26 марта в 19:00 в Московском доме книги состоится презентация книги «Николай Рерих». Круглый стол «Наследие Николая Рериха – культурный мост между Россией и Индией» (Дели). Выставка Международного Центра Рерихов «Вселенная Мастера», посвященная 150-летию Н.К. Рериха, в Индии Выставка «Издания Международного Центра Рерихов» в Новосибирске. Новости буддизма в Санкт-Петербурге. Благотворительный фонд помощи бездомным животным. Сбор средств для восстановления культурной деятельности общественного Музея имени Н.К. Рериха. «Музей, который потеряла Россия». Виртуальный тур по залам Общественного музея им. Н.К. Рериха. Вся правда о Международном Центре Рерихов, его культурно-просветительской деятельности и достижениях. Фотохроника погрома общественного Музея имени Н.К. Рериха.

Начинающим Галереи Информация Авторам Контакты

Реклама



Листы старого дневника. Том IV. Главы XI, XII. Генри С.Олькотт


Вестминстерский дворец. Лондон

 

 

ГЛАВА XI

ПОЕЗДКИ С ЛЕКЦИЯМИ ПО БРИТАНСКИМ ОСТРОВАМ

(1889)

 

 

Я очень часто вставляю в свой дневник визитные карточки известных людей, небольшие анонсы моих лекций, экземпляры входных билетов на наши юбилейные мероприятия и подобные им напоминания о текущих событиях, что нередко бывает полезным и всегда интересным. Например, тем, кто знает Е. П. Б. только понаслышке и относится как ней как к своего рода мистической Жрице, вероятно, было бы интересно взглянуть на визитную карточку, которую я только что обнаружил в своих дневниковых записях за 1889 год:

 

МАДАМ БЛАВАТСКАЯ

ДОМА

По субботам с 4 до 10 часов

Лансдаун Роуд, 18

Ноттинг Хилл, Западный район.

 

И ещё одну старую визитку времён наших первых дней в Бомбее:

[ВЕНЗЕЛЬ]

Е. П. БЛАВАТСКАЯ,

Секретарь Теософского Общества по переписке,

Нью-Йорк,

Бомбей

 

В мой дневник за этот год было вложено много визитных карточек, в том числе, нескольких выдающихся государственных деятелей, военных и гражданских лиц, японской аристократии, а также самых примечательных визиток китайского генерала и первосвященников, которые посещали меня на борту корабля в Шанхае. Они представляют собой листки тонкой малиновой бумаги размером 3½ х 7 дюймов!

 

Первого октября я выехал из Лондона в короткое путешествие по Уэльсу, во время которого выступил с лекциями в Мертир-Тидвиле и Тенби, собравшими, как мне сказали, неслыханные по размерам аудитории. Оттуда я отправился в Ливерпуль, где после одиннадцати лет разлуки был очень рад встретиться со своей сестрой. В первые дни жизни Теософского Общества в Нью-Йорке она была верным другом и защитником Е.П.Б.. Один из примеров её великодушия заключался в том, что она убедила своего мужа снять квартиру в том же многоквартирном доме, в котором находилась наша штаб-квартира и резиденция. Она сделала это для того, чтобы её присутствие положило конец глупой и злобной сплетне о том, что наши личные отношения с Е.П.Б. выходят за рамки дозволенного. Я всегда был благодарен своей сестре за этот её добровольный поступок, выражавший глубокую преданность. Мы разговаривали, гуляли и совершали поездки, вместе осматривали достопримечательности и вспоминали прошлое. Однако исключительное удовольствие доставил нам сольный концерт мистера, а впоследствии сэра У. Т. Беста в Георгиевском Зале. Если вы помните, в нём есть огромный орган, который состоит из 8000 труб и имеет потрясающий тембр и колоссальный диапазон звукоряда. Мы были в восторге от игры мастера и слышали в его музыке рокот раскатистого грома в скалах, эхо падающей воды, порывы ветра, крики животных и песни птиц, а также звуки музыкальных инструментов и высокие мужские и женские голоса. Мы сидели как заколдованные и с сожалением сбросили с себя чары музыки, когда прозвучала последняя нота.

 

Ирландия. Тринити колледжа в Дублене


Дальше мой путь лежал через бурный ирландский канал в Ирландию, несчастную страну самых добродушных в мире людей. По прибытии в Дублин меня встретил мой дорогой друг, мистер Ф. Дж. Дик. Он отвёз меня к себе домой и, как и все местные члены нашего Общества, проявил ко мне настоящую доброту, на которую был способен. В местном филиале Теософского Общества я встретил очень серьёзных и вдумчивых мужчин и женщин, жаждущих узнать истину, и достаточно смелых, чтобы провозглашать её при любом подходящем случае. Вечером 14-го октября я выступил с лекцией в «Античных Концертных Залах» на революционную для здешних мест тему: «Жили ли мы на земле раньше?». Из-за этого или же нет, но зал был заполнен людьми до отказа, и многие даже не могли протиснуться в двери. По поводу всего этого своё мнение выразили Дублинские газеты, и Джарви, местный Петрушка, сложил несколько забавных стихов, рассмешивших весь город. Но критика также заставила многих задуматься и только укрепила наше движение, а шутки здесь не имели никакого значения. Некоторые публичные лекторы не понимают, что единственным смертельным оружием, которого нужно бояться, является замалчивание; плохо, если чья-то книга, статья, лекция, концерт или выступление остаётся незамеченным; оскорбления, пусть даже самые грубые, приносят почти такую же пользу, как и похвала и, во всяком случае, они намного лучше лести. Конечно, в наш адрес также прозвучали и недобрые слова, но чего ещё можно было ожидать от ирландской прессы? Тем не менее, методистская «Таймс» проявила неожиданную щедрость, написав:

 

«Дублин удостоился чести увидеть полковника Олькотта, президента Теософского Общества. Какое-то время в городе проводились встречи Ложи Общества, и, как говорят, в него вступило много студентов Тринити-колледжа. Ещё не известно, привлечёт ли кого-то на сторону Теософии визит президента, но его лекции вызвали много споров, и теперь внимание общества приковано к Теософскому движению».

 

Затем мы вместе с мистером Б. Кейтли, сопровождавшим меня в Англии, отправились в Лимерик, но чуть не опоздали на мою разрекламированную лекцию. Глупый железнодорожный носильщик настолько сбил меня с толку, что на одной из станций мы пересели не на наш поезд, который шёл в сторону Корка, и доехали до Бларни, прежде чем смогли вернуться обратно. Разумеется, ни один любитель ирландского юмора не упустит шанс посетить знаменитый замок Бларни, хотя шёл дождь, и нам пришлось добираться до него по грязи и, получив удовольствие от его осмотра, по грязи же возвращаться обратно. Мы добрались до Лимерика вовремя и перед лекцией на тему «В среде азиатов» успели перекусить в доме мистера Гибсона и переодеться. На следующий день мы с грустью попрощались с нашими друзьями и вернулись в Дублин. Семнадцатого октября я сел на скоростной поезд и через четыре часа приехал в Белфаст, где выступил перед наиболее вдумчивой аудиторией в Малом Зале Ольстера, посвятив свою лекцию, как и в Дублине, вопросу реинкарнации. Среди пришедших на неё людей было немало студентов, которые записывали буквально каждое слово. Преподобный Дж. С. Стрит, унитарианский проповедник, пользующийся большим авторитетом у местных жителей, превосходно исполнил обязанности председателя, а его вступительные и заключительные слова были в высшей степени бесстрастными и справедливыми. «Нортен Виг», одна из самых популярных, по моему мнению, североирландских газет, рассказала об этом событии следующее:

 

«Вчера вечером Малый Зал Ольстера был абсолютно полностью заполнен, когда проходила лекция полковника Генри С. Олькотта, президента Теософского Общества. По виду пришедших на неё людей было понятно, что ведущим мотивом, который свёл их вместе, чтобы услышать доктрины немодного верования в изложении такой незаурядной личности как полковник Олькотт, явилось любопытство. На этой лекции присутствовало достаточно большое количество местных учёных, включая профессора Эверетта, а также несколько священнослужителей, среди которых были преподобный доктор A. К. Мерфи, преподобный доктор Маджи (из Дублина), преподобный У. Р. Л. Кинахан и преподобный Дж. Белл. В полном составе было Секуляристское Общество со студенческой братией, включавшее верующих и атеистов. Среди присутствующих было и немало женщин. Полковника Олькотта, пожилого харизматичного джентльмена со светлой головой, представил преподобный мистер Стрит, который был его единственным спутником на сцене. Речь лектора была стройной и яркой, но, вместе с тем, спокойной; он читал свою лекцию в простой объяснительной манере, совершенно лишённой напыщенности. Полковник Олькотт кратко излагал историю основания и развития Теософского Общества и ещё более кратко рассказывал о теории перевоплощения с видом человека, обладающего огромным запасом внутренней силы. В конце лекции несколько человек из аудитории задали ему множество вопросов, более или менее относящихся к теме лекции, и на них он полностью ответил. Маловероятно, что жители Белфаста будут очень активно вступать в Теософское Общество; но, как бы то ни было, вряд ли в этом Обществе найдётся более талантливый и ненавязчивый новатор, который будет представлять нам его взгляды лучше, чем его президент.

