26 марта в 19:00 в Московском доме книги состоится презентация книги «Николай Рерих». Круглый стол «Наследие Николая Рериха – культурный мост между Россией и Индией» (Дели). Выставка Международного Центра Рерихов «Вселенная Мастера», посвященная 150-летию Н.К. Рериха, в Индии Выставка «Издания Международного Центра Рерихов» в Новосибирске. Новости буддизма в Санкт-Петербурге. Благотворительный фонд помощи бездомным животным. Сбор средств для восстановления культурной деятельности общественного Музея имени Н.К. Рериха. «Музей, который потеряла Россия». Виртуальный тур по залам Общественного музея им. Н.К. Рериха. Вся правда о Международном Центре Рерихов, его культурно-просветительской деятельности и достижениях. Фотохроника погрома общественного Музея имени Н.К. Рериха.

Начинающим Галереи Информация Авторам Контакты

Реклама



Талашкинские дневники Ольги Базанкур: взгляд на предмет сквозь призму психологии. Ольга Ешалова


 

Ольга Ешалова-исследователь жизни и творчества Н.К. Рерих,. г. Санкт-Петербург

 

Одним из центров художественного творчества начала XX века в России было Талашкино – ставшее действительно знаменитым имение русской меценатки княгини Марии Клавдиевны Тенишевой (1858–1928) под Смоленском. Здесь бывали и работали многие выдающиеся люди Серебряного века – художники, музыканты, учёные. Талашкину и его владельцам посвящено много публикаций разного типа. Однако исследования не могут быть признаны законченными: не установлено и/или не введено в научный оборот немало исторических источников, дополняющих уже известные сведения об этом творческом центре, делающих более выпуклым общий образ этого исторического места.

Одним из значимых источников нового ряда можно признать личные дневники Ольги Георгиевны Базанкур (1879 – после 8 июля 1942), которые она незадолго до смерти передала в рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинского Дома) (далее – РО ИРЛИ). Три дневника (1909, 1916 и 1917 гг.) содержат ценнейшие сведения о Талашкине и его обитателях. Во-первых, это описание усадебного дома, его интерьеров и отдельных предметов; во-вторых, дневник вводит нас в частную жизнь владельцев и гостей Талашкина, с которыми Базанкур довелось встретиться в знаменитом имении. Указанные сведения обильно разбавлены описанием талашкинской природы, цитатами из прочитанных книг, местным фольклором и личными переживаниями Базанкур. Последние, в конечном итоге, и дают эмоциональный окрас всему дневнику.

 

О.Г. Базанкур-Штейнфельд. Снято для поездки с лекцией в Рим. Санкт-Петербург, 1913 г.

О.Г. Базанкур-Штейнфельд.

Снято для поездки с лекцией в Рим.

Санкт-Петербург, 1913 г.

 

К моменту своего первого посещения Талашкина в июне 1909 года Ольга Базанкур преподавала в школе при Экспедиции по заготовлению государственных бумаг, но главное – была журналисткой, на наш взгляд, весьма посредственной, писавшей преимущественно на художественные темы в ряде газет и журналов. Помимо этого, она подготовила и провела цикл лекций, объединённых общей темой «Женщины в искусстве», чем, надо полагать, и привлекла внимание княгини М.К.Тенишевой, всегда весьма живо принимавшей участие в судьбе талантливых женщин. Ещё в 1907 году Мария Клавдиевна пригласила Базанкур в Париж, чтобы та прочла на французском языке публичную лекцию «Женщина в русском искусстве». С тех пор Базанкур старалась поддерживать выгодную для себя связь с княгиней.

Личная жизнь Ольги Георгиевны не сложилась, с мужем, Николаем Павловичем Штейнфельдом, она развелась, вторично замуж не вышла, детей не имела. Любовные романы, подробно описанные в дневнике, не принесли ни желанного замужества, ни, в конце концов, просто женского счастья. К тому же, к рассматриваемому нами времени угрожающе пошатнулось здоровье Базанкур. С таким багажом проблем Ольга Георгиевна в июне 1909 года появилась в Талашкине, куда её пригласили погостить на два летних месяца.

