Листы старого дневника. Том II. Главы XI, XII. Генри С. Олькотт
ГЛАВА XI
ВСЕОБЩИЙ ЭНТУЗИАЗМ
Это был пролог к такой череде возвышенных переживаний, какие мы даже не могли вообразить. В стране цветов и великолепной тропической растительности, ласкового неба и дорог, затенённых пальмовыми островками и отмеченных через каждую милю небольшими арками из нежных лентовидных листьев, окружённые ликованием толп, благоговение которых бы дошло до поклонения нам, если бы ему было позволено развиться, мы переходили от триумфа к триумфу, каждый день вдохновляемые магнетизмом народной любви. Казалось, что люди не могут насытиться желанием сделать для нас что-то хорошее, ведь мы были первыми белыми защитниками их религии, говорящими о её превосходстве и о дарующей утешение благости прямо в лицо миссионерам, её врагам и очернителям. Всё это сильно возбуждало чувства сингальцев, и от переполнения любовью их сердца были готовы разорваться. Может показаться, что я использую уж очень сильные выражения, но в действительности даже они не передают того, что происходило на самом деле. Если кто-нибудь потребует доказательств, то пусть сегодня же, спустя пятнадцать лет, отправится в путешествие по прекрасному Цейлону и спросит островитян об этой поездке двух Основателей и их компании.
В 3 часа дня нас привезли в валлаву – поместье сингальской знати, где я выступил1 перед аудиторией в 3000 человек с высокого балкона, выходившего на созданный природой амфитеатр.
Многолюдная толпа заполнила равнину и прилегающие к ней склоны гор. Внушительное собрание монахов «дало пансил», то есть произнесло на языке пали Пять Обетов и Три Прибежища буддизма, и миряне повторили их вслед за монахами, создавая своим голосом дружную и мощную звуковую волну. Это произвело на нас огромное впечатление, поскольку нет более захватывающего звука, чем вибрация тысяч человеческих голосов, объединённых единым ритмом.
Поскольку наш приезд на Цейлон явился началом второй и последующих стадий возрождения Буддизма, начатого Мегиттуватте, а этому движению суждено было собрать всех юных сингальцев в буддийских школах под наше покровительство, то даже мелкие детали нашего путешествия приобретают определённое значение. Наши первые шаги, предпринятые для формирования Филиала Теософского Общества на Острове, нашли своё отражение в выпущенной Дамодаром листовке следующего содержания:
«Всем интересующимся.
Настоящим уведомляем, что в следующий понедельник в резиденции «Минувенгода» в 8 часов вечера состоится собрание, на котором полковник Олькотт кратко изложит цели и задачи, преследуемые Теософским Обществом. После собрания джентльмены, желающие вступить в Общество, смогут зарегистрироваться в специально предназначенной для этого книге.
(По поручению) ДАМОДАР К. МАВАЛАНКАР,
Помощник секретаря-регистратора.
ГАЛЛЕ, 22 мая 1880 года».
Председателем того собрания был почтенный Булатгама, а Мегиттуватте обратился к присутствующим с речью, захватывающей дух.
На следующий день мы посетили кофейные и коричные плантации мистера Симона Переры Абейявардене, богатого буддиста-мирянина из Галле, где нам было очень интересно наблюдать за процессом шелушения, сушки и упаковки коры корицы. По «вине» нашего хозяина мы вернулись домой чуть живыми, поскольку он приготовил для нас неимоверно сытный«лёгкий ленч», на котором было подано пятьдесят семь видов карри с рисом и, вдобавок, очень много сладких блюд. На самом деле нас упрашивали «только попробовать» каждое из этих блюд, и нам пришлось приложить немало усилий, чтобы объяснить, что наши желудки не настолько эластичны, чтобы позволить нам поддаться подобным уговорам.
