Листы старого дневника. Том II. Главы XXIX, XXX. Генри С. Олькотт
Храмы Калькутты
ИСЦЕЛЕНИЕ НЕМОГО В ХРАМЕ НЕЛЛИППЫ
Как радуется воскресенью «раб каторжного труда», так радовался и я редким периодам отдыха во время своего 7000-мильного путешествия по Индии в 1883 году. По своим дневниковым записям я вижу, что один из них выпал на 9-ое мая, и, по крайней мере, до 14-го мая, я оставался в Калькутте. Но затем мои нескончаемые странствия опять возобновились, и я сел на пароход, следующий в Миднапур. Во время этого переезда в Улубария-Миднапурском канале мне пришлось пересаживаться на другое судно, что на два дня удлинило моё путешествие. Вечером 17-го мая, то есть в день моего приезда, состоялась лекция, и прошли исцеления больных, а также открылся местный Филиал с десятью членами Общества, после чего я вернулся в Калькутту. Двадцатого первого мая я выступил с лекцией в Бхованипуре, а на следующий день в городском зале Калькутты в присутствии огромного количества собравшихся мы отмечали первую годовщину Бенгальского Теософского Общества. Бабу Мохини Мохун Чаттерджи, секретарь Филиала, выступил с интересным докладом, в котором он говорил, что открытие этого Филиала явилось следствием моей первой лекции, прочитанной в том же самом зале в предыдущем году; президент, Бабу Норендранатх Сен, произнёс длинную и выразительную речь; Бабу Диджендранатх Тагор, глубокоуважаемый и образованный Ачарья из «Ади Брахмо Самадж», говорил на тему Братства; доктор Леопольд Салзар рассказал о протоплазме и открытиях доктора Ягера в области запаха веществ, а я подхватил эту тему и продолжил её историческим обзором достижений доктора Джеймса Эсдейла в области месмерической анестезии, которую он применял во время хирургических операций в Калькутте в 1846-1850 годы. Я вижу, что в прочитанном мной докладе (см. Приложение к «Теософу» за июль 1883 года) среди высказываний, имеющих отношение к месмеризму, есть поразительный отрывок из «Шарирака Сутры», где сказано: «аура (ушма) внешнего человека (стхулашарира, или тело) воспринимается аурой (ушма) внутреннего человека (сукшмашарира)».[1]Утверждение мистера Лидбитера (см. «Теософ» за декабрь 1895 года, статья «Аура») о том, что аура среднего человека распространяется от поверхности тела на расстояние около восемнадцати дюймов или двух футов во всех направлениях, подтверждается предупреждением из древней Атхарваведы. Оно гласит, что если здоровый человек приближается на два локтя (то есть, примерно на три фута) к телу больного, то недуг может перейти от последнего к первому, поскольку аура пациента, переносящая зародыши болезни, встречается с аурой здорового, и в точке, где обе сферы соприкасаются, микробы могут перейти от их источника к воспринимающей ауре.
Согласно Шушруте, «проказа, лихорадка, водянка, глазные заболевания и некоторые другие патологические состояния», передаются от пациента к здоровому человеку через общение (разговор), прикосновение, дыхание, совместный приём пищи, сидение на одном и том же диване, а также пользование одной и той же одеждой, цветочными гирляндами и душистыми пастами (анулепан). Словно по поводу бушующей в настоящее время в Бомбее бубонной чумы Атхарваведа говорит, что «даже если твой сын, рождённый от твоей плоти и крови, поражён ... карбункулами ..., никогда его не трогай ...»: наказ, которому не очень усердно следуют в наше время, когда бесстрашно и самозабвенно ухаживают за больными. Но вернёмся от этого отступления к нашему рассказу. Упомянутое ранее празднование первой годовщины Бенгальского Теософского Общества явилось событием, во время которого я в последний раз появлялся на публике в той части Индии в том году, и на следующий после него день отплывал в Мадрас. Мне стало известно, что некоторые из приведённых в моём повествовании фактов, касающиеся месмеризма и месмерических исцелений, довольно широко обсуждались в прессе. Возможно, публике будет интересно прочитать сводную статистическую таблицу, опубликованную моим другом, Нивараном Чандрой Мукерджи, который сопровождал меня на протяжении всей поездки и любезно исполнял обязанности моего личного секретаря. Его сообщение можно найти в Приложении к «Теософу» за июнь 1883 года. В одном столбце таблицы он приводит «количество пациентов (обоих полов, разных возрастов, социальных условий и вероисповеданий), на которых он (я) возлагал свои руки, а в другом столбце – количество произведённой им (мной) витализированной или месмеризированной воды. Я привёл все ёмкости (гхурры, лотахи, банки, бутылки и так далее) к единой стандартной пинте – бутылке». В первой колонке перечисляется двадцать населённых пунктов, в которых я исцелял больных, при этом сообщается, что я принял 557 пациентов. В другой колонке показано, что я произвёл 2255 пинтмесмеризированной воды в бутылках. Ниваран Бабу посчитал, что при условии, если одна бутылка приходится на одного пациента (мне кажется, это слишком заниженная оценка), выходит, что в общей сложности в течение пятидесяти семи дней моего путешествия я лечил 2812 больных людей. Вдобавок, упомяну об обстоятельстве, по крайней мере, интересном моим коллегам. Оно заключается в том, что в то время я преодолел «2000 миль по железной дороге, на пароходах, в буджеро (лодке для плаванья по каналам), в конных экипажах, на слонах, на лошадях и в паланкинах, путешествуя то ночью, то днём». Если не ошибаюсь, я выступил с «двадцатью семью лекциями, открыл двенадцать новых Филиалов, посетил тринадцать старых и ежедневно дискутировал по вопросам философии и науки с сотнями образованнейших людей в Бенгалии и Бехаре». Ниваран даже описывает мою диету и немало её хвалит, рассказывая, сколько картофеля, зелёных овощей, макарон, вермишели, ломтиков хлеба и масла я съедал и сколько чашек чая и кофе выпивал. Кроме этого, он также говорит о том, как хорошо я себя чувствовал на диете, далёкой от плотоядной. Относительно того, что вегетарианцы могут посчитать меня неразборчивым новообращённым, я должен заметить, что если бы Ниваран совершил в 1887 году путешествие вместе со мной, он бы увидел, как эта диета меня ослабила. В связи с этим мне безапелляционно было приказано вернуться к своей обычной пище, что, видимо, спасло мне жизнь, поскольку я не был таким фанатичным как бедный Пауэлл, который расстался с жизнью, начав практиковать аскетизм. Я думаю, будет верным считать, что любая особая диета может быть для человека в одно время «мясом», а в другое – «ядом». А к неразборчивым фанатикам я не испытывают никакой симпатии. Непосредственно во время подготовки этого издания к печати я опять практикую вегетарианство в качестве профилактики наследственной подагры и нахожу это средство наиболее эффективным. Если позволительно сравнивать пигмеев с гигантами, то мне кажется, что мой случай чем-то напоминает произошедшее с Буддой, который в конце долгого поста упал в обморок. Он спас себе жизнь тем, что съел сытную пищу, принесённую ему добросердечной Суджатой, дочерью дворянина. Я вспоминаю, что когда миссис К. Ли-Хант Уоллес, автор классической работы о месмеризме, узнала о количестве пролеченных мной за год больных, она написала мне, что в Европе ни один месмеризатор даже не мечтал о месмерических экспериментах с половиной такого количества пациентов. Конечно же, она имела в виду профессиональных целителей, таких как она сама, а не одарённых личностей, подобных Шлаттеру, Ньютону, Кюре из Арса, Зуаву Иакову и другим, которые прямо говорили о том, что исцеляют, находясь под духовным контролем. Поскольку это касается и меня, я должен честно признаться, что убеждён в своей неспособности вынести такую постоянную колоссальную отдачу жизненных сил, если бы не помощь наших Учителей, хотя Они никогда мне об этом не говорили. Я осознал, что когда в конце 1883 года получил приказ оставить врачевание, то уже не обладал столь феноменальной целительной силой. Я уверен, что если бы даже старался изо всех сил, то не смог бы помощь тем тяжёлым больным, которых раньше с поразительной лёгкостью исцелял в течение получаса или даже быстрее.
