Листы старого дневника. Том II. Главы XXIII, XXIV. Генри С. Олькотт
.jpg)
ГЛАВА XXIII
ПУТЕШЕСТВИЕ С Е. П. Б. НА ПЛАВУЧЕМ ДОМЕ
За все годы нашего общения мы с Е. П. Б. никогда не были так близки друг к другу, как во время путешествия на лодке по Букингемскому каналу. Он был прорыт, чтобы спасти от голода тысячи крестьян в трагическую эпоху губернаторства герцога Бекингема в Мадрасе. До сих пор мы жили и работали в компании третьих лиц, тогда как теперь в баджроу – небольшом плавучем доме мы остались вдвоём, находясь лишь в окружении нашего слуги Бабулы и экипажа, состоящего из кули. Во время этого путешествия на лодке они были единственными нашими спутниками. Разумеется, мы находились в очень стеснённых условиях. По обеим сторонам маленькой каюты размещались ящики, поверх которых были брошены матрасы. Крышки этих ящиков могли откидываться на шарнирах вверх, открывая огромное вместилище для хранения вещей. Между ними, служившими
«ночью кроватью, а днём – комодом»,
располагался портативный столик, который в случае надобности можно было сложить и подвесить к потолку. В дополнение к этой «мебели» наше домашние хозяйство также включало в себя туалет, небольшую кладовку с полками, а позади каюты – место для разведения огня и приготовления пищи, стоящий на песке глиняный горшок с протекающим дном, а также некоторые другие необходимые кухонные принадлежности и большую банку для питьевой воды. Всего этого нам вполне хватало. Когда дул попутный ветер, наш экипаж поднимал парус, и мы плавно скользили по водной глади, в противном же случае кули спрыгивали на берег и, обмотав свои плечи канатами, брали нашу лодку на буксир и тянули её вперед со скоростью около трёх миль в час. В другой лодке, следовавшей позади, плыло несколько замечательных и дорогих нам мадрасских коллег. Среди них находился П. Иялу Найду, пожилой человек с золотым сердцем, отставной заместитель коллектора, знакомство с которым являлось привилегией, а дружба – честью. Конечным пунктом нашего путешествия был город Неллор, лежащий в двух днях пути по каналу.
Мадрас
Поскольку мы пустились в путь уже после 7-ми часов вечера (3-го мая 1882 года), на небе взошла почти полная луна, превращая наш вояж по тихой серебряной водной глади в сказочное путешествие. После того как мы оказались за пределами города, ни один звук не нарушал наш покой за исключением редких завываний стай шакалов, тихого шёпота кули, ведущих свои переговоры, и плеска воды о борт лодки. Вместо стеклянных ставень у нас были венецианские жалюзи, которые при желании можно было прикреплять за крючки к верхним балкам. Через них в нашу каюту проникал прохладный ночной бриз, приносящий аромат напитанных влагой рисовых полей. Мы с Е. П. Б. сидели как зачарованные, наслаждаясь открывающимися видами, и упивались блаженством непривычного для нас отдыха от мирских треволнений и общественной жизни. Мы немного поговорили и, захваченные волшебством ночи, отправились в кровати, уверенные, что нас ожидает освежающий сон.
Поймав попутный юго-западный ветерок от муссона, наша лодка спокойно двигалась по водам канала всю ночь, и мы застали утро в хорошем расположении духа. Ранним утром мы причалили к берегу, чтобы кули могли развести огонь и сварить карри и рис. К нам присоединились сотрудники из другой лодки, я пошёл искупаться, а Бабула приготовил превосходный завтрак, который из-за кастовых ограничений мы не смогли разделить с нашими коллегами. Затем – снова в плаванье на бесшумных как призраки лодках. Весь следующий день мы с Е. П. Б. посвятили устранению задолженности перед нашими корреспондентами и писали редакционные статьи для «Теософа» с редкими перерывами на разговоры. Разумеется, они касались состояния и перспектив нашего Общества, а также того, каким же в итоге окажется эффект распространяемых нами восточных идей на современный социум. В отношении этого мы в равной степени были оптимистами, не имея ни тени сомнения, ни разницы во взглядах. Именно это сильное, непреходящее и неодолимое чувство уверенности давало нам стойкость по отношению ко всем бедам и препятствиям, которые в противном случае пятьдесят раз могли бы застопорить наше движение. Некоторым из наших нынешних коллег может быть не совсем приятно узнать, что тогда наши ожидания в действительности гораздо больше были связаны с вплетением в ткань современной мысли теософских идей, чем с возможностью распространения Общества по всему миру. О последнем мы тогда даже и не помышляли. Уезжая из Нью-Йорка в Бомбей, мы даже не мечтали о том, что будут открыты Филиалы Общества в Индии и на Цейлоне. Точно также и теперь в этой тихо скользящей по воде лодке мы не думали о возможности инициации народного движения с целью открытия новых филиалов и центров и не собирались вести пропаганду по всей Америке и Европе, не говоря уже о Австралазии, Африке и Дальнем Востоке. И зачем нам надо было этим всем заниматься? И на кого мы могли бы тогда рассчитывать? Где были гиганты, которые могли бы вынести на своих плечах такую непосильную ношу? Напомню, что это было в 1882 году, и за пределами Азии существовало всего лишь три Филиала Теософского Общества (не считая центра в Нью-Йорке, который тогда ещё не был реорганизован). Лондонская Ложа и Филиал в Корфу (Ионический) оставались инертными. Мистер Джадж находился далеко в Южной Америке, работая в компании по добыче серебра (я надеюсь, что не ошибаюсь в датах), и ничего, напоминающего активную пропаганду, в Соединенных Штатах развёрнуто не было. Мы, два путешествующих в лодке пожилых человека, управляли всем практически в одиночку, и полем нашей деятельности оставался Восток. В то время Е. П. Б., подобно мне самому, ещё не обладала пророческим даром, поэтому мы читали лекции, работали и закладывали фундамент для великого будущего, о котором тогда никто из нас даже не подозревал.
Как много нынешних членов Общества отдали бы всё, что имели, за возможность близкого общения с моим другом во время этого путешествия в лодке, доставившего мне столько радости! Особенно приятным и полезным его делало доброе здравие и хорошее расположение духа Е. П. Б., и ничего не омрачало сладости нашего общения. В противном случае я мог бы оказаться в роли спутника голодной львицы, запертым с ней в одной клетке зоопарка, и, разумеется, одному из нас пришлось бы сойти на берег или пересесть в лодку Иялу Найду! Дорогой друг, теперь оплакиваемый нами, компаньон, коллега, учитель и мой добрый приятель! Никто не мог так выводить из себя, как ты в тяжёлые для тебя времена, и никто не был таким милым и восхитительным созданием, как ты в своих лучших проявлениях! Я думаю, что мы уже работали вместе с Е. П. Б. в предыдущих жизнях, и я верю, что мы будем работать с ней на благо человечества и в следующих. Несколько отрывочных заметок на открытой сейчас странице моего дневника воскрешает в моей памяти один из самых замечательных эпизодов теософского движения, и я снова вижу образ Е. П. Б. в поношенной шали, сидящей напротив меня на своём ящике-сундуке. Она курит сигарету, а её большая голова, увенчанная волнистыми каштановыми волосами, склонилась над страницей, которую она только что написала. Её лоб испещрён морщинами, а взгляд светло-голубых глаз выдаёт погружённость в глубокие раздумья. Своей аристократической рукой она быстро водит пером по бумаге. Всё это происходит в полной тишине, нарушаемой лишь музыкой волн, бьющихся о борт лодки, да редким поскрипыванием крыши над нами от голых ног кули, когда они затягивают канаты или выполняют какие-то команды рулевого.