Записью от 9 июня 1909 года начинается первый талашкинский дневник, самый большой, подробный и познавательный: «Какая жизнь здесь! – Волшебный, лёгкий сон по сравнению с тем ломовым возом, кот[орый][1 ] представляет собою моё петерб[ургское] существование»[2] .

«Как нельзя яснее сознаю, что ничего подобного, здешних условий я, вероятно, никогда в жизни не испытаю. Кажется, с самого раннего детства я ещё не испытывала такого обеспеченного, беззаботного существования. Никаких забот – в продолжение вот уже почти 2-х месяцев, подумайте только, какое это наслаждение для меня, на которой в обычное время лежит двойная тягота жизни, которую обыкновенно в семье разделяют двое, а то и трое. Я должна и добыть денег для моего существования, и позаботиться о хозяйстве, о туалете, поддерживать общественные отношения, и т. д., и т. д., бесконечное количество дел, делишек, забот, заботишек, которые никто, ни одна душа в мире, не разделяет и не облегчает, т. к. ни одной душе в мире нет до меня ровно никакого дела»[3].

«Здесь точно немного воскресла. Ах, если бы пожить так с полгода – сколько бы я наработала и как поправилась. Но надо быть благодарной и за два месяца – и то великое благополучие»[4].

За что, без сомнения, Ольге Базанкур будут благодарны исследователи жизни и творчества княгини М.К.Тенишевой – так это за описание интерьеров усадебного дома, не сохранившегося до наших дней: «Хочется описать прелестный старый дом. Он низенький, приземистый, весь закутавшийся во вьющуюся зелень, как старинная щеголиха в платье с оборочками. Две центральные громадные комнаты, столовая и гостиная, проходят насквозь и освещены окнами с одной и другой стороны, а гостиная имеет и два балкона. Два одинаковых подъезда, старинных, в мелких стеклянных окошечках – ведут в дом. Один – поднявшись по которому, попадаешь в столовую и на половину кн[ягинь] Четвертинской и Суворовой – убран более во вкусе кн[ягини] Ч[етвертинской]; другой, более парадный, ведёт к кн[ягине] Т[енишевой], в библиотеку и гостиные.

Если вы не знаете хозяев – самое верное представление об них, об их вкусах – сделаете Вы по их обстановке»[5].

Далее детально описаны столовая, прихожая, балкон, гостиная и мастерская княгини Тенишевой. Особо подчёркнуто, что «обычный стиль Талашк[ина] во всём – и в лошадях, и в экипажах, и в книгах, и в мебели, в лампах – во всём, во всём принцип устроить всё так удобно, чтобы лучше почти, а мож[ет] б[ыть] и вовсе, было бы невозможно»[6]. Но самое главное, что повествование не обошлось без ярко эмоционально окрашенных личных оценок Ольги Георгиевны. Так, описывая балкон в неорусском стиле, она не удерживается от критики: «Раскрашено всё, что возможно, самые неподходящие предметы – чувствуется, что это была положительная мания. [...] Совершенное варварийство – раскрашенные цветами и орнаментом колонны»[7].