 

Преподобный Дж. С. Стрит, занявший место председателя на этой лекции, сказал, что его попросили сделать это члены Дублинского Филиала Теософского Общества, поскольку в Белфасте не было его местного представительства. Сам он не был членом этой организации и до сравнительно недавнего времени даже не знал о её существовании. Первым знакомством с её предметами и целями он обязан книге «Почему я стала теософом», изданной миссис Безант; и в минувшее воскресенье в своём собственном приходе он довольно подробно рассказывал о содержании этой книги, причём вне всякой связи с визитом полковника Олькотта в Белфаст. Возможно, поэтому обращение к нему с просьбой председательствовать в тот вечер на этой лекции не было таким уж неуместным».

 

Мы приготовили ещё один большой сюрприз для предубеждённой публики; а заключался он в следующем:

 

Лепрекон! Банши! Динши! Матха де Данаан!

 

ЛЕКЦИЯ ПОД НАЗВАНИЕМ

«ИРЛАНДСКИЕ ЧУДЕСА С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ НАУКИ»

 

будет (по особой просьбе) прочитана

ПОЛКОВНИКОМ ОЛЬКОТТОМ

(Президентом Теософского Общества)

в понедельник, 21 октября, в восемь часов вечера

 

В АНТИЧНЫХ КОНЦЕРТНЫХ ЗАЛАХ

на Грейт Брансуик-стрит.

 

____________

 

«Ухо приложи к земле,
И услышишь тихий звон:
Часто молотком стуча в скале,
Это напевает леприкон,
Веселится малый отчего-то,
Видно, спорится в руках его работа».

 

Говорят, что это был первый случай, когда к этим самым популярным ирландским верованиям – суевериям с точки зрения тщеславных невежд – отнеслись так серьёзно. Лондонская «Дейли Ньюс» (Лондон) отвела этому событию целую редакторскую колонку и заметила, что я, безусловно, должен обладать моральным мужеством, поскольку взялся защищать верование, которое такое долгое время поносилось и высмеивалось. В действительности я сделал это потому, что хотел дать десяткам тысяч добрых людей, хранивших втайне это замечательное предание, утешение и поддержку, зная, что в существование фей или элементалов, согласно классификации духов природы, верит подавляющее большинство людей. Чтобы подготовиться к лекции, я провёл очень много часов в Национальной Библиотеке на Килдэр-стрит, просматривая каждую книгу, посвящённую этой теме. Я увидел, что большинство авторов, которые претендовали на высказывания от имени Науки, демонстрировали столько же невежества, сколько и предрассудков; а один из них (я думаю, Грант Аллен) заметил, что «ирландские феи вылетели из дверей школы, открытые учителем». Он не понимал, что всё это можно просто объяснить, ведь развитие низших умственных способностей склонно препятствовать более тонким восприятиям души, вводящим человека в тесный контакт с более тонкими силами Природы, а также способно уничтожать любые присущие от рождения проблески ясновидения. Таким образом, в то время как феи «исчезают» только для восприятия так называемого образованного человека, неиспорченное крестьянство, как это всегда было и есть, с удовольствием пользуется возможностями следующего более тонкого плана сознания.1

 

Меня поразило следующее. Остров Мэн традиционно считается великим центром магии и магов. Когда я связал с этим таинственный герб острова в виде трёх согнутых человеческих ног, соединённых в центре, то увидел в нём форму свастики, сознательно принятую древними оккультистами Мэна, вероятно, от ещё более древних учителей, чтобы сохранить и передать идею действия духа в материи. А ведь свастика является составной частью печати Теософского Общества. Моя лекция собрала большую аудиторию, которая меня внимательно слушала. В заключение благодарственное слово произнёс Дуглас Хайд великий кельтский учёный, пользующийся большим авторитетом, похвала которого для меня была очень ценна. На этой лекции также присутствовал мистер У. К. Джадж, который в то время гостил у своих родственников в Ирландии.

 

Христианский мир только теряет от того, что «школьный учитель» открывает свои двери и, как говорилось ранее, заглушает интуицию ненормальным развитием интеллекта, низшего Манаса.

 

На следующий день я вернулся в Ливерпуль, испытав приступ морской болезни, ибо по способности его провоцировать акватория, которую мы пересекали, не имеет себе равных, если не считать плаванья от Тутикорина до Коломбо на утлых судёнышках «Аска» и «Амра», на которых Британо-Индийская Морская Компания перевозит своих жертв-пассажиров.

 

В Лондоне со мной воссоединилась сестра, и мы провели вместе неделю или больше.

 

Мне задали необычно большое количество вопросов после лекции в Масонском Зале Бирмингема, где я выступал перед огромной аудиторией. Привычка перебивать почти неизвестна в Индии, где аудитория после того, как отгремели аплодисменты, позволяет лектору тихо уйти. Но, я думаю, что это полезная привычка, поскольку она часто позволяет ему увидеть рассматриваемый предмет в новом ракурсе и даёт возможностьизлагать свои аргументы, сопровождая их свежими иллюстрациями, и вносить изменения в подачу материала лекции. Обычно бывает, что ответы на эти вопросы, задаваемые по ходу лекции, занимают столько же времени, сколько длится она сама.

 

Четвёртого ноября я выступил с лекцией в Ли (Стаффордшир), а на следующий день – в Вестминстерской ратуше в Лондоне. В среду мы с М. А. Оксоном и Ч. К. Мэсси, моими близкими друзьями на протяжении последних пятнадцати лет, вместе ужинали и провели замечательный вечер за беседой о людях и вещах, касающихся, главным образом, Спиритизма и Теософии. Оксон показал мне конверт одного из писем, полученных загадочным образом, про которые я рассказывал в первом томе этих мемуаров. Эти письма из разных уголков мира направлялись на мой Нью-Йоркский адрес, но некими оккультными силами перемещались в Филадельфию и попадали на стол сортировщиков местной почты, которые ставили на их обороте штамп этого города. Затем эти письма, не прошедшие через Нью-Йоркскую почту и не имевшие соответствующей пометки об их получении в этом городе, доставлял мне в дом Е. П. Б. городской почтальон. В частности, вышеупомянутое письмо было отправлено по почте из Хартфорда (штат Коннектикут) и имело штемпели Хартфорда и Филадельфии, но никак не штемпель Нью-Йорка, хотя на нём значился адрес моего офиса в этом городе, куда оно должно было быть доставлено. Конверт этого письма я отправил Оксону в качестве раритета, а остальные разослал другим своим друзьям и корреспондентам.

 

Одной из поездок, совершённых мной в этом месяце, был визит в Мидлтон-парк, имение моих друзей графа и графини Джерси, где, среди прочих важных особ, я имел удовольствие встретиться с недавно назначенным губернатором Мадраса, ныне лордом Норткотом из Эксетера и его супругой. Я был рад от них услышать, что Консервативная партия в целом очень уважала мистера Брэдлоу за его способности и сильный характер; они также отметили, что он всегда хорошо подготовлен к дебатам, в которых он участвует, очевидно, после тщательного изучения своего предмета и поиска фактов для их последовательного изложения. Они были бы очень рады перетянуть его на свою сторону, если бы это было возможно. В воскресенье вся наша домашняя компания отправилась в необычную старинную деревенскую церковь, полную воспоминаний о древних временах, и мне было очень интересно поучаствовать в этом уникальном для меня мероприятии.