На следующий день в 5 часов пополудни мы прибыли в местечко под названием Муттукур, где сошли на берег, чтобы продолжить наше путешествие в находящийся в пятнадцати милях Неллор уже по суше. И вокруг нас снова всё завертелось. Нашего прибытия ожидала большая делегация: нас проводили в палатку и предложили прохладительные напитки, а в наших руках и на шее вскоре оказалось море ароматных цветов. Затем прозвучало Приветственное Слово, и через какое-то время нас усадили в лёгкий фаэтон, запряжённый не лошадьми, а кули. Будучи проворными и энергичными, они преодолели весь путь всего за три часа. Они обладают притягательной тайной и вызывают к себе интерес тем, что принадлежат к древнему племени под названием «Анадхи», унаследовав способности заклинать и изводить змей. Люди, которые желают спокойно спать в своей постели и не думать о возможности того, что змеи могут заползти в их комнату, обращаются к человеку из этого племени. Повторяя заклинания, он многократно обходит дом и втыкает заколдованную палку в землю или устанавливает какой-нибудь другой фетиш, после чего ни одна змея не отважится нарушить покой обитателя этого дома. Наши друзья подтвердили, что это – широко известный факт, и я привожу эту запись из своего дневника на основании их авторитета. Мне сказали, что путешественникам и охотникам, которые ночуют под открытым небом в местах обитания змей, необходимо знать, что змея никогда не станет переползать верёвку из конских волос, а идеальную защиту от змей можно обеспечить, если такой верёвкой обложить дом, палатку или весь лагерь. Рассказавшие мне об этом не знают, связано ли это с тем, что шероховатые и колючие конские волосы больно ранят нежную змеиную кожу, или с тем, что магнитные (аурические) или какие-то другие оккультные свойства конских волос обладают отталкивающим действием на рептилии. В конце концов, это не так уж важно, как сам факт такого феномена, если он в действительности существует.
Неллор, Андхра Прадеш, Индия.
В 11 вечера мы приехали в Неллор, где нас ожидал радушный приём. Нашей компании предоставили замечательный дом с множеством цветов и декоративными зелёными растениями. Через час или более мне пришлось отвечать на два приветствия, первое из которых было на санскрите, а второе – на английском языке. После этого нам, изрядно уставшим, позволили лечь в кровать. На следующий день я выступил с лекцией, после которой мы занимались редакционной работой и приёмом в Общество новых членов. Вечером нас посетила делегация самых эрудированных пандитов района, которые обратились к нам со своими вопросами, и уже за час до полуночи мы официально открыли Теософское Общество в Неллоре. Девятого мая состоялась моя вторая лекция, за ней – процедура приёма в Общество ещё бóльшего количества желающих, а за ней – ещё бóльшая работа за письменным столом. После завершения всех наших дел в Неллоре мы поехали на речной вокзал Мипауд, где нас ожидала лодка, на которой нам предстояло совершить восемнадцатимильное путешествие по каналу. Наша письменная работа и беседы снова возобновились, и в назначенное время мы добрались до Падаганджама, дальше которого в жаркий сезон навигация по каналу невозможна. Из Падаганджама мы направились в Гунтур, конечную цель нашего путешествия, на паланкинах и джампанах (стульях, переносимых на шестах). Поскольку у нас они появились только на следующий день, а кули должны были отдохнуть, мы тронулись в путь незадолго до захода солнца.
Наш караван состоял из четырёх паланкинов и одного джампана, перенос которых вместе с багажом потребовал работы пятидесяти трёх кули. Вскоре мы подошли к речушке, которую нужно было пересекать вброд. Переход через неё заставил меня от души смеяться, а Е. П. Б. ругаться. Вода была очень глубокой, поэтому чтобы дно наших паланкинов не намокло, носильщики были вынуждены водрузить на свои головы толстые шесты и поднять нас на достаточную высоту. Перед тем как войти в воду, они разделись почти догола, оставшись только в лангути – набедренных повязках. Шагая очень осторожно и проверяя дно реки палками, кули погружались в воду всё глубже и глубже, пока она не дошла до их подмышек. Из вежливости к Е. П. Б. по моей просьбе меня понесли через реку первым, так как если я начну тонуть, об этом ей сразу же станет известно, и можно будет повернуть назад. Мне довольно трудно было замереть, чтобы не нарушить баланс круглых шестов, покоящихся на головах шести переносивших меня кули. Только представьте себе, что случилось бы со мной и моими записями, если бы кто-нибудь из мужчин оступился. Однако за время путешествий я уже набрался опыта и неподвижно лежал на спине столько, сколько было в моих силах. На середине реки я услышал знакомый голос из следующего паланкина: это на меня кричала Е. П. Б., утверждая, что кули обязательно её опрокинут. В ответ я крикнул, что этого не надо опасаться, так как с такой комплекцией она не утонет, и я выловлю её из воды. После этого она начала грубо меня упрекать, временами ругая кули, которые, не понимая ни слова, продолжали шагать как и прежде. В конце концов, мы добрались до противоположного берега, и моя коллега смогла расслабиться. Она покинула паланкин и, прогулявшись и выкурив нескольких сигарет, тут же забыла о недавних тревогах.
Столбик термометра стоял на отметке 98° по Фаренгейту в тени, и путешествие в такую жару было весьма утомительным. В течение трёх дней нашего пути кули шли и днём, и ночью, монотонно распевая мелодии, которые, под конец, стали сильно действовать на нервы. По ночам они несли большие факелы, сделанные из скрученного хлопка, пропитанного кокосовым маслом. При их сжигании образовывались клубы очень зловонного дыма, от которого мы в паланкинах чуть не задохнулись. Кули несли их по обеим сторонам от каждого паланкина для того, чтобы хорошо видеть змей, которые могли встретиться на пути. Поскольку ветер всё время дул поперёк направления движения, избежать дыма от факелов на наветренной стороне было нельзя, и когда на следующей остановке у нас появилась возможность посмотреть друг на друга, то обнаружилось, что мы сами вместе со своей одеждой сильно закоптились, став почти чёрными. Однако это была вполне достаточная компенсация за то, что идущий впереди главный носильщик разглядел и убил большую кобру, на которую остальные кули почти наверняка бы наступили, если бы не свет факелов.
Гунтур
Мы прибыли в Гунтур на закате третьего дня и сразу же попали на устроенный в нашу честь шумный приём. Нам сказали, что вся округа за исключением очень старых и маленьких, а также немощных, не способных бодрствовать ночью, вышли за город, чтобы нас встретить. Число прибывших измерялось тысячами, и казалось, что каждый из них старался подойти к нам как можно ближе, чтобы хорошенько нас рассмотреть. Нетрудно представить, к чему это привело: чтобы продвигаться вперёд, мы были вынуждены буквально прорубать себе дорогу через сплошную стену человеческой плоти. Нас поскорее привели в палатку, где предложили отдохнуть и познакомиться с местной знатью, но толпа была настолько назойливой, что всё это тут же прервалось, и нам с Е. П. Б. пришлось усесться на стулья, выставив себя на всеобщее обозрение. Затем пришлось произнести краткую речь. Только после этого нас усадили в какие-то устройства для передвижения (я полагаю, в джампаны), и процессия двинулась дальше. Улицы повсюду кишели людьми, и мы могли двигаться только черепашьими шажками. На каждом шагу вокруг нас ярко горели фонари и разноцветные бенгальские огни, в отсветах которых было интересно наблюдать, как их блики ложатся на большую голову и плечи Е. П. Б.. Когда она шла передо мной, у меня появлялся прекрасный шанс наблюдать за возникающими художественными эффектами. Невозможно себе представить более искреннего народного ликования, так как присутствовали все его элементы, включая нескончаемый гром аплодисментов, который следовал за нами, подобно шумной реке, на всём протяжении нашего пути до самой конечной его точки. Факелам не было счёта, и в Гунтуре стало светло как днём. Две главные его улицы были увенчаны триумфальными арками. Когда мы добрались до дома, нам пришлось выслушать два обращения на английском языке и два – на телугу, а затем ответить на них. Их преувеличенно возвышенный тон заставил нас чувствовать себя парой круглых дураков и поставил меня в затруднительное положение, поскольку найти соответствующие слова для ответа было совсем не просто. За этим испытанием последовали новые представления и знакомства, продолжительны е беседы, а также принятие одного кандидата в члены Общества, который был вынужден покинуть город до утра.
