26 марта в 19:00 в Московском доме книги состоится презентация книги «Николай Рерих». Круглый стол «Наследие Николая Рериха – культурный мост между Россией и Индией» (Дели). Выставка Международного Центра Рерихов «Вселенная Мастера», посвященная 150-летию Н.К. Рериха, в Индии Выставка «Издания Международного Центра Рерихов» в Новосибирске. Новости буддизма в Санкт-Петербурге. Благотворительный фонд помощи бездомным животным. Сбор средств для восстановления культурной деятельности общественного Музея имени Н.К. Рериха. «Музей, который потеряла Россия». Виртуальный тур по залам Общественного музея им. Н.К. Рериха. Вся правда о Международном Центре Рерихов, его культурно-просветительской деятельности и достижениях. Фотохроника погрома общественного Музея имени Н.К. Рериха.

Начинающим Галереи Информация Авторам Контакты

Реклама



Школа-коммуна Лидии Арманд. Алексей Арманд


Л.М. Арманд с воспитанниками теософской школы-комунны

 

Ещё одной страницей драмы, пережитой российским духовным движением после переворота 1917, явилась история теософской школы-коммуны, созданной в двадцатые годы Лидией Марьяновной Арманд (Тумповской). Об уникальном опыте этой общины рассказывает на основании архивных документов член Российского Теософского общества Алексей Арманд.

 

Революция 1917 года была проиграна для всех, кроме партии большевиков. Для Лидии Арманд это стало поводом для глубокого переосмысления своего участия в истории, в жизни страны. Свою молодость она отдала революционной борьбе за социализм в его народническом, эсеровском понимании. Выступала на рабочих собраниях с пламенными речами, полной мерой отведала царской тюрьмы, провела годы в эмиграции, после февраля работала в Московском комитете партии. Октябрь семнадцатого поразил ее нелогичностью выбора, который сделала история, и принес острое разочарование в политических методах действия. Проникая взглядом в будущее, она предугадала, какие трудности ожидают большевиков с их бесчеловечными методами построения счастливого общества.

 

Но складывать оружие было не в ее характере. Только борьба переместилась на другой фронт. Размышления привели ее к выводу, что не так важно внешнее оформление политического здания, как важны кирпичики, то есть люди, их искусство жить в гармонии друг с другом. Педагог — вот кто способен больше всего сделать для создания действительно справедливого общества. Так родилась идея организации школы-коммуны. Как ни малы силы одного человека, но поднятая резким толчком волна разойдется по широкому морскому простору и отзовется прибоем на далеком невидимом берегу.

 

В ту пору Лидия Марьяновна состояла в Теософическом обществе. В древнеиндийской мудрости Вед, из которой выросла наша современница Теософия — «Божественная Мудрость», нашла она корни своих общественных коммунистических идеалов. Ощущение духовного единства с каждым из жителей Земли, глубочайшая веротерпимосгь, недоступная большинству мировых религий, безукоризненная справедливость закона кармы — все это было созвучно душе революционерки. Не удивительно, что и вся педагогическая деятельность ее стала направляться идеями Теософского учения.

 

Для цельной натуры Арманд мысли, слова и дела не существовали порознь. Но нелегкой оказалась дорога к школе-коммуне.

 

ПОИСКИ ПУТИ

 

Лидия Арманд(Тумповская). 1900г.В начале 1919 года еще гремела гражданская война, а в маленькой квартирке голодной и промороженной Москвы начала собираться группа энтузиастов и обсуждать план будущей школы. Идея не была совершенно утопичной. В то время правительство, понимая свою неспособность справиться с волной беспризорности и даже просто наладить нормальную работу школ, не препятствовало частной инициативе в этом направлении, что мы знаем, например, по книгам А.С. Макаренко.

 

Обсуждение касалось как принципов воспитания, так и вопросов организации школы. Педагогическая целесообразность, а также условия всеобщей разрухи подсказали единственно жизнеспособную форму школы —загородную трудовую сельскохозяйственную колонию. Ожесточенные споры вызвал предложенный Л.М.Арманд принцип отбора учеников. Она считала, что при всем сочувствии к бездомным детям старшее поколение несет наибольшую ответственность за потерю в революционной мясорубке талантливой молодежи, как она говорила, «с огоньком в глазах». Таких ребят и предлагалось принимать в колонию после месячного испытательного срока. Впоследствии, впрочем, Лидия Марьяновна сама не раз нарушала этот принцип, если ребенку совершенно некуда больше было деться. Обучение предполагалось организовать не с начальной, а со средней школы (4-5 классы), так как для более молодых учеников серьезной сельскохозяйственный труд мог оказаться непосильным. Главное же заключалось в том, что ребенок в 11-13 лет уже может сознательно оценить предлагаемые ему нравственные, идеологические и бытовые условия жизни в колонии и сделать выбор.