Особенно же проявляется критика Базанкур в характеристиках людей: начиная с хозяев, кончая их гостями и даже слугами последних. Мнение о княгине Тенишевой меняется от глубокой благодарности («как добра ко мне кн[ягиня] Тенишева, как деликатна – при всей моей щепетильности – почти не к чему придраться»[8]; «спасибо ей за себя. Как мало таких, кто бы сделал что-либо для другого, особенно такой малюсенькой величины, как я»[9] ) до эпитетов вроде: «Но ведь она людоедка!»[10]. Нашёлся повод к недовольству и ближайшей подругой Марии Клавдиевны – княгиней Екатериной Константиновной Святополк-Четвертинской (1857–1942) – за то, что она слишком настойчиво просила Базанкур прочесть вслух фельетон, а позже присоединилась к просьбам Н.К.Рериха аккомпанировать пению княгини Тенишевой. Родственницы покойного князя Вячеслава Николаевича Тенишева, Надя и Вера Рябушинские, вообще вызвали бурю негодующих эмоций своей молодостью, богатством и чуждым Базанкур стилем жизни: «...вчера, благодаря Бога, схлынули девицы Рябушинские – спортсмэнки, охотницы и богатые невесты. Времяпрепровождение их заключалось в том, что они чрезвычайно грациозно кушали, пили, играли в теннис или гоняли на пони вокруг двора, одевались с ног до головы во всё белое... вот, по-видимому, и всё. Настоящего, интересного оживления они в дом не внесли, а только суету. [...] С охоты они приносили всегда оч[ень] мало поживы, и я, грешный человек, думаю, что всё это наивредное “увлечение” – только более оригинальный способ искать мужа. Ах, это так необыкновенно, ах, это так восхитительно – молодые очаровательные девушки, энергичные, здоровые, в полумужских костюмах, не боятся ни болот, ничего, храбрые, ловкие стрелки – заманчивые, чёрт подери, штучки, должны думать мужчины, присутствующие при этих представлениях. Да ещё притом каждая имеет 7000 р[ублей] годового дохода. Не буду лицемерить сама перед собой, в моих чувствах к ним и негодовании большую роль сыграла и зависть...»[11].

Приезжавший в Талашкино на несколько дней в середине июня Николай Константинович Рерих (1874–1947), исходя из дневниковой записи, совсем «затравил» бедную женщину просьбой аккомпанировать княгине Тенишевой: «Он, а за ним и кн[ягиня] Ч[етвертинская] так напустились на меня однажды за завтраком, почему я не хочу играть, что почти довели меня до слёз. Кн[ягиня] Т[енишева] хотя к травле и не примкнула, но и нисколько ей не препятствовала. Только моё положение гостьи, а кн[ягини] Ч]етвертинской] как хозяйки, остановило меня от обращения к ней: “Но почему я ,.обязана играть, когда я этого не хочу? И не хочу не по капризу, а п[отому] ч[то] не могу”. – Но я слышал, что Вы играли, приставал ко мне Рерих. – Так что же из этого? А аккомпанировать я не могу... особенно такой требовательной, избалованной и капризной, как кн[ягиня] Т[енишева] – добавила бы я, если бы была откровенна, но я придала этому другую форму: особенно кн[ягине] Т[енишевой], кот[орая] привыкла к такой великолепной музыке»[12].

Досталось от хозяйки дневника и бессменным помощникам Марии Клавдиевны Василию Александровичу Лидину и Ивану Фёдоровичу Барщевскому, и управляющему имением Ивану Ивановичу, и вообще всем мужчинам – за грехи бывшего мужа и негодных любовников Базанкур: «А писем мне ни от кого нет, ни от В., ни от Г. – ах, хорошо бы было, если бы обе эти истории, от которых мне давно уж ни красы, ни радости, – были уже в прошлом! Не стоит много об этом, и об сволочи, именуемой мужчинами»[13] . Ни для кого у Базанкур не находится доброго слова. Французский гость, барон де Бай, известный и уважаемый у себя на родине учёный, по мнению Базанкур – «круглый идиот»[14] . Даже об отсутствующих находятся едкие эпитеты: «Я прозвала m-me Крыжицкую “жемчужиной, растворённой в уксусе”»[15]; «При случае пустить афоризм: Серж Маковский – неудавшийся Дориан Грей»[16].