Двадцать пятого мая мы с Е. П. Б. «приняли пансил» от почтенного Булатгамы в храме Раманья Никайя, точное название которого я уже не могу вспомнить, и были официально признаны буддистами. На территории Вихары была возведена большая арка из зелени со словами: «Привет членам Теософского Общества». Задолго до этого в Америке мы уже объявляли себя буддистами, как в узком кругу, так и публично, поэтому принятие пансила явилось для нас лишь формальным подтверждением ранее избранного вероисповедания. Е. П. Б. встала на колени перед огромной статуей Будды, и я последовал её примеру. Нам было очень сложно улавливать на слух палийские слова, которые следовало повторять за старым монахом, и я не знаю, как бы мы с этим справились, если бы не вставший позади нас друг, начавший медленно нашёптывать их одно за другим. При этом присутствовала огромная толпа, которая сохраняла полную тишину, пока мы изо всех сил старались произносить незнакомые фразы. Но когда мы закончили последнюю Силу и согласно обычаю возложили цветы, она пришла в неистовство, вызывая нервную дрожь: люди не могли успокоиться и замолчать даже на несколько минут, чтобы услышать краткую речь, которую по просьбе Главного Священника я должен был произнести. Я думаю, что некоторые из моих наиболее именитых коллег в странах Европы и Америке пытались, насколько это возможно, обойти это событие стороной и скрыть тот факт, что Е. П. Б. была официально принята в буддизм, как и любой сингалец на Цейлоне. Это мистификация и бесчестна, и бесцельна, поскольку помимо нескольких тысяч человек, включая многочисленных бхиккху, которые видели и слышали, как Е. П. Б. принимает пансил, она сама повсюду открыто говорила про это. Но быть настоящим буддистом – это одно, а деградированным современным буддийским сектантом – совсем другое. Говоря за нас двоих, я могу утверждать, что если бы буддизм содержал хоть одну догму, которую бы нам попытались навязать, мы бы не приняли пансил и не стали бы буддистами даже на десять минут. Наш буддизм исходит от Учителя-Адепта Гаутамы Будды, учение которого тождественно Религии Мудрости арийских Упанишад и является душой всех мировых религий древности. Одним словом, наш буддизм – это философия, а не вероисповедание.
Мы пообедали с буддистами в городе, а вечером приняли в свои ряды первых одиннадцать кандидатов и вместе с ними открыли филиал Теософского Общества в Галле. Его президентом стал С. П. ДБ. де Сильва, а секретарём – П. С. Виджератне. В тот же день мне передали первые 100 рупий для Буддийского Издательского Фонда, и я сразу же направил их казначею филиала. В 9 часов вечера мы сели ужинать, а к 1 часу ночи после тяжёлого трудового дня ноги сами понесли нас в кровать.
Следующим утром началось наше путешествие на север. Мы передвигались на повозках, подаренных нам рыбаками из Галле – большой и бедной, но трудолюбивой кастой. Именно из этого класса святой Франциск Ксавьер, «Апостол Индий», обратил в свою веру огромное количество людей. Их промысел, связанный с отнятием жизни, у буддистов вызывает чувство отвращения, поэтому их социальный статус очень низкий. Тем не менее, кажется, что их сердца горели симпатией к нам так же, как и у их более уважаемых единоверцев. Они избегали прямой встречи с нами, когда мы находились в окружении людей из высших каст, но послали мне «смиренную петицию», в которой обращались ко мне с любезной просьбой позволить им, «скромным просителям», и т.д., и т.д., снабдить нашу компанию повозками для поездки в Коломбо. Их представителем был молодой человек, получивший английское образование и, по-видимому, принадлежащий к другой касте. Меня тронула искренность этих бедных людей, и я передал им, что хочу повидаться с ними или с их Комитетом старейшин, чтобы лично поблагодарить за такое любезное предложение. Вскоре я встретился с их делегацией и выразил отказ от этого предложения, чтобы не вводить их в расходы. Но в ответ я получил такой решительный протест и просьбу не отказываться, что всё закончилось тем, что я с благодарностью принял их подарок.
Почти всё буддийское население Галле собралось вместе, чтобы под дружественные возгласы, сотрясающие воздух, проводить нас из города. Нашей первой остановкой была Додандува, расположенная в пять милях от Галле. В этом месте находится большая вихара и пансала нашего друга Пийяратханы Тиссы Теруннансе, высокообразованного и энергичного монаха с благородным характером. На открытых местах вдоль дороги собирались толпы людей, чтобы на нас посмотреть. Нас приглашали остановиться и подкрепиться кокосовыми орехами, молоком, чаем и пирожными, а в нескольких местах, где стечение народа было особенно большим, мне приходилось выходить из повозки и произносить приветственные речи. Додандува встретила нас таким муссонным ливнем, какого не видели уже много лет. Как только дождь начал стихать, нас провели под огромный навес, который соорудил Пийяратхана, и я выступил с приветственным обращением к двум тысячам человек. После этого мы посетили храм, который хорошо сохранился и был безупречно чистым, что для Цейлона весьма необычно. Там мы увидели огромную статую стоящего Будды, которой насчитывалось более ста лет. Ночь мы провели в бунгало, предоставленном в наше распоряжение мистером Вирасурийей и его друзьями.