На следующий день состоялась моя лекция под названием «Душа: аргументы науки в пользу её существования и перевоплощений». Эту тему я выбрал из-за атмосферы скептицизма, царившей в обществе местных образованных молодых людей. На этой лекции присутствовал глава местной лютеранской церкви, преподобный Л. Л. Уль, со своими многочисленными друзьями и делал заметки. Если мне не изменяет память, в своей речи я говорил о том, что власть христианского богословия над образованными умами Запада ослабевает, и силу набирают противоположные тенденции: по всей Европе и Америке прокатилась волна вольнодумства. Мой почтенный друг (преподобный Уль) сообщил мне, что следующим утром он хотел бы поговорить со мной в своей часовне, и пригласил нас с друзьями поприсутствовать на этом разговоре. Мы пошли на эту встречу и были сильно разочарованы, поскольку его речь оказалась «неубедительной и сентиментальный» – именно так я её охарактеризовал в своём дневнике. Поскольку по отношению ко мне он казался дружелюбным, я предложил ему выпустить совместную брошюру, в которой бы говорилось о сильных и слабых сторонах христианства, с чем он согласился. Я обещал передать ему свою рукопись «сразу же после того, как найду время, чтобы её написать». При этом я позаботился о том, чтобы сказать мистеру Улю, что моё внимание сильно приковано к текущим официальным делам, которые постоянно его требуют, поэтому я не могу обещать, что моя рукопись будет готова к какой-то определённой дате. Но после того как мистер Уль действительно меня долго прождал – возможно, восемнадцать месяцев или два года – он изложил свою сторону вопроса в отдельной брошюре. Назвав эту работу «документом нашей кампании», он широко распространил её в качестве доказательства моей неспособности убедительно изложить на бумаге мои аргументы. Однако правда состояла в том, что через шесть месяцев после договорённости с Улем я собрал множество заметок для будущей брошюры и отослал их президенту Теософского Общества в Гунтуре. При этом я обратился к нему с просьбой составить из них памфлет и затем вернуть его мне на доработку, так как я был совершенно не в состоянии выделить для этого дела необходимое время. О своих затруднениях я также написал мистеру Улю. Но мой друг-теософ ждал помощи от своих друзей, и в итоге они ни врозь, ни вместе ничего не написали. Когда, в конце концов, мистер Уль начал форсировать события, я попросил их вернуть мои заметки. Но мне пришлось их выбросить в мусорную корзину и отказаться от всего этого дела. При этом мне дешевле стоило позволить моему преподобному критику наслаждаться своим триумфом, чем попытаться сделать невозможное и написать свою часть брошюры, поскольку у меня тогда были гораздо более важные и неотложные дела, которыми надо было заниматься. К тому времени, когда вышел трактат мистера Уля, я организовал семьдесят новых отделений Общества и исколесил всю Индию и Цейлон.
В день нашего отъезда из Гунтура мы с Е. П. Б. впервые столкнулись с одним из чудес тренировки ума брамина Аштавадхани, что вызвало у нас восхищение. В Индии существует много людей, в ходе многолетних упражнений заостривших свою память до такой степени, которая кажется невероятной тем, кто сам не был свидетелем её возможностей. Некоторые из них могут контролировать свыше пятидесяти и даже более одновременно протекающих различных психических процессов; по сравнению с этим самые замечательные истории о феноменах наших западных шахматистов кажутся банальностью. Испытание памяти пандита происходит следующим образом. Люди, которые хотят принять в нём участие, в неограниченном количестве рассаживаются рядом друг с другом, и пандит начинает выполнять задание первого человека, сидящего справа. Скажем, играть в шахматы. Он делает первый ход, с минуту смотрит на шахматную доску и переходит к следующему человеку, с которым, возможно, он будет играть в какую-то другую игру. В ней он снова делает свой ход и переходит к третьему человеку, который может попросить его сочинить стихотворение на санскрите на заданную тему, начальная и конечная буквы каждой строки которого могут быть обозначены кем-то другим. Пандит глубоко задумывается и затем диктует строку, удовлетворяющую этим условиям. Следующий человек, задание которого он должен выполнить, несколько раз слово за словом читает ему произвольно выбранное стихотворение на любом языке, известном или неизвестном испытуемому. За один раз пандит выбирает из него для запоминания какое-то одно слово, повторяя его до тех пор, пока ухо к нему не привыкнет, и затем откладывает его в своей памяти. В конце испытания он должен повторить всё стихотворение, произнося каждое запомненное им слово в правильной последовательности. Следующий человек, возможно, позвонит в колокольчик столько раз, сколько захочет, и Пандит, обходя всех собравшихся людей по второму кругу, должен будет вспомнить, сколько же раз он это сделал. Затем его могут попросить сложить «магический квадрат», состоящий из чисел, вписанных в большое количество строк и колонок, причём сумма этих чисел в каждой из них должна быть одинаковой. Затем следующий человек может затеять с пандитом дискуссию по какому-нибудь вопросу в рамках любой из шести школ индийской философии, при этом последний должен приводить свои аргументы и доказательства по мере того, как будет в порядке очереди вновь и вновь подходить к этому собеседнику. Затем его сосед может попросить пандита произвести арифметическую операцию умножения, деления или какую-нибудь другую с огромными числами, скажем, назвать результат умножения двух двенадцатизначных чисел. И так всё дальше и дальше до тех пор, пока наблюдающий за этим процессом будет полностью сбит с толку, поражаясь и удивляясь тем, как человеческий мозг может выполнять такие сложнейшие действия. Когда очередь дошла до нас, Е. П. Б. продиктовала нашему пандиту знаменитую русскую поэму о Волге, а я – несколько фраз на испанском языке, которые выучил ещё в детстве, и в конце испытания он безошибочно их воспроизвёл: каждое слово стояло на своём месте. В 10 часов вечера в паланкинах мы тронулись в обратный путь.
К утру мы преодолели тридцать одну милю, три раза сменив носильщиков, и зашли в небольшую деревню Бапута, где кули, переносившие наш багаж, должны были нас встретить. Но до 7-ми часов вечера они не появлялись, и мы были вынуждены коротать день и двинулись дальше только после 8.30 часов вечера. За ночь мы прошли двадцать три мили, и дорога привела нас к каналу в Падаганджаме. Наш дорогой друг, ныне покойный мистер Рамасвами Найду, помощник морского инспектора, отправил своих слуг подготовить к нашему приезду комфортабельный дом, в котором мы провели день в ожидании нашего собственного плавучего дома, переданного в наше распоряжение. Он прибыл в 2 часа дня с нашими друзьями, мистерами П. Иялу Найду и Л. В. В. Найду (для близких – «Дорасвами»), и мы погрузились в него на закате.
