26 марта в 19:00 в Московском доме книги состоится презентация книги «Николай Рерих». Круглый стол «Наследие Николая Рериха – культурный мост между Россией и Индией» (Дели). Выставка Международного Центра Рерихов «Вселенная Мастера», посвященная 150-летию Н.К. Рериха, в Индии Выставка «Издания Международного Центра Рерихов» в Новосибирске. Новости буддизма в Санкт-Петербурге. Благотворительный фонд помощи бездомным животным. Сбор средств для восстановления культурной деятельности общественного Музея имени Н.К. Рериха. «Музей, который потеряла Россия». Виртуальный тур по залам Общественного музея им. Н.К. Рериха. Вся правда о Международном Центре Рерихов, его культурно-просветительской деятельности и достижениях. Фотохроника погрома общественного Музея имени Н.К. Рериха.

Начинающим Галереи Информация Авторам Контакты

Реклама



Листы старого дневника. Том II. Главы XXI, XXII. Генри С. Олькотт


 

 

ГЛАВА XXI

 

СОЗДАНИЕ СИНГАЛЬСКОГО БУДДИСТКОГО ФОНДА

 

Если кто-то полагает, что влияние, которым наше Общество пользуется на Востоке, приобретено без тяжкого труда, путь он прочтёт нижеследующие страницы этого дневника. Можно видеть, как день за днём, неделя за неделей, месяц за месяцем через мой дневник проходят записи о наших поездках на всех видах транспорта от железнодорожного вагона до дряхлой маленькой лошадки, экипажей ютка и экка, запряжённых пони или волами. Также мы не гнушались и простой деревенской телеги с огромными колёсами и основанием из бамбуковых палок, иногда всего лишь покрытых тонким слоем соломы. Эта телега была запряжена парой индийских волов с высокими горбами, надрывающихся под ярмом, которое представляло собой толстую палку, перекинутую через усталые шеи животных и привязанную к ним кокосовыми верёвками. Мы путешествовали и на топорно построенных судёнышках с крышами из высушенных пальмовых листьев, на борту которых не было ни скамеек, ни подушек. Доводилось нам ездить и на слонах, взгромоздившись на хаудахи или, чаще, на огромные подушки – простые матрацы, фиксированные на животных гигантскими поясами, обёрнутыми вокруг них. В моём дневнике описаны наши странствования в ясные дни и в дни, когда шли проливные тропические дожди; мы путешествовали в лунные ночи при свете звёзд и в ночи с сильными ливнями. При этом по ночам наш сон иногда тревожили то оглушительные звуки насекомых, наводняющих джунгли, то противный визг шакальих стай, то далёкий рёв диких слонов, проходящих по тростниковой роще, то нескончаемые крики возниц на своих плетущихся волов и их народные песни, главным образом, исполняемые фальцетом и обычно не настолько благозвучными, чтобы под них можно было заснуть. Вспоминаются и роящиеся в телеге вокруг нас москиты, издающие раздражающий гул и угрожающиенам медленной пыткой, вызванной белыми волдырями на коже. Затем – приезд в деревню на рассвете; толпящиеся вдоль дороги люди, встречающие нас; любопытство этих людей, которое должно быть удовлетворено; купание с большими сложностями; ранний завтрак с кофе, толстыми рисовыми лепёшками (аппас) и фруктами; посещение монастыря; обсуждение планов и перспектив с буддистскими монахами; лекция на открытом воздухе или в шатре для проповедей, если таковой имеется, для большой толпы интересующихся темнокожих людей, разглядывающих нас и смотрящих в рот переводчику. Затем – раскладывание напечатанных подписных листов на столе, регистрация присутствующих, продажа буддийских брошюр и катехизисов; полдник, приготовленный нашим слугой на нескольких камнях под пальмой; иногда – вторая лекция для вновь прибывших людей из соседних деревень; добрые проводы, пожелание успехов, выражаемое громом тамтамов и скрипом труб-тыкв, взмахи флажков и пальмовых листьев, крики «Садху! Садху!» и снова в дорогу на скрипучей телеге. И так день за днём я объехал всю Западную провинцию, пробуждая интерес народа к образованию своих детей под эгидой своей собственной религии, распространяя литературу и собирая средства, необходимые для выполнения нашей работы. Я испытывал такие сильные неудобства, что, в конце концов, приложил всё свою изобретательность янки и построил для своих путешествий двухколёсную повозку на рессорах, в которой можно было развернуть спальные места для четырёх человек. По её сторонам я разместил запирающиеся ящички для канцелярских принадлежностей, минимального количества пищи, маленькой библиотеки и предметов личной гигиены. Другие два больших ящика я спрятал под дном повозки и поместил в них багаж, мешки с овощами и приправой карри. Крышу повозки я сделал из плотного холста, натянув его на железные обручи как на рёбра. В передней части повозки располагался сундук для инструментов, запасных канатов, крюков для поднятия вёдер с водой, лотков для кормления тягловых животных и т. д.. Над осью повозки была сделана прочная полка для хранения походных кухонных принадлежностей, позади которой находилось кольцо для управления главным волом. После того как у нас появилась эта повозка, наши беды и неприятности окончились, и я прожил в ней в течение нескольких недель. Она весила меньше, чем обычная деревенская телега и была настолько комфортабельной, насколько это было возможно. Всего лишь меняя расположение продольных планок внутри повозки, по своему желанию я мог заполучить рабочий кабинет, столовую, спальню или что-то подобное омнибусу с двумя рядами сидений по бортам, идущими от передней части повозки к задней и вмещающей восемь человек. Для простых людей это было таким же новшеством, как «Буддийский Катехизис», и священники с мирянами стекались к повозке, чтобы увидеть её чудесные механические приспособления. По прошествии пятнадцати лет повозка всё ещё находится в исправном состоянии, послужив Дхаммапале, Ледбитеру, Пауэллу, Банбери и другим теософским труженикам на Цейлоне. Много миль я проехал в лучших индийских повозках на воловьей тяге, но комфортабельнее и удобнеемоей цейлонской повозки мне ещё не попадалось. Было бы очень неплохо, если бы кто-то сделал доброе дело, наладив выпуск таких повозок, так как они могут быть полезны в любой части света, где есть дороги для двух колёсного транспорта и тучных тягловых волов. Я так много говорю об этом только лишь для того, чтобы мои читатели могли представить себя вместе со мной во время этой поездки с новаторской образовательной миссией к добропорядочным сингальцам и узнать, как мы проводили время в Азии.

 

 

Г.С. Олькотт с буддистами на Цейлоне

 

 

Этими делами я занимался до тринадцатого декабря с редкими длительными перерывами на поездки в Коломбо и Галле и одну поездку в Тутикорин, расположенный в Южной Индии, с Буддийским Комитетом. О последней я хочу рассказать поподробнее. Сумма пожертвований бедных сельских жителей в пользу Национального Фонда составила всего около 17000 рупий, и, как оказалось, из них попечители собрали не более 5000 рупий. Поэтому с экономической точки зрения моё время было не совсем выгодно тратить на Образовательный Фонд. Разумеется, для себя я не просил ни единого пенни и никогда его не получал. Если бы мы начали воплощать свой план в жизнь ещё в прошлом году, когда весь Цейлон бурлил от воодушевления и энтузиазма по поводу первого нашего приезда с Е. П. Б., то, вероятно, сумма собранных средств оказалась бы в десять или двадцать раз большей. Но не всегда удаётся всё продумать, и движение в поддержку образования явилось естественным развитием нашего предшествующего опыта.

 

Меня сильно тревожило и беспокоило, как из лучших людей сформировать два совета, состоящих соответственно из «попечителей» и «распорядителей» с большим количеством бюрократических проверок, правил и прочей подобной ерундой. Кроме того, нашёлся один мелкий завистник, который начал плести отвратительные интриги, чтобы получить контроль над деньгами. По отношению ко мне он выказал такую неблагодарность, что в одно время мне от этого стало настолько противно, что я был готов бросить начатое дело, предложив сингальцам самим собирать средства и открывать на них школы. Но, с другой стороны, я ведь взял на себя обязательства, которые никто из них в силу неопытности, кастовых антипатий и местных распрей выполнить не мог. Именно поэтому из-за такого к себе отношения я почувствовал большую потребность продолжать свою работу. И я рад, что её сделал, поскольку сегодня мы получили великолепный урожай, который вырос после посева семян: повсюду появляются школы, 20000 детей из буддийских семей спасены от враждебного буддизму религиозных учителей, религия возрождается, и перспективы с каждым годом становятся всё более радужными. В соответствии с взятыми обязательствами, собранные средства я вначале вложил в Правительственный Сберегательный Банк. Затем они перешли к попечителям, и уже те вложили их под хорошие проценты в недвижимость, ежегодная прибыль от аренды которой шла на открытие буддийских образовательных учреждений. Было бы глупо оставлять целую деревню с вкладчиками без гроша в кармане, ведь когда временное волнение уляжется, те, кто давал клятвенные обещания, вспомнят, что рупии – это рупии, а школы существуют только в воображении. Поэтому они захотят получить наличные деньги как нечто осязаемое и реальное: если мечты когда-нибудь материализуются, тогда почему … (в оригинале часть текста отсутствует) и удержать с меня рупии, когда-то щедро вложенные в дело, которое так дорого их сердцу, – в их религию.