 

Вернувшись в город, я основательно проконсультировался с Мэсси как с юристом относительно целесообразности обращения Е. П. Б. в суд, чтобы в судебном порядке преследовать некоторых из её клеветников. Он самым решительным образом возразил против этого, сказав, что, несмотря на веские аргументы, которые она сможет привести, шанс на то, что обычные присяжные или средний судья вынесут справедливое решение, очень призрачен, поскольку слишком сильны предрассудки, и ей не остаётся ничего другого, как продолжать молча терпеть. Я придерживался точно такого же мнения.

 

Как-то раз меня пригласил на ужин доктор Ллойд Тьюки, теперь широко известный специалист по терапевтическому гипнотизму, и мы вместе с ним попробовали интересный эксперимент. Одна леди (ассистентка), с которой работал этот доктор, была готова реагировать почти на каждое предложение, сделанное ей в состоянии гипноза. Однако она внезапно потеряла всякую восприимчивость, и он больше не мог контролировать её психическую деятельность. Эту проблему надо было решать, и мы должны были вступить на новую для нас почву. После долгих разговоров я понял, что данное изменение связано с одним случаем в прошлом, когда другая леди и доктор в присутствии своей загипнотизированной и казавшейся невосприимчивой ассистентки позволили себе заметить что-то очень смешное в её речи или внешности. Меня сразу же осенило, что весьма вероятно, гипноз был недостаточно глубоким и не смог полностью отключить внешнее сознание. Поэтому, возмущаясь тем, что в присутствии врача, которого она высоко ценила и на чьё уважение рассчитывала, другая женщина заметила в ней что-то смешное, она твёрдо решила больше никогда не оказываться в состоянии, в котором она не могла бы сохранять полное самообладание. Пожалуй, так бы повела себя любая другая женщина. Доктор любезно позволил мне попытаться разубедить её, поговорив с ней по-доброму, поэтому я попросил выйти его из комнаты и остался наедине с этой леди. Я воззвал к природной доброте её сердца и попросил её делать всё возможное, чтобы помочь доктору лучше лечить больных, расширяя его знания о болезненных нервных состояниях, и очень похвалил её за проявленный альтруизм и готовность помогать ему в работе. Сначала она качала головой и поджимала губы, но постепенно начали звучать затронутые струны её милосердия по отношению к больным и страждущим, и она согласилась ещё раз попытаться пассивно воспринимать внушения доктора. Затем из другой комнаты вернулся доктор, который её загипнотизировал, и она так же отзывчиво выполняла его команды, как и прежде. Разве это не имеет прямого отношения к вопросу о подавлении морали в гипнозе в угоду экспериментатору? И все жё эксперименты профессора Бернгейма, которые я наблюдал в Гражданском Госпитале Нэнси, похоже, подтверждают гипотезу том, что действительно хороший гипнотический объект не может противостоять воле опытного оператора. И решение этой проблемы до сих пор не найдено.

 

В связи с темой гипнотизма мне вспоминается, как однажды вечером в гостиной Е. П. Б. на Лансдаун Роуд датский гипнотизёр-профессионал Карл Хансен проводил несколько интересных экспериментов. Он является одним из самых успешных практиков в мире, и в действительности его опыты были настолько успешны, что правительства разных стран запретили их публичную демонстрацию. Мне кажется, что именно в тот вечер некоему введённому в гипноз человеку была внушена мысль о том, что одна из присутствующих в нашей компании леди, миссис Безант, исчезла из комнаты. И, хотя она стояла прямо перед ним и что-то ему говорила, он, казалось, совершенно её не видел и не слышал. Она взяла с карточного стола Е. П. Б. носовой платок и, взяв его за уголок, начала водить им перед глазами испытуемого, но тот не видел её руку, державшую этот платок, хотя видел сам платок и был очень удивлён тем, что он парит в воздухе безо всякой поддержки. Обращаясь к Е. П. Б., он сказал: «Мадам, должно быть, вы колдуете, потому что я вижу платок, который никто не держит; как такое возможно?». Затем миссис Безант спрятала за спину игральную карту, случайным образом вытянутую из колоды лицом вниз, и человек под гипнозом снова увидел карту, а не миссис Безант: для его психического зрения её тело оставалось прозрачным. Это был удивительный эксперимент, поскольку ни миссис Безант, ни кто-либо из присутствующих в комнате не знали о значении карты, пока загипнотизированный человек точно не назвал его, что каждый из нас затем подтвердил. Если бы Хансен узнал значение карты первым, то было бы можно предположить, что в данном случае мы имеем дело с телепатией, но он этого не сделал. Пусть материалист объяснит этот феномен, если сможет. Спустя две недели я «председательствовал» на одном частном приёме – вечере с участием научного сообщества, организованном подругой Хансена, на котором он показал другие прекрасные опыты. Среди них был следующий. Он приложил к правой руке человека маленький серебряный спичечный коробок, сказав ему, что кожа в месте контакта с ней покраснеет и воспалится, но соответствующий участок на другой руке будет совершенно нечувствителен к любому прикосновению или покалыванию. Этот эксперимент полностью удался с первого же раза. При этом, как и на двух предыдущих вечерах, на которых я был, одному человеку он внушил, что некая персона из нашей компании станет для него невидимой. И этот человек, когда его просили сосчитать присутствующих людей, неизменно пропускал невидимую ему персону и в месте, где она находилась, не видел ничего, кроме пустого пространства. Его физическое зрение было невосприимчивым в отношении этого единственного человека, в то время как всех остальных он прекрасно видел.

 

В начале октября одна лондонская газета опубликовала заметку своего нью-йоркского корреспондента, в которой приводилось заявление доктора Куэса о том, что мадам Блаватскую исключили из Теософского Общества. На это она направила редактору газеты воинственное, но забавное письмо, отрывок из которого следует здесь привести:

 

«Если вы хотите знать правду, я скажу её вам прямо сейчас. Мадам Блаватская как один из главных основателей Теософского Общества не может быть исключена из него по нескольким весьма серьёзным причинам. И, по меньшей мере, из-за того, что в Обществе нет никого, кто бы имел на это полномочия, включая президента-основателя полковника Олькотта. Если бы он это сделал, мадам Блаватская имела бы полное право вернуть ему этот комплимент и выставить из Общества его самого. Но поскольку маловероятно, что наш президент когда-нибудь сойдёт с ума, в ближайшее время подобного рода событие Теософскому Обществу не угрожает.

 

Так пусть же эта небылица, недавно распространённая автором-янки, бывшим теософом, который САМ БЫЛ ИСКЛЮЧЁН ИЗ нашей АМЕРИКАНСКОЙ СЕКЦИИ ДВА МЕСЯЦА ТОМУ НАЗАД ЗА КЛЕВЕТУ, о чём известно всему Теософскому Обществу, остаётся на его совести и развеселит ПОСВЯЩЁННОГО читателя.

 

Лондон, 9-е октября»

 

[Заглавные буквы принадлежат перу мадам Блаватской. – Ред.]

 

Нарисованная Е. П. Б. забавная картина того, как два основателя изгоняют друг друга из Общества, напоминает мне такой же комичный эпизод из истории – соперничество пап Григория VI, Сильвестра IIIи Бенедикта IX, оставивших о себе дурную память. В одиннадцатом веке они дрались между собой за кресло Святого Петра, бросали в головы друг друга свои буллы об отлучении от церкви и прибегали к военной силе, чтобы расправиться со своими конкурентами!

