Листы старого дневника. Главы XXVIII, XXIV. Г.С. Олькотт
От редакции:
28 глава опубликована с небольшими сокращениями, дабы избавить читателей от лишних и порой нелепых описаний Е.П. Блаватской, Генри Олькоттом, находившегося рядом с ней столько времени в общем труде, но так и не сумевшем до конца понять сущности и высоты Духа этой великой труженицы.
.jpg)
ГЛАВА XXVIII
НЕМНОГО О ХАРАКТЕРЕ МАДАМ БЛАВАТСКОЙ
И ещё несколько слов, чтобы завершить краткий очерк о характере Е. П. Б. Она даже в молодости – если судить по её ранним портретам – была склонна к полноте, а в течение последующей жизни стала очень тучной. Кажется, в этом проявлялась её семейная особенность. В её случае тенденция к полноте усугублялась образом жизни, который она вела, поскольку физические упражнения она не делала, а ела много, может быть даже во вред здоровью. Даже когда за завтраком она в избытке поглощала жирное мясо, то сверх меры заливала топлёным маслом жареные яйца. Вѝна и спиртное она никогда не употребляла, предпочитая чай и кофе, особенно последний. За время нашего с ней знакомства её аппетиты были весьма капризными, она сильно упрямилась против приёма пищи в одно и то же время, и, таким образом, терроризировала всех поваров и огорчала своих коллег. (…).
Когда я посетил её в Лондоне, куда она впоследствии удалилась, то увидел, что старая система опять восторжествовала, а аппетиты Е. П. Б. стали более капризными, чем когда-либо прежде из-за прогрессирования её болезни, хотя друзья и баловали её всевозможными деликатесами. Бедное создание! В этом не было её вины, хотя её плохое здоровье большей частью являлось следствием её почти пожизненного пренебрежения правилами правильного питания. За время, что я её знал, она никогда не была аскетом и даже вегетарианцем. Мясная диета, казалось, была необходима для её здоровья и комфорта, так же как и для многих других в нашем Обществе, включая и меня. Я знаю многих, кто пытался стать лучше, придерживаясь растительной диеты, и некоторые, как, например, я, в качестве эксперимента следовали ей непрерывно в течение нескольких лет, но, в конце концов, против своей воли были вынуждены вернуться к старой диете. Напротив, некоторые, как миссис Безант и другие выдающиеся теософы, которых я мог бы назвать, обнаружили, что стали гораздо здоровее, сильнее и лучше на диете без мяса и постепенно приобрели совершенное отвращение к мясу в любом из его видов. Всё это подтверждает старую пословицу: «Что полезно одному, то вредно другому». Я думаю, что как первый случай не заслуживает порицания, так и второй – похвалы, поскольку диету каждый выбирает в соответствии со своими предпочтениями. Человека оскверняет не то, что входит в его уста, а то, что лежит в его сердце. Уверенным в своей правоте стоит вспомнить эту старую мудрую пословицу.
Весь мир знает, что Е. П. Б. была заядлым курильщиком. За день она выкуривала несчётное количество сигарет, скручивая которые она демонстрировала огромную ловкость. Она даже могла сворачивать их левой рукой, в то время как правой писала свою «рукопись». Её преданный лондонский врач, доктор Меннелл, получил самый уникальный подарок, который она когда-либо кому-нибудь дарила: коробочку с аккуратно вырезанной на крышке его монограммой, в которой находилось несколько сотен сигарет, свёрнутых ею для него своими руками. Эту коробочку она послала ему незадолго до своей смерти, и врач, без сомнения, отнёсся к ней как к сувениру от своего самого интересного и знаменитого пациента.
Когда в Нью-Йорке она писала «Разоблачённую Изиду», то не покидала свою квартиру на протяжении шести месяцев. Она могла просиживать за своим рабочим столом с раннего утра до поздней ночи. Нередко за письменным столом она проводила семнадцать часов из двадцати четырёх. Её единственное упражнение состояло в том, чтобы сходить в столовую или ванную комнату и опять вернуться за стол. (…).
Когда «Изида» была закончена, и впереди начала просматриваться перспектива нашего отъезда, в один прекрасный день она пошла с моей сестрой и измерила свой вес: стрелка весов показала 245 фунтов (17,7 стоунов[1]). Затем она объявила, что намерена уменьшить себя, чтобы перед путешествиями привести себя в надлежащий вес, который она установила на уровне 156 фунтов (11,2 стоунов).
Её метод был прост: ежедневно через десять минут после каждого приёма пищи ей приносили бокал чистой воды; она проводила над ним своей ладонью, смотрела на него месмерическим взглядом, а затем выпивала. Я не помню, сколько недель она продолжала такое лечение, но под конец попросила мою сестру снова пойти с ней и узнать свой вес. Они принесли и показали мне запись лавочника, у которого были весы, о том, что «вес Мадам Блаватской на этот день составляет 156 фунтов»! Так она поступала до тех пор, пока мы не достигли Индии, когда ожирение появилось вновь и сохранялось, усугубляясь водянкой, вплоть до её смерти.
У Е. П. Б. была одна черта характера, которая поражала незнакомцев и делала её очень привлекательной для тех, кто её любил. Я подразумеваю своего рода детский восторг, который она выказывала, когда что-то её очень сильно радовало. Однажды в транспорте она испытала радость от получения коробки икры, пирожных и других деликатесов из России, когда мы были в Нью-Йорке. Среди всех нас она слыла гурманом, и когда я заметил, что рыбная икра имеет вкус солёной кожаной обуви, она была готова практически меня уничтожить. Крошки чёрного хлеба, которым случалось оказаться в посланной ей из дома газете, могли поведать Е. П. Б. о домашней жизни в Одессе. Она описала мне, как её любимая тётя, Надежда, поздно ночью сидела в своей комнате, читала газету и грызла корочку чёрного хлеба, а затем рассказала про различные комнаты в её доме, жильцов, их привычки и поступки. Она действительно заворачивала крошку в клочок газеты и клала её под подушку на сон грядущий.
В своём Дневнике я нашёл запись за воскресенье 14 июля 1878 года о поездке по взморью, которую мы совершили с Уимбриджем. Она говорит:
«Превосходный день, яркое солнце, прохладный, приятный воздух, всё очаровательно. Мы втроём наняли экипаж, поехали на пляж и искупались. Е. П. Б. представляла собой очень забавное зрелище, «барахтаясь в прибое с босыми ногами и почти по-младенчески ликуя от пребывания в таком «великолепном магнетизме»».
В Мадрасе от своей тёти она получила подарок, состоящий из нескольких игрушек с выпиленными лобзиком резными украшениями. Некоторые из них имели комичный вид, и она вынесла их всем гостям на обозрение, пока обновки совсем не истёрлись. Одна из них, настенный карман из эбенового и коромандельского дерева, висит в её старой спальне в Адьяре, где я сейчас пишу.