Когда я приехал из Калькутты, дома вместе с остальными коллегами меня радушно встретила Е. П. Б. Она произвела ряд феноменов, в основном, для моей пользы. Я упомяну только об одном из них, запись о котором датируется 6-ым июня. В ней говорится, что «не в состоянии решить, следует ли мне принять приглашение из Коломбо или из Аллахабада, я поместил письмо А. С. Б. в «святилище», запер его дверцу, тут же открыл её и получил письменный приказ на французском языке от .·. через ... (второго Адепта). Это произошло меньше чем за полминуты, пока я стоял у «святилища»». Данный факт довольно убедительно опровергает предположение о том, что ответные сообщения фабриковались заранее и подбрасывались через откатывающуюся панель позади «святилища». Целый месяц работы за письменным столом в домашней обстановке Адьяра был для меня чудесным периодом, в течение которого я также исцелял больных, принимал посетителей и вёл метафизические дискуссии с Е. П. Б.. Одному пациенту я вернул способность говорить и, кроме этого, исцелял парализованных, глухих и так далее. Среди этих больных интересен один случай, связанный с постепенным восстановлением потерянного слуха. Молодой человек, который не слышал тиканье часов, поднесённых к его уху, уже после первого сеанса мог различать его с расстояния в 4 фута 6 дюймов, после второго – с 6-ти футов, а после третьего – с 15-ти футов; при этом после второго сеанса он мог воспринимать разговорную речь с расстояния в 13 футов. Двадцать четвёртого июня один мальчик, ноги которого уже давно были парализованы, после первого же сеанса начал ходить по комнате.
Двадцать седьмого июня я отплыл в Коломбо и, прибыв в него на третий день, погрузился в ожидавшую меня работу, то есть приступил к разбору жалоб буддистов на жестокие нападения католиков, по поводу которых Правительство не предпринимало никаких действий. В ближайшие две недели я занимался только этим делом и лично встречался с губернатором Цейлона, колониальным секретарём, генералом-инспектором полиции, правительственным наместником Западной провинции, буддистскими лидерами, первосвященниками и адвокатом. Я набросал петиции, протесты и инструкции для адвоката, составил обращения к Британскому Правительству и Палате Общин, провёл много консультаций и дискуссий, председательствовал на заседаниях Филиала Общества и в целом был сильно занят. Когда это дело было полностью улажено, я отправился в Тутикорин, проведя в дороге 14-15 июля. После этого началось моё долгое путешествие по Южной Индии, полное разнообразных событий, волнительных происшествий и красочных эпизодов.
Позвольте начать мой рассказ о нём с 17 июля, когда я прибыл в Тинневелли. Именно в этом месте мы с нашим Буддистским Комитетом из Коломбо сажали кокосовый орех в атмосфере бурного ликования, что было описано в одной из предыдущих глав. Мы прибыли на станцию в 6 часов вечера и увидели, что нас уже ожидает огромная толпа народа. Вокруг моей шеи обмотали пять толстых гирлянд, а скорее, канатов, которые водрузили мне ещё и на макушку; в знак приветствия и уважения в мои руки и карманы вложили спелые лаймы; меня самого усадили в занавешенный паланкин; местные вожди и правительственные чиновники, окружая меня со всех сторон, шли по пыльной дороге; молодой брамин разбрасывал вокруг меня (и на меня)цветы, подкидывая их в воздух, и осыпал ими дорогу так, словно выкладывал из них запашистый ковёр; брамины из храма вручили мне украшенный венком из цветов небольшой серебряный кувшин с подносом, на котором лежал надломленный кокос, красная пудра, лаймы и камфора. Размахивая флагами и знамёнами, процессия двигалась дальше, а две группы музыкантов, одна из которых служила в храме, сопровождали её бряцаньем своей дикой музыки. Так мы шли до тех пор, пока не добрались до приготовленного для меня бунгало, украшенного цветами, зеленью и гирляндами. Меня пригласили войти со знойной дороги внутрь этого бунгало, чтобы насладиться его прохладой. С приветственным словом к нам обратился бывший судья Траванкора, образованный и почтенный джентльмен, которому я, конечно же, ответил. Всё происходящее, казалось, шло в разрез с лживой историей враждебно настроенных миссионеров, появившейся в 1881 году, согласно которой ортодоксальные брамины почувствовали себя настолько возмущёнными из-за того, что наша миссия по посадке кокоса осквернила их храм, что они выкорчевали дерево с корнем и освятили помещение храма, дабы очистить его от нашего порочного присутствия! Но зачем тратить время или, как говорят русские, «портить себе кровь», опровергая многочисленные наветы, которые всегда распространялись, чтобы очернить нас, когда через какое-то время они будут опровергнуты сами собой?
На следующий день я выступал с лекцией на лужайке возле моего бунгало перед аудиторией, в которую входили все передовые люди Тинневелли. В конце своей речи я обратился к ней с пламенным призывом о создании хорошей Теософской библиотеки для мальчиков-индуистов и сразу же для этого получил очень хорошенькую сумму по подпискам. Если мне не изменяет память, это явилось первым успехом в длинном ряду подобных мероприятий, и вплоть до настоящего времени я продолжаю поддерживать требования индийской молодежи к своим старейшинам выделять средства на надлежащее религиозное образование. Я надеюсь, что когда «уйду со сцены», кто-то из моих коллег будет заботливо возделывать это самое лучшее, самое урожайное из всех полей интеллектуальной и нравственной работы в Индии. И нет другого, которое бы могло с ним сравниться.