Особо отметим запись, относящуюся к моменту приезда в Талашкино Н.К.Рериха. На фоне собственного поносительства всех и вся в дневнике Базанкур отмечает: «После обеда принялись было читать вслух статью – вдруг в двери входит Рерих, телеграммы он не послал, а телефон б[ыл] прикрыт, и появление его явилось сюрпризом – радостным для княгини, но не для меня. [...] Появилась доска – эмаль с картины Рериха. [...] Затем пошли газетные статьи “супротив” Дягилева и Бенуа, затем “грасы” (помните, у Щедрина?) насчёт приготовленных курганов, и всё закончилось рассказами про Жиркевича. Ну, и сплетничали же! С упоением, со страстью! Но я не ожидала, что Рер[их] может так сильно высказываться. Сколько лютой злобы, сколько ненависти!!! Ни одного имени они не вспомянули добром – ни одного!

Было много и остроумных отзывов, правда! Напр[имер], про Стеллецкого, кот[орого] княгиня определяла тонко и метко. [...] Рерих говорит, что его прозвали Весёлым Нибелунгом.

Обильно издевались над Дягилевым, Ал[ександром] Бенуа, вспоминали драку Врангеля с Боткиным, одинаково злорадствуя и над тем, и над другим. [...] Упоминали с тою же злобой о Баксте, об Иде Рубинштейн, кот[орая] танцует совершенно голая, о Зволянской, кот[орая] писала Рер[иху] анонимные письма, о Маковском, который обсчитывал своих экспонентов при расчётах по выставке “Салон”, о Липковской, кот[орая] в “Псковитянке” появляется в чёрн[ых] ажурн[ых] чулках и лакированных туфлях, очень долго и скучно перебирали все кости Жиркевича – словом, дуэт б[ыл] согласный, и я только удивлялась: действительно ли все эти люди причинили им столько зла или это просто злоба... но такая, что становится жутко и тяжело.

О кн[яги]не Барятинской и её сыне – отзывались насмешливо и презрительно, о Барщевском холодно или свысока, о Роше, Даниловиче, m-me Ивановой, Свирских – свысока или насмешливо, о Репине – со злобой неистовой, с пеной у рта, о Нордман-Северо[во]й кн[ягиня] Т[енишева] отзывается: “…его девка”... о родной дочери – злобно-холодно, о внучке – холодно... Боже мой, мне, в конце концов, положительно жутко делается. Когда вспомню: ни одного тёплого, от души движения к какому-либо человеку – ко всем и всему только как ступеням к тщеславию: забавляющих, поющих, вопиющих, славословящих и глаголющих...»[17].

При чтении дневника создаётся впечатление, что Базанкур приписывает собственные грехи другим, видит их действия и слова через своё кривое зеркало. В этом контексте неизбежно возникает традиционный источниковедческий вопрос: насколько можно вообще доверять подобным источникам? И насколько оправданны могут быть претензии Базанкур к кому бы то ни было, если она сама признаётся после сцены с отказом аккомпанировать: «...мне гораздо важнее прожить здесь возможно дольше и поправиться, чем из-за Р[ериха] ссориться. А уж если я решу, что мне что-либо нужно – добьюсь тоже coût que coût [во что бы то ни стало (фр.)]. Но с той поры недоброе чувство затаилось у меня и к Р[ериху], и к кн[ягине] Ч[етвертинской], кот[орая] меня и после того обижала не раз. Но, повторяю, я не у неё и плевать я хочу на вздорные бабьи выходки, раз моя карьера требует восстановления здоровья. И я пойду и иду к этому всеми мерами, а на остальных плевать, пусть презирают и обижают, а я всё же буду пользоваться ими как ступеньками. Иного отношения люди не стоят. [...] Никто не стоит ни единой слезы, ни одного вздоха!»[18]. Вот ключевые слова, характеризующие, на наш взгляд, талашкинскую гостью: только что она клеймит других, что они якобы используют людей как ступеньки – и вот сама в этом же и признаётся, даже слово используя то же самое.