 

Примерно в это же время группа симпатизирующих нам индусов из Тинневелли решила основать Филиал нашего Общества и хотела, чтобы я приехал его открывать. Мне подумалось, что будет хорошо и благородно, если со мною в Индию отправится делегация буддийских теософов и побратается со своими коллегами-индусами, если последние окажут им радушный приём. Я счёл, что это возможно, и после необходимых приготовлений эта встреча состоялась. Наш визит и все сопутствующие ему обстоятельства были очень яркими, а сама эта встреча создала прецедент, невиданный в Индостане со времён великого царя Ашоки, который господствовал над всем полуостровом и следил за тем, чтобы священники-брамины и буддийские бхиккху жили вместе в атмосфере доброжелательной терпимости и взаимного уважения. В то же время, это триумфальное событие показало силу нашего талисмана – Всемирного Братства, на создание которого, как уже говорилось в предыдущей главе, мы с Е. П. Б. взяли курс после недолгих совещаний.

 

Двадцать первого октября наша компания отбыла из Коломбо. Нас было четверо: мистер Сэмьюэл Перера, мистер Уильям Д’Абрэ Раджапаксэ, мистер Уильям Ф. Виджейясекара и я. Очень полезным и необходимым дополнением к нашей компании был «Боб», мой слуга-сингалец, управлявшийся с корзиной столовых приборов и кухонных принадлежностей. В следующий полдень мы прибыли в Тутикорин, самый южный индийский порт, и увидели, что на причале нас встречает огромное количество людей, среди которых находилось много высокопоставленных индийских джентльменов. Они отвезли нас в отель, позаботились о нашем уюте и в тот же вечер доставили меня на лекцию в переполненный слушателями зал в здании Англо-Индийской школы. Толпа была такой многолюдной и, переминаясь на каменном полу с ноги на ногу, производила так много шума, что я надрывал горло, чтобы меня услышали. Это было плохим началом для запланированных назавтра дел. В 7 часов вечера к нам на поезде приехал президент Филиала в Тинневелли с другим его представителем, чтобы сопровождать нас в завтрашней поездке. Они остались у нас на ночь. Мы планировали попасть в Тинневелли уже следующим утром, поскольку он находится всего лишь в тридцати милях от Тутикорина, и чтобы до него добраться, много времени не требуется. Но на полустанке нас ожидала толпа народа, которая перехватила нас и вынудила спуститься с платформы. Люди, выражая приветствие, подносили нам кокосовые орехи, бананы и листья бетеля. Согласно их поэтической традиции они повесили нам на шею жасминовые венки, оказав этим честь. На станции в Тинневелли нас тоже встретило многолюдное собрание, насчитывающее не менее 2000 человек, которые, изнемогая от зноя, толпились внутри здания вокзала и вокруг него, стремясь получить о нас хоть какое-то представление. Среди них присутствовала вся городская знать, одетая в парадные костюмы, а огромные слоны из храма, на мощные брови которых были нанесены кастовые знаки, по команде подняли хоботы и приветствовали нас громким рёвом. Нас благословляли священники с широкими высокими лбами. При этом они держали перед нами полированные медные пластины, а также листья бетеля с красным порошком и сжигали кусочки камфоры. Затем – общение с важными особами, каждая из которых нас изысканно поприветствовала и поднесла нам по два лайма. Затем – пронизывающий звук огромных рогов и длинных тонких труб, напоминающих гобой, резко появляющийся на фоне раскатов дюжины тамтамов. Затем – огромная пешая процессия, возглавляемая трубящими слонами, знатью и чиновниками, сопровождающих наши паланкины. Во время неё мой «Боб» нёс перед нами на голове медный кувшин для воды, из узкого горлышка которого выглядывал пучок листьев бетеля. И среди всего этого – знамёна и флаги, большие и маленькие, с какими-то причудливыми эмблемами, которыми все 2000 людей синхронно махали то вверх, то вниз и радостно кричали. По словам встречавших, предзнаменования тоже были благоприятными: испуганная молодая куропатка пролетела над моей головой в верном направлении, на соседнем поле справа от нас увидели нилаканту – ярко-синюю птицу, а ящерица прошмыгнула по крыльцу нашего дома необходимое количество раз. И под палящим солнцем все были счастливы, а город имел праздничный вид.

 

Они проводили нас до отведённых нам комнат, расположенных в верхней части дома с верхней и нижней верандами, портик и фасад которого был украшен флагами и зеленью. В течение нескольких часов улица оставалась переполненной людьми. Мы провели своего рода дурбар – приём, на котором чередовались выступления, ответные речи, заранее составленные приветствия, бетель, обилие гирлянд, лаймов и т. д.. Вечером я принял в наше Общество четырнадцать новых членов и по общепринятой форме организовал местный Филиал. Затем – лёгкий ужин, постель и, что касается меня, сон без сновидений до самого утра.

Моё горло болело так сильно, что я думал о предстоящей работе, которая ждала меня в этот же день и на следующий, с определёнными опасениями. Однако вскоре случилось то, что отвлекло мои мысли от физического недомогания. С утренней почтой мне принесли письмо от директора местного индийского колледжа, которое посвящало меня в козни «кротких» миссионеров. Мой корреспондент сообщал, что, хоть он и считает себя христианином, но не одобряет некоторых шагов, предпринятых миссионерами в интересах своей пропаганды, и для моего сведения прилагал к письму экземпляр памфлета, который днём раньше наводнил весь город и настраивал общественность против нас. Памфлеты распространялись прислужниками миссионеров, которые вручали их людям и устно добавляли, что они передают «приветствия от секретаря Теософского Общества в Тинневелли». В нарушение закона, который требует, чтобы на каждом издании указывались его издательство и типография, на этом памфлете ни того, ни другого не значилось. Его содержание представляло собой повторение материала двух подлых клеветнических статей, направленных против нас и напечатанных в Лондонской и Нью-Йоркской газетах. Перед началом моей лекции, состоявшейся во второй половине того же дня в индийском колледже, подворачивался удобный случай, чтобы вывернуть наизнанку бесчестную тактику наших врагов, и свою речь я начал с того, что обратил внимание на памфлет и в соответствующих выражениях осудил его авторов. В итоге нанесённый удар рикошетом угодил в наших потенциальных убийц, удвоив нашу популярность. К этим своего рода боевым действиям мы были вынуждены постоянно прибегать во время нашей деятельности в Индии, и почти всегда нашими врагами были протестантские миссионеры.

 

На следующий день произошло памятное событие – посадка нашей буддийской делегацией кокосового дерева на территории храмового комплекса в знак религиозного согласия и терпимости. Пагода Неллиаппа, как называют этот комплекс, является очень древним каменным строением с типичными устремлёнными вверх пирамидальными гопурамами [1], горельефными фигурами и крытыми каменными галереями по четырём сторонам света.

 

Когда наша процессия достигла Храма, он уже был до отказа переполнен любопытствующими массами. Порядок нашего шествия был следующим. Неутомимый «Боб», который носил сингальский гребень и завязывал волосы в большой узел, шёл впереди. На своей голове он нёс медный кувшин для воды, на горлышке которого на ложе из листьев бетеля покоился спелый кокос. За ним следовали храмовые музыканты, громче всего играющие на наших барабанных перепонках. Затем шёл я сам, за мной – три сингальских буддиста, а за ними – большое собрание знати. Замыкали процессию около полутора тысяч обыкновенных людей. Под звуки музыки и бурные аплодисменты мы вошли в Храм с развевающимися знамёнами. Боб постоянно двигался вперёд, и вскоре его блестящий кувшин поплыл по тёмному морю толпы, поскольку между ним и нами начали вклиниваться люди. В конце концов, мы прорвались к специально подготовленной для нас платформе и под дружные приветственные возгласы пяти тысяч человек на неё взобрались. Всего в нескольких ярдах позади нас за пределами помещения Храма была выкопана яма для кокоса, покрытая раскрашенной орнаментами тканью. Прося тишины, я поднял свою руку вверх. Однако после этого, по крайней мере, пятьдесят или сто самых горластых индусов начали криком требовать того же самого от остальных, и, можете себе представить, каково бы пришлось оратору в этой обстановке. Когда замолчали одни горлопаны, принялись кричать другие. Так продолжалось бы и дальше, если бы я не придумал прибегнуть к помощи жестов. Как ни смешно, но мне сразу же вспомнились волшебные пантомимы семьи Равеля, которые я видел в детстве! Я попытался начать говорить в надежде на то, что когда публика увидит, как я шевелю губами и покачиваюсь, она замолчит, но моё надорванное горло заставило меня очень скоро остановиться. Но вскоре после этого, когда дело уже казалось безнадёжным, со своего места поднялся один человек. Им оказался интеллигентного вида светлокожий брамин, обнажённый до пояса. Возвысившись над сидящими на полу людьми, он поднял обе руки над головой и произнёс священное приветствие: «Хари, Хари, Махадэва-а-а!». Всё пространство наполнилось чистыми зычными звуками, и среди гогочущей толпы воцарилась такая тишина, что можно было слышать чириканье воробьёв и карканье ворон за воротами Храма. Я тут же начал говорить, а затем продолжил свою речь более или менее успешно. В ней звучал призыв к религиозной терпимости, братской любви и взаимным тёплым братским чувствам. Я сказал, что именно они привели сюда нескольких сингальцев, чьими предками были индусы, как и у остальных присутствующих здесь людей, а их религиозный Учитель считается ими одним из Аватаров Вишну. Мне показалось, что я тронул струны их сердец, так как они выказывали все внешние признаки дружелюбия. После того, как я закончил своё обращение, сингальцы на пали зачитали Пирит, стихотворные благословения, и мы вчетвером направились к месту будущей посадки. Взяв цейлонский кокос с ложа из листьев бетеля, устроенного на горлышке кувшина для воды, который нёс Боб, мы закопали орех в землю и в качестве благословения прочли мангалам [2].