Трудовой режим не отменял прохождение разработанной Наробразом программы общеобразовательных дисциплин. В последующие годы школьники изучали русский язык, математику, историю, биологию, химию, иностранные языки и перед закрытием колонии получили аттестаты об окончании семи и девятилетки.

Поиски того, что теперь принято называть спонсором, хлопоты о предоставлении подходящего здания и земли в Подмосковье, организация коллектива преподавателей отняли у Лидии Марьяновны массу сил и времени. После многих мытарств Отдел народного образования согласился платить педагогам нищенское жалование и помочь кое-каким оборудованием: тюфяками, кастрюлями, одежонкой. Весной 1920 года несколько первых учеников и преподавателей переехали на извозчиках в бывшее имение Ильино около Пушкино по Ярославской железной дороге. Без дров, без инвентаря, почти без продовольствия колония начала жить.

 

ПРИНЦИПЫ И БУДНИ

 

Из сказанного ясно, что главной заботой заведующей было не накормить голодных или набить детские головы знанием учебных дисциплин, а наполнить души стремлением к высоким идеалам. Поэтому в первое же утро ученики и сотрудники, поднявшиеся с широкого стола, который за неимением другой мебели служил им кроватью, были собраны на утреннее чтение. Выслушали несколько строк из Евангелия, помолчали, обдумывая, после чего разбежались по делам. Эта традиция свято соблюдалась все годы существования коммуны, хотя тексты менялись. Для духовной зарядки Лидия Марьяновна использовала отрывки из сочинений Льва Толстого, Кришнамурти, Анны Безант, Сен-Симона и других.

 

Жизнь, однако, больше заботилась о трудовом воспитании как детей, так и педагогов, причем, с большим превышением необходимой нормы. С первых дней пришлось своими силами приводить в порядок разоренное здание, на пустом месте налаживать быт, заготавливать дрова, в промерзшем доме возводить печи-времянки. Скоро подоспела посевная кампания - старшим мальчикам пришлось взяться за лопаты. Через некоторое время удалось приобрести лошадь и нанять рабочего, но все равно подростки шли за плугом и бороной, окучивали, косили, валили лес, то есть выполняли всю мужскую работу. И не имели при этом никаких преимуществ перед другими учениками. Разве только одно: те, кто пришли с полевых работ, раз в несколько дней по очереди получали после тощего обеда в свое распоряжение кастрюлю из-под каши. И выскребали ее так, что мыть не было надобности.

 

Твердо начали осуществляться принципы коммуны. В первый день, знакомясь с комнатами дома, мальчишки торопились объявить: « Я буду жить здесь! Вот мое место!» Арманд созвала всех на собрание. «Как вы думаете, это будет справедливо, если маленькие девочки поселятся в темной нижней комнате? Неужели вы хотите, чтобы нашим больным досталось сырое помещение?» С логикой справедливости нельзя было не согласиться. Первый урок братства задал тон на все дальнейшие годы.

 

Почти все имущество в коммуне было общим. Это касалось даже части одежды, которой жестоко не хватало. Зимнее пальто или валенки одевал тот, кто в холод paбoтaл на улице или ехал в телеге на станцию встречать учителя, прибывающего на очередной урок. Впрочем, никому не приходило в голову, что можно что-то обобществить принудительно.

 

Коллективным было управление колонией. Общее собрание решало, например, вопрос, принять нового ученика после испытательного месяца в общину или отказать ему. Здесь, случалось, разгорались бурные споры. Очень трудным было решение о переезде на новое место, когда появилась возможность получить более просторное и удобное здание в бывшем шведском имении Тальгрен. При всех преимуществах смущало большое расстояние до станции - 12 километров. Надо помнить, что большинство педагогов не жило в колонии, а приезжало из Москвы, и их не всегда можно было встретить с телегой. К тому же, ученики прежде существовавшей здесь колонии «под занавес» разгулялись, фантастически загадив здание, разбив и поломав все, что оказалось под силу молодым дикарям. Но переезд все же состоялся.