После того как благодаря цейлонской прессе мои первые исцеления сделались достоянием гласности, стали появляться назойливые требования повторить моё путешествие по Бенгалии. О нём было так захватывающее рассказано в газетах Северной Индии, что это побудило меня с таким же упорством прилагать все свои силы на благо больных в Южной Индии. Они осаждали меня как в Тинневелли, так и во всех других местах. В итоге произошло несколько чудесных исцелений. Немногословная дневниковая запись за 20 июля воскрешает в моей памяти одно из самых драматических происшествий в моей жизни. Когда я шёл к пагоде окропить «Дерево Дружбы» очищенной розовой водой, по моим пятам следовали, по меньшей мере, 1000 бездельников, которые из-за отсутствия лучшего развлечения следили за каждым моим шагом и обменивались мнениями по поводу моей внешности. Сквозь толпу ко мне подвели одного молодого человека лет 25-30-и. Его отец умолял меня вернуть своему сыну дар речи, который он потерял три года назад. Не имея ни пространства вокруг себя, ни даже возможности свободно дышать, я взобрался на пьедестал или основание, на которое водружались вырезанные из камня монолитные статуи индуистских божеств, и потащил пациента за собой. Затем я попросил тишины и велел отцу рассказать собравшимся людям о болезни своего сына. Что случилось после этого, лучше всего проиллюстрирует отрывок из печатного свидетельства – письма известного члена Теософского Общества, ныне покойного С. Рамасвамира, которое приведено в Приложении к «Теософу» за август 1883 года.
«Стоя среди огромной толпы», – говорит он, – «прямо перед храмом Неллиаппа, полковник возложил свои руки на несчастного немого. После семи круговых пассов над его головой и семи продольных пассов, на выполнение которых ушло менее пяти минут, к пациенту вернулась способность говорить, и он перестал быть немым! Под оглушительные аплодисменты и гром рукоплесканий полковник заставил его произнести имена Шивы, Гопалы, Рамы, Рамачандры и других божеств, которые он перечислил так же легко, как [это бы мог сделать] и любой другой человек. Весть об этом исцелении немого сразу же распространилась по всему городу и вызвала большую сенсацию». И это не удивительно, поскольку после того, как я заставил пациента прокричать во весь голос священные имена, половина толпы в безумном волнении разбежалась по улицам и, маша руками над головами, на индийский манер причитала: «Вах! Вах! Вах!». Вспомнив о подлых проделках миссионеров, которыми они донимали меня во время предыдущего приезда, распространяя оскорблявший нас с Е. П. Б. памфлет, я придумал для них маленькое заслуженное наказание. Ведь в этом издании в нарушение закона не значился ни его автор, ни его издательство, а сам памфлет культивировал ложь о кокосовой пальме, которая якобы была вырвана с корнем возмущёнными браминами. Я попросил отца вышеупомянутого пациента отвезти своего сына к лидерам миссионеров в Паламкоттах, пригород Тинневелли, и рассказать им о произошедшем исцелении, цитируя 17 и 18 стихи XVI-й главы Евангелия от Святого Марка, а затем от имени индуистской общины потребовать в доказательство божественности их миссии вернуть какому-нибудь немому речь, как я это сделал в Пагоде. А затем предупредить их, что после этого их ответ будет сообщён индуистской общественности. Через несколько дней он пришёл ко мне и рассказал о случившемся. Я ожидал немного развлечься, но вообразите моё удивление, когда он поведал, что один из главных падре объявил его рассказ ложью, поскольку никто не поверит, что его сын был немым! Эта увёртка была настолько изобретательной, что вызвала у меня искреннее восхищение, и я от души посмеялся над их коварством. Я полагаю, что они лучше, чем кто-либо знали всю правду, поскольку этот немой был известен всему городу, а его исцелению была придана широчайшая огласка [2].
Затем я отправился в Тривандрум, столицу Траванкора, на повозке, запряжённой быками. Всю дорогу меня трясло и подбрасывало, а протяженность моего путешествия составила примерно сто миль, преодолеть которые было настоящим испытанием. Я добрался до Тривандрума утром следующего дня. Меня пришли встречать самые знатные и высокопоставленные особы, которые выражали свои комплименты и приветствия. После этого я нанёс церемониальный визит Его Высочеству Махарадже, образованному человеку, хорошо известному своими журнальными статьями о Веданте и других серьёзных предметах, а также Британскому Резиденту, Элийя Радже (наследнику престола), Девану (премьер-министру) и другим важным персонам. Его Высочество Махараджа вышел из своего дворца Пандитов, чтобы меня встретить, и тут же затеял со мной дискуссию на тему йоги, причём в качестве переводчика выступил он сам. На моей лекции, состоявшейся во второй половине дня, присутствовало много наследных Принцев. Поскольку по многочисленным свидетельствам один из них был распущенным человеком, я воспользовался случаем и нарисовал картину идеального античного Индийского Принца, а затем сравнил её с печальным зрелищем, которое сегодня являют большинство Индийских Дворов. Разумеется, при этом я не проронил ни слова о том, что эта аналогия имеет прямое отношение к вышеупомянутому Принцу, но, как говорят французы, всё было ясно и без слов. Затем ко мне на лечение явилось много пациентов, и по своим записям я вижу, что оно помогло им всем кроме одного. На следующее утро в мои комнаты пожаловали члены королевской семьи, чтобы наблюдать за тем, как я провожу исцеления больных. Среди них, как записано в моём дневнике, была одна пожилая женщина, которой я вернул способность говорить. Перед тем как уехать из города, я принял в члены нашего Общества много кандидатов, все из которых были уважаемыми людьми. Подвергнувшись ещё раз тяжким испытаниям переезда в запряжённой волами трясущейся повозке, через какое-то время я вернулся к Тинневелли, ощущая в конце дороги каждую косточку своего организма. По пути в Нагеркойле я выступил с лекцией перед огромной аудиторией. В Тинневелли в наше Общество вступило ещё несколько человек, а затем я перебрался в Шривиллипуттур, где открыл его местный Филиал, а оттуда – в Саттур, после чего направился в Мадурай, один из самых крупных, богатых и просвещённых городов в Округе Мадрас. Я думаю, что храм Минакши является прекраснейшим индуистским религиозным сооружением в Индии. Его размеры составляют 847 х 744 футов, а в его помещении находится много гигантских монолитных статуй. Когда-то это место было средоточием образованных тамильцев. В храме есть комната с небольшими статуями сорока самых известных пандитов, которую, возможно, посещало всего лишь несколько иностранцев. Она является печальным напоминанием о теперь почти позабытых славных днях расцвета учёности в древности. Когда я пребывал в этом городе, в нём находилась замечательная местная харчевня (она существует и поныне). Тогда этим заведением управлял мистер С. Субраманьер, член Теософского Общества, который теперь широко известен как судья Высшего Суда Мадраса. Меня разместили в его садовом доме, и вскоре я был знаком с каждым человеком в городе, с которым следовало бы познакомиться. Вечером следующего дня я выступил с лекцией в величественном дворце Тирумала Наяка (царя Пандавов, жившем в семнадцатом веке) и столкнулся с определёнными трудностями. Стены и пол дворца были сложены из камня, поэтому перекричать создаваемый толпой внутри здания гул и рёв было совершенно невозможно. Сначала мне для выступления отвели место в ротонде под куполом здания, где принц Уэльский проводил свои дурбары, но топот босых ног 2000 человек по вымощенному камнем полу и их воодушевлённый шёпот не позволял мне услышать даже моих друзей, находившихся от меня всего в нескольких футах. Присутствовавшие вытягивали шею вперед, приставляли руки к ушам, впивались в меня, словно свёрлами, своими тревожными глазами, а также приоткрывали рот, как это инстинктивно делают глухие, пытаясь поймать колебания воздуха полостью рта вместо барабанных полостей. Но всё было бесполезно, и я кричал, словно в пустоту. Поэтому, выразив отчаяние и сожаление, я остановился. Затем мы стали перекрикиваться с организационным комитетом и, в конце концов, решили, что я перейду в величественный скульптурной зал, где в настоящее время проходят заседания окружного суда. После того, как мы это сделали, у входа в зал встал могучий охранник, который пропускал в него только тех, кто владел английским языком. И со скамьи, установленной на возвышении, где вершится британское правосудие, а в прежние времена короновались индийские правители, я больше часа выступал перед понимавшей мою речь аудиторией. Она насчитывала где-то от 800 до 1000 человек, среди которых находились персоны самого знатного происхождения, имевшие положение и влияние в обществе, а также обладавшие самым высоким интеллектом [3].