У неё на столе в Нью-Йорке стоял железный сундучок, сделанный по образцу готического храма или гробницы – никто не мог сказать чего именно, – являющийся для неё источником постоянного восторга. Он имел потайную прорезь в крышке и безобидно выглядевшую закруглённую подставку на опоре. Она была связана с выходившим наружу рычажком, и если на неё клали монету, то рычажок поворачивался, и монета тут же втягивалась в щель и попадала внутрь, откуда её можно было достать, только если открутить одну маленькую пластинку в дне. Мы завели этот ящик, чтобы собирать пожертвования в пользу Арья Самадж, и Е. П. Б. – но я позволю корреспонденту «Нью-Йорк Стар» высказаться самому по этому вопросу. В этой газете за 8 декабря 1878 года он написал:
«Мадам Блаватская или как она предпочитает себя называть, Е. П. Б. (она отказалась от обращения «мадам», поскольку могла носить титул «графиня», от которого она отказалась ещё раньше) приходила в восторг от одной идеи. «Я наполню свой маленький сундучок долларами», – воскликнула она, – «и не постыжусь взять его в Индию». Она рассказала, что сундучок – это маленькое, но сложное устройство, в которое попадали, но не могли выйти назад деньги, предназначенные для пожертвования Арья Самадж. Это массивная конструкция из чугуна, увенчанная небольшим «Дэвой». Е. П. Б. любезно пояснила корреспонденту, что «Дэва» – санскритское слово, в разных интерпретациях у разных народов Востока обозначающее бога, дьявола или джинна. Случайному посетителю «Ламасери» часто предлагали положить небольшую монетку на подставку сундучка и повернуть рычажок. Результат неизменно вызывал огромное ликование теософов, конфуз случайного посетителя и исчезновение в ходе данного процесса монеты, которая переходила во владение Арья Самадж».
Я вижу, что тот же автор говорит что-то приятное о настенной картине тропических джунглей из высушенных листьев, которая находилась в нашей столовой и описывалась в одной из предыдущих глав. Когда, раздавая предметы домашнего убранства Ламасери, мы задумали для наших друзей сделать лотерею, она была одним из призов. Репортёр «Стар» говорит:
«Может быть, она является одной из самых замечательных вещей во всей коллекции уникальных призов, не претендующих на магическое происхождение. Этот настенный орнамент так прекрасен своим сочетанием витиеватости и простоты, что кажется странным, что он вышел из моды. На одной из стен столовой ныне известной квартиры разыгрывается тропическое представление, в котором участвуют слон, тигр, огромная змея, упавшее дерево, обезьяны, птицы и бабочки, а также два или три водоёма. Она не написана краской и не нарисована чем-то другим, но её макет был впервые вырезан из бумаги, на которую затем наклеивались осенние листья различных оттенков, в то время как воду имитировали мелкие кусочки разбитого зеркала. Она представляет собой удивительно красивое зрелище, но обладателю приза, вероятно, потребуется владение магическим искусством, чтобы демонтировать его в хорошем состоянии, ибо она висела на своём месте так долго, что листья стали сухими и ломкими».
.jpg)
Рисунок: Настенная картина из высушенных листьев.
Весёлая жизнерадостность Е. П. Б. составляла одну из самых очаровательных черт её характера. Ей нравилось самой говорить что-то остроумное и слышать это от других. Как было замечено раньше, в её салоне не было скучно никому, конечно, за исключением тех, кто не имел никакого представления о Восточной литературе и ничего не понимал в Восточной философии. Встреча могла сильно затянуться, когда Е. П. Б. вместе с Уайлдером, доктором Вейссом или некоторыми другими учёными часами напролёт что-то обсуждали, погружаясь в самые глубокие бездны и мысленно поднимаясь в заоблачные выси. Тем не менее, даже тогда она высказывалась настолько нестандартно и формулировала свои взгляды с таким воодушевлением и поразительной парадоксальностью, что слушатель, который даже не мог уследить за ходом её мысли, должен был восхищаться; подобно тому, как он может восхищаться пиротехникой Хрустального Дворца без знания химических процессов, лежащих в её основе. Она поймала суть некоторых причудливых фраз и слов и ввела их в свой лексикон, как, например, «чепуха» (“flapdoodle”), «свистящая задница» (“whistle-breeches”) и некоторые другие, которые могут считаться её собственным изобретением. В свободное время, то есть когда наша вечерняя работа заканчивалась, или когда приходили посетители, или, реже, когда Е. П. Б. хотела немного отдохнуть, она рассказывала мне сказки о магии, тайнах и приключениях и, в свою очередь, просила, чтобы я насвистывал или пел комические куплеты, или рассказывал забавные истории. Одной из таких историй, добавленной в течение двух лет к первоначальному варианту «Одиссеи семейства Молоуни», стала своего рода пародия на неё. Это семейство бесконечно нисходило в материю, возвращалось в состояние космической силы, вступало в родственные браки, меняло вероисповедания, оболочки и виды деятельности, устраивало нелепые выходки. Но Е.П.Б. казалось этого мало. Иногда к моему отвращению она могла заставить меня рассказывать эту историю в присутствии третьих лиц и наслаждаться тем, как они удивляются этой грубой дежурной импровизации.
Всё это рассказывалось с ирландским акцентом и являлось простым фанфаронством и несусветной глупостью, экстравагантно переплетённой с проблемами эволюции макрокосма и микрокосма. Суть всего этого состояла в том, что Молоуни были связаны узами брака с Молекулами и вдвоём генерировали наивысшую мощь ирландской силы, которая контролировала изменения всех миров, солнц и галактик. По сравнению с шуточной историей, из которой разрослась эта пародия, она была тем же, чем является гигантский баньян по отношению к его крошечному пророщенному семечку. В конце концов, как в устной, так и в письменной речи она стала называть меня Молоуни, а я ей в отместку прозвал её Маллиганом (Mulligan). Наши друзья восхищались обоими этими прозвищами, и мои старые коробки с архивами содержат много писем к ней и ко мне с этими ирландскими псевдонимами.
Она была блестящей пианисткой, играя проникновенно и выразительно – просто великолепно. Её руки являлись эталоном – идеальным и реальным – для скульптора, и их преимущество никогда не казалось таким огромным, как когда они парили над клавиатурой в поисках волшебных мелодий. Она была ученицей Мошелеса, и, посетив Лондон со своим отцом, будучи ещё молодой девушкой, играла на благотворительном концерте с мадам Кларой Шуман и мадам Арабеллой Годдард пьесу Шумана для трёх фортепиано[2]. За то время, что я провёл вместе с ней, она почти не музицировала. Сразу после того, как было куплено домашнее пианино, она играла на нём в течение нескольких недель, но потом оно стояло закрытым, служа в качестве двойной книжной полки, пока его не продали.
Бывали времена, когда в её тело входил один из Махатм, и тогда её игра была неописуемо восхитительна. Иногда в сумерках, находясь в комнате с кем-то ещё, она садилась и играла на сладкозвучном инструменте импровизации, которые у присутствующих могли вызывать сильное впечатление того, что они слушают Гандхарвов или небесные хоры. Это была гармония сфер.