 

Поскольку до конца 1889-го года я не мог вернуться в Индию, чтобы провести ежегодный Съезд, было решено вместо него организовать Конференцию в Бомбее. Несмотря на сложившуюся тупиковую ситуацию, вызванную принятием непопулярных правил 1888-го года и напряжённой обстановкой, спровоцированной революционными действиями Е. П. Б. в Европе, в докладе о Конференции («Теософ» за январь 1890 год) говорится, что: «Встреча во всех отношениях была очень успешной… Одним из факторов, которые сильно подняли настроение и подбодрили наших Братьев на конференции, явилось известие о том, что Нью-Йорк, Лондон и Адьяр в будущем создадут единый союз и, по крайней мере, на данный момент силы, разъединявшие Общество, подавлены и вынуждены замолчать». Председателем Конференции был наш верный коллега с многолетним стажем, судья Н. Д. Кхандалавала, который вёл заседания и решал деловые вопросы с безупречной и плодотворной беспристрастностью. Конференция рекомендовала вернуться к сбору вступительных и ежегодных взносов. На заключительном заседании под ободрительные возгласы была единогласно принята очень трогательная резолюция о доверии основателям Теософского Общества. Поскольку она служила огромным утешением для находившейся тогда в «ссылке» Е. П. Б., отражая чувства её коллег, ниже я приведу её текст:

 

«Решили: настоящая Конференция членов Индийской Секции Теософского Общества с нескрываемым негодованием относится к предпринятым в последнее время злобным попыткам нанести ущерб Обществу посредством подлых нападок на мадам Блаватскую, которая, как и её столь же преданный делу коллега, полковник Олькотт, в течение последних пятнадцати лет добровольно отдавала все свои силы на создание ядра Всемирного Братства и возрождение Восточных Философии и Религии.

 

Конференция хочет донести до обоих основателей Общества заверения в своей самой искренней признательности и благодарности за те великие дела, которые они сделали для Индии и которые в настоящее время делают для всего мира».

 

В это же время была предпринята попытка создания Цейлонской Секции Теософского Общества сначала под руководством мистера Ледбитера, затем Ч. Ф. Пауэлла, а затем доктора Дейли, но это начинание оказалось практически невыполнимым, и мы от него отступились. Сингальцы не склонны много учиться, поскольку они, скорее, практики, чем теоретики и больше работают, чем мечтают. Кроме этого, у них нет социального слоя, подобного классу браминов, имеющих врождённую склонность к философским и метафизическим размышлениям. Хотя филиалы, которые мы организовали в 1880 году, продолжают жить и превосходно работать, но в целом их деятельность не выходит за рамки буддизма. Они не понимают и не хотят понимать основы других религиозных систем; и когда они говорят о себе как о Филиалах нашего Общества, они всегда подчёркивают, что делают всё возможное только ради буддизма и признают президента-основателя своим главным советником и лидером, когда надо решить какой-то очень сложный вопрос или устранить какое-нибудь серьёзное препятствие.

 

В декабре Общество потеряло очень ценного работника, пандита Н. Бхашьячарья, члена Теософского Общества и директора Адьярской Библиотеки, который скончался от заражения крови. Он был одним из лучших санскритологов Индии и прекрасно читал на санскрите классическую литературу. Кроме этого, он был хорошим английским учёным, публичным оратором, в равной степени владеющим четырьмя языками как родными, и, вдобавок, смелым человеком и просвещённым реформатором. Он передал нам свою частную коллекцию манускриптов на пальмовых листьях и, таким образом, создал ядро большого и прекрасного собрания томов в Адьярской библиотеке. Теперь в память о нём в Восточной секции библиотеки находится гравированная табличка из латуни.

 

Мне посчастливилось познакомиться с миссис Луизой Коттон (ныне покойной), успешной хироманткой и автором пособия по хиромантии. Однажды утром она пришла увидеться с Е. П. Б. и всё точно прочитала по её ладони, а также нашим с миссис Безант. Тем не менее, как я уже говорил где-то раньше, мне кажется, что чтение ладоней больше, чем что-либо другое, связано со способностями к психометрии, так как я заметил, что хироманты Индии и Запада примерно одинаково успешны, хотя трактуют ладонные линии в рамках двух совершенно противоположных систем. Например, Линия Жизни в одной системе проходит вниз к запястью, а в другой – от запястья вверх. Возможно, это же применимо к френологии, физиогномике и саркогномике Бьюкенена, поскольку один специалист получает гораздо лучшие результаты, чем другой с такой же квалификацией, так как первый из них обладает психометрическими способностями. Причём первый может успешно получать информацию о характере человека даже с закрытыми глазами, в то время как второй для этого изучает физические знаки на поверхности тела человека. Когда в 1885 году я был в Лондоне, как-то вечером мы пили чай с начальником тюрьмы Ньюгейт в компании с нашим старым дорогим другом Эдвардом Костелло, британским ветераном, который когда-то был капитаном стрелковой бригады. Когда разговор зашёл о френологии, начальник тюрьмы показал мне черепа нескольких печально известных преступников. Я спросил, замечал ли он когда-нибудь в черепах великих злодеев чрезмерное развитие задней части и уменьшение в размерах передней и верхней частей, что, согласно системе Галла, указывает на криминальные наклонности? Он сказал, что не отмечал существенных различий между черепами преступников и простых добропорядочных граждан. «Вот, к примеру», – продолжил он, – череп [я не уверен, но думаю, что Джека Шепарда или какого-то другого не менее известного преступника], а вот череп …, и вы видите, что они очень похожи на черепа других мужчин. Так на самом деле оно и было; но я сказал ему, что американский профессор Дж. Р. Бьюкенен, который предложил ввести некоторые изменения в правила френологии, утверждал, что высокая активность какой-либо части мозга вызывает постепенное истончение прилежащих к ней костей черепа. Таким образом, если эта теория верна, то с помощью зажжённой свечи внутри полости черепа мы сможем увидеть, что определённые кости частично пропускают свет, в то время как другие, которые покрывают части мозга, ответственные за нравственность и духовность, должны остаться непрозрачными. «Превосходная идея», – сказал начальник тюрьмы, – «давайте попробуем провести эксперимент». В каждый череп мы помещали зажжённую свечу, и, конечно же, кости над извилинами мозга, ответственными за криминальное поведение, оказались тоньше всех остальных, и в некоторых случаях были настолько тонкими, что свет свечи проходил сквозь них как через старинный светильник из рога.

 

Двадцать девятого ноября я сел на поезд в Эдинбург, чтобы посетить там наш филиал, который был открыт в 1884 году под председательством мистера Кэмерона (ныне покойного), изготовителя пишущих ручек. Мои верные читатели, наверное, помнят моё удивление и восторг от того, что в конце моей лекции выступил один очень популярный проповедник Эдинбурга. Со словами благодарности он благословил наши эклектичные религиозные взгляды, которых, по моим словам, придерживается наше Общество и которые лежат в основе всех великих религий. Он сказал, что именно эти взгляды он излагал со своей кафедры, читая каждую воскресную проповедь, и пожелал мне успеха. Также следует напомнить, что после этой лекции я открыл шотландское Теософское Общество, предоставив ему, как и бенгальскому Теософскому Обществу в Калькутте, общее руководство и управление будущими шотландскими филиалами. Однако эта привилегия не была заработана трудом, так как один открывшийся филиал долгое время бездействовал, а теперь и вовсе «ушёл в подполье», скрывая свою деятельность и личности своих членов под маской конфиденциальности. С интересом наблюдая за развитием национальной мысли и учитывая определённое влияние шотландской крови (разнообразия которой мы, американцы, лишены), я пришёл к глубокому убеждению, которого придерживаюсь и сейчас, что после падения цепей узкого сектантского догматизма, организация, состоящая из великолепных философов, выйдет из Шотландии на арену нашего движения в Европе и поведёт его к блестящему будущему. Я рассчитываю на это, и близится время, когда мои слова сбудутся.

 

В Эдинбурге меня встретили очень тепло и сердечно, и компания джентльменов, с которыми я познакомился на частной лекции в резиденции принявшего меня джентльмена и его жены, была родственна мне по духу.