На следующее утро мы вновь двинулись в путь на двух дилижансах, которые нам передали наши друзья, рыбаки из Галле. В тот день мне пришлось выступать четыре раза: первый – на подножке дилижанса, когда мы из него выходили; второй – и на ступеньках бунгало в Амбалангоде; третий – в Пийягале, где мы завтракали в 3 часа дня (!) и были настолько осаждаемы толпой, что едва могли дышать; четвертый – в храме Пийягалы, где собралась аудитория в три-четыре тысячи человек. Мы шли туда под мелким дождём в составе большой процессии со знамёнами и тамтамами, издающими отвратительные громкие звуки, поскольку каждый барабанщик пытался превзойти своих соперников, от чего толпа приходила в состояние безумного восторга. Храм располагался на вершине крутого скалистого холма, на который нам помогли взобраться наши друзья. Вернее сказать, они нас туда просто втащили. При этом бедная Е. П. Б. испытывала сильную мучительную боль в своей хромой ноге, которая так полностью и не оправились от травмы, которую получила в шторм на борту корабля «Спийк Холл», когда ударилась об угол обеденного стола. Моросящий дождь залил водой моё пенсне, и я не мог внимательно смотреть себе под ноги. Но вскоре случилось ещё более страшное: пенсне соскочило с моего носа и вдребезги разбилось о камень, об который я запнулся. И поскольку я страдал близорукостью, впоследствии это доставляло мне массу неудобств. Собравшиеся монахи приветствовали нас через своего Маха Теруннансе, которому, разумеется, я ответил довольно обстоятельно. Продолжив свой путь, мы, наконец, к 9 часам вечера достигли Калутары. Но на этом наши заботы ещё не закончились, поскольку в ней нас ожидало ещё одно собрание монахов, и нам пришлось выслушать их приветствия, затем на них кратко ответить, после этого немного подкрепиться и уже в состоянии полного истощения отойти ко сну. Нас озадачил один эпизод, который произошёл в дороге уже после наступления темноты. Из одного стоящего у дороги дома прибежал мужчина с ярким фонарём в руке. Он остановил наши повозки и по очереди взволнованно пересчитал каждого из нас. Мы подумали, что он хочет сказать нам что-то очень важное; возможно, он пришёл взять с нас пошлину или даже предупредить о готовящемся против нас заговоре Христианской миссии2.
Но он ничего не сказал за исключением того, что повторил все наши имена со вздохом облегчения, а затем удалился прочь. Наш переводчик окликнул его, поинтересовавшись, что же случилось. «О, ничего», – сказал он, – «я только хотел на них посмотреть».
Во время нашего путешествия совершенно не было времени залёживаться в постели, поэтому на следующее утро мы встали на рассвете, когда в пальмовых рощах птицы начали перекликаться друг с другом, и мужчины из нашей компании отправились купаться в волнах прибоя. Правда, мы проделывали всё это в очень плохих условиях, стоя на дне, покрытом острыми кораллами, будто на полу, устланном перевёрнутыми канцелярскими скрепками и без уверенности, что поблизости нет акул; а присутствие критически взирающей на нас аудитории напоминало обстановку в классе Дельсарта3 или на уроке физкультуры!
И всё же это было настоящее купанье, что в тропиках означает многое. На следующий день мы познакомились с замечательным человеком – мистером Аруначаламом, выпускником Крайст Колледжа в Кембридже, одним из самых образованных и воспитанных мужчин, которых мы встречали в Азии. Он был племянником ныне покойного сэра М. Кумарасвами, известного востоковеда, и во время нашего визита занимал должность полицейского магистрата Калутары. Его старший брат, уважаемый П. Раманатхан, – мой близкий друг и официальный представитель Тамильской общины в Законодательном Совете. Мы завтракали в доме мистера Аруначалама. Его обходительность вызывала у Е. П. Б. самые добрые и благородные чувства, и это был во всех отношениях приятный эпизод нашего путешествия. В качестве десерта, или, скорее, рюмки коньяка к чёрному кофе (pousse-café), моя коллега поносила миссионеров в своих излюбленных выражениях.