В своём обычном состоянии она не обладала тонкостью восприятия цветов и пропорций и имела самый мизер того эстетического вкуса, который наделяет женщину способностью одеваться подобающим образом. Когда я собирался пойти с ней в театр, то подумал, что весь дом выйдет на нас поглядеть. Она, тучная и внушительно выглядящая женщина, одела шляпу с пером, большое нарядное атласное платье с большими оборками, а на шею – длинную тяжёлую золотую цепь с висящими на ней часами, покрытыми синей эмалью, и с обрамлённой фальшивыми бриллиантами её монограммой на обороте, а на свои прелестные руки – дюжину или пятнадцать колец, больших и маленьких. Люди могли смеяться в её сторону, но если они ловили на себе её суровый взгляд и вглядывались в её массивное калмыцкое лицо, их смех вскоре стихал, сменяясь чувством благоговения и изумления.
Порой она была щедрой без меры, щедрой настолько, что выглядела полной противоположностью окружающих. Когда у неё появлялись деньги, она, казалось, смотрела на них, как на что-то, от чего нужно побыстрее избавиться. Она говорила мне, что в течение двух лет промотала наследство в 85000 рублей (около 170000 рупий), оставленное ей её бабушкой, на беспорядочные странствия по всему миру. Немало времени она проводила со своим огромным ньюфаундлендом, которого водила на тяжёлой золотой цепи!
Она была совершенно прямым и откровенным человеком, когда не обменивалась политесами с новыми знакомыми, на которых временами производила впечатление дамы, благородной до мозга костей. Независимо от того, насколько опрятно она выглядела, на ней лежала неизгладимая печать высокого рождения; и если она хотела, то могла быть такой же величественной, как французская герцогиня. Но в своей обычной, повседневной жизни её сарказм был резким, как нож, а в моменты её гнева она напоминала разорвавшуюся бомбу. Единственными непростительными грехами в людях для неё являлись лицемерие и снобизм в людях (society airs).
К тому же, она беспощадно обезоруживала всякие злые языки, наносящие оскорбления своим жертвам. С помощью ясновидения она как в зеркале часто видела тайные грехи мужчин и женщин, которых она встречала, и если они проявляли особую склонность пренебрежительно говорить о Теософии или презрительно о ней самой, то она могла со всей прямотой пролить чаши своего гнева на их головы. К распространённому «водительству свыше» (“ower guid”) она относилась с отвращением, но для бедного, невежественного, но откровенного человека, будь он уважаем или нет, она всегда находила доброе слово и часто делала ему какой-нибудь подарок. Оригинальность (unconventionality) была возведена ею почти в культ, и ничто не радовало её больше, чем говорить и делать что-то, шокирующее ханжей. Например, в своём дневнике я нахожу запись о том, что однажды вечером она надела ночную рубашку и, лёжа на кровати, принимала компанию, состоящую как из леди, так и джентльменов. Это случилось после выхода из моды королевских и дворянских дамских туалетов дореволюционной Европы. Её явная асексуальность (sexlessness) позволяла ей проделывать это без особых проблем. Ни одна из посетительниц даже не могла посмотреть на неё как на возможную соперницу, также ни один посетитель не мог себе представить, что она способна подбить его совершить что-то неосмотрительное. Она бранилась как целая армия во Фландрии, но не замышляла кому-то причинять вред. Но если эта её парадоксальная особенность не была точно подмечена и осуждалась ярыми сторонниками правил приличия – иногда в тайне самодовольными грешниками, о чём Е. П. Б. знала с помощью ясновидения, – то она, несомненно, могла вывести их на чистую воду.
Такова человеческая природа, и она в высшей степени была присуща и ей, вынуждая совершать запрещённое только из склонности идти наперекор. Некогда я знавал одну леди, чей ребёнок перенял от работников фермы привычку сквернословить. Это сильно удручало его мать, во всех отношениях образцовую леди. Порка и другие наказания делали только хуже. Также никакого результата не давало последовавшее в качестве воспитательной меры намыливание рта ребёнка, после того как слышалась его брань. Наконец, один благоразумный друг посоветовал родителям посмотреть, что будет, если не обращать на брань никакого внимания. План имел полный успех, и спустя несколько месяцев виновник больше не сквернословил. Е.П.Б. восставала против каждой общепринятой в обществе идеи, будь то вера, вкусы, платья, идеалы и принятое у обывателей поведение; поэтому она отмщала им тем, что демонстрировала свои собственные достижения и лидерские таланты. В результате этого общество стало её бояться. Втайне переживая отсутствие у себя физической красоты, она постоянно слышала, как твердили про её «картофельный нос», будто бы она бросала вызов критике. Мир с его радостями и горестями являлся для неё пустым обманом, её жизнь в состоянии бодрствования была мрачной, но в своей реальной жизни по ночам она могла покидать тело, приходить к своим Учителям и сидеть у Их ног. Поэтому она не чувствовала почти ничего, кроме глубокого презрения к слепым фанатикам и узко мыслящим людям науки, которые не имели даже и проблеска истины, но вершили над ней неправедный суд, устраивали заговоры и клеветали, чтобы заставить её замолчать. К священнослужителям как классу она испытывала ненависть, поскольку они, будучи сами абсолютно невежественными в отношении духовных истин, присвоили себе право руководить духовно слепыми, чтобы держать сознание мирян под контролем, наслаждаться незаработанным и проклинать еретиков, которые часто оказывались мудрецами, Просветлёнными и Адептами. В один из наших Альбомов для вырезок мы вставляли выдержки из газет, повествующих о преступлениях священнослужителей и жрецов, которые были привлечены к ответственности, и ещё до отъезда в Индию эти вырезки образовали внушительную коллекцию.
Е. П. Б. многих обращала в своих друзей, но затем часто теряла их, наблюдая за их превращением в личных врагов. Никто не мог быть более привлекательным, чем Е. П. Б., когда она этого желала. И она этого желала тогда, когда хотела привлечь людей к своей общественной работе. Она могла быть весьма учтивой и использовать такие манеры и тон, которые заставляли человека чувствовать, что она смотрит на него, как на своего лучшего, если не единственного друга. Она даже могла писать в том же духе, и я думаю, что мог бы назвать огромное число женщин, получавших её письма о том, что они должны стать её преемниками в Теософском Обществе, и в два раза больше мужчин, которых она объявляла «поистине настоящими друзьями и принятыми чела». У меня есть множество таких записей, и я начал думать, что они очень ценны, пока не сравнил их с теми, которые получали третьи лица. После этого я понял, что их поощряли и воодушевляли точно так же, и что все её хвалебные речи были пустым звуком. Я не могу сказать, что по отношению к обычным людям, подобным мне и другим её близким соратникам, она проявляла лояльность и преданность. Я полагаю, что для неё мы были не более чем пешками в шахматной игре, для которых в глубинах её сердца любви не находилось.