В то время ветер, поднятый муссонном, дул в противоположную сторону, и нашу лодку приходилось тащить кули. Бедняги! Им это давалось очень тяжело, поскольку на следующий день столбик термометра стоял на отметке 109° в тени, и ни у Е. П. Б., ни у меня не было сил, чтобы заниматься какой-то работой; мы могли только сидеть сложа руки и изнывать от зноя. К счастью для кули, почти весь день мы провели в Рамапатнаме ради нескольких кандидатов в члены Общества и отправились в путь незадолго до полуночи. За этим ужасно жарким днём последовал другой. Ночью нас на несколько часов задержали упрямые работники шлюза, отказавшиеся открывать вход в море до конца отлива. В 3 часа ночи я вышел из каюты, чтобы узнать, как идут наши дела и увидел, что наша лодка, взятая кули на буксир, бесшумно движется по воде, а серанг (капитан) ею управляет и что-то монотонно поёт себе под нос. В 6 часов утра мы добрались до Мипауда, где друзья из Неллора для нас уже приготовили экипажи. Но поскольку мы возвращались в Мадрас сухопутным транспортом, потребовалось время, чтобы уложить наш багаж, поэтому мы двинулись в путь не ранее 8 часов, а к этому времени уже стало жарко и душно. Казалось, что бедные янадхи [1]старались изо всех сил, и всё же мы добрались до Неллора только к 11-ти часам, где получили возможность укрыться в монументальном здании с толстыми стенами, кирпичной террасой на крыше и широкими верандами. Мы были очень благодарны за это, поскольку наши комнаты были затенены и в какой-то степени сохранили прохладу.
Вечером нас посетил один знаменитый пандит – брамин из школы ведантистов, видимо, единственно для того, чтобы продемонстрировать нам наше невежество. Но от нас, двух тёртых калачей, особенно от Е. П. Б. с её остроумием и сарказмом, он получил больше, чем ожидал, и через пару часов мы смогли показать всем присутствующим в нашей компании его сильный эгоизм, тщеславие и фанатичные предубеждения. Однако такая победа немало нам стоила, так как в моём дневнике в приписке «постскриптум» я отметил, что впоследствии он стал «нашим злейшим врагом». Пожелаем же ему и всей армии наших благородных «врагов» удачи; их ненависть никогда не приносила им ничего хорошо, но не наносила Обществу даже малейшего вреда. Однако при этом наш корабль не плыл под попутным ветром.
В течение всего следующего дня, который выдался довольно напряжённым, я написал семнадцать писем и три статьи для «Теософа», а также прочёл кучу всяких заметок и записок, после чего вечером выступил с лекцией на тему «Арийская мудрость». Следующий день прошёл очень похоже, и последовавший за ним – тоже, пока в 5 часов вечера мы не сели в запряжённые волами экипажи, направлявшиеся в Тируппати, расположенный в семидесяти восьми милях, где находилась ближайшая станция, от которой шла железнодорожная ветка на Мадрас. В такой зной это путешествие было тяжким и утомительным, но, в конце концов, оно завершилось. Затем мы провели двенадцать часов ожидания поезда, на котором без опозданий прибыли в Мадрас. Там нас встретили друзья, в сопровождении которых мы добрались до нашего бунгало.
.jpg)
Адьяр. Штаб-квартира ТО в дни жизни Е.П. Блаватской
Путешествуя по Индии и Цейлону, я приглядывался к людям и изучал местности и климат, чтобы подобрать наилучшее место для постоянной Штаб-квартиры Общества. На Цейлоне нам делали щедрые предложения, касающиеся предоставления домов без взимания арендной платы. Конечно же, этот остров весьма привлекателен для того, кто хочет обосноваться в Азии. Но определённые обстоятельства, такие как изоляция Цейлона от Индии, высокая стоимость почтовых отправлений и невысокий интеллектуальный уровень народа в целом перевесили все прелести острова и заставили нас отдать предпочтение Индии. Однако в то время нам никто не предлагал подходящей недвижимости, и у нас на этот счёт не было никаких определённых планов. И вот, 31 мая сыновья судьи Муттусвами стали упрашивать нас с Е. П. Б. взглянуть на усадьбу, которую можно было приобрести довольно дёшево. Мы поехали в Адьяр и с первого взгляда поняли, что наш будущий дом найден. На территории этой прелестной сельской усадьбы размещалось монументальное главное здание, два небольших бунгало на берегу реки, кирпичная конюшня, сарай для экипажа, складские помещения (кладовые), плавательный бассейн, аллеи с древними манговыми деревьями и баньянами, а также большая плантация казуарин (одной из разновидностей хвойных деревьев с шишками). При этом её цена, составлявшая около 9000 рупий или около 600 фунтов стерлингов, была настолько скромной, фактически номинальной, что её приобретение казалось возможным даже для нас. Поэтому мы приняли решение о покупке этой усадьбы и через некоторое время его осуществили. В этом нам любезно помогли П. Иялу Найду и судья Муттусвами Четти. Первый из них внёс аванс, а второй дал нам остальную сумму в кредит на очень выгодных условиях. Сразу же после этого мы открыли подписку для сбора средств, и в течение следующего года, радуясь возможности рассчитаться, я с чувством удовлетворения вернул всю сумму и получил документы о праве собственности на усадьбу. Её низкая цена объясняется открытием железной дороги, проложенной до подножий гор Нильгири, где расположен прекрасный курорт Утакамунд. Из Мадраса до него можно добраться всего за один день. Высокопоставленным чиновникам это дало возможность проводить там по полгода, поэтому они выставили свои роскошные бунгало в Мадрасе на продажу, а желающих их приобрести почти не было. В результате сумма, которую я заплатил за «Сады Хаддлстоуна» примерно соответствовала стоимости старых строительных материалов, которые бы остались после сноса здания. В действительности его бы снесли, если бы мы не изъявили желание приобрести усадьбу. Мы задержались в Мадрасе ещё на неделю, в течение которой я два раза выступил с лекциями и принял в Общество много новых членов. Шестого июня мы отправились на поезде в Бомбей. Нас провожало больше пятидесяти друзей. Они одарили нас цветами и умоляли поскорее вернуться, чтобы мы избрали наше постоянное место жительство среди них. Восьмого июня в 11 часов утра мы прибыли в Бомбей, где нас встречало много друзей, которые затем хотели навестить нас уже дома.
Люди любят называть Мадрас «Тёмным Округом», поскольку там нестерпимо жарко. Однако с точки зрения климата я предпочёл бы его остальным, а в отношении санскритской литературы и арийской философии это – самый просвещённый из индийских округов. В местных деревнях живёт много эрудированных пандитов, а образованный класс в целом меньше испорчен влиянием Запада. В Бенгалии и Бомбее есть много литераторов уровня Теланга и Бхандаркара, но я не могу вспомнить ни одного, равного Т. Субба Роу из Мадраса, чей яркий гений впитал в себя дух Древней Мудрости. Именно его проживание в Мадрасе явилось одной из причин, по которой мы окончательно выбрали место нашей официальной резиденции в округе этого города. Несмотря на то, что он умер и теперь нас уже покинул, мы ни разу не пожалели о своём выборе, поскольку Адьяр действительно представляет собой настоящий рай.
_________________
1 – слово «янадхи» – это искажение слова «анати», означающее «не имеющий истоков»; большинство из них живут на побережье океана в дистрикте Неллуру, округе Мадраса – прим. переводчика (по Е. П. Б.).