 

Затем, окропляя его драгоценной розовой водой, которую дал мне один бенгальский друг для определённой цели, я окрестил будущее благостное дерево «Калпаврикшей» по аналогии с чудесным райским деревом, все ветви которого даровали счастье и могли исполнять самые заветные желания. Завершили церемонию радостные возгласы и бурные рукоплескания, после чего мы возвратились домой, вдохновлённые успехами прошедшего дня. На следующий день на судне «Чанда» мы вернулись на Цейлон, и я возобновил свою работу, связанную с Образовательным Фондом.

Обычный пассажир парохода почти не замечает очарования Цейлона, хотя то малое, на что он всё-таки обращает внимание, пробуждает в нём желание увидеть что-то ещё. Путешествие из Коломбо в Маунт Лавинию по прекрасной железной дороге, идущей вдоль морского берега, и поездку по горному железнодорожному полотну в Канди и Нувара-Элию нельзя забыть никогда. Я основательно изучил Цейлон, посетив почти каждую маленькую деревеньку в Приморских Провинциях во все времена года, и могу подтвердить каждое слово восхищения островом, написанное профессором Эрнстом Геккелем, так как Цейлон этого полностью заслуживает. Я видел людей такими, какие они есть, подмечая в них всё самое лучшее. Это – и открытые улыбки, и любовь, и гостеприимство, и встречи, и обустройство триумфальных арок, и развевающиеся флаги, и необузданная восточная музыка, и шествия, и радостные возгласы. Ах, любимая Ланка, жемчужина летних морей! Как живо воскресает в моей памяти твой милый сердцу образ, когда я пишу историю своего пребывания среди твоих смуглых детей; историю о том, как мне удалось согреть их сердца и возвысить их несравненную религию и её святейшего Основателя! Какая счастливая карма привела меня к твоим берегам!

 

Цейлон. Шри_Ланка

 

 

Одно из самых замечательных путешествий, совершённых мною в 1881 году, – это поездка в горный район Ратнапуры (Города Самоцветов), в край, где добыты знаменитые драгоценные камни Цейлона, и где лесом правит гордый слон. Виды тех мест просто обворожительны, а зелень, составляющая основу пейзажа, поблёскивает, что свойственно тропикам в сезон дождей. Близлежащие холмы окутаны туманной синевой облаков, которые проплывают над их вершинами. Когда я спускался вниз по дороге, проходящей через город, то встретил погонщика с вереницей одомашненных слонов. Попросив их остановиться, я доставил слонам маленькое удовольствие. Я угостил их кокосами, купленными в соседней лавке, похлопал их по хоботу и ласково поговорил с ними, увидев проявления их ума. Было интересно наблюдать, как они извлекали содержимое фрукта, обладавшего жёсткой оболочкой. Они помещали кокосы в ложбинку, образованную кривизной хобота, и разбивали их о камень или клали их на землю и наступали на них с такой силой, какая необходима ровно для того, чтобы сломать твёрдую оболочку кокоса. Разбив кокос о камень, они втягивали его сок в хобот, а затем вливали его себе в рот. Крупное животное стоит около 1000 рупий. Это немного больше, чем 55 фунтов стерлингов в наших ныне обесценившихся рупиях. На цейлонских холмах всё ещё царит феодализм, который в связи с переходом местного правительства на британские законы искореняется очень тяжело.

 

 

Горный район Ратнапуры (Города Самоцветов)

Добыча драгоценные камней Цейлона

 

 

Сначала я выступил с речью в Дивали, храме, посвящённом одному из индийских «божеств-покровителей» Цейлона. Главным священником этого храма был Иддамалгоддэ Баснайяке Ниламэ, представитель старорежимной знати, который получал от него значительный доход. Эти Дивали, или индуистские храмы, можно видеть во многих местах. Они фактически прилегают к буддийским вихарам и образуют с ними единое целое (одно помещение). Эти храмы представляют собой наросты на теле буддизма, оставленные тамильскими властителями прошлого, и, по большей части, в придачу щедро наделены полями и лесами.

 

Шествие слонов(перахера) поистине прекрасно. Только представьте себе пятнадцать или двадцать этих огромных животных, идущих цепочкой и украшенных богатыми попонами; повозки, укрытые блестящей тканью; буддийских священников в жёлтых одеяниях, несущих святыни и старающихся выглядеть кроткими, но на самом деле раздутых от гордости; танцоров дьявольских плясок (каппакадувэ) в фантастических костюмах, несущих огромные устрашающие маски, с арлекинами, следующими позади них; три нилами (Nilamis), или благородных вождя, в экипажах; а позади всего этого – длинную процессию людей, несущих пищу в корзинах, висящих на пингоэ (pingoes), гибких коромыслах из упругой древесины, обычно используемых для переноски тяжестей. Вся эта фантасмагорическая сцена освещена многочисленными факелами из высушенных кокосовых листьев, которые горят очень ярко и каждую тёмную фигуру превращают в привлекательную для художника модель.

 

 

На следующее утро после завтрака мы «вышли на охоту за драгоценными камнями», то есть, отправились перекапывать маленький клочок земли, который некий мистер Соломон Фернандо отвёл нам для того, чтобы можно было пополнить Фонд найденными в ней драгоценностями. Первый и единственный раз в своей жизни я узнал, что такое настоящий азарт. Шансы были таковы, что я мог ничего не найти или же добыть сапфир стоимостью в 1000 фунтов стерлингов. Я взял в руки лопату первым, но вскоре климат вынудил меня передать её выносливым кули, стоявшим в ожидании работы. Мы копали полчаса и, промывая грязь, за это время извлекли из земли примерно с горсть самоцветов, среди которых были сапфиры, рубины, топазы и обычный кошачий глаз. Я взял их с превеликим ликованьем и в силу своего невежества вообразил, что вся необходимая для Фонда сумма может быть найдена в этой земле. Но, увы! Когда найденные мною камни были оценены в Коломбо, оказалось, что среди них нет ни одного, имеющего хоть какую-нибудь коммерческую значимость. Таким образом, я вообще не нашёл в той земле ничего ценного, но в этом щедрый мистер Фернандо совсем не виноват. Впрочем, я не прав, поскольку позднее одну вещицу он всё-таки мне подарил. Это была замечательная лупа или увеличительное стекло, которое он вырезал для меня из чистого горного хрусталя, добытого мною на «прииске».

 

В 4 часа того же дня я прочитал лекцию в городском зале для проповедей и собрал подписок на сумму в 500 рупий. Но большинство из них до сих пор так и не оплачены, ведь подписаться, чтобы произвести впечатление, и пожертвовать от чистого сердца – это два совершенно разных дела, о чём мы узнали на своём печальном опыте, полученном как в Индии, так и на Цейлоне. Что за глупые люди! Они верят в закон кармы, а затем расторгают добровольные соглашения, подобные этим! Они напоминают мне рассказ из сингальского фольклора об одном глупом парне, который заказал кузнецу сделать нож и сам же его обманул, подсунув ему мягкое железо вместо хорошего металла!

 

В результате моего визита в этот город был открыт местный Филиал Общества. На следующий день состоялась ещё одна моя лекция, и пять самых важных нилами (Nilamis)и ратемахатмей (Ratemahatmeyas), главных чиновников, были приняты в члены Общества. Затем ко мне домой наведывались представители баптистской миссии, направленные одним чернокнижником. Они хотели поучаствовать со мной в интеллектуальном соревновании относительно достоинств буддизма и христианства. От меня они удалились призадумавшимися, если не помудревшими людьми, и в то время обратить в свою веру им никого не удалось. В 11 часов вечера наша компания села в лодку из рисовой соломы, то есть, на платформу, уложенную поверх двух каноэ, чтобы спуститься по реке в Калутару, где мы должны были пересесть на поезд. Её капитан оказался лжецом, так как, несмотря на то, что согласно предварительному договору на лодке должна была находиться только наша компания, он, игнорируя все наши протесты, предательски позволил подняться на борт ещё двадцати пяти человекам. Поскольку никакие аргументы на него так и не подействовали, я попросил наших друзей взять с собой багаж и, схватив капитана за шиворот, повёл его к ближайшему полицейскому судье. Оставив его под арестом, мы наняли другую лодку и сразу же пустились в путь. Впоследствии от одного знакомого, который находился в другой, третьей, лодке, мы узнали следующее. Причалив к берегу около деревни, расположенной вниз по реке, он услышал, как люди в лодке, на которой мы собирались плыть первоначально, сокрушались о провале своего заговора. Они хотели ограбить меня и заполучить деньги, которые я собрал в Ратнапуре, и, в случае необходимости, даже убить! По-видимому, эти злоумышленники были из района Петтах города Коломбо и уже пользовались дурной славой.