Она раскрывала мне секреты, доверенные ей людьми обоих полов, даже самые компрометирующие. И я убеждён, что подобным же образом она поступала и со мной. Но она проявляла высочайшую степень преданности своей тёте и другим своим родственникам, а также Учителям, для успеха дела которых она могла пожертвовать не одной, а двадцатью жизнями и спокойно взирать на горящий в огне весь человеческий род, если того требовала необходимость.
Примечания
1 – Стоун (американский) – мера массы, равная 14 фунтам или 6,35 кг – прим. Переводчика
2. – Через несколько недель после публикации книги от её родственника я узнал, что незадолго до приезда в Америку Е. П. Б. под псевдонимом «Мадам Лаура» объездила Италию и Россию с несколькими концертными турами.
ГЛАВА XXIX
МАДАМ БЛАВАТСКАЯ СТАНОВИТСЯ ПОДДАННОЙ АМЕРИКИ. ОСНОВАНИЕ БРИТАНСКОГО ТЕОСОФСКОГО ОБЩЕСТВА. ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В НЬЮ-ЙОРКЕ. ОСНОВАТЕЛИ ОТПЛЫВАЮТ В ИНДИЮ.
Вполне естественно, что Королеву нашей маленькой Богемии должны были окружать богемные художники, которые просили бы её позировать им. Так оно и было, и она позировала Томасу Ле Клеру, когда он рисовал её портрет маслом, и О'Доновану, когда он изготавливал бронзовый медальон с её портретом. Запись в дневнике за 24 февраля (1878 года) показывает, что вечером мы с Е. П. Б. были в студии Вальтера Пари и весело провели время с некоторыми из лучших художников Нью-Йорка. Большинство из них принадлежало к знаменитому Тайл-клубу, члены которого каждый месяц встречались друг у друга в студиях и рисовали картинки на керамических плитках, предоставляемых хозяином вечера. Затем эти плитки оставались хозяину, который их обжигал и глазировал за свой счёт. Это была замечательная договорённость, согласно которой каждый член Клуба по очереди за бесценок становился обладателем набора подписанных картин выдающихся художников.
Е. П. Б. невыразимо забавляла моя балаганная импровизация, упомянутая выше. Одним из представлений, которое она часто просила показать, был бурлеск о «говорящем медиуме». Он представлял собой пародию на манеры и обыденные банальные высказывания медиумов определённого класса. Как-то вечером нас посетил Лондонский литератор, бывший редактор «Зрителя»[1], человек с университетским образованием.
Он занимался полезным делом – исследовал спиритизм и верил в него. Я прикинулся, что мной руководит дух умершего священника Высокой Церкви[2] и торжественным тоном с закрытыми глазами начал читать проповедь, направленную против современных деморализующих влияний, среди которых отвёл Теософскому Обществу первое место.
Как бы от имени духа я начал сильно осуждать приверженцев этой «гнусной организации», а в Е. П. Б., как её верховную жрицу и главную дьяволицу, стал метать молнии, угрожая отлучением от церкви и даже анафемой. Старая леди смеялась до слёз, но наш гость сидел, пристально глядя на меня (что я заметил, время от времени бросая на него беглый взгляд сквозь мои почти закрытые веки) и, в конце концов, разразился восклицаниями: «Это ужасно, как же это ужасно! Мадам, вы не должны ему это позволять!» «Что позволять?» – спросила она. «Давать волю этому медиумизму, так как он всецело одержим столь сильной и мстительной личностью из мира духов!» Для моей любящей повеселиться коллеги это было уж слишком, и она взорвалась от смеха. В конце концов, задыхаясь, она воскликнула: «Стоп! Олькотт, ради Бога, остановитесь или вы меня убьёте!» Когда я почти достиг апофеоза праведного гнева, полного презрения, к этой «претендующей на эрудицию и альтруизм «русской авантюристке»», то внезапно остановился и, повернувшись к мистеру Л., спросил его тихим и самым обычным голосом о разыгранном мною представлении. Я почти растерял всю серьёзность, увидев его внезапное удивление и острый испытующий взгляд, устремлённый на меня и будто выражающий словами его убежденность, что я либо сумасшедший, либо самый необычный медиум, поскольку смог так быстро «выйти из-под контроля». Это почти добило Е. П. Б. На следующее утро в восемь часов мистер Л. позвал меня на прогулку по городу и попытался убедить меня бросить этот медиумизм, который, как он уверял, может уничтожить мою надежду пригодиться в будущей общественной работе! Медиум, объяснял он, – будто бы за двадцать лет я этого ещё не узнал, – находится в настоящем рабстве, пропорциональном степени его медиумизма; пассивный посредник развоплощённых сил, он не имеет возможности выяснить их природу и не обладает никакими особыми средствами против их господства. Если бы я сказал, что я такую возможность имею, он бы так и не поверил, что прошлым вечером мы над ним всего лишь подшутили, а эта шутка была одним из разнообразных развлечений, которые мы с Е. П. Б позволяли себе, чтобы снять напряжение, вызванное нашей тяжёлой работой; он бы думал, что я медиум, поэтому мы вынуждены были оставить эту тему в покое. Но для нас это являлось дежурной шуткой, и для розыгрыша посетителей Е. П. Б. прибегала к ней бессчётное число раз.
Пятого апреля Т. Эдисон прислал мне собственноручно подписанное заявление о вступлении в члены нашего Общества. Я виделся с ним, когда он выставлял свои изобретения, связанные с электричеством, на Парижской Выставке того года. Я, будучи почётным секретарём Национального Гражданского Комитета, созданного по просьбе Французского Правительства, способствовал тому, чтобы Конгресс США принял законопроект, позволяющий нашей стране после падения Империи и создания Французской Республики участвовать в первой международной выставке мировой индустрии. Мы с Эдисоном разговорились об оккультных силах, и он сильно заинтересовал меня упоминанием о том, что он провёл некоторые эксперименты в этом направлении. Он поставил целью попытаться выяснить, может ли маятник, который подвесили в его частной лаборатории, двигаться с помощью силы воли. Чтобы выяснить это, он использовал в качестве проводников провода из различных металлов и их сплавов, а также пробирки, содержащие различные жидкости. При этом один конец проводника прикладывался ко лбу, а другой соединялся с маятником. Но результаты этих экспериментов так и не были опубликованы, и я предполагаю, что они не удались. Если бы ему на глаза попалась следующая информация, то она могла бы его заинтересовать. В 1852 году в Огайо я встретил молодого человека, бывшего шейкера[3], которого звали Макаллистер.