В тот же самый день мы также отведали блюдо совсем другого рода, столкнувшись с правительственным чиновником, представителем самого деспотичного класса государственных служащих. Он запретил использовать любое общественное здание, даже веранду или ступеньки помещения школы, для проведения моей лекции. Этот бедняга действовал так, будто полагал, что буддисты откажутся от своей религии и обратятся в милое ему христианство, если их изгонят из зданий, которые были построены на уплаченные ими налоги, а эти налоги пойдут на оплату труда любого проповедника, выступающего против буддизма. Но в нашем распоряжении оставались поля и небо, поскольку первые можно было использовать в качестве лекционного зала, а второе – в качестве крыши. Поэтому наше собрание состоялось в кокосовой роще. Из яркой одежды, накинутой поверх натянутых между деревьями верёвок, нам сделали навес и резонатор, а из стула, который поставили на большой стол, – мою трибуну. На лекцию собралась аудитория в две или три тысячи человек. Лучшего случая, который подвернулся из-за злонамеренных действий христианской миссии, а также её страха перед сингальцами и который бы позволил показать преимущества буддизма, нельзя было и вообразить.
На следующее утро наше серьёзное восприятие жизни было подвергнуто суровым испытаниям. Мы с Уимбриджем, Паначандом и Ферозшахом соорудили своего рода машину-транспарант, раскрасили её и в сопровождении несущей деревянные ружья и палки публики в смешных костюмах с намазанными мукой или мелом тёмно-коричневыми лицами (чтобы придать им цвет как у европейцев), а также под грохот музыки и с огромным количеством флагов совершили шествие в расположенное в трёх милях село Вехра, чтобы провести там встречу. В этом селе я выступал перед огромным количеством слушателей в очень красивом доме, где читались проповеди (Дхармасала). Внутри него располагалось два ряда белых колонн, витражи, свисающие люстры и большой амвон. По восточному обычаю во время выступления я сидел. После этого мы отправились выразить своё почтение монаху Ваксадуве Субхути Теруннансе, наиболее известному среди западных востоковедов за исключением Сумангалы, который, без сомнения, является самим воплощением и выразителем знаний о пали. После обеда у мистера Аруначалама мы нанесли визит другому известному священнику, Потувиле Индаджоти Теруннансе, который пользуется большой известностью и славой Ведерале, народного целителя. Он исколесил все части острова, где проживает буддийское население, и совершил многочисленные исцеления. Беседовать с ним было очень интересно, а его взгляды относительно выживания эго в Нирване такие же, как и у его покойного гуру, священника Полхватти и противоположны представлениям школы Сумангалы. Он подал заявление о вступлении в наше Общество и был в него принят.
В то время конечная железнодорожная станция располагалась в Калутаре, поэтому мы сели на поезд, чтобы добраться до нашей следующей остановки, Панадуре (в простонародье Пантура). Именно там Мегиттуватте дискутировал с миссионерами на темы достоинств буддизма и христианства и, как говорится, извлёк из этого огромную выгоду. Нас разместили в новой пансале, примыкающей к Вихаре, которую совсем недавно возвёл на свои собственные средства колоритный человек преклонных лет по имени Андрес Перера. Он был высоким худым темноволосым человеком с высоким лбом; его волосы были зачёсаны назад и заплетены в длинную косу, напоминавшую женскую, в которой красовался огромный дорогой черепаховый гребень – полукруглый гребень, как арка возвышавшийся над его головой по сингальской моде. Он носил простонародное дхоти и однобортное старомодное платье из синей ткани с длинными полами, подвёрнутыми манжетами и двадцатью большими золотыми пуговицами на одной его стороне и столькими же петлями, обшитыми золотыми кружевными узорами, на другой; их орнамент также повторялся на воротнике и манжетах. С одного плеча под другую руку спускалась обшитая золотыми кружевами алая перевязь, на которой покоился короткий меч в золочёных ножнах; с другой стороны на золотой цепи висел огромный золотой медальон размером с десертную тарелку; его талию обвивал тяжёлый, богато и рельефно украшенный золочёный пояс, а на его обнажённых ногах красовались кожаные сандалии! Его облик настолько бросался в глаза и отличался от всего остального, что все вышеперечисленные детали я описал в своём дневнике. Встречая нас, он вышел за порог дома, оставив позади себя стоять шесть прекрасных высоких сыновей и трёх очаровательных дочерей. Их вид поразил нас своей необычайной красочностью. Со своими крепкими рослыми сыновьями он напоминал Торквила из Дубровы, хотя я не хочу сказать, что сингальская семья сможет выдержать сравнение с Гоу Хромом, равно как и с защитниками клана Кухилов4.