 

Самоуправление распространялось и на повседневную жизнь. Каждое утро за завтраком раздавался звон ложки по оловянной миске, и старший ученик, председатель «сельхоза> (сельскохозяйственной комиссии), провозглашал: «Нужны четыре человека на прополку, два — на строительство погреба и четыре — на заготовку жердей. Кто идет?» Работы по уборке дома и территории, прачечной, дежурство по кухне распределял «домхоз». В хозяйственных работах принимали участие и преподаватели, свободные от уроков. В самоуправление же педагоги не вмешивались никогда. Конечно, авторитет Лидии Марьяновны был так высок, что при решении важных вопросов она могла повлиять на мнение коллектива, но пользовалась этим преимуществом в высшей степени деликатно.

 

В колонии существовал также педагогический совет, занимавшийся вопросами воспитания и обучения. Когда один из воспитанников вызывающе заметил, что преподаватели решают судьбу детей за их спиной, Арманд настояла на том, чтобы представитель учеников в обязательном порядке присутствовал на каждом заседании педсовета. Смущенные отказы ребячьих делегатов от своего права не принимались.

 

Лидия Марьяновна считала своим священным долгом вечером после отбоя обходить всех учеников. Перед сном каждый получал доброе слово, напутствие, или просто поцелуй. Колонисты, половина из который были сироты, ждали этой минуты. Многим совершенно необходимо было поделиться с близким человеком головоломными проблемами отрочества, излить душу. Иногда беседа затягивалась на час, на два.

 

В колонии не существовало какой-то специальной системы поощрений и наказаний, без которой наши методисты не мыслят воспитательный процесс. Трудно представить, как обходилась Л.М. Арманд без традиционных «кнута и пряника». По-видимому, безграничная любовь к детям, самоотверженный труд и личный пример давали ей такую власть над душами, что не было надобности даже в традиционных выговорах. Выбрав момент, она присаживалась рядом с провинившимся, обнимала его за плечи и говорила: «А ведь плохи твои дела. Опять с собой не справился». И он отвечал, опуская голову: «Я уж сам об этом думал».

 

Кроме обязательной учебной программы Лидия Марьяновна ввела курсы истории утопий и принципов кооперации, которые сама преподавала. Очень большое значение придавалось искусству как средству воспитания. Несколько педагогов, чередуясь, вели занятия по музыке. Претенденты на единственный рояль расписывали между собой время от завтрака до отбоя, не давая ни минуты отдыха инструменту. Во время работы в поле, в свободные часы - постоянно пели хором. Любили ученики и уроки живописи и рисунка, хотя оберточная бумага и простой карандаш нередко были единственными доступными для художников средствами. Ученики могли сами организовать кружок, отвечающий их интересам. Договаривались с руководителем и начинали заниматься. Увлекались танцами, художественной гимнастикой, шахматами, изучали произведения Метерлинка. Литературный кружок издавал рукописный иллюстрированный журнал «Молния» тиражом в один экземпляр, выпускал альманахи. Стало традицией ставить любительские спектакли, от классических до пьес собственного сочинения, таких, как, например, веселое переложение гётевского «Фауста».

 

ПЕДАГОГИ

 

В коллектив воспитателей Лидия Марьяновна, конечно, приглашала единомышленников. Однако, совпадениеЕ.Н. Спицина. идеологических установок вовсе не было главным критерием отбора сотрудников.

Вероятно, важнее была решимость учителя отдать детям какую-то важную часть своего душевного богатства. Делалось это почти без оплаты. Небольшие деньги, которые выделяло по штатному расписанию МОНО, преподаватели договорились отдавать в общую кассу. Часть этой суммы, до тридцати процентов, шла на покупку лекарств, дополнительного продовольствия и другие нужды колонии. Остальное делилось поровну между штатными и нештатными (не числившимися в списках преподавателями Отдела образования). Получались сотни тысяч рублей, что по инфляционному курсу двадцатых годов составляло гроши. Между тем, большая часть педагогов жила в Москве, приезжая лишь для того, чтобы провести уроки. Зимой, в осеннюю и весеннюю распутицу двенадцатикилометровый путь в Тальгрен Становился подвигом. Если добавить сюда многочасовые ожидания паровиков, ходивших в Пушкино безо всякого расписания, то нетрудно понять, каких душевных качеств требовала эта работа. Такое самоотверженное служение делу воспитания молодых во многом предвосхитило требования тогда еще неизвестной Вальдорфской педагогики Рудольфа Штайнера.