В течение следующих двух дней большим спросом пользовались мои услуги целителя, и с каждым излечением народное возбуждение только нарастало. Поэтому мне пришлось отдаться в руки организационного комитета и позволить ему выбирать пациентов на лечение из толпившихся у наших дверей. В заметке мистера В. Купусвами Айера, опубликованной в «Теософе», говорится, что я возлагал руки на двадцать семь человек, и что «самыми замечательными исцелениями явились три случая глухоты, один случай стойкого хронического ревматизма позвоночника, длившегося в течение девяти лет и долгое время не поддававшегося искусству врачевания, а также два случая паралича (среднего пальца левой руки и всей левой руки соответственно). На лечение последнего пациента было затрачено всего пять минут». Короче говоря, здесь перечисляется очень внушительное количество «чудес», вполне достаточное для того, чтобы ими мог манипулировать предприимчивый священник любой религии и весьма убедительно с помощью них доказывать профанам свою причастность к Воле Божьей, ведь невежественные дураки, составляющие легковерную прослойку населения, есть в каждой стране. Я надеюсь, что проницательный читатель уже давно пришёл к убеждению, что, если бы два основателя Теософского Общества были ловкими обманщиками, как о них частенько говорят, то они могли бы загребать огромные суммы денег, а им самим бы поклонялись как сверхчеловеческим существам. И это вместо того, чтобы иметь такие мизерные доходы, которые обнародованы в ежегодных финансовых отчетах нашего Общества. Нельзя утверждать, что мы никогда не имели возможности сколотить себе состояние, поскольку она есть у всех религиозных реформаторов в Индии. В наш век упадка веры и разврата священнослужителей, животные наклонности которых иногда вызывают тошноту, неоспоримые феномены Е. П. Б. и мои исцеления захватили воображение народных масс настолько, что магнаты буквально стали кидать к нашим ногам мешки с сокровищами и предлагать баснословные суммы за демонстрацию наших сил [4].
Мы совершенно искренне отвергали все их предложения, и именно в этом заключается секрет того, что с самого начала и по сей день у нас так много преданных друзей по всей Индии. Если бы мы когда-нибудь что-то приняли в дар, вся индийская общественность отвернулась бы от нас в период кризиса с Куломбами, рассматривая нас как религиозных лицемеров. Но в действительности никакие козни всех миссионеров, вместе взятых, и всех обществ в мире не могут вырвать нас из сердец детей Индии, среди которых, увы!, идёт вырождение.
История с излечением парализованной руки имела забавное продолжение. Исцелённый мальчик происходил из добропорядочной браминской семьи и приходился братом Б. A., который работал вакилом (адвокатом) и, будучи импульсивным по своей природе, не обладал моральной стойкостью. В тот момент, когда от меня вернулся мальчик, энергично размахивая своей ещё недавно парализованной рукой, восстановленной приливом в неё жизненных сил, вакил обедал. Он, будучи религиозным скептиком, имел слишком большое самомнение, чтобы признать, что душа является реальностью. Но как только он узнал об исцелении своего брата с помощью простого наложения моих рук, весь скептицизм выдуло из его головы, словно ветром. Оставив свою трапезу незавершённой, вакил поспешил ко мне, а придя, очень долго благодарил меня за излечение своего брата, крутился возле меня весь день и стал членом нашего Общества. Когда я поехал в Негапатам, а затем в другие населённые пункты, он отправился вместе со мной, чтобы в зависимости от моего желания стать или моим прислужником, или охранником. Если мне не изменяет память, он даже не переоделся и поехал в том, что было на нём одето, уподобляясь тому, кто, покидая тонущий корабль, прыгает в лодку, не думая о еде, воде и багаже. Такое рвение подобно горению высохшей травы, поскольку не может длиться долго. Несмотря на обеты верности, которые он прокричал на все четыре стороны света, мой буйный вакил оказалась одним из самых ненадёжных друзей, которых я встречал в Индии. Под конец, пятьдесят раз нарушив свои обеты, он вынудил меня выложить из своего собственного кармана довольно крупную сумму, которую он попросил у меня взаймы, чтобы сделать нам подарок в виде установки опор для Штаб-квартиры Общества. Но эти деньги он так никогда и не вернул. Совсем другой характер был у вакила-брамина, который сопровождал меня в Негапатам. Он стал попечителем Теософского Общества, оставаясь твёрдым в своём выборе от начала до конца, и я выбрал его в качестве одного из своих душеприказчиков. Как говорится, tothomines, quatsententiœ. (Сколько людей, столько и мнений).
В Негапатаме происходило примерно то же самое, что и в Мадурае. В этом городе меня, закидав цветами, встретила огромная толпа народа, которая образовала целую процессию и в сопровождении музыкантов проводила меня в декоративно украшенное бунгало. Там я отвечал на приветствия, беседовал с заполонившими все комнаты посетителями, а после этого открыл новый Филиал Теософского Общества, в который вошло двадцать семь новых членов. Затем я прочитал две лекции – одну в своём бунгало для образованной (то есть, знающей английский язык) публики, а другую – в пагоде через переводчика для аудитории, насчитывающей 3000 человек. Ночь 5 августа я провёл на железнодорожном вокзале и ранним утренним поездом выехал в Тричинополи, где при температуре воздуха в тени больше 100° по Фаренгейту мне устроили очередное «поклонение герою». Вот так поистине тёплый приём!