 

Весь следующий день мы наслаждались восхитительным плаваньем по реке, любуясь изумрудными берегами, буйной растительностью, одетыми в яркие наряды птицами и постоянно меняющимися цветовыми оттенками гор. Наша еда, приготовленная на борту лодки самым примитивным способом, состояла из карри и риса, которые мы на восточный манер ели с тарелок из листьев своими руками. Ночь, как в раю, была прекрасной. Звёзды, загоревшиеся первыми, а затем волшебный свет луны создавали вокруг нас фантастический ландшафт с вымощенной серебром лунной дорожкой. Мне, чужестранцу, звуки джунглей были новыми и очень непривычными. Вдруг мы увидели ползком передвигающееся по кромке воды огромное животное, которое я принял за аллигатора. Но им оказалась огромная ящерица, казавшаяся длиной в шесть футов. В одном месте нам пришлось преодолевать речные пороги, и с приятным волнением мы наблюдали за тем, не разнесёт ли наше хрупкое судёнышко на куски и не придётся ли нам искупаться в воде. Но наш капитан оказался великолепным рулевым, а его сын, приятный стройный парень лет тринадцати, припал к веслу на носу лодки с мужественным хладнокровием, и вскоре мы оказались в спокойных водах ниже по течению. Этот мальчик сильно меня удивил. Он ничего не ел кроме карри и риса и, не обладая большой силой, непрерывно и усердно работал веслом в течение двадцати двух часов на протяжении всех пятидесяти семи миль нашего путешествия за исключением случайных коротких передышек и в конце пути был так же полон сил, как и в его начале. Я думаю, что среди западной молодежи трудно найти тех, кто сможет сравниться с ним по такой феноменальной выносливости.

 

У нас не было ни раскладушек, ни коек, которые могли бы обеспечить комфорт, поэтому мы весь день просидели и всю ночь проспали на циновках, уложенных на бамбуковой палубе. Но подробности такого костедробильного времяпрепровождения я предпочитаю оставить воображению читателя, излишне долго не задерживаясь на деталях. Я лишь скажу, что ночь, проведённая на черепичной крыше без матраса – это роскошь по сравнению с тем, что мы испытали. Мы добрались до Калутары на следующее утро, ещё до криков петухов, затем сели на поезд и, изрядно уставшие, вернулись в Коломбо, чтобы позавтракать.

 

Общеизвестно, что в буддизме нет кастовой системы, поскольку это противоречит его принципам, и всё же она признаётся сингальскими буддистами, которые следуют ей неукоснительно. Среди них нет ни браминов, ни кшатриев, а самое высокое общественное положение занимают земледельцы, называемые виллалла (Willallas). Они стоят всего лишь чуть выше класса шудр, но на острове являются аристократами. Ниже них на социальной лестнице находятся различные подклассы, разделённые по роду деятельности, такие как обмолотчики коричной коры, рыбаки, производители пальмового сока и другие. То, что они должны придерживаться своих старых представлений, весьма глупо, но эти социальные различия подчёркивались веками во время правления индусских династий, и такой устоявшийся обычай трудно искоренить. Я везде вёл себя так, чтобы игнорировать эти пережитки. Так, в интересах нашей работы я хотел связать своих коллег более прочными узами симпатии и с наиболее активными интеллектуалами Буддийского Теософского Общества Коломбо договорился о проведении юбилейного ужина, чтобы отпраздновать завершение первого года его существования. Торжество состоялось вечером 3-го июля в нашей штаб-квартире в Коломбо и имело ошеломительный успех. Мы в количестве пятидесяти семи человек сидели за столом независимо от кастовой принадлежности и испытывали друг к другу добрые чувства. Тогда было произнесено много речей, и мне приятно вспомнить эпизод, связанный с бриллиантовым кольцом, которое было подарено мистеру Виджейясекаре, неутомимому Почётному Секретарю. «Царь камней – королю секретарей» – сказал я от имени подписчиков в своей сопровождающей подарок речи. Для покрытия расходов Филиала Общества его члены сделали щедрые денежные подарки, и всё было так замечательно, что каждый из нас почувствовал, как на всех нисходит истинный дух буддизма.

 

Седьмого июля я провёл второе собрание священников двух сект, чтобы посоветоваться, как наилучшим образом продолжить нашу работу. На нём в качестве делегатов присутствовало шестьдесят семь человек, и было приятно наблюдать, как члены обеих сект разделяют трапезу между собой. Это был реванш за прошлогоднее Собрание, когда, как вы помните, представители разных сект принимали пищу в отдельных комнатах. Моё обращение к Собранию, сделанное через переводчика, делегаты слушали очень внимательно. Я подготовил большую карту Западной Провинции с указанием границ различных коралес (районов?) и их населения, а затем высказал свои предложения о дальнейшей работе. После этого с одобрительными речами выступили почтенный Сумангала, Васкадуве, Субхути и Мегиттуватте. Выступление последнего согрело сердца всех присутствующих и, как обычно, было превосходным. Решения, принятые на этом совещании, одобряли мои планы и обязывали оказывать помощь в их реализации. В таком бодром состоянии духа собрание было закрыто.

 

Религиозное движение захватило все классы общества, проникнув даже в тюрьмы. Двадцатого августа из тюрьмы Великада Коломбо я получил просьбу от заключённых приехать к ним с Мегиттуватте и выступить с лекциями об их религии, буддизме. Для этого монаху, признанному религиозным учителем, специального разрешения не требовалось, но мне пришлось обратиться за разрешением к Секретарю Колонии, который после некоторых колебаний всё же его выдал. Наше выступление собрало двести сорок преступников, в том числе совершивших убийство и тех, кто на него покушался.

 

Среди них был один, казалось, невинный четырнадцатилетний парень с запоминающимся лицом, который участвовал в девяти убийствах. При совершении последнего он удерживал свою жертву, когда его дядя наносил по ней смертельный ножевой удар! Его дядя с двумя сообщниками промышлял разбоем и убийствами на торговых путях. Парень должен был наблюдать за передвижениями по какой-нибудь дороге и, когда ситуация была безопасной, подавать сигнал спрятавшимся убийцам, чтобы те грабили и убивали свои жертвы, а затем хоронили их в джунглях. Впоследствии дядю повесили, а мальчику по причине малолетства казни удалось избежать. Я начал свою речь, которую переводил мистер К. П. Гуневардене, с легенды о Ангулимале, грабителе и разбойнике, которого Господь Будда обратил в добропорядочного человека.

 

Рассказ об этом выступлении распространился в криминальных кругах, и меня пригласили 25 сентября прочитать лекцию перед сотней осуждённых, занятых в строительстве новой психиатрической лечебницы. И мне снова указали на мальчика-убийцу – мусульманина, который в десятилетнем возрасте убил своего слугу.

 

Одним из действенных мероприятий, предпринятых для сбора денег, явилось посещение «Петтах», густонаселённого квартала Коломбо. Мистеры У. Д’Абрэ, Дж. Р. Де Сильва, а также другие активисты Филиала Теософского Общества в Коломбо подошли к делу с огромным воодушевлением и добились успеха. Они шли вдоль одной улицы с тележкой, заполненной глиняными горшками-«копилками», собирали вместе жителей дюжины домов, объясняли им цели Фонда и позволяли каждому из них взять по горшку с обещанием положить в прорезь «копилки» такую сумму, которую они смогут пожертвовать. В конце месяца этот же комитет по сбору средств снова шёл по округе, разбивал собранные горшки, в присутствии жертвователей подсчитывал медяки, регистрировал их имена и суммы в журнале, а затем выдавал им новые горшки. Таким простым способом в течение года было собрано несколько сотен рупий. А крупные работодатели, мистеры Мэтью и Х. А. Фернандо, получили пожертвования от своих кули, работающих портовыми грузчиками, в день выплаты им жалованья. Так совершенно разными путями буддийской общественности была продемонстрирована наша добрая воля. Однажды вечером, прямо перед заседанием Филиала, мне рассказали об одном трогательном случае. Как-то раз, когда на какой-то улице люди из комитета по сбору средств что-то объясняли домовладельцам, одна бедная женщина, выглядевшая усталой, в сильно поношенной одежде стала очень внимательно прислушиваться к их разговорам. Вскоре она направилась домой, но быстро из него вернулась, подошла к людям из комитета и передала им одну рупию для фонда. Со слезами на глазах она робко сказала, что зарабатывает на жизнь, измельчая рис для другой бедной женщины, которая продаёт аппас (appas) – лепёшки в виде бублика, о которых я ранее уже говорил; её муж, извозчик, слёг и не мог работать; в течение последних шести месяцев она копила монеты самого маленького достоинства, чтобы купить себе хорошую новую ткань; но она чувствовала, что намного лучше помочь Фонду в достижении его благородных целей, чем хранить деньги для себя; она будет носить свою старую рваную одежду ещё полгода. Когда я услышал эту историю, на мои глаза навернулись слезы. В тот же вечер я поведал членам Филиала этот современный пересказ легенды о «лепте бедной вдовы» и обратился к ним со словами: «Джентльмены, эта бедная женщина своими благочестивыми делами заработала себе хорошую карму, давайте же теперь последуем её примеру и избавим её от несчастий». Затем я бросил одну рупию на пол и предложил другим сделать то же самое. Вскоре было собрано тридцать рупий, и я поручил комитету найти эту женщину и передать ей собранные деньги. Спустя какое-то время я привёл её на собственную лекцию в Видьодайя Колледж и попросил её тихо посидеть рядом с площадкой для выступлений, на которой собралось много монахов, возглавляемых первосвященником. Обращаясь к большой аудитории с целью сбора средств, я сказал, что некоторые обеспеченные джентльмены пожертвовалидля фонда 500, 250, 100 рупий или другие суммы (и огласил их имена); но сейчас я бы хотел показать им человека, который пожертвовал больше, чем все они вместе взятые. И тут я рассказал вышеприведённую историю и попросил женщину подняться на площадку. Её встретили громом аплодисментов, и в тот день мы получили много подписок для образовательных целей.