Без каких-либо задержек я прошёл через старый «Мудалияр» (название рабочего места деревенского старосты) под большой навес, где обычно читались проповеди, и выступил перед четырьмя тысячами человек. По мере того, как мы совершали остановки, миссионеры, пытаясь ослабить наше влияние на буддистов, делали всё то немногое, что могли, поэтому за их сомнительную политику я был вынужден их «поблагодарить». Эта история имела своё продолжение, о котором будет сказано ниже. В действительности протестантские миссионеры весьма и весьма вредоносны. С католиками же у нас никогда не было никаких стычек.
По всей вероятности, природная среда обитания москитов будет только расширяться, и за исключением пансалы Переры в Панадуре, без всяких сомнений, является очень подходящим местом для их развития: здесь повсюду они просто кишат. Строение, в котором нас поселили, имело форму вытянутого прямоугольника и состояло из небольших спален, окружённых со всех сторон верандой, и одного небольшого центрального зала. В нём не было ни одной ванной комнаты, поскольку оно предназначалось только для бхиккху, которые моются на открытом воздухе. Окна были снабжены деревянными ставнями, и когда они в дневное время закрывались, комнаты погружались в темноту. Е. П. Б. жила в одной из таких комнат в южной части здания. Она хотела искупаться, но поскольку этого нигде нельзя было сделать, я устроил ей ванну в её же собственной комнате. Чтобы она не находилась в кромешной тьме, когда ставни были закрыты, я распёр их большим мягким ковриком, и при открытых ставнях она приступила к своему туалету. Когда наши остальные компаньоны сидели в углу на другой веранде и о чём-то говорили, я услышал, как меня окликнули по имени, и стал озираться вокруг, чтобы понять, что происходит. Оказалось, что три сингалки забрались под край коврика, а наша старая леди поносила их на чём свет стоит. Услышав мой голос, Е. П. Б. сказала, что эти дерзкие создания, чтобы удовлетворить своё любопытство, подошли очень близко к окну, спрятались под ковриком и спокойно наблюдали за её омовением. Всё это она увидела, когда случайно повернула голову. Она возмущалась так сильно и драматично, что, выталкивая подглядывающих сингалок, я не смог удержаться от смеха и предался ему от всей души. Бедняжки! Ведь они не хотели причинить ей никакого вреда; это – всего лишь обычай их страны совать нос в дела всех и каждого, игнорируя любые права на частную жизнь. Вот наглядный пример того, чему мы подвергались в течение всего нашего визита на Цейлон.
В 2 часа дня я выступил перед другой огромной аудиторией на том же самом месте, где когда-то проходили знаменитые «Пантурские Дебаты». После моей речи выступила Е. П. Б., а Ферозшах (от парсов) и Паначанд (от индусов) сделали несколько замечаний как представители своих народностей в нашем Обществе; это свидетельствовало о духе эклектики, который нас воодушевлял, взывая к широкой религиозной терпимости. Председателем этого собрания был Мегиттуватте, который произнёс две пламенные речи. На следующий день я принял в члены Общества Мегиттуватте, Шри Велигаму, знатоков пали, санскрита и элу (Elu), а также Ваксадуве Субхути. Моим переводчиком был мистер Дж. Р. де Сильва; на следующий день к Обществу присоединились Мудалияр Андрес Перера, его зять, и другие миряне, а в 4 часа дня мы отправились поездом в Коломбо. Столица встретила нас проливным дождём. Нас привезли в очень просторное бунгало в невольничьей части острова под названием «Рэдклифф Хаус», дорога к которому лежала через прекрасное искусственное озеро. В «Рэдклифф Хаусе» нас ожидало большое количество людей, среди которых был Сумангала и пятьдесят других монахов. После обеда к нам с речью на пали обратился Первосвященник, затем последовали обсуждения и несвязанные друг с другом разговоры, после чего мы отошли ко сну.
Осаждавшие нас толпы здесь были ещё более назойливыми, чем где бы то ни было. У нас не было ни свободной минутки, ни малейшего подобия частной жизни; газеты пестрили рассказами о нас, а христиане негодовали. Чтобы подготовиться к лекции, запланированной на следующий вечер, я был вынужден удалиться в колледж Сумангалы и делать для себя пометки в библиотеке за закрытыми дверями. На следующее утро в колледже состоялась серьёзное совещание, в котором приняли участие Сумангала, Субхути, Мегиттуватте и я. Я закончил свою лекцию «Теософия и Буддизм»5 и в 8 часов вечера прочитал её в нашем собственном доме, в зале, переоборудованном под лекционную аудиторию на 500 человек.