 

Вернувшись в Лондон, я прочитал серию публичных лекций, нанёс несколько частных визитов, провёл ряд встреч-бесед и других мероприятий, которым я должен был уделить своё внимание, что, как отмечалось выше, вызывало сильное недовольство Е. П. Б.. Затем я съездил в Брэдфорд, где многие годы в нашем распоряжении была крепость, принадлежавшая моему жизнерадостному и остроумному другу Оливеру Ферту. Этот визит я совершил для того, чтобы выступить с лекцией «Пробуждение Японии» в рамках «звёздного» курса, который своей речью открыл член Парламента баронет сэр Чарльз Дильк. В качестве председателя на лекции выступил мистер В. Поллард Байлс, редактор «Брэдфорд Обсёрвер» (ныне член Парламента), сказавший в конце моей речи несколько очень добрых слов. Этот же джентльмен председательствовал на моей лекции на тему «Теософия», состоявшейся следующим вечером. Семнадцатого декабря я прочитал лекцию в Ньюкасле, а на следующий день вернулся в Лондон, чтобы председательствовать на заседании Британской Секции Теософского Общества. Но пришло время, когда надо было покупать билеты на обратную дорогу в Индию, и 26-го декабря после очень тёплого прощания с Е. П. Б. и последовавшего напутствия всех друзей, пожелавших мне всего самого наилучшего, я отправился в Коломбо через Марсель. Я всё ещё плохо себя чувствовал от последствий нового обострения моей старой болячки, диареи, сопровождавшей меня в Бирме, разделявшей со мной славу Японской миссии и, вдобавок, сильно беспокоившей меня на протяжении всего моего пребывания в Англии.

 

Положение метафизика, увлечённого своими мечтами и контактирующего с физическим миром во время путешествий, было с юмором проиллюстрировано на примере Э. Д. Фосетта, молодого писателя, отправившегося со мной в Адьяр, чтобы работать вместе с нами. На станции Чаринг-Кросс он потерял складной цилиндр, железнодорожный билет до Марселя (стоимостью 6 фунтов стерлингов), две коробки с книгами и 150 сигар. Нет ничего удивительного, что по поводу этого в своём дневнике я записал: «Если он будет продолжать в том же духе, то может потерять и голову!». Я рискнул рассказать здесь эту историю только потому, что он нисколько не возражает, когда подтрунивают над его рассеянностью.

 

Мы проводили старый год и встретили новый в море на борту «Оксуса», на четвёртый день плаванья из Марселя в Коломбо.  (есть картинка)

 

________________________

 

1– Разумеется, что, помимо школьного учителя, ещё активнее искоренить простую веру ирландцев в духов природы старался священник. Этому посвящена нижеследующая история из журнала «Блэквуд». Когда ни аргументы, ни убеждения не достигают цели, прибегают к самой действенной из всех мер – разрушению материальных объектов, таких как изображения, книги, храмы, символы и так далее, которые, как считается, олицетворяют собой эти суеверия. То, что в данном случае сделал ирландский священник, было тождественно тому, как лорд-архиепископ Гоа поступил с Зубом Будды, когда тот попал в его руки, хотя буддийские монархи предлагали за выкуп Зуба баснословные суммы. И подобные бесполезные попытки правящих сил искоренить народные верования были известны истории во все времена. Однако такие «предубеждения» никогда не могут быть уничтожены силой, и мы повсюду можем встретить старые «языческие верования», сохранившиеся среди низших классов большинства народов. «На острове Инишки одна семья из поколения в поколение передавала камень под названием «Неогу» (Neogue) (вероятно, представлявшего собой часть какого-то изображения), с помощью которого его хозяева влияли на погоду по своему усмотрению. Но однажды группа туристов посетила Инишки. Она услышала о «Неогу», увидела этот камень, а затем написала о нём в газетах. Священник, приходу которого принадлежал Инишки, или не знал об этом выжившем языческом атавизме, или полагал, что никто о нём не знает, но когда о камне узнала широкая публика, он решил действовать. Поэтому он приехал на остров, раздобыл «Неогу», разбил его на крошечные кусочки и разбросал их по четырём сторонам света. Священник пользовался неприкосновенностью, но островитяне поклялись отомстить и в качестве жертвы выбрали одного несчастного учёного, обнародовавшего историю о камне и какое-то время жившего среди них. Через некоторое время этот человек вновь поехал на Инишки, чтобы завершить свои исследования, и был предупреждён об опасности. Но он смеялся над этим и говорил, что местные жители являются его очень хорошими друзьями, как оно, впрочем, и было. Тем не менее, как только он вышел из лодки, они напали на него и избили, причём так, что он впоследствии так не смог полностью поправиться и через несколько лет скончался от полученных травм. Вероятно, подобная судьба постигла каждого, кто прикасался к проклятому камню на острове Тори, который был «наведён» на канонерскую лодку «Оса» после того, как она доставила на этот остров отряд судебных исполнителей, чтобы взыскивать недоимки в пользу местного графства; и, как все знают, «Оса» налетела на Тори, а весь её экипаж погиб. Только на днях (10-го числа прошлого месяца) я слышал, что местные жители не поладили с покупателем рыбы; владелец камня «навёл» его на этого покупателя, и через месяц его жена покончила с собой».

 

Конечно, я не в состоянии высказать какое-то мнение о способности упомянутых камней влиять на погоду и вызывать проклятия, но не подлежат сомнению, что опытный маг или колдун при определённых условиях может придавать выбранному изображению свойства, несущие пользу или вред. Этот процесс, требующий тщательной проработки и носящий месмерический характер, широко известен по всей Индии под названием «Прана Пратишта». Фактически он представляет собой вливание в инертную материю части жизненной ауры человека, которая должна быть закреплена в ней напряжением сосредоточенной силы воли. При этом степень передаваемой силы и продолжительность её воздействия будут полностью зависеть от уровня духовной подготовки, достигнутой оператором. Поэтому храмы, идолы которых были «освящены» великими адептами древности, такими как Шанкарачарья, Рамануджачарья, Мадхвачарья и другими, более древними по сравнению с ними, гораздо более почитаемы, чем те, которые были возведены браминами в последующие годы, поскольку полагают, что они имеют небольшую духовную силу или не имеют её вовсе, какими бы образованными эти брамины ни стали от изучения шастр.

 

 

 

 

ГЛАВА XII

РАССКАЗ О ТРУДАХ И СМЕРТИ ЧЛЕНА ТЕОСОФСКОГО ОБЩЕСТВА Ч. Ф. ПАУЭЛЛА

(1890)

 

 

Коломбо

 

Во время плаванья по Красному морю вплоть до самого Адена было так холодно, что мужчины ходили одетыми в пальто, а дамы – в шубы. Для тех, кто видел это море только в жаркое время года, когда люди на корабле задыхаются горячим как из топки воздухом, это будет звучать странно, но всё это – сущая правда. Среди пассажиров нашего судна находился сиамский посол со своей семьёй, с которым мне было приятно познакомиться; также с нами плыли три члена японской имперской комиссии, которые возвращались с французской выставки. Они знали обо мне и были очень дружелюбны. На девятый день плаванья произошёл печальный случай. Бедный молодой французский призывник, который должен был воссоединиться со своим полком в Кохинхине, умер от голода. Его горе от того, что он покинул дом, было по тем или иным причинам настолько острым, что он давно отказался от пищи и, в конце концов, умер. Утром его похоронили в море, таком же чистом и лазурном, как сапфир чистой воды, но наблюдаемый нами похоронный обряд вызвал у меня, видавшего множество подобных церемоний на британских кораблях, сильное возмущение. На лицах экипажа не было никаких эмоций; корабельный священник пробормотал что-то бессвязное, боцман на своей дудке издал пронзительный звук, гроб с грубо сделанными отверстиями и трупом, к ногам которого было привязано пушечное ядро, был перекинут через левый борт, и корабль поплыл дальше. Но сердце бедного мальчика навсегда остановилось.

 

После Адена температура повысилась, и в каютах начали пользоваться опахалами, потому что теперь к нам с приветственным трепетом протянулась тёплая рука Матери Индии. Теперь мне предстоял ещё один год работы в Индии, причём в более приятной обстановке, чем когда каждое наше действие шлифовали лондонские трения.