(1).jpg)
ГЛАВА XXIV
ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ БАРОДЫ НА ЦЕЙЛОН С ИСЦЕЛЕНИЕМ ТАМ СЕЛЬСКИХ ЖИТЕЛЕЙ
Одной из моральных бурь, которые в те дни обрушились на нас, явился злобный выпад Свами Дайянанда Сарасвати в марте 1882 года. По своим дневниковым записям я вижу, что после нашего возвращения в Бомбей моим первым делом явилась подготовка письменных материалов для нашей обороны. Они появились в виде восемнадцатистраничного «дополнения» к июльскому выпуску «Теософа», и я думаю, были довольно убедительными, так как приведённые в них факты никогда не опровергались Свами или его последователями. Одним из моих доказательств были факсимиле его верительных грамот и документов о предоставлении мне права голоса как члену Совета на его заседаниях. Обвинив нас в хитрости и беспринципности, он отрицал свою принадлежность к нашему Обществу и утверждал, что мы избрали его членом Совета без его согласия! И сколько же было таких безосновательных обвинений, инсинуаций, поклёпов и выпадов в печати, направленных в адрес Общества и его активных членов с момента его основания вплоть до наших дней! И все они впоследствии были благополучно забыты!
Дворец в Барода постройки XIX века
В июне 1882 года мы с Е. П. Б. приняли приглашение посетить Бароду, процветающую столицу Его Высочества Гайквара[1].
На вокзале нас встретил судья Гаджил, член Теософского Общества, вместе с другими высокопоставленными чиновниками (во всех местных штатах их называют дурбари). Затем они проводили нас в бунгало, примыкающее к новому великолепному дворцу Его Высочества. К нам в гости приходило много посетителей, как обычно и бывает во время наших поездок, а это означало, что наша приёмная днём и вечером была набита людьми. В день, когда меня пригласили к Гайквару, он давал Дурбар, и мы с Его Высочеством провели три с лишним часа за разговорами о Теософии. Я сильно надеялся на то, что он станет нашим самым близким другом среди индийских принцев. Он был молодым и очень патриотичным человеком, а в Индии это означает горячо любить религию своих предков и проявлять доброту ко всем своим друзьям. Он вёл чистую жизнь и преследовал высокие цели, сильно отличаясь от большинства представителей своего класса, которые потакая низшим импульсам, за стенами своих дворцов зачастую предавались разврату. Его нескрываемая доброта и любезные манеры вселяли в меня относительно его кандидатуры большие надежды, но нас ждало разочарование: приставленный к нему английский гувернёр вырастил из него какого-то странного материалиста, перегруженного государственными делами. И, несмотря на его многословные разговоры о Теософии, он так и не стал теософом ни в теории, ни на практике. Вместе с тем, он оставался очень энергичным и работоспособным человеком, жизнь которого была безгрешной. В то время его Деваном, или премьер-министром, был Раджа сэр Т. Мадхава Роу, кавалер ордена Звезды Индии. О выдающихся способностях этого государственного деятеля даже говорилось в «Таймс». Он был видным статным мужчиной с изысканными манерами, и в своём придворном костюме смотрелся очень колоритно. По отношению к нам он был вежлив и добр, весьма разумно высказывался по философским вопросам и попросил Е. П. Б. произвести феномены в качестве доказательства её сверхфизических сил, которые бы убедили его в правильности нашей теории двойственной природы человека. В ответ он получил всего несколько стуков по столу и звон колокольчиков в воздухе, но его Наиб, или помощник Девана, – намного больше. Этот ныне покойный джентльмен, которого звали мистер Киртан, был одним из высокообразованных и интеллектуально одарённых выпускников Бомбейского университета, оставивших яркий след в современной истории Индии. Он являлся старым другом и одноклассником судьи Гаджила, который искренне хотел, чтобы тот присоединиться к нашему Обществу и помог в открытии его местного Отделения. Но первый из них, будучи религиозным человеком, больше склонным к мистике, относился к возможности развития йогических сил в наше время скептически и из-за наших уверений в обратном смотрел на нас косо, как и его начальник, сэр Т.. Сэр Т. Мадхава Роу был больше государственным деятелем, чем учёным, и не имел с мистикой ничего общего; мистер Киртан был больше похож на Девана и судью Гаджила, чем на сэра Т. Мадхава Роу. Итак, он получил доказательства, которые не были предоставлены Девану Сахибу. Позвольте вспомнить, как это произошло. Я отправился повидаться с Гайкваром и по возвращении застал Киртана и Гаджила стоящими на пороге комнаты Е. П. Б., которая сама в это время находилась посреди неё, повернувшись к ним спиной. Двое наших друзей попросили меня не входить внутрь комнаты, сказав, что мадам Б. собирается произвести феномен, и Киртан с Гаджилом по её просьбе только что вышли на веранду, где я их и обнаружил. Через минуту она вернулась к нам и, взяв со стола листок бумаги, попросила джентльменов его пометить, чтобы потом его можно было опознать. Когда они это сделали, Е. П. Б. взяла его обратно со словами: «Теперь покажите мне направление, в котором находится его резиденция». После того, как они исполнили её просьбу, она зажала листок между своими ладонями, держа их горизонтально, на секунду замерла, а затем протянула его нам, отошла и села. Два дурбари тут же издали возгласы изумления: они увидели на листе бумаги, который только что был чистым, адресованное мне письмо, написанное почерком тогдашнего Британского Наместника Суда, скреплённое его же подписью. Текст письма был выведен своеобразным мелким каллиграфическим почерком, а подпись больше походила на маленький клубок бечёвки, чем на фамилию. Затем Киртан и Гаджил рассказали мне всю эту историю с самого начала. Оказалось, что они попросили Е. П. Б. научно объяснить процесс осаждения на бумагу, ткань или любую другую поверхность изображений и писем, невидимых наблюдателю, без использования чернил, красок, карандашей или каких-то других механических посредников. Она поведала им в точности то, что и я на страницах первого тома своих «Листов старого дневника», когда описывал феномены осаждения портретов Йога и М. А. Оксона в Нью-Йорке, а также некоторые другие. Она сказала, что поскольку образы всех объектов и событий хранятся в Астральном Свете, ей не требуется видеть человека и знать его почерк, который она желает воспроизвести с помощью осаждения. Ей всего лишь необходимо найти соответствующий астральный отпечаток, увидеть его внутренним зрением, а затем материализовать. И они тут же стали её упрашивать продемонстрировать это. В конце концов, сказала она: «хорошо, назовите мне имя какого-то мужчины или женщины, наиболее враждебно настроенного по отношению к Теософскому Обществу, которого ни Олькотт, ни я не могли бы знать». Они сразу же вспомнили мистера …, Британского Наместника, который относился к нам и нашему Обществу с особой ненавистью и никогда не упускал случая позлословить в наш адрес. Это именно он отговорил Гайквара пригласить нас с Е. П. Б. на церемонию его возведения на престол, что, по мнению судьи Гаджила, Гайквар обязательно бы сделал. Киртан и Гаджил подумали, что для Е. П. Б. это будет нелёгкой задачей, но последовавший феномен доказал обратное. Мне казалось, что, читая содержание письма, они лопнут от смеха. В этом письме, начинавшемуся словами «моему дорогому полковнику Олькотту», он извинялся передо мной за свои злобные высказывания в наш адрес и просил меня подписать его на наш «всемирно известный журнал» «Теософ», добавляя, что хотел бы стать членом Теософского Общества. В конце письма стояла подпись: «искренне Ваш …», где вместо многоточия значилось его имя. Е. П. Б. никогда не видела ни почерк, ни подпись этого джентльмена и никогда не встречалась с ним во плоти, а само письмо было осаждено на листе бумаги, который она сжимала своими ладонями, стоя посреди комнаты средь бела дня у нас на глазах, троих свидетелей случившегося.