 

В том же году в Галле я провёл второе собрание монахов. На нём присутствовали девяносто семь делегатов, а главными ораторами были первосвященник Сумангала и преподобный Булатгама. Целью этого собрания явилась разработка программы мероприятий на следующий год, которые на этот раз должны были осуществляться в Южной Провинции. В итоге после ряда вычислений было запланировано пятьдесят две лекции, то есть, на пять лекций больше, чем я прочитал в тот год в Западной Провинции. Затем был избран комитет из двенадцати влиятельных священников для налаживания сотрудничества с мирскими членами филиала Теософского Общества в Галле, а также для подготовки плана лекций и формирования их расписания. После двух дней работы собрание закрылось. После очень досадных ненужных задержек и препятствий наконец-то были оформлены документы об учреждении доверительной собственности и другие юридические бумаги, и, завершив все другие дела, 13 декабря я отплыл в Бомбей.

 

Бомбей в наши дни

 

Считаю своим приятным долгом заявить, что в течение последующих девятнадцати лет несколько членов Филиала Теософского Общества в Коломбо взяли на себя нелёгкую задачу вливать жизнь в буддийское движение с неослабевающим рвением. Когда осознаёшь их неопытность в умении вести общественные дела, выходящие за рамки правительственного контроля; инертность их темперамента, связанную с расслабляющим влиянием климата, столетиями смуты и отстранением предков большинства из них от общественной деятельности; огромные и беспрецедентные сложности в налаживании отношений между духовенством и мирянами, участвующими в этом религиозном и образовательном движении; почти неискоренимые трения между кастами; предубеждение многих необразованных и непросвещённых людей по отношению к иностранцам, которые, к тому же ещё и белые, то, скорее, следует поражаться их упорству в полностью альтруистической работе, чем удивляться и испытывать шок от препятствий, возникающих у них на пути. Со своей стороны я ни на йоту не изменил своего первого мнения о сингальцах и не перестал испытывать к ним чувство братской любви. Мне очень отрадно, когда я вижу, как возрождается религиозное чувство, глубоко пускающее свои корни в сердце нации, и насколько обнадёживающие перспективы сулит ей будущее. Хотя многие филиалы нашего Общества за редким исключением как теософские центры были инертными и бесполезными, однако все они имеют право пользоваться заслуженным уважением за суммарный объём проделанной ими филантропической работы. Моя поездка по Западной провинции в 1881 году была организована не совсем правильно, много недель моего времени оказались растраченными по мелочам, денег в виде подписок удалось собрать очень немного. Однако, в конечном счёте, всё обернулось к лучшему, и, вспоминая события этого года, я не могу упрекнуть тех, кто сделал всё возможное в соответствии со своими способностями.

Девятнадцатого декабря я добрался до дома, где меня радостно приветствовали все сотрудники нашей штаб-квартиры, которые пребывали в добром здравии. В моё отсутствие всё шло своим чередом, тираж «Теософа» и объём нашей корреспонденции увеличился, и всё было спокойно. Но меня ожидал внезапный шок. Е. П. Б. передала мне очень благожелательное послание от Учителей, рассказывающее о моих успехах на Цейлоне. Казалось, она напрочь забыла гневные угрозы и даже письменное заявление о том, что Учителя оставят Общество, если я туда поеду, и что ни с Ними, ни с ней самой в дальнейшем у меня не будет никаких отношений. С этого времени я не стал любить и ценить её как друга и учителя меньше, но ореол её непогрешимости, даже если он когда-либо и возникал, пропал навсегда.

 

_________________________________

1 – Гопурам – надвратная башня в храмовой ограде индуистских храмов, отличительная черта индийской средневековой архитектуры, особенно характерная для Южной Индии – прим. переводчика

2 – мангалам (в переводе– благоприятный, удачливый) – небольшой стих, всегда предшествующий каждой упанишаде – прим. переводчика

 

 

 

 

ГЛАВА XXII

 

ИЗ БОМБЕЯ НА СЕВЕР И ОБРАТНО

 

В течение первой недели января 1882 года в нашем доме произошёл ряд феноменов, на которых я не буду здесь останавливаться, поскольку все связанные с ними подробности были уже опубликованы. Однако насчёт подлинности некоторых из них были высказаны сомнения. На протяжении всех сорока лет моих психологических исследований я всегда придерживался правила исключать все феномены, которые, на мой взгляд, могли вызвать малейшее подозрение в обмане: я хотел учитывать только те из них, которые представлялись мне отмеченными печатью подлинности. При этом

этом я мог войти в заблуждение, но старался быть честным.

 

Начало 1882 года было отмечено приездом в Бомбей ныне покойного мистера Д. М. Беннетта, редактора издания «Искатель истины», тогда совершавшего кругосветное путешествие. Он прибыл 10 января пароходом «Катай» компании П. и О., на борту которого его встречали К. М. Шрофф (образованный парс, читавший лекции в Америке) и мы с Дамодаром. Мистер Беннетт был среднего роста статным мужчиной с большой головой, высоким лбом, каштановыми волосами и голубыми глазами. Он был очень интересным, искренним и свободомыслящим человеком, проведшим один год в тюрьме за едкие и зачастую грубые нападки на христианские догматы. Фальшивое обвинение, выдвинутое против него, было состряпано одним недобросовестным детективом из Христианского Общества в Нью-Йорке. Он под чужим именем заказал у него экземпляр популярной брошюры по физиологии пола, который мистер Беннетт, будучи книготорговцем, ему продал, даже не ознакомившись с её содержанием. И за распространение непристойных книг по почте против него возбудили уголовное дело, и предвзятый судья и присяжные приговорили его к тюремному заключению. В точности к такому же обману прибегали враждебно настроенные фанатики, которые привлекали к ответственности миссис Безант и мистера Брэдло по делу о памфлете Наултона. Мистер Беннетт был вынужден отбыть весь срок тюремного заключения, несмотря на ходатайство о его досрочном освобождении, направленное президенту Хейзу и подписанное сотней тысяч людей. Когда он вышел на свободу, его с воодушевлением приветствовала огромная толпа в самом фешенебельном публичном зале Нью-Йорка. Затем был создан фонд для оплаты его расходов на кругосветное путешествие, целью которого явилось изучение практических аспектов христианства во всех странах. Позднее его наблюдения вылились в интересную книгу под названием «Кругосветное путешествие вольнодумца». Особенно впечатляющи его проницательные и саркастические заметки о Палестине.

 

Из разговора с ним я узнал, что он вместе со своей женой был членом Общества Шейкеров, в котором состоял очень долго. Его религиозный, но эклектичный склад ума восставал против узости и нетерпимости шейкеров и христианских сектантов в целом. Он и его кроткая девушка, выйдя из секты шейкеров, решили пожениться и поселиться в собственном доме. Мистер Беннетт посвятил себя изучению христианских свидетельств, но стал убеждённым скептиком и, потратив несколько лет на занятие торговлей, решил посвятить остаток своей жизни энергичной пропаганде свободомыслия. Искренний и дружелюбный, он сразу же вызвал у нас симпатию. Тогда «Оккультный мир мистера Синнетта» только что появился, и мистер Беннетт прочитал его на одном дыхании, а затем из него приводил очень пространные цитаты в своём журнале и в новой книге. После того, как мы с Е. П. Б. детально обсудили с ним наши взгляды, он подал заявление о вступлении в Общество. Это поставило меня перед дилеммой, о которой я часто говорил как устно, так и письменно. Однако она не должна исчезнуть из моего нынешнего исторического очерка, так как произошедшее позднее преподало нам урок, в котором мы все очень сильно нуждаемся.