Шестнадцатого января в 9.30 вечера мы прибыли в Коломбо, и я сошёл на берег, чтобы уведомить наших сотрудников на Малибан Стрит и телеграфировать в Адьяр, что наше официальное прибытие должно состояться следующим утром. Я поселил Фосетта в нашей Штаб-квартире, а затем пригласил японских комиссаров осмотреть наш колледж и Штаб-квартиру, в которой кипела работа, после чего попрощался с сиамским послом и остальными новыми друзьями.

 

А. П. Дхарма Гунаварден Мухандирам, один из наших самых лучших и самых любимых коллег-буддистов, лежал при смерти. Ему было 80 лет, он являлся президентом Теософского (Буддистского) Общества Коломбо, главой Дьякайя (защитником мирян) у первосвященника Сумангалы и, можно сказать, был отцом этой организации. Пользуясь уважением всего буддийского населения и почитанием за свои дела, он был успешен во всех начинаниях, оставаясь простым как ребёнок и щедрым в вопросах благотворительности. И теперь все с глубокой тоской следили за прогрессированием его болезни. Его участию обязано основание нашего сингальского журнала «Сандареса» и нашей процветающей типографии, так как он пожертвовал на них сумму в 500 рупий, возглавив список благотворителей. Он умер, когда я находился на Цейлоне, а через два дня его кремировали. За катафалком с его телом следовало три тысячи человек, и через костёр, объявший погребальное строение из сандалового дерева и деревьев других сортов размером 12 х 10 футов, можно было видеть множество голов. В непосредственной близости к нему стояли Сумангала Тхеро, около семидесяти пяти монахов, организаторы похорон и мы вместе с мистерами Фосеттом и Пауэллом. Сумангала делегировал своему ученику, Гнассире Тхеро, очень красноречивому молодому монаху, право произнести от его имени похоронную речь и зачитать Пансил. После этого, стоя на месте будущего костра, я произнёс речь от имени Общества, а затем согласно древнему обычаю сын усопшего разжёг огонь.

 

Отношения между сингальскими буддистами и индусами-тамилами на Цейлоне настолько дружественны, что достопочтенный П. Раманатхан, признанный лидер индуистской общины, несколько раз обсуждал со мной возможность создания индуистско-буддийского колледжа для пользы двух наций. Мы неоднократно консультировались с нашими друзьями-буддистами и индуистами, надеясь, что это можно сделать, но в итоге проект не был реализован, так как не получил необходимой поддержки. Мы с мистером Раманатханом сошлись во мнениях о необходимости строительства крематория, который станет для всего населения настоящим благословением и важным делом будущего, когда какой-нибудь местный житель, менее занятый, чем я, сможет уделить ему своё время. Индуисты Цейлона следуют обычаям предков и сжигают своих умерших, но сингальцы за исключением бхикху и феодальных вождей Канди забыли, что раньше считалось позором хоронить трупы людей, кроме принадлежавших к очень низкой касте. Также сингальцы придерживаются обряда погребения из-за того, что никто не убедил их в огромных преимуществах кремации.

 

В это время в Адьяре с нами работал мистер Чарльз Фрэнсис Пауэлл, член Теософского Общества, который участвовал в поездке по Цейлону и Южной Индии. Я встретил его на Цейлоне, но он очень хотел вернуться к работе в наших индийских филиалах. Он очень плодотворно трудился на Цейлоне, посещал школы, открывал новые, выступал с лекциями в деревнях и открыл семь новых филиалов нашего Общества. Его отец, филадельфийский миллионер, должно быть, был очень эксцентричным человеком, так как согласно своему завещанию оставил сыну Чарльзу всего лишь 10 долларов. Во времена гражданской войны Чарльз верой и правдой служил в добровольческом полку, а позже, после разных превратностей судьбы и смены нескольких мест работы, оказался в Калифорнии, где его привлекло наше Общество. Обладая очень энергичным характером и большим энтузиазмом, он, найдя меня, предложил поручить ему любую работу, которую я посчитаю нужной. Я доверил ему описанную выше работу, и результат оправдал все мои ожидания. Вместе со мной и Фосеттом он посетил несколько наших школ для мальчиков и девочек, а затем 27-го января переехал в Индию в соответствии с Исполнительным Уведомлением от 21-го января, в котором я также объявил ему благодарность за тёплые чувства к нашим индийским коллегам и работу на Цейлоне. В тот же день в Коломбо он опубликовал обращение, в котором сказал: «Разлука с Индией обострила возникшую в моём сердце сильную любовь к принявшей меня земле и к её сыновьям, показав, как для меня много значит жить в этой стране. Я искренне молюсь, чтобы мне было позволено идти вместе с ней к нашей общей цели и исполнению всех наших надежд». Конечно же, этой целью являлось достижение духовного знания. Индусы приветствовали его с распростёртыми объятиями, и, казалось, всё сулило им взаимную любовь, которая продлится долгие годы. Правда, он вёл крайне аскетичный образ жизни и ел гораздо меньше, чем следовало, причём самую простую пищу – пару горстей пшеницы, немного творога, несколько фруктов, и всё это запивал чаем. Но когда он уезжал, и мы, прощаясь на пароходе, пожимали друг другу руки, он показался мне всё тем же сильным и крепким мужчиной, каким я его давно видел. В Амбасамудраме или какой-то другой деревне хороший астролог составил ему гороскоп и по нему предсказал, что продолжительность его жизни составит 90 лет, но, увы, он скончался всего через десять дней после этого. Но – всё по порядку. Между тем, я продолжал свою рутинную работу на Цейлоне, занимавшую много времени. Его превосходительство губернатор сэр Артур Гордон, услышав о моём возвращении на остров, написал мне письмо, в котором просил его посетить. Он оказал мне очень тёплый приём. Его превосходительству хотелось бы знать, смогу ли я привлечь из Японии большое количество иммигрантов из класса специалистов по сельскому хозяйству и механиков, чтобы возделывать огромные территории общественных земель, былое плодородие которых можно восстановить, отремонтировав объёмные ирригационные резервуары в глубине острова. Он считал, что благодаря своему трудолюбию и здравомыслию японцы станут очень ценными жителями Цейлона, в то время как общность их религиозных убеждений с сингальскими буддистами устранит все страхи относительно возможных конфликтов между двумя нациями. Это был дальновидный план, достойный государственного деятеля, и в Японии я сделал всё возможное, чтобы его реализовать. Однако, несмотря на значительную плотность японского населения, ищущего страны для колонизации, предложения, сделанные Цейлоном правительству Японии, были не такие привлекательные, как поступившие от Австралии, Мексики и некоторых других стран. Поэтому я отложил этот вопрос на дальнейшее рассмотрение. Также мы с губернатором немного обсудили «Законопроект о буддийских владениях», который являлся одной из тем моих переговоров с лордом Дерби в Министерстве Колоний в 1884 году.

 

Устав от искажённых представлений западных учёных о доктринах южного буддизма, я воспользовался присутствием такого способного метафизика, как мистер Фосетт, и организовал дискуссию между ним и Сумангалой Тхеро, которая должна была завершиться изложением учения Будды и его толкования Абхидхаммой в понимании южной ветви буддизма. В качестве переводчика выступил самый талантливый на Цейлоне знаток пали, Виджесинхе Мудальяр (ныне покойный), который ранее по заказу правительства перевёл «Махавансу». Впоследствии мистер Фосетт собственноручно написал обзор этой дискуссии для мартовского номера «Теософа» за 1890 год, с которым читателю будет небезынтересно ознакомиться. Однако, сомневаясь в том, что взгляды первосвященника были в целом правильно поняты, я передал ему этот обзор для комментариев, прежде чем привести выдержки из него в данной главе «Листов старого дневника». Это был очень мудрый шаг, так как первосвященника огорчила бóльшая часть умозаключений, которые Фосетт вывел из очень неточного перевода мистера Виджесинхе. Теперь мы имеем то, что может считаться авторитетным изложением содержания южного буддизма в том виде, как его понимает первосвященник, разумеется, при условии, что его взгляды больше не были искажены переводом. Он считается самым эрудированным монахом во всём Южном Подразделении буддийской Сангхи. На сей раз переводчиком выступил мистер Д. Б. Джьятилаке, помощник директора (буддийского) Колледжа Ананды в Коломбо и редактор буддийского журнала.