Я редко сталкивался с такой блистательной аудиторией, которая собралась в Бароде послушать мою первую лекцию о теософии. Она проходила в великолепном Зале Бракосочетаний, где женились или выходили замуж члены королевской семьи Бароды. На ней присутствовал Гайквар со своим премьер-министром, вся местная знать и англоговорящие чиновники Округа, а также британский резидент со своим окружением. После лекции со словами благодарности выступил дурбари-мусульманин, который впоследствии стал Деваном. Его речь, чистая как алмаз, поразила меня блистательной английской риторикой и изысканной вежливостью. Вместе с тем, было интересно и забавно слушать его комплименты, так как я случайно узнал, что он – закоренелый атеист, который вообще не придерживается никакой религии за исключением того, что «мирится» с ней. Он также не верил и в нас, а его выступление явилось искусной уловкой – кульминацией его двуличия!
На следующий день в том же Зале и перед той же блистательной аудиторией состоялась вторая лекция на тему «Наука и индуизм». Тем же вечером мы обрели очень ценного коллегу, доктора Балчандру, главу медицинской службы Бароды, который был одним из самых умных и высокообразованных людей Индии. Я думаю, что тогда именно для него Е. П. Б. прочла содержание телеграммы, находившейся в запечатанном конверте. Кроме этого, она также звонила в атмосферные колокольчики, а на следующий день удовлетворила просьбу Гайквара и вызвала для него стуки по столу, которые продолжались в течение их долгого разговора, которого он добивался.
Из Бароды мы поехали в Вадхван, чтобы повидаться с нашим царствующим другом Такуром Сахибом. После этого мы вернулись в Бомбей и сели за работу, разделив её между собой. Я занялся подготовкой редакционного материала для следующего выпуска «Теософа», а она взвалила на себя такую работу, с которой справлялась на грани апоплексического удара. Об этом свидетельствует запись за 28-го июня, которая гласит, что «Е. П. Б. угрожает апоплексия, поэтому мой отъезд на Цейлон снова откладывается». Через какое-то время её нормальное самочувствие восстановилось, но тогда она находилась в состоянии крайнего возбуждения, которое всех нас сильно оживляло. В конце концов, 15-го июля я отплыл на Цейлон. Своим читателям я хочу предоставить возможность судить самим, каким «приятным» было моё путешествие на пароходе компании «П. и О.», если принять во внимание, что сезон муссонов начался на две недели раньше срока. Наш корабль крутился и вертелся в разбушевавшемся море как сумасшедший в бреду. К тому же, он оказался настолько набит грузом, что все каюты во втором классе за исключением трёх или четырёх, которые мы занимали, были заполнены сандаловым деревом, луком и солодкой. Исходящие от них «ароматы» смешивались с запахом горячего масла двигателя и отвратительной вонью влажных хлопковых матрасов. В своём дневнике я записал, что это – самое худшее морское плаванье в моей жизни.
Я вернулся на Цейлон после полугодового отсутствия, чтобы продолжить пропаганду образования, и мои первые впечатления были самыми обескураживающими. Казалось, что когда я был в Бомбее, жизнь покинула все местные Филиалы и их членов. Так, по подпискам, распространённым на общую сумму примерно в 13000 рупий, было собрано лишь 100. Из денег Фонда 243 рупии были потрачены на текущие расходы, а 60 – на Фонд «Буддийского Катехизиса». Всему этому были даны какие-то несостоятельные объяснения, но мне пришлось их принять за неимением лучших. Мне не оставалось ничего, как опять взяться за работу и снова вдохнуть жизнь во всё, что было уничтожено полугодовым бездельем, то есть, вновь запустить весь механизм. Поэтому я начал с Первосвященника и Мегиттуватте и организовал несколько лекций, прочитать которые предлагал мне комитет в Коломбо. Затем на заседании Филиала я рассказал о системе добровольного налогообложения, которой придерживаются многие добропорядочные христиане, периодически жертвуя десять процентов своих доходов на религиозные и благотворительные цели. Я видел, как мой отец и другие благочестивые христиане делали это по зову своей совести. Затем я зачитал меморандум, в котором приводил доказательства того, что им, нашим мученикам из Коломбо, достаточно жертвовать всего 3/4 процента от своих доходов, чтобы покрывать нужды движения за возрождение буддизма. Это было легко сделать, так как большинство из них являлись государственными служащими, получавшими фиксированную заработную плату. Затем я покинул их, чтобы они могли сделать простой вывод из моих слов.
После того, как было прочитано несколько лекций, 27-го июля в честь годовщины Теософского Общества Коломбо состоялся торжественный ужин. Зал, в котором он проходил, был так изящно украшен цветами, зелёными листьями и ветками, как это могли сделать только сингальцы. На внутренней стене зала под словом «Братство» было изображено рукопожатие белой и чёрной рук, а на другой стене сжато излагалась суть закона кармы: «Изменить Прошлое ты не можешь. Настоящее зависит от тебя. Будущее будет таким, каким ты его сделаешь». На следующий день я выехал в Галле, чтобы начать своё путешествие по этой провинции.
Моё первое публичное выступление состоялось в Дондере, самой южной точке острова. В Галле я встретил свой пятидесятый день рождения, прошедший за литературными трудами и в осмыслении своей прошлой жизни, больше половины которой было отдано труду на общее благо. Осознание того, что я не доживу до своего следующего полувекового юбилея, только укрепило мою решимость как можно больше работать для Теософии в оставшиеся мне годы.
Я не буду перегружать своё повествование ни перечислением различных деревень, в которых мне довелось побывать, ни суммами подписок, собранными в пользу Буддистского Фонда. Упомяну лишь, что 9-го августа я выступил с лекцией в Виджьянанда Вихаре, где в 1880 году мы с Е. П. Б. впервые публично приняли пансил и, таким образом, объявили себя буддистами. Мой нейтралитет по отношению к разным кастам и сектам позволил мне беспрепятственно проникать в их среду, и я переходил из вихары в вихару, обращаясь то к собравшимся виллалла, то к касте рыбаков, то к многочисленной касте обмолотчиков корицы, каждый раз собирая деньги для общего дела. Встреча на железнодорожной станции Келагана, одетой в яркую зелень, свойственную тропическому Цейлону, была очень красочной. Помост для моего выступления был сложен из больших столов, на которые водрузили небольшую трибуну и три стула, два из которых предназначались для облачённых в жёлтые мантии монахов, а третий – для меня самого. Он находился в тени огромного хлебного дерева. Была и длинная процессия с флагами, транспарантами и тамтамами, были и яркие цветные ткани, свисающие с фасадов домов и натянутые поперёк дорог, были и несмолкаемые аплодисменты, и возгласы. Но в моём дневнике это обозначено как «много славы, но мало денег для Фонда». Сборы составили всего лишь 42,77 рупий, и не удивительно, что я добавил к этой моей дневниковой записи слово «Чепуха!». То же самое произошло и на следующий день, когда было собрано только 50 рупий, и я описал всё это словами «Шествие и болтовня». С переменным успехом так продолжалось изо дня в день, но везде царила атмосфера благожелательности и доброты. Сингальцы – очень доброжелательная нация, а, значит, они будут делать всё, что могут в соответствии со своими способностями. Двадцать четвёртого августа я приехал в Коломбо, чтобы попасть на свадьбу одного из наших лучших сотрудников и сестры нашего давнего сингальского друга, Дж. Р. Де Сильвы. Брачная церемония представляла собой только подписание гражданско-правового договора и обоюдное принесение обетов в офисе Правительственного Регистратора Браков. Тогда ещё не пришло время нашего Буддийского Регистратора и возрождённого древнего церемониала, который он проводит в настоящее время. Мистер де Сильва богато украсил свой дом, превратив его в изобилующее зеленью жилище. В составе процессии из экипажей мы добрались до места регистрации брака вместе с женихом и невестой, которых затем проводили обратно в дом последней. За этим последовали прохладительные напитки, и в 5 часов вечера мы вместе со всеми поездом поехали к месту будущего жительства новобрачных, в село Моратува. Там была организована пешая процессия во главе с молодожёнами, за которой следовали участники торжества. Лицо невесты, одетой в белое платье и атласные тапочки, закрывала фата. Эта церемония оживила всю деревню: повсюду горели синие огоньки, в воздух взметались ракеты и римские свечи, а стихийно сложившийся ансамбль играл отличную музыку. Но когда, переходя через мост, мы стали приближаться к дому, музыка стихла, и процессия двигалась в полном безмолвии. Она напоминала сборище бесшумно двигающихся призраков, освещённых светом луны. Затем в построенной по случаю свадьбы длинной хижине из пальмовой соломы нам подали прекрасный ужин. Во время него произносились тосты в адрес тех, кто их заслуживал, и в город мы возвращались специальным поездом уже полдвенадцатого ночи. Весь следующий день заняло совещание с Сумангалой Тхеро и Хийяентадуве, помощником директора колледжа. На нём обсуждалось много новых вопросов и ответов, которые я подготовил для нового издания «Буддийского Катехизиса». Затем я вернулся в Галле к моей просветительской работе.