 

Одновременно с прибытием мистера Беннетта в Бомбей с лекционным турне приехал крикливый христианский проповедник по фамилии Кук – Джозеф Кук, преподобный Джозеф Кук, а точнее – дородный толстяк, который, казалось, верил в Троицу с самим собой в качестве её Третьего Лица. Он поднял настоящую «шумиху» среди англо-индийской общественности. Журналы подавали Джозефа Кука в самом лучшем свете, используя историю мученичества мистера Беннетта как козырную карту, изображая последнего как попирателя основ общественной морали и преступника-рецидивиста, которого приличные люди должны избегать. Христолюбивый Джозеф дал бал на своей первой лекции в городском зале и совершил глупую ошибку, назвав нас, теософов, наравне со всеми авантюристами в присутствии большой аудитории индуистов и парсов, которые после двухлетнего общения с нами хорошо нас узнали и полюбили. Однако воспользовавшись этим обстоятельством, враждебная нам пресса стала нападать на мистера Беннетта и поносить его так сильно, что у меня зародились сомнения в том, не зря ли я принимаю его в члены Общества. Я начал опасаться, что это может ввергнуть нас в очередной публичный скандал и помешать спокойно заниматься теософскими исследованиями и продвижениями теософских идей. Разумеется, это был инстинкт мирского благоразумия, а не проявление благородного альтруизма. Но я был за это наказан, поскольку после того, как изложил свои опасения Е. П. Б., в неё вошёл Учитель, который напомнил мне о моём долге и упрекнул за ошибочное суждение. Мне также было указано на то, насколько я был далёк от совершенства, когда в Нью-Йорке Они приняли моё предложение о служении, и как несовершенен я теперь, поэтому не должен позволять себе становиться судьёй своим ближним; ведь я знаю, что кандидат в члены Общества является козлом отпущения всей антихристианской коалиции, и он заслуживает нашего сочувствия и поддержки, какую мы только можем ему оказать. Меня с сарказмом попросили пересмотреть весь список членов Общества и найти хотя бы одного без недостатков. Этого было достаточно. Я вернулся к мистеру Беннетту, дал ему бланк заявления, чтобы он поставил в нём свою подпись, и мы с Е. П. Б. стали его поручителям. Затем я взялся за нашего преподобного клеветника-проповедника и бросил ему вызов, назначив на определённую дату публичную встречу со мной, на которой призвал признать выдвинутые им против нас обвинения ложными. Находившийся в то время в Бомбее Свами Дайянанд Сарасвати также призвал его к ответу от имени Ведической религии, а мистер Беннетт – от собственного имени. Мы со Свами получили уклончивые отписки, а вызов мистера Беннетта и вовсе остался без ответа. При этом мистер Кук оправдывался тем, что должен ехать в Пуну. Находившийся в то время у нас капитан А. Бэнон, член Теософского Общества, служивший в 39-ом северо-индийском полку, послал ему требование о встрече с нами в Пуне, уведомив его о том, что если он снова от неё уклониться, то он, капитан, объявит его лжецом и трусом. Вечером назначенного нами дня вызова мистеру Куку состоялась встреча в Бомбейском зале Фрамджи Ковасджи, где мы с мистером Беннеттом и капитаном Бэноном обратились с речами к публике. Я попросил Дамодара зачитать несколько документов, свидетельствующих о нашем добром имени и моей общественной работе в Америке. Многолюдная толпа, занявшая каждый дюйм пространства помещения и все подступы к залу, громогласно одобрила наши слова. Следующим вечером мы с Е. П. Б. и Бэноном поехали в Пуну только лишь для того, чтобы найти мистера Кука. Но оказалось, что он сбежал в другую часть Индии, так и не выполнив своих обязательств перед общественностью Пуны!

 

На следующий день я читал лекцию в городском зале Хирабагха перед такой внушительной аудиторией, что в помещении зала для неё не хватило места, и мы вынуждены были перенести её на улицу. Мы остановились в Пуне на четыре дня, во время которых в том же зале прочитали ещё одну лекцию и открыли Филиал Теософского Общества в Пуне. Он существует до сих пор и возглавляется всё тем же президентом, судьёй Н. Д. Кхандалавалой, которого в Филиалах Теософского Общества по всему миру знают, как одного из самых способных и верных наших соратников. После этого мы вернулись в Бомбей. В назначенное время мистер Беннетт вместе с ныне покойным профессором Сиднейского университета Дж. Смитом, членом ордена Святых Михаила и Георгия, и одним молодым индусом из Бомбея был официально принят в члены нашего Общества.

 

Двенадцатого января (1882 года) в зале Фрамджи Ковасджи мы отмечали седьмую годовщину Теософского Общества, на празднование которой собралась уже привычная для нас огромная аудитория. Несмотря на то, что перед торжеством в надежде нам как-то насолить широко распространялись листовки мерзкого содержания, вся встреча прошла в духе взаимной симпатии и добросердечия. Помимо меня на ней присутствовал и выступал мистер Синнетт, а также другие ораторы, включая Мурада Али Бега, мистеров Д. М. Беннетта и К. М. Шроффа, выступления которых были встречены бурными аплодисментами. Дамодар зачитал бухгалтерский отчёт, который полностью оправдал нас с Е. П. Б., развеяв подлую клевету о том, что мы трудимся для Общества из соображений личной выгоды. Как говорится в записи, сделанной в моём дневнике спустя несколько дней, мистер Шрофф утверждал, что эта встреча сослужила нам добрую службу, склонив симпатии местной публики в нашу пользу.

 

Среди нескольких феноменов, произошедших в те дни, мне хочется отметить один, который, по моему мнению, заслуживает внимания. Дамодар получил четыре письма, пришедшие к нам одной почтой. Все они содержали заметки Махатм, что мы обнаружили, когда впоследствии их вскрыли. Они пришли из четырёх удалённых друг от друга мест и были помечены почтовым штемпелем. Все эти письма я передал профессору Смиту, заметив, что мы часто получаем такие заметки внутри нашей почтовой корреспонденции, и попросил его любезно изучить каждый конверт на предмет обнаружения каких-либо признаков их вскрытия. Возвращая мне письма, он заверил меня, что все они были совершенно нетронутыми, насколько можно было судить по их внешнему виду. После этого я попросил Е. П. Б. приложить их ко лбу и посмотреть, нет ли хоть в одном из этих писем посланий Махатм. В ответ она взяла подвернувшиеся под руку письма и сказала, что такие послания находятся в двух из них. Затем с помощью ясновидения она прочитала их содержание, и я попросил профессора Смита самому вскрыть эти письма. После того, как он снова тщательно их осмотрел, а затем разрезал конверты, все мы обнаружили в этих письмах послания Махатм, причём в них говорилось в точности то, чтó прочла Е. П. Б. своим ясновидческим зрением.

 

В ближайшие две недели мы часто виделись с принцем Харисинхджи, принцем Даджираджем, Такуром Сахибом из Вадхвана, Такуром из Морви и другими высокопоставленными особами, и в это время происходили многочисленные феномены падения писем с потолков комнат, а один раз – прямо из ясного неба, когда мы находились в саду. Они уже были описаны ранее, и их можно найти на страницах «Оккультного Мира».

 

Четырнадцатого февраля я выступал в городском зале Бомбея перед переполненной аудиторией, состоящей из парсов, с заранее подготовленной лекцией на тему «Дух Зороастризма» (см. «Теософия, религия и оккультная наука», Лондон, издательство Джорджа Рэдвэя, 1882 год). Эту встречу возглавлял мистер Нанабхай Бирамджи Джиджибхой, один из самых выдающихся парсийских деятелей. В своей лекции я попытался показать очень высокий духовный уровень зороастризма и доказать его идентичность с индуизмом и буддизмом в вопросах йогический тренировки и пробуждения в человеке духовных сил. Реакция аудитории убедила всех нас, что моё выступление было удачным. В завершении этого собрания его председатель, а также мистеры К. Р. Кама и Эрвад Дастур Дживанджи Дж. Моди, учёные-востоковеды высказали интересные и доброжелательные замечания. После этого по рядам был пущен подписной лист, благодаря которому позднее мы напечатали 20000 экземпляров моего выступления на английском языке с её переводом на гуджарати. Должен признаться, для меня это явилось приятным комплиментом, ведь я согласился подготовить эту лекцию только после того, как тщетно пытался убедить мистера Каму выступить с подобной лекцией ему самому. Я полагал, что для меня как новичка будет довольно самонадеянным надеяться справиться с таким обширным предметом, обладая весьма небольшим количеством материала, доступным для цитирования. Вместе с тем, я считаю, что зороастризм с такой точки зрения прежде ещё никогда не рассматривался. Парсийская пресса отреагировала на моё выступление неоднозначно, одни отзывы были очень благоприятными, другие, напротив, негативными. Но оказалось, что самые резкие критические замечания были высказаны теми редакторами, которые гордились своими «реформаторскими» принципами и не разделяли никакой симпатии к ортодоксальному зороастризму. Короче говоря, они были вольнодумцами, не верящими ни в дух, ни в йогу, а главный среди них относился к легендам о великих древних зороастрийских жрецах-адептах как к сказкам-небылицам и детским выдумкам. Разумеется, от таких критиков нам и не следовало ожидать ничего хорошего. Они сохраняют враждебность по отношению к нам и по сей день, но мы как-нибудь обойдёмся и без их похвалы, ведь сегодня среди членов Теософского Общества больше парсов, чем в те времена, а Бомбейское Теософское Общество почти целиком состоит из этих замечательных людей, наших верных друзей.

 

Следующим важным делом того периода явилась длительная поездка по Северной Индии. Семнадцатого февраля мы с пандитом Бхавани Шанкером, моим компаньоном, выехали на поезде из Бомбея. На вокзал нас пришли провожать Е. П. Б., Дамодар, Шрофф и многие другие члены Общества. Проехав мимо Маунт Абу, священной горы джайнов с лишёнными растительности величественными раздвоенными пиками, а также через «сонные поля Мальвы» – маковые плантации, на утро вторых суток мы добрались до Джайпура. На вокзале этого самого яркого и привлекательного из индийских городов нас, как обычно, приветствовали с лаймами и гирляндами, а затем разместили в очень комфортабельной гостинице для путешественников. Затем в колледже Махараджи, построенном в виде большого четырехугольника, с помоста под большим красным навесом я выступил с лекцией перед огромной аудиторией. В этом колледже обучаются 900 студентов, из которых две трети являются индусами, а одна треть – мусульманами; при нём также есть закрытая школа для молодых аристократов. Мне показали библиотеку колледжа, и по просьбе сделать запись в книге отзывов я в ней написал: «Это хорошая миссионерская библиотека». Такой она и была. Падре, которым доверили выбор книг для этой библиотеки, заполонили её полки очень скучными, глупыми и сентиментальными произведениями о христианской теологии. Я думаю, что этим они совершили мелочное мошенничество.