_______________________________
1 – Этот отрывок звучит так: «Асьяивачопапатте Реша Ушма». Я знаю, что в словарях ушма трактуется как тепло, при этом в некоторых случаях под ушмой подразумевается прана. То, что ушма – это не тепло животного тела, достаточно ясно следует из того, что ушма упоминается в связи с духовным телом. Я думаю, что в данном контексте наше слово «аура» (на санскрите «теджас») более точно передаёт идею, изложенную в этом отрывке, чем бы любой другой английский синоним.
2– В качестве самого лучшего доказательства этих необычайных исцелений позвольте привести здесь свидетельства, которые были напечатаны в Приложении к «Теософу» за август 1883 года. В них говорится следующее: «Настоящим удостоверяется, что в нашем присутствии полковник Олькотт только что вернул способность говорить Умайорубагаму Пиллэю, сыну Утхеравасагама Пиллэя из Паламкотты благодаря лечению, длившемуся менее десяти минут. В течение трёх лет он не мог промолвить ни одного слова за исключением нечленораздельного произнесения первого слога имени «Рама». Теперь он ясно и в полный голос может произносить много слов. Подписи: Утхеравасагам Пиллэй (отец пациента); Соккалингам Пиллэй (его дядя); Соначеллум Пиллэй (его тесть); Н. Падманабха Айяр, член Теософского Общества; Валлинайягам Пиллэй. Вышеизложенное соответствует действительности полностью. Подпись:Умайорубагам Пиллэй (пациент). Тинневелли, 21 июля 1883».
3 – «Газеттер» Хантера, описывая дворец, говорит, что это «самый восхитительный памятник светской архитектуры в округе Мадрас». Его основное строение состоит из двух частей – открытого двора и высокого зала, а стиль представляет собой сочетание индуистского и сарацинского. Площадь двора составляет около 100 ярдов, а сам он ограждён высокими кирпичными стенами, образующими длинные галереи, которые увенчаны куполами. За одной из стен двора находится зал с высокой куполообразной крышей, которую поддерживают круглые гранитные колонны.
4– Однажды один мусульманин в Бенгалии упрашивал меня задержаться на несколько часов, чтобы вылечить его парализованную жену, предлагая за это 10000 рупий. Конечно же, лечить её я не стал, но мог бы ей помочь, если этот мусульманин был бы нищим. Однако после этого никто из его друзей не произнёс ни слова о том, чтобы предложить мне денег.
(3).jpg)
ГЛАВА XXX
ЧУДЕСА В ЮЖНОЙ ИНДИИ
Популярность, после того, как она выходит за определённые рамки, становится весьма обременительной. Это обнаружилось во время моего путешествия по Южной Индии в 1883 году. Так, когда 7 августа я подъехал к городскому залу Тричинополи, где должен был выступать, мне было практически невозможно добраться до дверей. Огромная бурлящая толпа захватила каждый фут пространства, и вместо того, чтобы найти для меня место, сбилась в компактную потную массу, желающую взглянуть на объект сиюминутного любопытства. Люди из организационного комитета стали упрашивать толпу, ругаться, кричать и толкаться, но всё было напрасно. Это поставило меня в тупик. Но из этой ситуации выход оказался прост: я взобрался на крышу паланкина, откуда все могли меня видеть. Для того чтобы управлять толпой, никогда не следует ни волноваться, ни унывать; просто необходимо задать ходу вещей правильный первоначальный импульс и предоставить ему постепенно набирать обороты. Я прекрасно осознавал, что, возможно, только один человек из дюжины понимает английский язык и в действительности знает обо мне что-то кроме того, что я являюсь другом и защитником его религии, а также обладаю методом лечения больных, который люди называют чудодейственным. Поэтому я стоял неподвижно, давая возможность толпе хорошенько меня рассмотреть, и ожидал момента, когда она распадётся на отдельные составляющие, перестав быть целостной. Сначала люди кричали друг на друга, призывая к порядку, и делали это так, что один не слышал голоса другого, поэтому я молчал. Однако, в конце концов, когда наступило хоть какое-то затишье, а солнце начало палить так, что мне захотелось спрятаться от него в помещение, я поднял обе руки над головой и молча стал держать их над нею. Толпа часто подобна плачущему ребёнку, внимание которого можно переключить, показав ему какой-то яркий или необычный предмет, возбуждающий его любопытство. Я знал про это и продолжал молчать. Если бы я начал говорить, пятьдесят человек мгновенно бы начали призывать сто других к тишине, и отовсюду послышались бы возгласы «тише!» и «тс!». Но люди начали глядеть на меня, замершего в неподвижной позе, и им стало интересно, что же я собираюсь сказать. В результате вскоре я уже мог произнести несколько слов через моего переводчика, который забрался на паланкин вслед за мной. Это напомнило мне о приёме, к которому прибегнул покойный профессор Джеймс Дж. Мэйпс, когда на одной из своих публичных лекций он выступал перед засыпавшей аудиторией. Сорок три года назад я учился у него сельскохозяйственным наукам, и он в присущем ему неподражаемом комичном стиле сам рассказывал мне эту историю. Увидев, что аудитория, состоявшая из усталых фермеров, в середине его научной лекции начала засыпать, он молча повернулся к чёрной доске, висящей позади него, и вытер её тряпкой. Затем он встал перед ней и, будто размышляя над какой-то проблемой, посмотрел на неё, после чего нарисовал одну жирную вертикальную линию, проходящую через середину доски, положил мел, вытер пальцы, подумал с минуту, снова повернулся к публике и дочитал свою лекцию до конца. Однако теперь аудитория окончательно проснулась, поскольку ей было интересно, что же всё это означает. Он никогда даже вскользь не упоминал об этой нарисованной на доске линии. А фермеры не засыпали, надеясь узнать, что же он хочет этим сказать!
После того, как в Тричинополи мне удалось успокоить столпившихся на улице людей, я протиснулся сквозь другую распаренную толпу народа, находившуюся в здании внутри большого ограждения. За мной последовали собравшиеся слушатели, и я прочитал лекцию без перерыва, встав спиной к стене дома для того, чтобы использовать её как резонатор. Много ораторов потерпели фиаско от пренебрежения этой предосторожностью, поскольку их голос терялся в толпе.
В этом городе, как и в любом другом месте, я продолжал ежедневно исцелять больных, и в дневниковой записи от 8 августа говорится, что в этот день я с бóльшим или меньшим успехом месмеризировал семьдесят человек. Конечно же, никто не может предсказать, в каких случаях такое лечение приведёт к исцелению. Однако в то время, когда пациент покидает целителя, можно предположить, будет ли оно радикальным или нет, поскольку его эффективность напрямую зависит от состояния организма пациента. Тем не менее, явные случаи полного излечения различных заболеваний тогда всё-таки происходили.