 

Некоторые воспитатели надолго бросали свой дом и переселялись в колонию. Светлую память у учеников оставила, например, Ефросинья Николаевна Спицына, теософ, достигшая, как и Л.М. Арманд, звания рыцаря. Она переехала из Киева и преподавала в колонии географию, естествознание и химию, организовала издание альманаха.

 

Другой теософ, тогда еще студент Юлий Юльевич Лурье, тоже был захвачен идеями Арманд и взялся преподавать математику и химию, хотя жадность в познании всякого рода наук заставляла его уже в те годы остро чувствовать недостаток отпущенного времени.

 

Для преподавания истории был приглашен муж Лидии Марьяновны, Лев Эмильевич Арманд, ушедший к тому времени в другую семью. Философ, интеллигент дореволюционного склада, он был совершенно неприспособлен к тому, чтобы вариться в большевистском котле, семья его почти нищенствовала. Для него был важен даже пустяковый заработок в колонии. Но когда обнаружилось, что в общественной кассе нет денег на учебники по истории, он их купил на свои средства.

 

Колония знала и преподавателей-толстовцев, и последователей каких-то экзотических учений, и даже, соединение несоединимого, теософа-коммуниста. Подросткам предлагалось достаточно разнообразное идеологическое меню, необходимое, по мнению Л.М. Арманд, для того, чтобы научить их самостоятельно мыслить.

 

Конечно, магнитом, образцом, душой преподавательского коллектива колонии была сама Лидия Марьяновна. Ее жизнь в колонии была подвижничеством. После вечерних обходов, как бы поздно они не кончались, она ежедневно подробно записывала в дневник все события дня и ложилась после медитации. Утром вставала первая, чтобы затемно разбудить мальчиков на покос или дежурных для приготовления завтрака. На сон ей оставалось 3-4 часа. Самую тяжелую и неблагодарную работу она брала на себя, от постоянных хлопот в московских бюрократических ведомствах до ухода за больными и ношения ночных горшков. Ни малейшей фальши не допускала она в отношениях с коллегами и особенно с учениками. Бывало, дети высказывали ей недовольство другими педагогами. В душевной борьбе между учительской солидарностью и необходимостью быть честной с воспитанниками неизменно побеждало второе.

 

Высказав свое мнение, она, впрочем, тут же становилась на точку зрения обсуждаемого преподавателя, и объясняла мотивы ошибки.

 

Особенно принципиальной была Л.М. Арманд в своем отношении к сыну, тоже ученику школы-колонии. Он не только не получал он никаких послаблений от матери-заведующей, но, наоборот, самая тяжелая и неприятная физическая работа, самая большая ответственность (он был неизменным председателем «сельхоза») ложились на его мальчишеские плечи. Как-то после дня пахоты он проглотил тощую порцию каши и со вздохом заметил: «Теперь бы еще поужинать». Дежурная сжалилась: «Ну возьми себе из завтрашней кастрюли». Но оказавшаяся рядом Лидия Марьяновна набросилась на сына с упреками: «Чем ты лучше других!» и поспешно ушла, тайком вытирая слезы.

 

УХАБЫ

 

Если считать показателем качества образования количество трудностей, которые научились преодолевать ученики, то колонию Лидии Арманд следует отнести к самому высшему разряду. Община не занималась производством товарной продукции, поэтому годы нэпа не избавили ее от нищеты. Лидии Марьяновна вспоминала, например, что в летнее время она ездила в Москву и ходила по учреждениям босиком. Школьники появлялись в столице в лаптях. Для уборки картофеля приходилось стелить в междурядьях на стылую осеннюю землю солому и переносить туда босых колонистов на закорках. Лишь на третий год появилась возможность подавать хлеб на стол не считанными кусочками, а складывать горкой на общей тарелке. Недоедание оборачивалось болезнями. Половина ребят были покрыты фурункулами. Колония едва не окончила своего существования, когда заболевшую тифом заведующую надолго положили в больницу.