Он мне поведал, что открыл некую жидкость, смачивая которой лоб, мог передавать мысли другому человеку при условии, что тот в это же время делает с жидкостью то же самое, даже если находится от него на большом расстоянии. Я помню, что написал на эту тему статью под названием «Психический телеграф» в старой газете «Духовной Телеграф», издаваемой мистером С. Б. Бриттеном, ныне покойным. Будучи знакомым с несколькими известными американскими изобретателями, я узнал от них о психологических процессах, с помощью которых к каждому из них пришла идея их изобретений. Я рассказал об этом Эдисону и спросил его, каким образом совершал свои открытия он сам. Он сказал, что нередко во время прогулки по Бродвею со знакомыми или в разговорах о совсем других предметах, а также среди уличного шума и гама мысль могла внезапно озарить его ум, и то, что он хотел бы изобрести, в какой-то степени представало пред ним. Затем он спешил домой, приступал к работе над этой идеей и не прекращал её до тех пор, пока или не достигал успеха, или не убеждался в её неосуществимости.
Семнадцатого апреля мы начали переговоры с Созераном, генералом Т., а также одним или двумя другими масонами высокого ранга о включении нашего Общества в состав Масонской организации с Ритуалами и Степенями; идея заключалась в том, что наше Общество может стать естественным дополнением к высокой степени масонского братства, возрождая в нём жизненно важные, но утраченные элементы восточного мистицизма, которых ему не хватало. В то же время, такая договоренность о присоединении нашего Общества к древнему Братству, чьи ложи были разбросаны по всему миру, придала бы первому силы и устойчивость. Теперь, когда я могу оглянуться назад, мы фактически планировали повторить работу Калиостро, Египетская Ложа которого в те дни была очень мощным центром распространения Восточной оккультной мысли. Мы не отказывались от этой идеи даже тогда, когда перебрались в Бомбей, и последнее упоминание о ней в моём Дневнике представляет собой пометку о том, что Свами Дайянанд Сарасвати обещал мне составить Ритуал для наших Нью-Йоркских и Лондонских членов. Некоторые старые коллеги опровергают вышеизложенные факты, хотя они с ними и не знакомы. Но мы с Е. П. Б. всерьёз вынашивали такой план и отказались от него только тогда, когда обнаружили, что Общество стремительно разрастается в силу присущего ему врождённого импульса и посчитали нецелесообразным объединять его с Масонской организацией.
Однажды вечером Е. П. Б. произвела великолепный феномен удвоения предметов. Французский врач, доктор Б., был одним из девяти наших посетителей. Он сидел рядом с письменным столом Е. П. Б., и свет от стоящего рядом газового светильника падал на помеченную его инициалами большую золотую запонку, которую он носил. Её блеск бросился в глаза Е. П. Б., она перекинулась через стол, коснулась запонки, затем разжала свою руку и показала ему и всем нам её точный дубликат. Хотя все мы её видели, она никому из нас не дала эту запонку и, зажав в своей руке, растворила майю. Но однажды вечером, когда мы были наедине, она произвела для меня гораздо более интересный феномен. Время от времени она рассказывала мне о приключениях и жизни множества людей, как из Индии, так и других западных стран. Бесцельно перетасовывая в тот вечер колоду карт, она неожиданно мне её протянула и показала в ней визитную карточку жены одного британского офицера, которая в Северной Индии случайно увидела Махатму и, глядя на его прекрасное лицо, сильно в него влюбилась. На карточке было написано её имя, а в нижнем углу – полк её мужа. Эти надписи, будто ножом, были частично зачёркнуты, поэтому я не смог бы узнать эту леди, если бы когда-нибудь встретился с ней в Индии. Тасование карт продолжалось, и через каждую минуту или две она протягивала мне колоду и вытаскивала из неё визитные карточки других известных нам лиц. Какие-то из них были покрыты глянцем, какие-то были простыми; на каких-то имена были написаны от руки, на каких-то – печатными буквами; какие-то из них были напечатаны типографским способом, какие-то были взяты в чёрную рамку; какие-то были большими, а какие-то – маленькими. Это был чудесный и совершенно уникальный феномен. Но как жаль, что драгоценная психическая сила, которую так трудно приобрести и так легко потерять, работала вхолостую, на мгновенье появляясь в каждом из этих случаев астральных фантомов простых визитных карточек, когда та же самая сила могла быть использована, чтобы заставить некоторых крупных учёных поверить в существование записей Акаши и посвятить себя духовным исследованиям.
Моей уважаемой сестре, миссис Митчелл, которая вместе с мужем и детьми жила в одном доме с нами, Е. П. Б. однажды показала коллекцию драгоценных камней и ювелирных изделий. Сестра сказала, что она должна стоить, по меньшей мере, 10000 фунтов стерлингов и подумала, что украшения являются частью её наследства. Она не подозревала, что драгоценности были всего лишь иллюзией, и отнеслась с недоверием к моим словам, когда я сказал ей, что Е. П. Б. всем этим не обладает. Я уверен, что если бы она владела ими, то никогда не оказалась бы в таких стеснённых обстоятельствах, в которых побывала.
Чем ближе подходило время нашего переезда, тем сильнее индусы, весь Восток и все ориенталисты в Индии начинали восхвалять Е. П. Б. за её пренебрежительное отношение к людям Запада в целом, их социальным устоям, религиозной тирании и идеалам. В «Ламасери» бывали бурные вечера, среди которых очень сильно выделяется один эпизод. Художник Вальтер Пари, один из лучших сотрудников, жил в Бомбее несколько лет в качестве правительственного архитектора и был рад поговорить с нами об Индии. Но, не обладая нашим чрезмерным почтением к стране и симпатией к людям, он часто обижал чувства Е. П. Б. замечаниями в силу того, что, как теперь мне известно, придерживался англо-индийского курса. Однажды вечером он рассказывал о своём старом слуге, который совершил какую-то глупость, когда запрягал или оседлывал лошадь, и спокойно заметил, что отхлестал этого человека кнутом. Мгновенно, будто бы получив удар по своему собственному лицу, Е. П. Б. вскочила, встала перед ним и в течение пяти минут так уничижительно его отчитывала, что ему оставалось только сидеть в оцепенении. Она заклеймила его позором, назвав этот поступок малодушным, и включила этот случай в свою замечательную речь по поводу обращения народов Востока англо-индийским правящим классом. Это негодование не было случайным и не сглаживалось в угоду Западу; этот тон она сохраняла всегда, и я часто слышал, как в Аллахабаде, Симле, Бомбее, Мадрасе и других местах она оставалась такой же смелой в разговорах с высшими англо-индийскими чиновниками.