Вечером того же дня я стал участником сцены, которую трудно превзойти по величию и живописности. Мне предстояло выступить с лекцией на одной из просторных площадей перед почитаемым вишнуистским храмом Шрирангам, известным всем путешественникам как крупнейшее религиозное сооружение Индии. Оно состоит из центрального святилища, окружённого пятью концентрически расположенными прямоугольными площадями, обнесёнными высокими стенами. Причём длина самой большей наружной стены составляет около полумили. Именно здесь в одиннадцатом веке Рамануджа, основатель школы вишишта-адвайты, обдумывал систему этой брахманической философии и начинал её проповедовать по всей Южной Индии. Для проведения лекции мне выделили внутреннюю площадь перед Залом Тысячи Колонн, одноэтажного строения размерами 450 х 130 футов. Только представьте себе картину, которая предстала предо мной, когда я вышел из-за угла стены и увидел гигантский зал и открытую площадь. Под покровом звёздного неба собралось множество темнолицых индусов в белых тюрбанах и одеяниях в количестве примерно 5000 человек, которые стояли на земле и сидели на корточках, заполняя всю переднюю часть крыши-террасы тысячеколонного строения. Много молодых людей взобралось по резным элементам храма на пирамидальный гопурам (или арку над входом) и расселось на карнизе-пьедестале. Над входом на лестницу, ведущую на вышеупомянутую крышу-террасу, для меня была построена небольшая дощатая платформа, украшенная цветами и зеленью. Чтобы забраться на неё, мне пришлось проявить определённую ловкость. Однако после того как я оказался на платформе, моему взору открылась картина, которая в силу своей необычности произвела на моё воображение глубокое впечатление. Единственным источником света кроме звёзд были мерцающие факелы, которые держали многочисленные пеоны, стоявшие вдоль стен. Мою платформу тоже освещало полдюжины факелов, подсвечивающих мою фигуру на тёмном фоне пирамиды, расположенной позади меня. Наполовину скрытая в тени толпа молчала. То здесь, то там из темноты выступали очертания обнажённых до пояса браминов, священные шнурки которых контрастировали с их бронзовой кожей, словно стекая с неё как струйки молока. А на платформе, десятью футами выше голов собравшихся, в центре внимания стоял лектор, также одетый в белые одеяния. Рядом с ним находился переводчик и один или два члена организационного комитета. Вкушая свежесть ночного воздуха, в полной тишине люди слушали мои рассуждения об индуизме и необходимости религиозного воспитания молодёжи. В конце лекции толпа разразилась долго сдерживаемыми приветствиями, пеоны замахали факелами, сидевшие люди повскакивали на ноги, мальчишки попрыгали со своих «насестов» на гопурам, а я, обвешенный гирляндами и окружённый неимоверной давкой, медленно прокладывал себе путь к выходу во внешний двор, где меня ожидал экипаж. Как и повсюду, в Тричинополи я открыл местный Филиал Теософского Общества, а на следующий день уже перебрался в Танджур, столицу одной из величайших древних индийских династий Южной Индии. Во все времена этот город был одним из главных политических, литературных и религиозных центров Юга («Газеттер» Хантера, Индия, XIII, 195). Как жаль, что поток прибывших в Индию туристов крайне редко протекает через юг. Обычно он берёт своё начало в Бомбее и после того, как пробежит по городам Севера, где на всём лежит печать мусульманских завоеваний, уже изрядно иссякший достигает Калькутты или поворачивает обратно в Бомбей. Путешественник, наставляемый господами Куками, почти не видит Индию самых древних индийских династий и не может получить никакого представления о неподражаемых индуистских храмах, украшающих Южную Индию. Это напоминает путешествие по Шотландии и Ирландии без посещения Лондона и других центров английской национальной культуры, предпринятое для того, чтобы увидеть Великобританию!
Когда в 5 часов утра я прибыл на железнодорожный вокзал Танджура, то увидел ожидавшую меня толпу в сопровождении группы музыкантов, которая играла под аккомпанемент выпускаемого из паровозного котла шума пара. Местная элита приветствовала меня цветочными гирляндами, а за столом, размещённом на платформе, меня угощали кофе. За этим последовал обычный обмен приветственными речами, после чего меня поселили в бунгало для путешественников, где до вечера любезно предоставили возможность насладиться одиночеством. А вечером меня повели осматривать достопримечательности города и показали великолепный храм, который, по словам Фергюссона, известен во всём мире. Храмовый комплекс включает в себя две площади и огромный внутренний двор, на территории которого собственно и располагается храм. Он представляет собой строение высотой в 190 футов с основанием в два этажа, над которым возведена тринадцатиэтажная пирамида. Говорят, что она вытесана из огромного камня. Между храмом и вратами на каменном постаменте покоится колоссальная статуя быка Нанди – ваханы Шивы. Скульптура огромного животного, если мне не изменяет память, вырезана из цельного куска гранита, а его высота на уровне плеч составляет около 10-12 футов, несмотря на то, что оно запечатлено лежащим. Над гранитным быком возведена каменная крыша, опирающаяся на четыре квадратные в основании колонны. Именно с этого постамента я выступал с лекцией перед множеством людей, сидящих на вымощенной камнем площади. Прямо передо мной стоял огромный каменный лингам – специфический шиваитский символ порождающей мощи природы, а позади него возвышалась гигантская пирамида, каждый этаж которой был украшен громадными каменными горельефами. В паузах, когда переводчик доводил мои слова до публики, я озирался вокруг с потрясением осознавая, что я, американец, представитель самой молодой и беспокойной нации в мире, сейчас стою рядом с огромным быком в окружении вырезанных из камня символов древнейшей мировой религии и говорю с её живыми последователями об истинах, запечатлённых в древних учениях их полузабытых мудрецов и риши!
Теперь я мог лично заявить о том, что расхожее суеверие, согласно которому огромная пирамида не отбрасывает тени, является ложным. Когда в 5 часов вечера я впервые увидел её, она давала большую чёрную тень, пересекавшую площадь перед ней напополам. Брамин, которому я об этом рассказал, ответил, что это популярное поверье связано с тем, что пирамида не отбрасывает тени в полдень! Другая моя лекция состоялась в читальном зале городской библиотеки. Затем я с большим удовольствием посетил всемирно известную санскритскую библиотеку в Королевском дворце. Каталог её коллекции составил доктор Бёрнелл. Он обнаружил, что в её собрании насчитывается около 35000 пальмовых листьев и других манускриптов, а также 7000 переплетённых томов, среди которых много очень редких и ценных рукописей. Перед тем, как покинуть город, я занимался лечением большого количества пациентов и произвёл несколько любопытных исцелений.