 

Однако, не одни стихийные беды посещали коммуну, В первый же год крестьяне из соседних деревень не согласились с передачей колонии нескольких гектаров пашни, начали тяжбу, затем перешли к угрозам. Тем не менее, община собрала урожай. Осенью необмолоченную рожь свезли и для просушки положили на террасу деревянного жилого дома колонии. Ночью две темные фигуры прокрались к террасе и подожгли солому. Дом остался цел только благодаря слаженности коммунаров и преподавателей. С вилами, топорами, лопатами каждый нашел свое место в борьбе с пламенем, от пруда по двухсотметровой цепочке передавали ведра с водой. Впрочем, этот опыт был не единственным: от печек-времянок вспыхивали стены, дюжину таких пожаров ликвидировали общими усилиями колонисты.

 

В конфликте с сельчанами коллектив нашел более действенное средство: пообещали им организовать школу для младших ребятишек, в которой сильно нуждались соседние деревни. Два года старшие коммунары и преподаватели вели уроки, а заодно торжественно заключили «пакт мира» между жителями враждующих селений.

 

Власти тоже не оставляли своим вниманием подозрительную общину. Трижды за четыре с половиной года ВЧК устраивало в доме обыск. К людям в галифе привыкли и принимали спокойно, как осеннюю распутицу. Не сидел сложа руки и Наробраз. Просветительская власть пришла в себя после всеобщего беспорядка и начала управлять. Четыре раза налетали в колонию комиссии с заданием выявить недостатки, чтобы потом без хлопот прикрыть «поповское гнездо». Надо сказать, что многочисленные посетители постоянно везли в пушкинскую коммуну свое любопытство, свой опыт и рассказы о жизни, и стало святой традицией каждого из них принять как дорогого гостя. Членов комиссий, как и других, сажали за общий стол, дежурный по гостям вел их по комнатам, по территории, на полевые работы. Приехавшие наблюдали учебные занятия, распределение обязанностей, слушали песни, попадали на репетиции драмкружка и невольно пропитывались неистребимо радостным настроением ребят. Вопреки инструкциям, появлялась резолюция: «В педагогическом отношении никаких замечаний нет». Лишь в 1925 году очередному заведующему МОНО удалось справиться с колонией при помощи простого приема: «Никаких комиссий больше посыпать не будем. Закроем отсюда».

 

ВОЛНА

 

Через несколько дней после закрытия коммуны Лидия Марьяновна была арестована и выслана в Ростовскую область, где дожила лишь до 1931 года. Не ушли от репрессий и некоторые ученики. Но волна, запущенная могучей волей Лидии Арманд, не спала. Всех колонистов и преподавателей, с которыми довелось познакомиться автору этой статьи, отличал какой-то светлый взгляд на жизнь и непривычная для наших дней чуткость к чужой беде, просто к чужой заботе. В темные годы войны и мира эти люди не жаловались на судьбу, как будто их непохожие друг на друга характеры поддерживались изнутри невидимым каркасом, сделанным искусным мастером. Не раз приходилось слышать, что, несмотря на все лишения, колония была самым счастливым временем в их жизни.

 

Эстафета, начатая Лидией Марьяновной, имеет и более ощутимые следствия в наши дни. Ее внучка, Елена Давидовна Арманд взялась создать нечто подобное пушкинской колонии. Задача стоит в каком-то смысле еще более сложная: протянуть руку помощи детям, оставшимся без родителей и отставшим в своем развитии. Как и раньше, в смутные годы перестройки и кризиса они остались за бортом. Как и раньше, бескорыстное начинание требует от организатора сверхусилий. Много, на удивление, невеселых аналогий, как будто семьдесят лет так ничему нас и не научили.

 

Постскриптум

 

В октябре 1991 ушел из жизни, вероятно, последний из преподавателей коммуны, единственный член дореволюционного Теософского общества, доживший до наших дней, Юлий Юльевич Лурье. «Как истинный теософ, Юлий Юльевич не боялся смерти, был готов к ней, встретил ее мужественно и спокойно, как естественный переход к новой сфере деятельности», —сказал один из его учеников.

 

18.07.2009 16:32АВТОР: Алексей Арманд | ПРОСМОТРОВ: 3294




КОММЕНТАРИИ (0)

ВНИМАНИЕ:

В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:

1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".

2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.

3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".

4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.

5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".



Оставить комментарий

<< Вернуться к «История мировой теософии »