Один из способов, с помощью которых Е. П. Б. в минуты отвлечений скрашивала утомительные часы написания «Разоблачённой Изиды», заключался в рисовании карикатур на игральных картах с привнесённой в них изюминкой. Некоторые из этих искусно нарисованных картинок были весьма смешными. Одна из них, пародирующая Клубную Десятку, представляла собой выступление менестреля; гротескные искажения «конца человечества», торжественную суровость «Дознавателя» и милую, но пустую болтовню посредников, которые были превосходно прорисованы. Другая изображала спиритический сеанс с банджо, аккордеонами и тамбуринами, летающими по воздуху, с перевёрнутым ведром над головой «исследователя» и маленьким озорным элементалом, сидящим и усмехающимся на коленях леди, держащей его раздвоенный хвост в руке, считая, что это часть тела её ушедшего друга. На третьей картинке – я полагаю, пародирующей «Семь Сердец» – были нарисованы два жирных монаха, сидящих за столом, который ломился под тяжестью трапезы – индейки, ветчины и других деликатесов, тогда как на полу в ледяной вазе наготове стояли бутылки вина и другие охлаждённые напитки. Один из преподобных отцов, в котором подчёркивалось сильное животное начало, держал свою руку сзади себя, чтобы получить любовное послание от чопорной служанки в чепчике и фартуке. Ещё одна изображала полицейского, который ловил убегающего вора за ногу, другая – блестящую чету Томми, прогуливающуюся со своими любимыми, третья – почтенного негра, идущего со своими внуками-негритятами на руках и т.д., и т.д. Совсем недавно я узнал, что покойный отец Е. П. Б. обладал особым талантом в этой области, чем очень легко объясняется её одарённость. Я рассказал ей о своих сожалениях относительно того, что она не может подобным образом разрисовать целую колоду, поскольку это, несомненно, в случае оформления авторских прав может обернуться для неё хорошенькой суммой. Она сказала, что может сделать это, но у неё не хватит на это терпения.
Карикатуры на игральных картах
Восьмого июля она взяла документы для принятия гражданства, пошла со мной в Верховный Суд и была приведена к присяге в качестве гражданки Соединенных Штатов Америки. Как следует из моего Дневника, она описывала это следующим образом: «Е. П. Б. было предложено поклясться в вечной любви, преданности и защите Конституции США, каждой своей частицей отречься от верности Российскому Императору и быть принятой «Гражданкой Соединённых Штатов Америки». Получили документы, подтверждающие её гражданство, и счастливые пошли домой». Конечно, на следующий день в американских газетах появилась масса сообщений об этом событии. Периодические издания направили своих журналистов, чтобы взять интервью у новой гражданки, которая своими наивными представлениями о политике и политиках вызвала у них смех.
В начале летних месяцев 1878 года моё внимание занимало создание Британского Теософского Общества в Лондоне (которое в настоящее время называется Лондонской Ложей Теософского Общества). Это наш первый Филиал, который в конечном итоге был открыт 27 июня Дж. Сторером Коббом, доктором юридических наук, казначеем Теософского Общества. В то время его визит в Лондон пришёлся кстати, и в целях основания Филиала я сделал его своим официальным уполномоченным. Мистер Синнетт любезно предоставил мне копию протокола заседания из Журнала Заседаний Ложи, официально находившуюся у него на хранении. Я привожу её здесь как имеющую исторический интерес:
ЗАСЕДАНИЕ СОТРУДНИКОВ.
Состоявшееся 27 июня 1878 года на Грэйт Рассел стрит, 38 в Лондоне.
Присутствовали сотрудники: Дж. Сторер Кобб, казначей (Нью-Йоркого Общества); Ч. К. Мэсси; доктор К. Картер Блэйк; доктор Джордж Уайлд; доктор Г. Дж. Биллинг и Е. Кислингбери.
Сотрудник Дж. Сторер Кобб в качестве председателя зачитал письма от мистера Яркера, доктора К. Маккензи, капитана Ирвина и мистера Р. П. Томаса, выражающие сожаление по поводу их отсутствия по уважительной причине и поддерживающие необходимость такого собрания, а также письмо от преподобного У. Стэнтона Мозеса, сообщающее, что он не может принять участие в заседании, поскольку вышел из членов Нью-Йоркского Общества.
Казначей Кобб, имеющий заверенное Президентом Олькоттом предписание основать Английский Филиал Общества, о чём сообщалось на предыдущем заседании сотрудников, состоявшемся по этому же адресу, подал в отставку, поскольку не намеревался стать членом нового филиала. Его пригласили остаться в качестве слушателя, а далее развернулась неофициальная дискуссия. По её итогам было принято Решение, предложенное сотрудником Мэсси и поддержанное доктором Г. Дж. Биллингом, «что, по мнению Английских Сотрудников Теософского Общества в Нью-Йорке, присутствующих на этой встрече, в Англии желательно сформировать такое Общество, которое бы поддерживало связи с этой организацией и сочувствовало ей».
В соответствии с письменными инструкциями, полученными от Президента, заседание приступило к обсуждению вопроса о Президенте Филиала Общества, и по результатам проведённого голосования Президентом был избран Ч. К. Месси.
Принимая полномочия, Мистер Мэсси сделал несколько замечаний и приступил к обязанностям председателя. Он выдвинул предложение, поддержанное доктором Картером Блэйком, о назначении мисс Кислингбери на должность секретаря Филиала Общества. Путём голосования это предложение было принято.
Заседание было приостановлено до получения дальнейших рекомендаций из Нью-Йорка, и Секретарю было поручено представить копию протокола этой части заседания Полковнику Олькотту (Президенту), а копию вышеизложенного Постановления отсутствующим членам Английского Филиала.
Затем был написан, подписан и отдан Секретарю для отправки полковнику Олькотту следующий меморандум:
«ЛОНДОН, 27 июня 1878 года.
«Для
ПОЛКОВНИКА ГЕНРИ С. ОЛЬКОТТА,
Президента Теософского Общества, Нью-Йорк
Настоящим подтверждаем, что в этот день состоялось заседание, на котором был открыт Английский Филиал вышеупомянутого Общества. Президентом этого Филиала путём голосования сотрудники избрали Чарльза Карлтона Месси.
(Подпись) «ДЖОН СТОРЕР КОББ.
Казначей Нью-Йоркского Общества.
Мои официальные письма о признании Британского Теософского Общества и ратификации выборов, проведённых на вышеупомянутом заседании, были написаны 12 июля 1878 года и отосланы мистеру Ч. К. Месси и мисс Э. Кислингбери, Президенту и Секретарю соответственно.
В моём дневнике за 25 октября есть интересная запись о способности Е. П. Б. к ясновидению, которую она иногда демонстрировала. Эта запись гласит:
«О'Донован, Уимбридж и мы с Е. П. Б. ужинали, когда прислуга принeсла письмо от Мэсси, доставленное почтальоном мгновенье назад. Перед тем, как оно пришло, Е. П. Б. объявила о нём и его общем содержании, а после того, как я его получил и распечатал, она рассказала, что написано в этом письме от доктора Уайлда и прочла его текст, также не глядя на него».
Я вспоминаю, как принял конверт из рук прислуги и положил его рядом с моей тарелкой, намереваясь отложить чтение письма до тех пор, пока мы не встанем из-за стола. Между ним и Е. П. Б. стоял большой глиняный кувшин с водой, и пока оно лежало, Е. П. Б. сначала прочла письмо Мэсси, а затем вложенное в него от доктора Уайлда. Вдобавок к этому я обнаружил, что на одной из страниц второго письма оказалась записка от Махатм, и я послал его обратно отправителю с изложением данных фактов за нашими с мистером Уимбриджем подписями.