Следующим пунктом моего путешествия был Кумбаконам – знаменитый образовательный центр, прозванный «Оксфордом Южной Индии». Индийские профессора из городского колледжа по уровню образованности и интеллектуальной одарённости превосходят своих коллег из всех других уголков страны. В то же время, их мировоззрение тяготеет к материализму, и во время моего первого визита они оказывали сильное антирелигиозное влияние на своих студентов и, косвенным образом, на всех школьников. Я был предупреждён об этом заранее, поэтому когда читал лекцию в вишнуистском храме Сарангапани перед аудиторией в 2000-3000 человек, заполонивших его восточную пракару (крыло) и состоявшей, по словам газетной статьи, из «вакилов, профессоров, школьных учителей, мирасидаров (mirassidars), райотов, торговцев и школьников», то рассматривал религиозные вопросы с точки зрения науки. На следующий день на том же самом месте я прочитал лекцию более популярного содержания, главным образом, посвящённую обязанностям индийских родителей перед своими детьми. Несмотря на скептически настроенных профессоров и учителей, практическим результатом моего визита и состоявшихся выступлений явилось основание ныне хорошо известного местного Филиала Теософского Общества, пробуждение интереса у народных масс к индуизму, а также хорошенькая сумма собранных средств для местной общественной библиотеки. Позвольте напомнить, что тогда шёл год, в котором зародилось движение, называемое сейчас Возрождением Индуизма, со временем распространившееся по всей Индии. Именно тогда начали своё существование сорок три новых Филиала Теософского Общества, и был сломан хребет набирающего обороты индийского материализма. И всё это происходило за десять лет до проведения Парламента Религий в Чикаго.
В своём дневнике я вижу запись об одном из удивительных случаев исцеления от глухоты, имевших место, когда я лечил пациентов в Кумбаконаме. Моим пациентом был адвокат из Негапатама, который, я думаю, специально приехал ко мне на лечение, чтобы не упустить свой шанс. Он с трудом мог слышать звуки с расстояния в один ярд, но после моего получасового сеанса, проводимого прямо на веранде бунгало для путешественников, я попросил его медленно удаляться от меня, прислушиваясь к моему голосу, и остановиться в тот момент, когда он перестанет воспринимать мою обычную разговорную речь. Затем я попросил своего слугу пойти рядом с ним и разматывать рулетку, конец которой оставался у меня. Когда адвокат остановился, измерения показали, что он мог слышать меня с расстояния 70 футов 6 дюймов. Однако я перепроверил его слух, заговорив с ним с этого расстояния, повернувшись к нему спиной, чтобы он не мог обманывать ни себя, ни меня, читая по моим губам. Но что произошло с этим пациентом в дальнейшем, я не знаю.
Приём, оказанный мне в Майявараме, следующем пункте моей поездки, сопровождался таким воодушевлением встречающих, что мог сравниться только со встречами в Тинневелли, Тричи и Гунтуре. После моего прибытия в Майяварам в 7.30 утра на железнодорожной станции меня с почестями встретили, а затем поселили в прекрасный дом отдыха, и в течение всего дня я принимал посетителей. А вечером, после наступления темноты, меня усадили в открытый паланкин и в составе факельного шествия понесли к храму Майюранатхасами (Mayuranathasami), в котором мне предстояло выступить с лекцией. В газете говорилось, что эту процессию возглавил храмовый слон вместе с музыкантами и обвешанными звенящими колокольчиками верблюдами. В здании храма собралось семь тысяч человек, и, как мне сказали, что меня послушать пришли все местные жители от мала до велика за исключением прикованных к постели. Из официального отчёта о проведённых мною лечебных сеансах, опубликованного мистером Д. С. Амиртхасами Пиллэем, Государственным Провизором (правительственным чиновником от медицины), следует, что некоторые из них были довольно успешными и привели к исцелению от параплегии, глухоты, невралгии и эпилепсии. В этот город из Мадраса по делам Общества прибыл Дамодар, который привёл ко мне нового добровольца, пожелавшего стать моим личным секретарём. Им был мистер Т. Виджиарагхава Чарлу, который уже в течение многих лет является управляющим делами «Теософа». Он уволился из почтового департамента, чтобы работать с нами, и это он весьма преданно продолжает делать и по сей день. Не обладая учтивостью, которая нескольким бесполезным для Теософского Общества сотрудникам принесла большую, но временную популярность среди наших коллег, он приступил к своей работе с упорством старого сурового ковенантера [1], и больше всего его ценили те, кто был знаком с ним очень близко.
После того, как был основан местный Филиал Теософского Общества, я перебрался в Куддалор, где всё повторилось сначала. Свою первую лекцию я прочитал на английском языке, а когда в храме Паталесварасвами (Pataleswaraswami) начал читать вторую, прибегнув к помощи переводчика, собралась многотысячная толпа. Вот какой необычный комплимент сделал мне мистер А. Рама Роу в опубликованном им сообщении:
«После того, как полковник Олькотт прибыл в город, его понесли на руках в составе торжественной процессии, за которой под аккомпанемент индийской музыки, размахивая флагами, следовала огромная толпа народа. Его пронесли вокруг храма по внутренней площади, что, согласно индуистским религиозным верованиям является священной прадакшаной – церемонией, в которой до сих пор разрешалось участвовать только индуистам. Затем его поднесли к воротам храма, где расположена скульптура Нанди (священного быка Шивы). Здесь первосвященник провёл обряд Арати, после чего полковнику была предложена горящая камфора, и ему на шею повесили цветочную гирлянду. Затем он взошёл на помост. Храм был настолько набит людьми, что нечем было дышать».
Эти проявления уважения и любви более значимыми делало то, что я был не только белым человеком, но и признанным буддистом. Однако это не мешало мне стать официальным главой нашего Общества, которое не отдаёт предпочтения никакой религии, но дружески относится к ним всем. Так, Теософское Общство проявляет лояльность, когда сотрудничает и с индусами, поддерживая индуизм, и с сингальцами, возрождая буддизм. Меня приняли как друга их матери-Индии, следовательно, их брата в духе. И я также принял это.