На следующий день был открыт Джайпурский Филиал Теософского Общества, в который вошли уважаемые и достойные люди.

 

Дели. Чандни Чоук. 1860

 

Затем я переехал в Дели, где восхищался впервые увиденными чудесами архитектуры, созданными древними мусульманскими императорами, и живописным бульваром Чандни Чоук. В Дели, как обычно, я выступил с лекциями и завязал много знакомств с известнымилюдьми. Во время прогулки по Чандни Чоук на дверях одной лавки, в которой изготавливали печати, я заметил один оттиск на урду и был поражён его сходством с криптограммой одного из наших Махатм. Движимый простым интересом, я заказал обыкновенную гравированную медную печать с этой криптограммой (по цене 4 пенса), чтобы по возвращении домой показать её Е. П. Б.. Этим я не преследовал каких-либо специальных целей и, как оказалось, совершил глупую ошибку. Можете себе представить моё возмущение, когда много лет спустя я увидел покрытые свечным дымом оттиски от этого злополучного объекта, поставленные на явно поддельные заметки и письма Махатм, которые я получил от ныне покойного мистера Джаджа. Я не знаю, как эта несчастная печать к нему попала, но когда мы встретились в 1894 году в Лондоне, он сказал мне, что её больше не существует, надеясь, что это меня успокоит. Увидев оттиск печати на поддельном сообщении, я написал ему, что если узнаю, что какой-то негодяй использует её для злых целей, то буду вынужден осудить фальсификатора и опубликовать факсимиле печати в «Теософе». В ответ он посоветовал мне этого не делать, потому что публика сочтёт меня соучастником преступления. На это я написал, что ни в малейшей степени не беспокоюсь о том, что обо мне скажут, так как совершенно ни в чём не виновен, и моя совесть придаст мне силы, но разоблачить обман этого мошенника, конечно же, я должен. У меня есть его письма, помеченные печатью, и, предположительно, мои к нему также находятся среди его бумаг.

 

В Мируте и Барейлли, следующих городах моей программы, я, как обычно, выступал перед публикой и основал местные Филиалы нашего Общества. В Рохилкхандском Институте темой моего выступления явилась медная обеденная тарелка. Странный выбор, что ни говори. Однако на него натолкнул следующий случай. Здесь, как и везде, мои индийские друзья относились ко мне с величайшей добротой и уважением: они предоставили мне меблированный дом и пригласили повара-брамина готовить мне еду, которую я ел из медной тарелки. В день, когда должна была состояться лекция, три или четыре брамина стали рядом со мной и наблюдали, как согласно древнему обычаю я ем пищу своими руками. Они наговорили мне столько комплиментов, что я не смог уступить искушению преподать им урок и спокойно спросил их, что они сделают с этой тарелкой, когда я уеду. Они покраснели и от смущения потеряли дар речи. Я сказал: «Не стесняйтесь сказать правду. Я знаю, что вы с ней сделаете. Тарелку или отдадут мусорщику, или подвергнут очищению с помощью огня, прежде чем кто-то из вас, браминов, сможет к ней прикоснуться. Почему так происходит? Посмотрите на грязную одежду повара и его неряшливый вид и скажите, оскверняю ли я эту тарелку больше, чем он». Они опустили головы, не желая быть невежливым по отношению к своему гостю, пока, наконец, один из них не произнёс: «Мы не знаем истинную причину, по которой мы должны это делать, но только наши Шастры предписывают поступать именно так. «Очень хорошо», – сказал я – «вечером я возьму эту тарелку на лекцию и наглядно объясню связанную с ней тайну». Я так и сделал, рассказав на лекции о природе человеческой ауры, теории постепенного очищения с помощью йоги и теоретическом состоянии утончённой духовности, которой достигает истинный брамин. Я показал им, что их обычай принимать пищу порознь, когда во время трапезы отец не может касаться сына, брат – брата, а родственник – родственника всецело основан на теории индивидуального развития в противоположность теории коллективного развития в семье. Поскольку электричество и магнетизм передаются по проводникам от одного объекта к другому, поэтому если продвинутый брамин коснётся менее чистого человека, то он рискует загрязнить свою ауру и, как следствие, навредить самому себе. Я сказал, что в наше время духовного вырождения распространено ошибочное представление о том, что прикосновение немытого человека, рождённого брамином, обязательно будет менее вредоносным, чем контакт с чистым белым человеком. В настоящее время от каст осталось лишь одно название, и зачастую они являются препятствием и помехой для тех, кто имеет к ним отношение. Поэтому необходимо или возродить их первозданную чистоту и целесообразность, или отбросить их как поношенную одежду. В своём дневнике я также нашёл запись, как на примере изображений индийских божеств я показал, какой эзотерический смысл имеют их причудливые формы и множество символов.

 

Железнодорожный вокзал юга Лакхнау

 

В Лакхнау я видел полуразрушенную резиденцию, которая выдержала пятимесячную осаду тысяч повстанцев по время восстания сипаев. Это сталовозможным благодаря героической храбрости, бесстрашию и силе духа находившегося в ней небольшого полуголодного и плохо вооружённого гарнизона. Я видел убежища, в которых в течение всего этого страшного времени жили 250 женщин и детей. Большинство из них были настоящими героями, некоторые же из них умерли от страха.

 

Среди новых членов нашего местного Филиала было несколько принцев-мусульман из королевской династии Ауд, которым предъявили суровое обвинение в отступничестве от ислама и принятии новой религии, теософии! В этом городе моё выступление проходило в Барадари – Зале Двенадцати Колонн, просторном помещении, построенном ныне покойным царём в палатах для утех под названием Кайзербагх, где он имел обыкновение тратить свою беспутную жизнь на чувственные пирушки с обнажёнными женщинами, любовными историями и песнями. Должно быть, он был настоящей скотиной.

 

Следующий город, Канпур – своего рода памятник, навсегда запечатлевший жестокие сцены кровопролития в дни Восстания Сипаев. Здесь был открыт новый Филиал и прочитаны две лекции. Затем мой путь лежал в Аллахабадк всегда обаятельным Синнеттам. В доме мистера Синнетта состоялось несколько встреч теософов и лекционных выступлений. При этом произошёл ряд феноменов, на которых я не буду подробно останавливаться. Я отослал Бхавани Шанкара обратно в Бомбей, а сам отправился в Бехар и Бенгалию. Берхампур, являвшийся фокусом военно-политической активности во времена военных действий, всегда оставался одним из самых кипучих центров теософского движения. Ныне покойный Бабу Нобин К. Баннерджи вместе со своими коллегами Динанатхом Гангули, Сактори Мукхерджи и некоторыми другими обладали двумя качествами, необходимыми для успеха любого общественного движения – абсолютной убеждённостью и фантастическим усердием. Именно их имена часто фигурируют в истории нашего Общества, связанной с Индией. Несмотря на то, что мой визит сопровождался большой суматохой, казалось, они думали, что так и не смогли в достаточной мере выразить мне своё уважение. Они отправили предназначенные для перевозки раджей экипажи с извозчиками и лакеями в цветастых ливреях за много миль, чтобы встретить меня на другой стороне Ганга и затем отвезти в Берхампур. На посту, расположенном в семи милях от въезда в город, меня встретил почётный караул кавалеристов в красных мундирах, который затем всю дорогу сопровождал меня позади экипажа. В городе я должен был проехать между двумя рядами отдающих салют сипаев, мимо полковника придворной кавалерии и всех более или менее празднично одетых дворцовых лакеев. Повсюду виднелись развевающиеся двойные флаги копьеносцев. Меня разместили в нарядно украшенных комнатах с флагами и зеленью, а также всякой всячиной бытового характера, которая, как нелепо предполагается, может доставить общественным деятелям удовольствие и вызвать у них самодовольство.

 

Помимо этого, встретившись с моими дорогими коллегами, я имел честь завязать полезное знакомство с Бабу Рам Дас Сеном, учёным-востоковедом и бесценным корреспондентом ведущих европейских ориенталистов, который также присоединился к нашему Обществу и оставался его другом до самой смерти, к сожалению, скоропостижной.

 

Калькутта. 1800г.

 

Моё путешествие по кольцевому маршруту, состоявшееся в 1882 году, завершалось в Калькутте. Там я впервые попал в гости к своим прекрасным друзьям, полковнику Гордону и его супруге, а позднее, к махарадже, сэру Джитендро Мохану Тагору, самому знатному индусув метрополии. У Гордонов в присутствии Эглинтона и Е. П. Б. произошёл знаменитый феномен падения писем из воздуха. Все его подробности позднее были опубликованы миссис Гордон, и каждый желающий может о нём прочитать.

 

Через несколько дней, приняв приглашение махараджи сэра Джитендро Мохана Тагора, я перебрался в его роскошный дворец для гостей (Бойтукхан) и пробыл в нём до окончания визита в Калькутту. Этот джентльмен – мой друг – один из вежливых, культурных и достойных уважения людей, которых я когда-либо знал. Он занимает очень ответственный пост, обладая развитым чувством собственного достоинства и милосердием. Я пользовался его гостеприимством неоднократно, один раз – вместе с Е. П. Б., и ещё один – с миссис Безант и графиней Вахмейстер.