Коломбо. Цейлон. 1910 г.
Двадцать девятого августа в одном из кварталов Галле, «Китайском Саде», произошло событие, которое вошло в историю Цейлона. После моей лекции мы положили на стол подписной лист, и люди подходили по очереди вносить свои средства в Буддийский Фонд. Мистер Джайясакере, президент местного Филиала, представил мне человека по имени Корнелис Аппу, который пожертвовал всего половину рупии, извиняясь за такую скромную сумму. Одна его рука и, частично, нога вот уже в течение восьми лет были полностью парализованы, поэтому он не мог зарабатывать себе на жизнь никаким ремеслом. Вскоре после того, как я приехал из Бомбея в Коломбо, Первосвященник рассказал мне, что римские католики решили превратить источник воды, расположенный недалеко от католического храма в Келании, в храмовую лечебницу по типу Лурдского святилища. Сообщалось, что один человек, испив воды из источника, чудесным образом исцелился, но проведённое расследование выяснило, что это – полный вздор. Я сказал Первосвященнику, что это очень серьёзное дело, которому он должен уделить внимание. Если при этом начнёт применяться гипнотическое внушение, то вскоре за этим последуют настоящие исцеления, что приведёт к переходу невежественных буддистов в католицизм. «И что же мне делать?», – спросил он. «Вы или какой-нибудь другой известный монах должны взяться за работу и начать исцелять людей именем Владыки Будды», – сказал я. «Но мы не можем этого делать, поскольку ничего об этом не знаем», – ответил он. «Тем не менее, это необходимо начать делать», – сказал я. Когда этот наполовину парализованный человек из Галле рассказал о своём недуге, мне что-то подсказало: «Вот твой шанс на святой источник!». Изучая месмеризм и месмерические исцеления в течение тридцати лет, я знал о них всё, хотя никогда их не практиковал за исключением нескольких полезных экспериментов, в которых я принимал участие, будучи ещё новичком. Но теперь, движимый чувством сострадания (без которого целитель не может иметь целительную силу для радикального излечения), я сделал несколько пассов над его рукой и выразил надежду, что после этого он почувствует себя лучше. Затем он ушёл. Этот парализованный человек появился вновь, когда тем же вечером в своём доме на берегу моря я беседовал со своими коллегами из Галле. Извиняясь, он прервал наш разговор и сказал, что пришёл меня поблагодарить, так как ему стало намного лучше. Эта неожиданная приятная новость вдохновила меня на продолжение лечения, поэтому я занимался его рукой в течение четверти часа и велел ему вернуться утром. Здесь я должен упомянуть, что никто на Цейлоне не знал, что я обладаю способностями исцелять больных и когда-либо это делал. Я думаю, что никто даже не знал, что это и вправду можно делать. Поэтому к данному случаю вряд ли применима теория гипнотического внушения или коллективной галлюцинации, которых на этой стадии быть ещё не может.
На следующее утро он пришёл, желая поклониться мне как какому-то сверхчеловеческому существу, поскольку почувствовал себя ещё лучше. Я снова стал его лечить и делал это ещё в течение следующих двух дней. На четвёртый день он уже мог закидывать свою больную руку за голову, сжимать её в кулак и разжимать обратно, а также брать ею различные предметы как когда-то раньше. Ещё через четыре дня этой рукой он уже мог пописать своё имя под историей об его исцелении, предназначенной для публикации, впервые за последние девять лет взяв ручку. Я также лечил его бок и ногу, и через день-другой он уже мог скакать на обеих ногах, в том числе, и на парализованной, высоко подпрыгивать как на одной ноге, так и на другой, и свободно бегать. Новость об этом стремительно распространилась по всему городу и его округе. После этого Корнелис принёс ко мне парализованного друга, и я его вылечил. Затем ко мне стали приходить другие люди, сначала по два-три человека, потом десятками. И в течение примерно недели с утра до поздней ночи мой дом осаждали больные, все как один требующие, чтобы я возложил на них свои руки. В конце концов, они стали настолько назойливыми, что я уже не знал, как от них избавиться. Разумеется, по мере быстрого роста уверенности в себе моя магнетическая сила многократно умножалась, и то, чего можно было добиться при работе с пациентом в течение нескольких дней, теперь могло быть сделано в течение получаса. Самой неприятной стороной этого дела явилась эгоистичная бесцеремонность людской толпы. Страждущие осаждали меня в спальне, когда я ещё не был одет, повсюду следовали за мной по пятам, не давали поесть, а также приставали ко мне независимо от степени моей усталости и истощения сил. Я лечил их непрерывно в течение четырёх-пяти часов, пока не начинал чувствовать истощение сил. Затем я прерывался на полчаса, купался в солёной воде гавани, сразу после этого шёл домой и чувствовал, как ток свежей жизненной силы вновь вливается в моё тело, наполняя его энергией. После этого я возвращался к больным, возобновлял их лечение и к полудню его прекращал, настоятельно прося их покинуть мой дом. Мои комнаты находились на верхнем этаже, куда вёл один лестничный пролёт, по которому друзья переносили самых тяжёлых больных и клали их у моих ног. Среди них встречались полностью парализованные, руки и ноги которых настольно закостенели, что они были больше похожи на покорёженные корни деревьев, чем на что-то другое. Иногда после одного-двух получасовых сеансов моего лечения эти люди вставали на ноги и начинали ходить. Одну сторону широкой веранды, которая окружала весь дом, я окрестил «беговой дорожкой для калек», так как пригласив двух-трёх самых тяжёлых больных, я заставлял их бегать наперегонки друг с другом по всей длине этой веранды. Они вместе с толпой зевак смеялись над этой шуткой и, в то же время, удивлялись происходящему. Однако этим я преследовал цель, заключавшуюся в том, чтобы передать им непоколебимую веру в эффективность такого метода, поскольку я чувствовал, что их излечение может быть радикальным. Совсем недавно, заезжая на Цейлон по пути в Лондон, я встретил одного из моих тогдашних тяжёлых пациентов, которого исцелил от полного паралича, и попросил его рассказать присутствующим, как я это сделал. Он сказал, что в течение нескольких месяцев был прикован к постели, находясь в совершенно беспомощном состоянии, а его руки и ноги были парализованы и не двигались. Ко мне его подняли по лестнице. В первый день я лечил его в течение получаса, а на следующий – всего пятнадцать-двадцать минут. Моё лечение оказалось настолько эффективным, что в последующие четырнадцать лет недуг к нему больше не возвращался. Только представьте моё счастье от того, столько людей избавилось от страданий, и во многих случаях инвалиды вернулись ко всем радостям хорошего здоровья и полноценной деятельной жизни.