Я закончил эту часть своего путешествия посещением Чингелпута, откуда отправился в Утакамунд, чтобы воссоединиться с моей дорогой коллегой Е. П. Б. в гостеприимном доме генерал-майора Моргана и его супруги. Железная дорога заканчивается в Меттупалаяме, у подножья гор Нильгири, а дальше путешественник должен подниматься вверх по хорошо укреплённой горной дороге в запряжённой лошадьми тонге или в двухколёсном почтовом экипаже, запряжённой парой резвых пони. Подъём вверх по этой дороге просто очарователен, поскольку она ведёт через леса, обрамлённые цветами, а повсюду кружатся сотни бабочек, словно старательно разрисованные кистью художника. По мере восхождения воздух становится всё прохладнее, пока это не вынудит путешественника остановиться где-то на середине пути в доме отдыха, чтобы сменить свой лёгкий тропический костюм на тяжёлую шерстяную одежду или даже пальто. Почти на каждом повороте извилистой дороги открываются великолепные пейзажи, и вскоре путник оказывается в Утакамунде – прекрасном местечке с живописными домишками, приютившимися у подножья покрытых травой или лесами окрестных гор. Вдоль дорог растут розы, а клумбы оживляют лилии, вербены, гелиотропы и другие цветы, словно являющиеся воплощениями «улыбки Бога». У придорожной заставы на Кунур-роуд меня встретила Е. П. Б. вместе с нашей дорогой миссис Морган, миссис Бэтчелор и другими домочадцами (генерал Морган в то время был в отъезде). Моя верная подруга была очень рада меня видеть и говорила со мной очень громко и оживлённо, как это обычно бывает, когда встречают родственника после долгой разлуки. Она хорошо выглядела, так как горный воздух разгонял кровь по её жилам, подобно шампанскому. У неё было приподнятое настроение, поскольку некоторые высокопоставленные чиновники и члены их семей отнеслись к ней весьма любезно. Однако через какое-то время её волнение улеглось, и она заставила меня вычитывать гранки и править её рукопись до двух часов ночи! Каким же удивительным созданием она была, когда пребывала в хорошем настроении; как она умела приковывать к себе внимание людей, полностью занимавших нашу комнату, когда рассказывала истории о своих путешествиях и приключениях, предпринятых для поиска людей, преуспевших в магии и колдовстве! Как же округлялись от изумления их глаза, когда она снова и снова вызывала звон астральных колокольчиков, производила стуки и показывала другие пустяковые феномены! А затем, когда они уходили, и мы оба приступали к работе, садясь за наш стол, как она смеялась над их удивлением и часто глупыми попытками объяснить эти необычные факты, с которыми до этого они никогда не сталкивались! Имеющие положение в обществе самодовольные невежды, выдвигавшие инфантильные объяснения её психических феноменов и пытавшиеся блеснуть умом за её счёт, вызывали у неё чувство омерзения, и она, образно говоря, сокрушала их своим пламенным гневом. И как же она ненавидела самодовольных матрон, которые будучи совершенно необразованными, чтобы высказывать своё мнение о высоких материях, и не обладавшими христианским милосердием (!), считали её настоящей фурией, имя которой даже нельзя упоминать высшем обществе! Но это было лучше, чем слушать, как она поносит их. Е. П. Б. говорила, что русские, австрийские и французские женщины могут вести себя очень дурно, но они гораздо честнее британских и американских, занимающих равное с ними социальное положение, поскольку первые делают свои скверные делишки у всех на виду, а последние творят злодеяния за закрытыми дверями, утаивая их всевозможными способами. Несомненно, её резкие манеры, дерзкая эксцентричность, богохульство и другие подобные черты всего лишь являлись страстным протестом против принятых в обществе притворства и лицемерия. Хорошенькая женщина с её интеллектом даже никогда бы не подумала о том, чтобы позволить себе такие высказывания. Но обладая лицом и формами, являвшими собой полную противоположностью женской привлекательности, она инстинктивно нападала на всех вокруг, поскольку не имела поклонников, чтобы их можно было потерять, и, следовательно, не имела оснований для того, чтобы сдерживать свои чувства. Разумеется, сейчас я говорю о женщине, а не о мудреце.
Для того чтобы ознакомить европейское сообщество Мадрасского округа с нашими идеями, она с друзьями организовала для меня проведение двух публичных лекций, которые вызвали живой интерес у нескольких высокопоставленных чиновников. В качестве необходимых предварительных приготовлений я делал им и их семьям приглашения на эти лекции, и этому были посвящены ближайшие два-три дня. Параллельно продолжалась наша совместная работа за письменным столом, и этот тяжёлый труд оттенялся её захватывающими рассказами и частыми жалобами на холод. Конечно, они были небеспричинными, поскольку в Утакамунде ртутный столбик термометра показывал температуру, меньшую на сорок градусов, чем на равнинах. Местные дома отапливаются дровами в открытых каминах, и порывы ветра задувают в дымоходы так, что комнаты наполняются дымом, а бумаги и книги покрываются тонким слоем пепла. Е. П. Б. сидела за столом, одетая в шубу, с накинутым на голову шерстяным платком и укутанными в дорожный плед ногами, представляя собой довольно забавное зрелище. Часть её работы заключалась в том, чтобы под диктовку записывать слова её невидимого Учителя, когда она готовила «Ответы английскому члену Теософского Общества». Помимо прочего, они содержали часто цитируемое в настоящее время пророчество об ужасных переменах и многочисленных катаклизмах, которые будут происходить в ближайшем будущем, когда цикл подойдёт к своему завершению. То, что ей что-то диктовали, было совершенно ясно тому, кто был знаком с её методами работы. Моя первая лекция состоялась в Школе имени Брикса, которая, несмотря на проливной дождь, собрала внушительную аудиторию. Чтобы выбрать тему этой лекции, мы прибегли к приёму, который использовал в Бомбее преподобный Джозеф Кук. У входа мы поместили корзину с листками бумаги и карандашом, и пришедшие на лекцию сами записывали на них то, о чём бы хотели услышать. Затем эти листки были зачитаны председателем генерал-майором Морганом, и путём голосования почти единогласно была выбрана тема «оккультная наука». После этого я приступил к подробному изложению данного предмета и спустя один час хотел остановиться, но по требованию публики был вынужден продлить свою лекцию ещё на полчаса. Вторая лекция была такой же успешной, как и первая. Для того чтобы, по словам организаторов, «не впускать всякий сброд», за вход на неё взималась плата, а затем всю выручку передали мне. Я послал её вместе с любезным письмом казначею местной больницы. Он был предубеждённым ограниченным военным офицером, который вначале отказывался принять этот дар, посчитав его «деньгами дьявола», а нас с Е. П. Б. – эмиссарами Князя Преисподней! Конечно, он стал посмешищем в глазах здравомыслящей части общества, и коллеги заставили его пересмотреть это глупое решение. Уважаемый мистер Кармайкл, правительственный секретарь, совершил отважный поступок и пригласил нас на ужин, чтобы там мы встретились с его начальниками. Ведь это происходило на пике скандала, связанного с появлением в главной Мадрасской газете, порочащей нас статьи, в которой говорилось, что мы являемся секретными политическими агентами. Думается, этим он выразил свой личный протест против такой несправедливости, за что мы были ему очень благодарны. Повторение этой избитой и безосновательной клеветы заставило меня обратиться к властям Мадраса с официальным протестом. В нём я рассказал о мелких нападках на некоторых наших последователей-индусов из разных районов, допущенных их официальными начальниками из-за принадлежности первых к Теософскому Обществу. К протесту я также приложил копию переписки между мной и Правительством Индии и его решение, вынесенное в нашу пользу, и попросил власти Мадраса о защите. Это дело дошло до губернатора и членов Совета, и на заседании Совета от 12-го сентября нам была официально гарантирована полная защита до тех пор, пока мы не нарушим ни одного закона и будем воздерживаться от вмешательства в дела, выходящие за рамки заявленного нами рода деятельности. Этого было вполне достаточно, чтобы избавить нас от раздражения, и с тех пор нам никто никоим образом не досаждал.
__________________________
1 – ковенантеры — сторонники «Национального ковенанта» от 1638 года, манифеста шотландского национального движения в защиту пресвитерианской церкви – прим. переводчика.
Перевод с английского Алексея Куражова
10.08.2017 14:27
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".