 

Первые четыре дня апреля я провёл за написанием лекции на тему «Теософия – научная основа религии», выкроив время для этого из череды различных событий. Четвёртого апреля махараджа устроил для меня приём, чтобы познакомить со знатными индийскими джентльменами города. Пятого апреля в городском зале состоялась моя лекция, на которой присутствовала огромная аудитория. Мне кажется, она была больше обычной из-за недавних публикаций в недружественных местных журналах грубых и ничем не спровоцированных нападок на нас Свами Дайянанда Сарасвати. Такие попытки причинить вред нашему делу неизменно оборачивались против их же зачинщиков. Председателем этого собрания был всеми любимый бенгальский писатель и филантроп, ныне покойный Бабу Пири Чанд Миттра.

 

На следующий день в Бойтукхане ко мне присоединилась Е. П. Б., и в тот же вечер в этом же здании мы основали Бенгальское Теософское Общество, один из наших самых известных Филиалов. Бабу Пири Чанд Миттра стал его президентом, Бабу Норендранатх Сен – секретарём, а Бабу Балаи Чанд Маллик – казначеем. Сейчас уже в течение многих лет его президентом является Норендра Бабу. Можно даже сказать, что именно он проделал львиную долю общественной работы всего Филиала. Пребывая на должности редактора «Индийского зеркала», он подробнейшим образом информировал общественность о каждом важном событии в истории нашего движения, а его смелые обращения к читателям сыграли немалую роль в деле возрождения индуизма в Бенгалии. Это является хорошо известным и общепризнанным фактом.

 

Девятого апреля в загородном доме в компании с миссис Гордон я посетил Бабу Джанаки Натха Гхосала, очень влиятельного бенгальского джентльмена. Там я принял в члены нашего Общества его необыкновенно красивую жену, дочь почтенного Дебендра Натха Тагора, который вместе с ныне покойным Раджой Раммоханом Роем был основателем знаменитого общества «Брахмо Самадж». Миссис Гхосал, помимо идеально красивой внешности является обладательницей одного из самых блестящих интеллектов современности, а её дети унаследовали её таланты. Вместе с ней я принял в Общество три других индийских дамы. Западному человеку это кажется довольно простым делом, однако необходимо вспомнить, что со времён мусульманского господства бенгальские женщины знатного происхождения были вынуждены томиться в уединении за пудрах – занавеской на входной двери в Зенану. Единственным исключением являлись леди общества «Брахмо», и факт того, что меня очень часто допускали в их семейный круг, служит убедительным доказательством доброго отношения ко мне со стороны индусов.

 

Мы с Е. П. Б. оставались в Калькутте до 19-го числа (апреля), и, как пчёлы, работали за письменным столом, принимали посетителей, дискутировали с посторонними людьми и участвовали в собраниях нового местного Филиала. По своим записям я вижу, что 14-го апреля состоялось переизбрание руководства филиала, новый состав которого включал в себя: президента Пири Чанда Миттру, вице-президентов Диджендра Натха Тагора и Раджу Шияма Шанкара Роя, секретаря и казначея Норендранатха Сена, помощников секретаря Балаи Чанду Маллика и Мохини Мохун Чаттерджи.

 

Девятнадцатого апреля мы взошли на корабль «Индия», отправлявшийся в Мадрас, но он простоял на пристани всю ночь, принимая груз. Всё это сопровождалось ужасным грохотом, нестерпимым зноем в каютах и москитами. Можете себе представить, какую ночь мы провели, и какое настроение было у Е. П. Б. на следующее утро! У нас впервые появился шанс на личном опыте узнать опасности и трудности навигации по реке Хугли, но, простояв на якоре всю ночь, мы вышли в море 20-го числа и направились в Мадрас.

 

Мадрас в наши дни

 

Мы вошли в порт этого города в 11 часов утра 23 апреля, но получили сообщение от T. Субба Роу, в котором он просил нас задержаться на борту судна до 4-х часовдня, чтобы нам успели подготовить официальный приём. Мы поступили в соответствии с его просьбой, и когда спустились с корабля, нас встретили известные мадрасские джентльмены-индусы и большая толпа зевак. Во время поездки вдоль морского берега мы наслаждались самым свежим индийским бризом, а затем разместились в бунгало ныне покойного сэра Т. Мадхавы Роу в пригороде Милапура. Нас сопровождал наш старый сингальский коллега, мистер У. Д’Абрэ. Дома уважаемый Мир Хумаюн Джах, отпрыск бывшей у власти майсурской королевской династии султана Типу, прочёл нам очень благозвучное обращение на английском языке, подписанное самыми известными местными индийскими джентльменами и оформленное в виде книги в сафьяновом переплёте. Затем в соответствии с восточной традицией он одарил нас гирляндами. Моё ответное слово вызвало у присутствующих самые тёплые чувства. Все наши последующие дни были богаты на разные события, среди которых – общение с посетителями и приём кандидатов в члены Общества. Среди последних был Т. Субба Роу, которого по какой-то непонятной причине, овеянной тайной, я должен был принимать в одиночестве. Другими кандидатами являлись филантроп и государственный деятель почтенный Деван Бахадур Р. Рагхунатх Роу, судья П. Шринивас Роу, судья Г. Мутхусвами Четти (занимающийся гражданскими делами, как и предыдущий судья) со своими сыновьями, а также большинство деятельных высокопоставленных азиатов Мадраса. Как ни странно, всё население города в то время казалось захлёстнутым волной энтузиазма, и мы с Е. П. Б. полагали, что так будет продолжаться и дальше, но время развеяло эту иллюзию. Вскоре после этого открылся «Космополитический Клуб», в котором были приняты праздное времяпрепровождение, чтение и игры в бильярд, и наши восторженные друзья постепенно стали отдаляться от метафизики и философии йоги, подменяя их «возвышенными» играми в пульки и отупляющей мозг газетной жвачкой. Однако в то время в нашем розарии ещё цвели розы, и мы вдыхали сладкий аромат всеобщего восхищения. Тогда многие стремились стать членами нашего Общества так сильно, что я был вынужден проводить собеседование с большими группами кандидатов. Так, у меня есть запись о том, что однажды я принял в члены Общества группу из двадцати двух человек при свете луны на террасе, размещённой на крыше дома. Разумеется, мы должны были утвердить Теософию во всех слоях общества, и 26 апреля (1882 года) перед огромным стечением народа я выступал с лекцией в Зале Пачаиаппах на тему «Общее основание религий». Такое количество собравшихся заставило администрацию усомниться в их безопасности, поскольку в общественный зал, размещённый на втором этаже здания, вёл длинный лестничный пролёт. С тех пор причина подобного беспокойства возникала ещё много раз, и мне приятно заметить, что наши публичные собрания всегда проходили в переполненных аудиториях. Рядом со мной на помосте для выступлений находились Д’Абрэ и Е. П. Б., которая приковывала к себе внимание всех слушателей. Вечером следующего дня большинство из двадцати одного кандидата вступили в нашу организацию, и после церемонии их принятия было основано Мадрасское Теософское Общество, председателем которого стал П. Рагхунатх Роу, а секретарём – Т. Субба Роу. Первый из них прилагал все усилия, чтобы сделать этот Филиал полезным для Дела, но последний, будучи самым ленивым сотрудником, ему должным образом не помогал.

 

 

Мадрасское Теософское общество 1882

 

Тридцатого апреля Е. П. Б. собрала компанию из семнадцати человек, включая Т. Субба Роу, Девана Бахадура и меня, чтобы отправиться в Тирувеллум, некогда очень святое место, ставшее таковым из-за присутствия великих душ, которые жили и, по утверждениям некоторых, всё ещё там живут. На железнодорожной станции нас с музыкой и цветами встретила целая процессия, которая сопроводила всю нашу компанию до места временного проживания. Мы очень хотели посетить само святилище храма, но когда корыстные брамины потребовали за это сумму в 25 рупий, нам стало так противно, что мы отказались ехать к осквернённой святыне и в тот же день вернулись в Мадрас.

 

Перед второй лекцией, включённой в программу следующего дня, Деван Бахадур и его помощники-организаторы, пытаясь предотвратить повторение толчеи предыдущего дня, взимали плату за предварительный заказ мест, а затем собранные деньги направили на благотворительность. Однако Зал Пачаиаппах оказался битком набитым людьми, и пробраться от дверей к сцене нам стоило больших трудов. А в это время бедного Девана Бахадура, одного из самых уважаемых людей в Мадрасе, толпа нещадно оттеснила в угол, и вместо того, чтобы сдерживать и направлять прибывающие массы, ему самому пришлось выбираться из такого затруднительного положения, прибегнув к помощи моих квадратных плеч и мышечной силе.

 

А на следующий день началось наше путешествие по каналу в плавучем доме, которое подробно будет описано в следующей главе.

 

Перевод с английского Алексея Куражова

 

 

 

 

 

04.02.2017 09:52АВТОР: Генри С. Олькотт | ПРОСМОТРОВ: 1970




КОММЕНТАРИИ (0)

ВНИМАНИЕ:

В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:

1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".

2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.

3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".

4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.

5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".



Оставить комментарий

<< Вернуться к «Ученики и последователи Е.П. Блаватской »