Несколько астрологов, ясновидящих и индийских аскетов предсказывали, что Е. П. Б. встретит свою смерть в море. Это довольно интересное совпадение. На странице моего Дневника за 2 ноября 1878 года я обнаружил одну краткую запись. Один джентльмен, обладающий сверхчувственным восприятием, являющийся другом Уимбриджа, «предсказал смерть Е. П. Б. в море – внезапную смерть. Он сомневался, что она доберётся даже до Бомбея». Maджи, Бенаресский йогин, сделал то же самое предсказание относительно места смерти Е. П. Б. и даже времени её наступления, но ни то, ни другое не оказалось правильным. Не точнее оказалась и гадалка на картах из Нью-Йорка, которая предсказала смерть Е. П. Б. через убийство не позднее 1886 года. Вмешавшись, Е. П. Б. очень естественно поставила два восклицательных знака после слова «убийство», добавив, как приговор: «Ничего похожего на ясновидение».
Один из наших посетителей был более успешным пророком, но к Е. П. Б. применять свои способности он не пытался. Вот что я написал о нём в своём Дневнике:
«Загадочный врач-еврей. Странный, очень странный человек. Предвидит у своих посетителей смерть и имеет духовное понимание происхождения их болезней. Старый, худой, сутулый; у него прекрасные тонкие седые волосы, спадающие во все стороны с его благородной головы. Румяна на его щёках устраняют их неестественную бледность. Имеет привычку сильно запрокидывать свою голову назад и смотреть в пространство, когда он слушает или говорит. У него восковое лицо, прозрачная и очень тонкая кожа. В середине зимы он носит летнюю одежду. Собираясь с ответом, он имеет своеобразную привычку говорить: «Ну, зде-есь я вас пе-еребью»»!
В течение тридцати лет он изучал Каббалу, и его беседы с Е. П. Б. во многом ограничивались её мистериями. Я слышал, что как-то вечером он сказал, что, несмотря на тридцать лет исканий, он не обнаружил того истинного смысла, который она усмотрела в некоторых текстах, озаряя их светом святости.
Осенью 1878 года я начал приводить свои мирские дела в порядок, поскольку было принято окончательное решение о нашем отъезде. Мы вели активную переписку с нашими Бомбейскими и Цейлонскими друзьями (многочисленными буддистами и индуистами, присоединившимися к Теософскому Обществу по письменному заявлению), отправили нашу маленькую библиотеку и мало-помалу продали или раздали наш домашний скарб. Мы не афишировали своих намерений, но наша квартира более чем когда-либо наводнилась друзьями и знакомыми, которым они стали известны. Записи Е. П. Б. в моём Дневнике, сделанные во время моего частого отсутствия в Нью-Йорке в течение последних недель, свидетельствуют о нервном возбуждении, которое она испытывала перед отъездом, и её опасениях, что мои планы могут потерпеть неудачу. Говоря о сроках, поставленных нашими Махатмами, 22 октября она пишет: «N… снялся с дозора, вошёл S… с приказами от … завершить всё в начале декабря. Ладно, Г. С. О. доигрывает свою последнюю большую игру». Здесь содержится намёк на смену Разумов, контролирующих тело Е. П. Б., и записи, сделанные различными почерками, это подтверждают. Подобная запись сделана и 14 ноября. В ней говорится, что мы должны приложить все свои усилия, чтобы отбыть, самое последнее, 20 декабря. А в её последнем абзаце также содержится: «O, Боги! O, златоликая Индия! Неужели это и вправду начало конца»? По тому же каналу 21 ноября пришли и другие срочные распоряжения: нам приказывалось начинать упаковывать наши чемоданы. Сопровождать нас в Индию хотели разные люди, а некоторые из них прилагали для этого усилия. Но в итоге в нашу компанию вошли только четверо – Е. П. Б., английская гувернантка мисс Бейтс, художник и архитектор мистер Умбридж и я. Двадцать четвёртого числа мы были в сборе, и на следующий день первый человек из нашего узкого круга, мисс Бейтс, отплыла в Ливерпуль, взяв с собой два чемодана Е. П. Б. Снова и снова приходили приказы ускорить наш отъезд. В письме о неожиданном выходе кого-то из членов Общества, Е. П. Б. восклицает: «О! эти жалкие молокососы! Когда же мы избавимся от них»! Кстати, в записи за следующий день (красным карандашом и большими буквами) она говорит о моей скорой готовности: «Его судьба зависит от того», будет ли наша оставшаяся мебель распродана на аукционе до 12 декабря; и распродажа действительно имела место 9 декабря. В тот день она написала: «Легла спать в четыре и снова была разбужена в шесть благодаря М., который запер дверь, и Дженни (домработница) не могла войти. Встала, позавтракала и пошла на встречу к Батери (оккультисту, связанному с Ложей Белого Братства). Вернулась в два и обнаружила на аукционе адскую склоку и ажиотаж. Все наши вещи ушли, как говорят в Америке, «за песню»[4], … Пять часов вечера. Все ушли: Барон де Пальма, прощайте! Ужинали на доске шириной в три дюйма»!
Затем последовал суматошный шквал посетителей, газетных статей и письменных ответов Е. П. Б.. Тринадцатого декабря я получил подписанное Президентом Соединенных Штатов рекомендательное письмо ко всем министрам и консулам США, а от Государственного Департамента – специальный паспорт, какой выдаётся американским дипломатам, и полномочия сообщать Правительству о коммерческих интересах, которые наша страна может преследовать в Азии. Позднее в Индии эти документы оказались полезными, когда в нас с Е. П. Б. заподозрили русских шпионов! Об этом нелепом эпизоде будет рассказано в соответствующем месте.
В Дневнике я нахожу записи, в которых говорится, что в течение этих последних дней я почти не отдыхал, просиживая за написанием писем ночи напролёт, совершая стремительные набеги в Филадельфию и другие города, урывками питаясь тем, что можно было достать. И это всё под постоянный рокот приказов, настаивающих на отъезде не позднее установленного благоприятного дня – 17 декабря, в который мы должны были отплыть. В записях Е. П. Б. возрастало количество разных стилей (scratchy), и на странице за 15-е декабря я заметил два упомянутых ранее варианта её почерка. Это говорит о том, что её тело в один и тот же вечер занимали два Махатмы. Я купил фонограф Эдисона оригинального образца, и в тот вечер очень много наших членов Общества и друзей, среди которых был мистер Джонстон, посланный Эдисоном (отсутствующим по уважительной причине) в качестве своего личного представителя, говорили в трубку аппарата, оставляя сообщения для наших известных и неизвестных Индийских собратьев. Затем из цилиндра бережно достали и упаковали несколько листков фольги, должным образом помеченных для установления личности говорящего. Они до сих пор хранятся в Адьярской Библиотеке для потомков[5].