Можно было бы пожалеть Ольгу Георгиевну, если бы не эти претензии к другим, если бы не это «на остальных плевать», если бы не радость от того, что удалось отнять у коллеги-журналиста работу (и такое есть в её дневнике). Ей действительно приходилось в жизни несладко, что видно из содержания дневника: «Из Пет[ербур]га выехала я после неимоверной жестокой гонки... Вообще весь май был адом в смысле количества отвратительных дел, неизбежно клонящихся к тому, чтоб как-нибудь избежать голодной смерти. Хлопоты перед экзаменом – чтоб он сошёл хорошо... т. е. чтобы не лишиться куска хлеба. Хлопоты с подачей прошения инспектору гимназии... для того чтоб осенью получить место в гимназии – и не помирать с голоду. Хлопоты с докторским свидетельством – для подачи прошения... о пособии на лечение, метанье в поисках денег... надо было закладывать билет в банке – опять время и хлопоты, надо было кое-что купить, уложить весь дом на лето и вещи в дорогу, гонять, кроме того, по городу за материалом для газетных статей... опять-таки из-за хлеба... о, какое проклятое и позорное существование! Какое оскорбление! И знать, сознавать, что надрываешься, сокращаешь и силы, и жизнь, – и никому, решительно никому это не больно, не жаль!! Кого винить? На кого негодовать? Не знаю. Но принимать “со смирением” – не могу. И чувствую, что постепенно озлобляюсь жестоко»[19].  Таким образом, Базанкур сама ставит себе диагноз: озлобленность на жизнь. Которая, в конечном счёте, породила и озлобленность по отношению к людям. Не оно ли, это озлобление, рисует всех в глазах Базанкур не такими, как надо, и заставляет видеть несуществующую злобу в других? На все моральные тяготы наложилось физическое недомогание: «Сегодня ночью были такие страшные боли спины, что я кричала»[20]; «Которую ночь уже мучаюсь адскими болями в боку»[21]; «...с утра сегодня: чувствовала себя оч[ень] плохо, т. к. вторую часть ночи провела ужасно»[22]; «С каждою ночью мне всё хуже и хуже. Одновременно забирает власть и тоска, одно время было оставившая меня»[23]. Любопытно отметить, что наиболее жёсткая критика в адрес домочадцев Талашкина звучит в дневнике именно в те дни, на которые приходятся особо сильные приступы боли (к сожалению, точный диагноз своей болезни Базанкур не указывает).

 

Терасса главного дома в Талашкине. Сидят слева направо: О.Г. Базанкур, кн. М.К. Тенешева, барон де Бай, кн. Е.К. Светополк-Четвертинская, вера и Надя Рябушинские и их англичанка мисс Роджерсон; стоит: Ю.Н. Свирская. На полу собака (Варяг). лето 1909 г.

Терасса главного дома в Талашкине. Сидят слева направо: О.Г. Базанкур,

кн. М.К. Тенешева, барон де Бай, кн. Е.К. Светополк-Четвертинская,

Вера и Надя Рябушинские и их англичанка мисс Роджерсон;

стоит: Ю.Н. Свирская. На полу собака (Варяг). лето 1909 г.

 

При таком компоте негатива трудно увидеть позитив в других. Трудно представить, что может быть Н.К.Рерих просто очень хотел услышать пение княгини Тенишевой, которым заслушивался сам Пётр Ильич Чайковский, а вся вина барона де Бая оказалась бы не чем иным, как незнанием русского языка. Можно было бы найти оправдание всем, имея глаз добрый, иной психологический настрой и хорошее физическое самочувствие.

Подтверждением тому служит следующий талашкинский дневник Базанкур, во второй раз попавшей в смоленское имение Тенишевой только через семь лет, в 1916 году, на 3-м году Первой мировой войны. Судя по всему, к этому времени у Базанкур наступили некоторые улучшения в её жизни, что не замедлило сказаться на содержимом дневниковой тетради. Несмотря даже на военное время, в ней за весь период пребывания появилось всего-навсего три незначительных записи, наиболее информативная из которых – резюмирующая талашкинское пребывание: «В общем, всё время прошло благополучно. Очень однообразно, но я думаю, полный отдых и питание скажутся потом, зимою»[24].