Тогда же я увидел и своего первого пациента, которого привёл ко мне Корнелис. После того как он избавился от болезни, все его пальцы правой руки опять свело параличом, и они словно задеревенели. В таком состоянии они находились в течение двух с половиной лет. За пять минут лечения гибкость его руки восстановилась. Он вернулся на следующий день. С его рукой всё было в порядке, однако теперь ему свело пальцы на правой ноге. Я пригласил его в свою комнату, и спустя четверть часа они стали как новые. Что-то подобное происходило и в разных селениях, через которые проходил мой маршрут во время поездки по Южной Провинции. В своей телеге для путешествий я переезжал с одного места на другое. И везде меня ожидали пациенты, размещавшиеся на верандах, газонах и во всевозможных транспортных средствах – телегах, рессорных повозках, ручных тележках, паланкинах и стульях, переносимых на бамбуковых шестах. Мне удалось вылечить одну пожилую женщину, страдавшую (в действительности неизвестно, как долго!) параличом языка; у маленького мальчика стали сгибаться локти, запястья и пальцы; а женщина, страдавшая деформирующим воспалительным ревматизмом, полностью исцелилась. В Сандравеле одна очень бедная женщина с согнутой уже в течение восьми лет спиной, пожертвовала мне для Фонда четверть рупии (около четырёх пенсов). Когда я узнал, что она сильно страдала от своего недуга, я вылечил её позвоночник, и она смогла ходить прямо.
Баддегама известен как центр миссионерской деятельности и недоброжелательства по отношению ко всему буддизму, чем я был сильно обеспокоен. Именно созерцание прекрасного пейзажа тех мест, как говорят, вдохновило епископа Хибера написать бессмертный гимн миссионеров. Меня предупреждали о том, что миссионеры собираются напасть на меня во время моей лекции, и толпы буддистов, естественно, захотели меня поддержать. Некоторые из членов нашего Общества, которых помимо Корнелиса Aппу я повидал в Галле, пришли в Баддегаму, преодолев пешком целых двенадцать миль. Таким образом, нет сомнений в том, что все они исцелились! «Кроткие» миссионеры были замечены тем, что отсутствовали, а я собрал огромную аудиторию.
Меня позабавил один случай, связанный с моими исцелениями. Он произошёл в маленькой деревушке Агалия и касался одной пожилой сморщенной семидесятилетней женщины. Несколько лет назад её лягнула буйволица, которую она доила, поэтому теперь она ходила с тростью и не могла прямо стоять. Она представляла собой забавное старое создание и от души рассмеялась, когда я сказал ей, что уже в ближайшее время она сможет танцевать. Я начал делать нисходящие пассы над её спиной и ногами, и уже через десять минут после этого она почувствовала себя так же хорошо, как и до болезни. Я схватил эту женщину за руку, выбросил её трость и заставил бежать вместе со мной по лужайке. Моим следующим пациентом был семилетний мальчик, который не мог сгибать руки из-за того, что ему стянуло сухожилия мышц спины. Я вылечил его через пять минут, и он удалился домой, придя прямо к завтраку, и смог есть рис своей правой рукой, которая в настоящее время полностью восстановилась.
Через какое-то время я возвратился в штаб-квартиру в Галле, где подвергся второй осаде страждущих. В своём дневнике я описал случай, демонстрирующий отсутствие милосердия и дух эгоизма, который царит в некоторых медицинских сообществах, к счастью, не во всех. Он связан с излечением больных непрофессионалом, не взымающим платы за своё лечение, поскольку я никогда не брал ни фартинга ни за одно исцеление.
Многочисленные, теперь уже бывшие, пациенты городской больницы Галле, ранее считавшиеся неизлечимыми, обратились ко мне и поправили своё здоровье. Естественно, что они, если можно так выразиться, стали об этом кричать во всеуслышание на каждом углу. Этого не могло не заметить медицинское сообщество, оставшись к происходящему безразличным, и в один прекрасный день на то, как я лечу своих пациентов, пришёл посмотреть один из гражданских хирургов округа. В тот день ко мне обратилось 100 пациентов, из которых я взялся лечить двадцать три, совершив несколько замечательных исцелений. Именно так указано в моих дневниковых записях. Доктор К. привёл ко мне одного мужчину, которого после обследования объявил совершенно неизлечимым, поскольку все попытки его вылечить оказались безуспешными, и он хотел узнать, смогу ли я ему помочь. В результате моего лечения этот больной обрёл способность ходить без опоры, что с ним случилось впервые за последние десять лет. Доктор искренне и прямодушно признал эффективность месмерического лечения и, оставшись со мной на весь день, подвизался мне помогать, в том числе, по части диагностики. Нам было приятно совместно работать, и, расставаясь, мы договорились о том, что он придёт на следующий день после завтрака и будет помогать мне, чем сможет. Он сам страдал тугоподвижностью голеностопного сустава или чем-то, связанным с ногой (я забыл, чем именно), и я облегчил его состояние. Но на следующий день он так и не пришёл и не послал о себе никаких вестей. Своё таинственное исчезновение он объяснил в записке, которую написал нашему общему другу, познакомившему его со мной. Вероятно, уходя от меня, он, воодушевился увиденным, что естественно для любого широко мыслящего неиспорченного молодого человека, и пошёл прямо к главному врачу своей больницы и обо всём ему рассказал. Главный врач всё холодно выслушал и после окончания рассказа доктора провёл процедуру его большого и малого отлучения от моей персоны[2].
Ведь я был шарлатаном, а все мои исцеления – хитрыми уловками, предпринятыми, чтобы заставить пациентов платить за ложь. Поэтому молодому доктору запрещалось иметь со мной и моими денежными вымогательствами что-либо общее. Поверженного такими аргументами доктора предупредили, что, если он будет упорно игнорировать это распоряжение, то, в конце концов, потеряет свою практику. При этом его обязывали привлечь меня к ответственности за медицинскую практику без лицензии, если он увидит, что я взымаю за своё лечение какое-нибудь вознаграждение! Поэтому мой бывший помощник и почитатель забыл о своём долге совершенствоваться в искусстве врачевания, исходя из приверженности истине, научному подходу и преданности профессии, и на следующий день не явился, даже не удосужившись послать мне хоть одну строку с извинениями. А ведь он видел, как я лечу, и получил от меня обещание, что со временем он сможет делать то же самое. Он даже не вспомнил ни о своей вылеченной ноге, ни об элементарной вежливости по отношению к тем, кому сделаны назначения, и тем, кому их ещё необходимо сделать. Мне было его жалко, так как на кону стояли все его будущие перспективы на государственной службе. В то же время, боюсь, что я не испытываю к нему того уважения, которое бы испытывал, если б он отважно восстал против этого жалкого и отвратительного профессионального рабства. Это – своего рода искажение морали, когда предполагается, что всё человечество так бы и продолжало болеть, если бы не лечилось исключительно с помощью классической медицины в атмосфере её «святости» и «непогрешимости». Приобрести силу, способную облегчать физические страдания с помощью месмерических процессов, настолько просто, что если кого-то постигнет неудача в её обретении, то в девяноста девяти случаях из ста это связано с его же оплошностями. Однако я думаю, что это слишком важный вопрос, чтобы затрагивать его в конце главы, поэтому пусть всё идёт своим чередом.
_________________________
1 – гайквар – общее имя или титул владетельных принцев Бароды – прим. переводчика (по Е. П. Б.)
2 – большое и малое отлучение – виды отлучения прихожанина от христианской церкви – прим. переводчика
Перевод с английского Алексея Куражова
(2).jpg)
21.04.2017 11:12
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".