В этих записях сохранился голос Е. П. Б. – очень пронзительный и записанный без помех, – мой собственный, мистера Джаджа и его брата Джона, профессора Александра Уайлдера, мисс Сары Коуэлл, двух мистеров Лаффан, мистера Клафа, мистера Д. Кёртиса, мистера Григгса, миссис С. Р. Уэллс, миссис и мисс Амер, доктора Дж. А. Вейса, мистера Шина, мистера Террисса, мистера Мейнарда, мистера Э. Джонстона, мистера О'Донована и т.д.. Все они были талантливыми, а некоторые довольно широко известными писателями, журналистами, художниками, скульпторами, музыкантами и другими деятелями.
Семнадцатое декабря оказался последним нашим днём на Американской земле. Запись, сделанная Е. П. Б., гласит: «Великий день! Олькотт собрался... что дальше? Всё покрыто мраком, но спокойно». А затем большими буквами, подобно крику радости, вырывающемуся из сердца, выведено СВЕРШИЛОСЬ! В заключительном абзаце читаем следующее: «Олькотт вернулся в 7 часов вечера с билетами на британский пароход «Канада» и до 11:30 писал письма. Вечером были Кёртис и Джадж. Мейнард принимал Е. П. Б. [См. записи, всегда говорящие о ней в третьем лице], которая приходила к нему поужинать. Она вернулась домой в 9 часов. Он подарил ей кисет. Чарльз (наш большой кот) его куда-то задевал!! Ближе к 12 часов ночи Г. С. О. и Е. П. Б. простились с канделябром и поехали на пароход в экипаже». Так заканчивается первый том истории Теософского Общества, совпадающий с отъездом его основателей из Америки.
За ним стояли три года борьбы, преодоления препятствий, частично воплощённых непродуманных планов, литературных трудов, предательств друзей, столкновений с противниками, закладки прочного фундамента для организации, которой в должное время было суждено послужить для объединения народов, даже не подозревающих о возможности её создания.
КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ТЕОСОФСКОГО ОБЩЕСТВА
|
События |
Год |
Количество филиалов* |
|
Основано Теософское Общество…………………………. |
1875 |
– |
|
Упадок……………………………………………………… |
1876 |
– |
|
Опубликована «Изида»……………………………………. |
1877 |
– |
|
Основано Британское Теософское Общество (наш первый филиал)……………………………………………. Основатели покидают США………………………………. |
1878 |
1 |
|
Штаб-квартира оседает в Бомбее…………………………. Основан «Теософ»…………………………………………. |
1879 |
2 |
|
Основатели посещают Цейлон……………………………. |
1880 |
10 |
|
Деятельная работа. Симла………………………………… |
1881 |
25 |
|
Штаб-квартира оседает в Мадрасе……………………….. |
1882 |
52 |
|
Первый длительная поездка Г. С. О. по Индии………….. |
1883 |
95 |
|
Заговор Куломбов и миссионеров………………………... |
1884 |
107 |
|
Е. П. Б. обосновывается в Европе………………………… Вторая поездка Г. С. О. по Индии………………………… |
1885 |
124 |
|
Основана Американская Секция………………………….. |
1886 |
136 |
|
Третья поездка Г. С. О. по Индии………………………… Е. П. Б. переезжает в Лондон……………………………… |
1887 |
158 |
|
Основана Ложа Блаватской…………. |
1888 |
179 |
|
В Теософское Общество вступает Анни Безант…………. |
1889 |
206 |
|
Основана Британская Секция……………………………... |
1890 |
241 |
|
Умирает Е. П. Б…………………………………………….. Г. С. О. совершает кругосветное путешествие…………... Основана Европейская Секция……………………………. |
1891 |
279 |
|
Первая поездка Анни Безант по Индии…………………... Благодаря стараниям У. К. Джаджа в Лондоне встречается Судебный Комитет…………………………... |
1892 1893 1894 |
304 352 394 |
* Учёт Филиалов проводится в декабре каждого года для годового отчёта Президента.
Ибо это лучшая организация среди тех, которые они знали, или, во всяком случае, лучшая среди тех, которые знал я. Также мы заранее не знали, что ждёт нас в будущем. Слова Е. П. Б. говорят, что: «Всё покрыто мраком, но спокойно». Чудесный рост нашего Общества нам не мерещился даже во сне. Наш бывший сотрудник опубликовал заявление о том, что Общество умерло естественной смертью ещё до того, как мы перебрались в Индию. Однако на диаграмме показано, что уменьшившись почти до нуля, Общество начало возрождаться после того, как его административный центр переместился в Индию.
На корабле, довольствуясь очень холодным и сырым бельём и без какого бы то ни было обогрева, под грохот снастей и барабанный стук лебёдок, поднимающих груз, мы пережили ужасные ночи. Вместо того чтобы рано отчалить, пароход тронулся с пристани только в 2.30 ночи 18-го декабря. А затем, упустив прилив, он снялся с якоря в Кони-Айленде и пересёк мелководье Сэнди Хук только в полдень 19-ого числа. В конце концов, мы начали скользить по голубой глади к нашей Земле Обетованной, и планы на будущее настолько переполнили моё сердце, что я не стал дожидаться на палубе, когда исчезнет из вида Навесинк Хайлэндс[6], но спустился в каюту и на своей карте Индии начал искать Бомбей.
Примечания
1 – «Зритель» – английский сатирико-нравоучительный журнал. В начале 18 века издавался Дж. Аддисоном и Р. Стилом. Послужил образцом для аналогичных изданий в странах Европы, в том числе в России – прим. переводчика.
2 – направление в англиканской церкви, тяготеющее к католицизму – прим. переводчика.
3 – Шейкеры (англ. Shakers) – протестантская религиозная секта в США, официальное название которой – «Объединённое сообщество верующих во второе пришествие Христа» – прим. переводчика.
4 – здесь американская идиома «for a song» – за бесценок, даром – прим. переводчика
5 – Совсем недавно, а точнее, в мае 1895-го года эти записи на фольге я послал в Лондонский офис Эдисона, чтобы посмотреть, можно ли перенести их на современные парафиновые цилиндры и, таким образом, сохранить их для будущих поколений. К несчастью, с ними ничего уже нельзя сделать, поскольку оттиски, сделанные голосами, стали почти незаметными. Очень жаль, так как иначе мы могли бы обладать копиями, снятыми с оригинала, и, таким образом, слышать сильный голос Е. П. Б., громко говорящий на наших местных собраниях по всему миру в «День Белого Лотоса», годовщину её смерти.
6 – Навесинк Хайлэндс (или Атлантическое Нагорье) – ряд низких холмов, расположенных вдоль Атлантического побережья США в районе Нью-Джерси – прим. переводчика
.jpg)
Перевод Алексея Куражова
02.04.2016 07:27
Сергей Целух03-04-2016 08:30:01
С появлением новых глав о Блаватской получаю огромное удовлетворение. Всегда радуюсь творческому труду переводчика, этого великого мастера своего дела и большого друга всего творчества Елены Блаватской и Великих Рерихов. Спасибо автору за доставленную радость. Всегда с нетерпением ждем новых переводов.
k03-04-2016 22:25:01
огромное спасибо. "Бхагавад-гита Джаджа" ждет своего Часа)))
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".