Третий дневник написан ещё через год, летом 1917 года. Характер записей отличается от характера записей выше рассмотренных дневников. Вернулось недовольство. Но это уже не столько критика присутствующих в Талашкине людей, сколько недовольство положением в стране и на фронтах, поступками «черни». Пребывание же в имении княгини после петроградского голода казалось Базанкур раем: «Боже, как я была счастлива несколько дней, когда приехала сюда. После ужасов Твери и Петрограда – попасть в зелёный, тихий, культурный и такой ласковый уголок – было, конечно, истинным раем! [...] Как я спала первую ночь – Боже! Даже во сне чувствовала, какое счастье тишина и чистота, и от этого спалось ещё слаще. Чудесный стол. А какое счастье, нет, “блаженство” – особенно первые дни, когда утром знаешь, что уже всё к кофе готово...»[25] . Пожалуй, основным лейтмотивом третьего дневника становится еда. В своём первом, значительном по объёму, талашкинском дневнике 1909 года Базанкур ни разу не оговорилась насчёт меню, разве что иногда вскользь упоминала, что из-за плохого самочувствия «кофе пила у себя». В записях лета 1917 года – каждодневное подробное описание всех блюд, подаваемых на завтрак, обед и ужин. Этому есть объяснение, сформулированное самой Базанкур: «За последние годы, именно, пожалуй, со времени голода, я стала особенно неравнодушна к съестному вопросу»[26]. И, однако, даже при негативном восприятии происходящих событий Базанкур пишет: «...я беззаботна сейчас (почти! по крайней мере, хотя pour le moment [в настоящий момент (фр.)]) в материальном отношении, как не запомню почти во всю мою жизнь, а эта для меня материальная обеспеченность – положительно, самое главное (конечно, кроме ещё здоровья!)»[27].

Таким образом, на примере трёх талашкинских дневников Ольги Базанкур мы видим, как на протяжении ряда лет трансформируется мнение одного человека, помещённого в одно и то же географическое пространство. И ещё раз убеждаемся, что исторические документы надо рассматривать сквозь призму субъективизма авторов. Без учёта этого фактора мы рискуем сделать неверные выводы о характере описываемых людей и событий.

 

Примечания:

 

1 Здесь и далее раскрытие сокращений — наше (О.Е.).
2 РО ИРЛИ. Ф.15. Д. 17. Л. 31.
3 Там же. Л. 64 об.-65.
4 Там же. Л. 68 об.-69.
5 Там же. Л. 74-74 об.
6 Там же. Л. 75 об.
7 Там же. Л. 78 об., 79.
8 Там же. Л. 30-30 об.
9 Там же. Л. 46 об.
10 Там же. Л. 31 об.
11 Там же. Л. 58, 59 об.-60.
12 Там же. Л. 62 об.-63.
13 Там же. Л. 32 об.-33.
14 Там же. Л. 61 об.
15 Там же. Л. 44.
16 Там же. Л. 43 об.
17 Там же. Л. 36 об.-39.
18 Там же. Л. 63 об.-64 об.
19 Там же. Л. 33-33 об.
20 Там же. Л. 30.
21 Там же. Л. 35 об.
22 Там же. Л. 36.
23 Там же. Л. 50.
24 Там же. Д. 19. Л. 87 об.
25 Там же. Д. 20. Л. 55 об.-56.
26 Там же. Л. 56-56 об.
27 Там же. Л. 63 об.

01.02.2015 16:04АВТОР: Ольга Ешалова | ПРОСМОТРОВ: 3274


ИСТОЧНИК: Arya Vest



КОММЕНТАРИИ (0)

ВНИМАНИЕ:

В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:

1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".

2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.

3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".

4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.

5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".



Оставить комментарий

<< Вернуться к «Культура »