 

Мистер Фосетт начинает свой обзор с того, что «в основе космической эволюции существует два сосуществующих, но взаимозависимых принципа.

 

«Первый принцип есть Нама, который, можно сказать, в целом соответствует концепции «духа», то есть бесформенной субъективной реальности, которая выходит за рамки сознания и одновременно с этим является его корнем. В сущности, Нама является безличным духом Вселенной, в то время как Рупа соответствует её объективной стороне. Таким образом, возникает дифференциация материи. Сознание или Мысль (виджняна) возникают тогда, когда луч Намы падает на материальную основу. Следовательно, появление сознания невозможно без взаимодействия Намы и Рупы: первая является источником луча, становящегося сознательным, тогда как вторая играет роль его проводника, благодаря которому собственно и происходит процесс зарождения сознания». Здесь мы видим уклон в сторону доктрины, преподаваемой в эзотерических школах Востока, который оказался настолько силён, что заставил автора неправильно понять взгляды Сумангалы. В этом, если я правильно понял слова Фосетта, прежде всего, был виновен мистер Виджесинхе. Первосвященник оспорил эти утверждения, так как в его представлении Абхидхамма Нама является лишь собирательным названием четырёх нематериальных скандх, одна из которых даёт сознание (виджняна). Поэтому неточно утверждать, что Нама «выходит за рамки сознания и одновременно с этим является его корнем». Между Намой и Виджняной не может быть никакого различия, кроме существующего между целым и его частью.

 

Для того чтобы показать взаимозависимость встретившихся друг с другом Намы и Рупы, первосвященник привёл иллюстрацию, ещё более поразительную, чем та, которую мистер Фосетт заимствовал из философии индуизма. Сумангала сравнил их с кооперацией двух людей, один из которых от рождения был хромым, а другой – слепым: хромой, сидя на плечах слепого, указывает направление, в котором тому надо идти.

 

Далее мистер Фосетт, разобравшись (как он полагал) с вопросом об относительных функциях двух предполагаемых факторов космической эволюции, переходит к вопросу о Нирване. Он говорит:

 

«В отношении этого спорного вопроса мы находимся в том же положении, что и демонические философы-дилетанты Мильтона в аду:

 

Плутаем в лабиринте в поисках разгадки.

 

Причина такого тупикового положения стала понятна, когда в ответе на этот не слишком своевременный вопрос первосвященник выразил своё мнение о том, что к проблеме Нирваны не применимы законы мышления. Однако брахманическую идею о растворении «эго» во Вселенском Духе он назвал ошибочной, поскольку любое подобное слияние при достижении Нирваны сопряжено с идеей Причины и Следствия, а Нирвана является высочайшим состоянием асанкатхи, то есть состоянием, не подчиняющемуся закону причинности. Затем он стал отрицать существование любых форм сознания в Нирване, в том числе, личного дхьянического сознания и объединённого сознания дхьянических сущностей; а также отверг возможность любых, даже самых туманных, сознательных воспоминаний об этом состоянии. Однако затем он назвал представления сторонников теории аннигиляции о Нирване лживыми и признал, что это состояние может быть постигнуто интуицией Архата, достигшего четвёртой ступени Дхьяны или мистического развития. Более того, он заявил, что в действительности в Нирвану вступает «истинное я» человека, то есть трансцендентный субъект. Покровы тайны, в которые облечено это признание, по его словам, возникают из-за того, что утончённое состояние «эго» на пороге Нирваны не может быть описано как сознательное или бессознательное, следовательно, проблема заключается в том, что Нирвана лежит вне сферы возможностей интеллекта. Обычное эмпирическое мышление всегда цепляется за частное, устанавливая ложные отношения между идеями, и, следовательно, неспособно постичь эту тайну».

 

Предложение, против которого Сумангала Тхеро решительно возразил, я выделил курсивом. Разумеется, это возражение явилось логическим следствием предыдущего, и подразумевало, что в основе человеческого существа не лежит ничего кроме пяти скандх. Однако первосвященник не стал дальше обсуждать природу Нирваны, которая, по его словам, находится за гранью понимания обычных смертных. Чтобы быть откровенным, я должен сказать, что мне не понравилась эта попытка уклониться от самой сложной из всех проблем буддийской метафизики. Если состояние Нирваны может быть понято только Архатом, то тогда почему его вообще должны обсуждать какие-то сознания, духовно менее развитые, и тогда зачем тратить время на изучение такого непонятного всем учения? Мне это показалось слишком похожим на политику замалчивания, проводимую в отношении меня старшими, когда мой юный ум естественным образом искал объяснений очевидных несоответствий и противоречий в их богословских догмах: «Бог не хочет, чтобы мы проникали в эти тайны». Во время нашего последнего разговора первосвященник отказался от обсуждения Нирваны, как это случилось с Фосеттом в 1890 году, и в нашем понимании это состояние осталось таким же туманным, как и прежде. По его словам Нирвана является состоянием совершенного блаженства. «Очень хорошо», – ответил я, – «тогда кто же может его испытывать, если растворение четырёх скандх является синонимом ухода Архата? Если его больше не существует, тогда как же он может отличить блаженство от своих страданий, испытанных им в ходе предыдущего эволюционного развития? Согласно вашему определению, он всего лишь первым достиг своей цели, представляемой как самоуничтожение». Сумангала Тхеро является титулованным первосвященником пика Адама, поэтому я спросил его, бывал ли он когда-нибудь на вершине этой горы. Он ответил, что бывал. «Тогда человек, который спрыгнет с края узкого уступа, разобьётся на куски у подножия пропасти, не правда ли»? «Конечно». «Тогда», – сказал я, – «Архат похож на человека, который бежит впереди остальных, чтобы первым сделать роковой прыжок»? Достопочтенный первосвященник добродушно рассмеялся и сказал, что мы не будем больше обсуждать этот вопрос. Поэтому я сменил тему разговора, так и не убедившись в том, что мы подошли к раскрытию тайны учения Будды.

 

Из вышесказанного явным образом следует, что первосвященник не был готов полностью принять выводы, к которым пришёл мистер Фосетт. Он не допускал реальности скрытой души или внутреннего «эго», выходящего за пределы сознания. И мудрость Архата – это только высшая форма сознания. В отношении очевидной трудности связать одну жизнь с другой первосвященник сказал, что, по его мнению, её не существует, поскольку отсутствует разрыв между сознанием в момент смерти и в момент рождения в следующей жизни. Здесь закон причины и следствия действует так же хорошо, как и в случае двух последовательных состояний сознания в одной и той же жизни. Затем он провёл параллель между состоянием непрерывного сознания и моральной ответственностью человека за свои действия в возрасте 10, 20, 30, 40, 50, 70 лет или в любой другой период его жизни. Ведь человек всегда остаётся одним и тем же создателем новой кармы и гасителем предыдущей, хотя физиологически его тело в процессе развития может полностью изменяться вновь и вновь. Так и существа переходят из прошлой жизни в последующие, о чём он мне уже давным-давно говорил, когда я готовил второе издание «Буддийского катехизиса». Именно это объяснение, проливая яркий свет на загадку ответственности человека за совершённое им в своей прошлой жизни, заставило меня впервые провести различие между «личностью» и «индивидуальностью» в разъяснении основ буддизма. И я рад снова вспомнить это очень важное учение. Встав на эту точку зрения, теперь мыслящий читатель сможет для себя определить степень вероятности угасания стойкого сознания в момент, когда существо достигает цели всех своих стремлений – избавления от страданий перевоплощения.

