В двадцатые годы, когда они писались, их можно было найти в частных собраниях, потом некоторые из них попадали в музеи. Так, в Городском музее Киева имелись портреты отца художника, Константина Фёдоровича Рериха, знаменитого брата, Н.К. Рериха, и Николая Макаренко. Но всё это в тридцатые годы пропало, как исчезли и сами люди, а те, кто о них помнил, часто тоже шли вслед за ними в небытие... Что говорить о небольших работах Бориса Рериха, когда громадные полотна его старшего брата, известного академика живописи, в те же годы резались на части и фрагментами раздавались ученикам Академии художеств СССР для постановочных набросков и занятий.
Существует мистический закон собирательства: вещь идёт только к ищущему её собирателю, и существует какая-то незримая, но вполне одухотворённая связь между ними. Поэтому нужный предмет или вещь в определённый момент приходят к коллекционеру. Это один из законов, подтверждающий идеалистическую основу нашего бытия.
Недавно один весьма симпатичный специалист по доставанию коллекционных вещей позвонил мне и сказал, что «ему предложили автопортрет Рериха, но не знаменитого художника, а какого-то Б. Рериха . Кто это?»
Не объясняя подробно, кто это, отвечаю, что нужно разобраться, что, конечно, интересует, но нужно посмотреть. Две недели я только и думал об этом портрете. Наконец-то привозят. Рассматриваю – портрет работы Бориса Константиновича. Стоит его подпись. Ниже надпись: «Киев. 1921 г.». Изображён молодой, красивый человек, в бабочке, с богемным обликом. Определить, кто это, пока не удаётся. Что подтверждает наше представление о двадцатых годах как о времени совершенно туманном, для большинства неведомом. «Иных уж нет, а те далече».
Эта находка дала стимул для дальнейшего поиска. Оказалось, что можно выйти на остатки архивов киевских издательств, в которых сотрудничал Борис Константинович.
Так, в издательстве «Вукоспилки», что существовало тогда в Киеве, в 1922 г. вышла книжка «У жнива» Степана Васильченко, популярного в Украине в начале XX в. писателя. Это этюд из детской жизни «в одном действии». В типографии «Киевской Филии Всеукраинских профсоюзов», что находилась на Большой Владимирской улице, 43, было напечатано пять тысяч экземпляров. Обложка, заставки и марка работы «художника Б. Рериха». Поражают своей законченностью все элементы малой графики, использованные в этой книжечке, что является очередным свидетельством высокого профессионализма Бориса Константиновича.
Рериху вполне по плечу соседство с признанными европейскими мастерами, например, с таким, как Валлотон. Я имею в виду очень изящный сборник «Стихотворения», куда вошли произведения Эмиля Верхарна, Шарля Бодлера, Поля Верлена в переводах Валентины Дынник и Луи Шенталя, с предисловием Л.Н. Войтоловского. Эта симпатичная книга, как значится в её выходных данных, есть «издание Культотдела Проф. Союза Сов. Раб.», отпечатанное в Киеве в 1922 г. в VII Государственной типографии под наблюдением И.М. Слуцкого. Портреты Верхарна и Верлена – по маскам Валлотона, а обложка и портрет Бодлера выполнены Б.К. Рерихом. Книга так быстро разошлась, что в следующем году потребовался дополни тельный тираж, теперь уже не в две тысячи, а в одну. В оформлении книги художник использовал, и довольно удачно, фактуру обёрточной бумаги, оставшейся на складах ещё с довоенных времён. Чёрный цвет вполне гармонично ложится на зелёно-коричневый и тёмно-зелёный фон. Портрет Бодлера выполнен в стилистическом единстве с Валлотоном. Несмотря на скупость изобразительных средств, он более изящен и индивидуален, показывает характер и раскрывает трагичность жизни французского поэта.
В Киеве петербургский художник создал целую галерею портретов выдающихся музыкантов Украины, о чём малоизвестно. Только один портрет Володимира Леонтовича был выпущен ограниченным тиражом в виде открытки. Портреты же Якова Степового и Кирилла Стеценко были напечатаны в журнале «Музика», который в двадцатые годы издавался Музыкальным обществом имени Леонтовича. Эти высокохудожественно выполненные портреты особенно важны сейчас, так как эти выдающиеся музыканты, совершившие переворот в национальной музыке, трагически погибли в самом начале двадцатых годов XX в. Получилось так, что большинство портретов Бориса Рериха стали уникальными документами эпохи и уникальными свидетельствами личного опыта и мастерства выполнившего их художника.
Как жаль, что творческое наследие Бориса Рериха не выявлено, не систематизировано, его многочисленные рисунки разбросаны по разным архивам и запасникам, а часто их местонахождение неизвестно. Всё это требует планомерной систематической работы. Недаром художник Борис Алексеевич Смирнов-Русецкий, который был дружен с Борисом Константиновичем, как-то во время моей с ним беседы сказал: «Как хорошо, что есть Вы, волей судьбы занявшийся изучением творчества Бориса Рериха. Появился шанс, что люди узнают об этом незаурядном художнике и прекрасном человеке».
Сделанное им позволяет говорить о большом творческом наследии. Это и портреты, блуждающие по свету, и картоны церквей, уничтоженные впоследствии преступной рукой, и эскизы для печатных изданий, и многое другое, ещё в полной мере не выявленное. Сюда же следует добавить и работу, проведённую под руководством старшего брата Н.К. Рериха. Например, некоторые эскизы для молельни Лившиц в Ницце, долго сохранявшиеся на Мойке, 83, а после смерти Бориса Рериха попавшие в Горловку, где они сейчас экспонируются. Но мы и по сей день не обнаружим имени Бориса Константиновича ни в художественных словарях, ни в энциклопедиях. Нет там о нём упоминаний! Только в «Листах дневника» Н.К. Рериха и в некоторых изданиях Рериховских обществ можно найти его имя. Но говорить о полноправном вхождении в историю отечественной культуры до сих пор не приходится, и, думается, в этом деле следует восстановить историческую справедливость.
Автор: В.Г. Киркевич – Союз писателей Украины, г. Киев
Из материалов к книге:
Публикуется по Сборнику трудов: Международная научно-практическая конференция «Рериховское наследие»: Том II: Новая Россия на пути к единству человечества. СПб., Вышний Волочёк: Рериховский центр СПбГУ; Издательство «Ирида-пресс», 2005, с.328-351.
29.08.2012 13:03
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".