 

Двадцать девятого января Фосетт публично принял Пансил у первосвященника и выступил с речью. Мы с первосвященником также обратились к огромной толпе, которая собралась в нашем зале, чтобы стать свидетелями церемонии. Второго февраля мы с мистером Фосеттом отправились в Мадрас на французском пароходе, а пятого добрались до Адьяра, завершив двенадцатый месяц дальних странствий, включавших 29000 миль морских путешествий. С нами в Адьяр приехали мистер Джун Савано, доктор сельского хозяйства и агрохимии, и мистер Энри Хияши, командированные японским правительством в Индию в качестве специальных уполномоченных для получения знаний о лучших методах выращивания, сбора и производства табака, риса и хинного дерева. Они приняли моё приглашение поселиться в нашей Штаб-квартире, и я показал им их комнаты. Приняв приглашение на бал в Доме правительства, они получили все необходимые возможности для сбора требуемой информации. Доктор Савано был опытным учёным и выпускником Сельскохозяйственного Колледжа в Сайренсестере, в то время как мистер Хияши – просто известным фермером с прекрасной репутацией. Направив своих уполномоченных в Индию, японское правительство проявило как всегда прекрасное предвидение, поскольку собранные знания будут иметь огромную практическую ценность, являясь руководством к действию для собственных фермеров и производителей Японии. Поэтому нет ничего удивительного в том, что усилия японского правительства, направленные на завоевание Японией высокого места среди различных наций, столь быстро увенчались полным успехом, ведь подобная мудрая политика проводилась в отношении всех сфер жизни с тех пор, как стальной кулак Перри с треском выставил двери японской исключительности. Доктор Савано рассказал мне, что в неурожайные годы японское правительство имеет обыкновение привлекать к работе самых успешных фермеров и давать рекомендации другим агрономам в разных районах, каким образом лучше всего выращивать сельскохозяйственные культуры. Этим оно снискало себе огромную честь.

 

Была ли когда-нибудь использована более мудрая стратегия, и есть ли у нас что-нибудь подобное? Именно из этих соображений в Индию направили мистера Хияши вместе со своим эрудированным коллегой, а учёт как практической, так и научной составляющей опыта выращивания разных культур будет способствовать результативной деятельности вышеупомянутых уполномоченных и принесёт только пользу.

 

Спустя всего неделю после возвращения в Адьяр я получил известие о смерти Пауэлла. Об этом мне сообщил мой старый друг В. Куппусвами Айер, работавший тогда районным мунсифом Амбасамудрама в округе Тинневелли. Из его официального доклада и личных писем я воспроизвожу трогательные подробности смерти нашего несчастного коллеги.1

 

Первое известие, которое мы получили об этом событии, содержалось в телеграмме от мистера Куппусвами: «Десять часов назад брат Пауэлл мирно скончался от желчной диареи». Без сомнения, Индия – страна сюрпризов, но к этому мы были плохо подготовлены. Всё это до меня доходило с трудом, и мне очень хотелось обвинить наших коллег из Амбасамудрама в том, что они скрывали от меня болезнь Пауэлла, но у Куппусвами было очень хорошее оправдание. Он писал:

 

«Он сказал, что его состояние обусловлено избытком желчи в организме, и поскольку он не хотел, чтобы мы тревожили вас сообщением о его болезни, и у нас самих не было оснований опасаться фатального исхода, мы не стали ставить в известность Штаб-квартиру. Он пребывал в таком состоянии с прошлого вторника по пятницу. Мы заботливо ухаживали за ним, насколько это позволяли обстоятельства. Вчера мы все решили, что он пошёл на поправку, и когда он попросил еды, а затем и немного поел, мы подумали, что ему осталось только справиться со своей слабостью».

 

Далее он говорит следующее:

 

«Прошлым вечером в самом начале девятого, мистер Пауэлл попросил ему дать небольшую дозу лекарства, которое, казалось, принесло ему облегчение. Затем он сел на кровать и стал рассказывать нашему брату С. Партхасаратхи Найду, штатному аптекарю, который заботливо ухаживал за ним во время болезни в течение последних нескольких дней, рецепт приготовления для него овощного супа. При этом ладонь левой руки брата Пауэлла начала подрагивать. Он приоткрыл глаза и рот, затем сделал два-три тяжёлых вздоха, сопровождаемых тихим стоном, и на этом его жизнь оборвалась, хотя никто из нас не мог или не хотел в это поверить. Сначала мы подумали, что он просто вошёл в состояние транса, но очень скоро убедились, что он уже не дышит. Ни он, ни кто-либо из нас не подозревал, что так близок час его смерти. Вот так тихо и безболезненно его добрая душа сбросила свою бренную оболочку. На его лице не было никаких признаков страдания. Наоборот, на нём запечатлелось безмятежное спокойствие, которое произвело на всех нас неизгладимое впечатление.

 

Из предыдущих разговоров на общие темы мы знали, что он хотел бы умереть в Индии и чтобы его тело кремировали.

 

Все, кто имел дело с мистером Пауэллом, глубоко скорбят по поводу его безвременной кончины. Было бы хорошо, если бы он прожил ещё хоть несколько лет, чтобы славно потрудиться на благо человечества в целом и Теософского Общества в частности. Его образцовая повседневная жизнь явилась для всех нас хорошим практическим уроком по теософии. Наш филиал был первым, который он открыл в Индии. Он называл его своим «первенцем». Влияние его личности на всех членов нашего филиала было таким сильным, что, несомненно, оно сохранится на протяжении всей их жизни».

 

Вечером 9-го февраля после получения моего согласия, переданного телеграфом, состоялась кремация, которая была проведена по традиционному индуистскому обычаю. Мистер П. Р. Венкатарама Айер рассказал мне о ней следующее:

 

«Его тело омыли и обрядили в обычную одежду, и сделать это нам очень помог мистер Партхасаратхи Найду. Около тридцати браминов, являвшихся и не являвшихся членами нашего филиала, собрались в молитвенном зале, где покоилось тело. Разные люди предлагали помочь нести тело к месту кремации, что демонстрировало, какой всеобщей любовью и уважением пользовался здесь мистер Пауэлл. В составе похоронной процессии шли районный мировой судья и другие уважаемые брамины, что придавало ей характер церемонии браминов. Поскольку за пять минут до своей смерти он просил гранаты и варёные овощи, эту должным образом подготовленную пищу положили рядом с телом перед кремацией, поскольку, согласно нашему обычаю, как можно более полное удовлетворение последнего желания умирающего предотвращает любое неудовлетворённое плотское желание, которое может последовать за астральным телом после смерти. Кремация была произведена в точном соответствии с обычаем, и утром 10-го февраля штатный аптекарь самолично собрал пепел и несгоревшие кости. Первый будет отправлен в ваше распоряжение, а последние будут помещены в глиняный кувшин и похоронены под руслом священной реки Тамбрапарни, как это принято у браминов».

 

В следующем письме мистер Куппусвами добавил, что на месте кремации Пауэлла сотрудники филиала намереваются посадить тик или какое-то другое дерево, чтобы обезопасить это место от возможного осквернения в будущем. На специальном заседании филиала также была принята резолюция, выражавшая любовь его членов к мистеру Пауэллу и скорбь, вызванную его потерей. В этой резолюции также содержалась просьба предоставить филиалу фотографию или любое другое изображение Пауэлла, чтобы повесить его на стену в зале заседаний. Одним словом, наши благородные индуисты сделали всё возможное, чтобы засвидетельствовать своё почтение их ушедшему коллеге, и оказали ему высочайшее уважение в соответствии с предписаниями их религии. Само собой разумеется, что в нашей Штаб-квартире все были глубоко благодарны им за такое трогательное проявление доброты.

 

________________________

 

1– см. «Теософ», том XI, стр. 335.

 

 

Перевод с английского Алексея Куражова

 

21.03.2020 13:27АВТОР: Генри С.Олькотт | ПРОСМОТРОВ: 713




КОММЕНТАРИИ (1)
  • Сергей Целух22-03-2020 18:42:01

    Искренне рад новым главам книги Генриха Олькотта «Листы старого дневника», которые читать занимательно и радостно. Много нового рассказал нам мудрый автор о своей подвижнической жизни в Ирландии и Англии во имя Учителей и всего Теософского общества, в котором являлся Президентом. Его многочисленные лекции и беседы на злободневные теософские темы вызывали у слушателей глубокое уважение. Алексею Куражову огромное спасибо за прекрасный перевод, и вместе с глубоко мудрым «Адамантом» терпеливо ждем новых глав.

ВНИМАНИЕ:

В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:

1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".

2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.

3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".

4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.

5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".



Оставить комментарий

<< Вернуться к «Ученики и последователи Е.П. Блаватской »