На ней помимо выдающихся сингальцев присутствовали Европейский генерал-инспектор полиции, секретарь колонии, редакторы газет и т.д.
Пятого июня я прочитал лекцию в собственном храме Мегиттуватте в Котахене, который посещают большинство спускающихся в порт пассажиров морских судов. Для того чтобы нас лучше услышали собравшиеся, и он, и я выступали, стоя на большом столе, расположенном в центре зала для проповедей. Люди набились в зале и примыкающих к нему помещениях, словно селёдки в бочке, а жара стояла неимоверная. Место, где всё это происходило, было нарядно украшено флагами и цветными тканями; снаружи была возведена прекрасная арка из рассечённых пальмовых листьев, сплетённых в затейливые узоры, и обрамлённая высокими пальмами ареки; на стене выше места для проповедей была подвешена громадная копия печати нашего Общества из золочёной бумаги. В тот же вечер десять кандидатов стали членами Общества. На следующий день были прочитаны ещё две лекции. Первая из них состоялась в Котте, селе, расположенном в шести милях от города, античной резиденции могущественного царя, где были воздвигнуты триумфальные арки, а флагам и зелёным насаждениям по обочинам дорог не было конца и края. Именно там, на широкой прохладной веранде мистер Тепаннис Перера потчевал нас изысканными яствами. Вторая лекция прошла в Видьодайя колледже (принадлежащем Сумангале) и посвящалась «Нирване, Добродетели и Образованию детей буддистов». Работу в этом направлении я начал ещё в Галле и на протяжении всего путешествия прилагал все свои усилия, чтобы заставить людей осознать, чем они рискуют, отставляя своих детей на волю врагов, которые открыто настраивают их против религии предков и которые прибыли в их страну, чтобы делать именно это. Очень приятно осознавать, что мои увещевания не были напрасными, и что на сегодняшний день развернулось широкое и успешное движение за открытие буддийских школ, зародившееся во время этого важного путешествия.
На следующий день состоялось посещение храма в Келании, одной из самых почитаемых святынь на острове, где над подлинными реликвиями самого Будды возведена огромная ступа (построенная из кирпича в форме конуса). Там же я обратился с речью к многочисленной аудитории, что стало теперь уже обычным делом. Ещё через день, 8 июня, мы открыли Филиал Теософского Общества в Коломбо и приняли в его ряды двадцать семь человек. Затем я представил свой план по созданию в Филиале буддийской секции. Согласно нему эта секция должна была состоять из двух подразделений, первое из которых включало бы в себя исключительно мирян и подразделялось бы на ветви, а второе состояло бы исключительно из священников и не имело бы никаких ответвлений. Это разрешало трудности, поскольку правила Винаи запрещают посвящённым монахам обсуждать мирские дела с мирянами на равных. Эта схема была всеми одобрена и теперь уже воплощена в жизнь; Сумангала стал председателем объединения священников, а также одним из почётных вице-президентов Общества.
Девятого июня мы отправились на поезде в Канди и через четыре с половиной часа, проехав по одному из самых живописных уголков в мире, прибыли туда около 7 часов вечера. На вокзале, наряду с толпой обычных людей, нас встречала делегация кандийских старейшин, чей феодальный статус в былые времена был таким же, как и у вождей горных племён. С расщеплёнными ушами, горящими факелами, под звуки тамтамов и народных духовых инструментов, они сопровождали нас в составе большой процессии прямо до нашего дома. С приветственными речами к нам обратились делегаты Комитета старейшин и общества буддистов, каким-то образом связанного с храмом Священного Зуба Будды, Даладой Малигавой. Затем к нам приехал Сумангала, и было решено, что на следующий день я в этом храме выступлю.
На следующее утро нам нанёсли церемониальные визиты Первосвященники Асгирии и Мальватте, самые именитые бхиккху на острове, своего рода Архиепископы Кентерберийские. Будучи подданными Кандийских властей, они являлись чиновниками монарха, совместно охраняющими Храм Зуба Будды и возглавляющими все официальные религиозные процессии. По сравнению с ними Сумангала имеет меньшей титул, но о нём и его способностях народ имеет бесконечно более высокое мнение. Мы вошли в храм, где мне предстояло прочитать лекцию, в 2 часа дня, но внутри него собралась такая толпа, что добраться до места выступления мне удалось только с очень большим трудом. И даже после этого беспокойный топот на каменной мостовой создавал от каменного потолка такое громкое эхо, что нельзя было разобрать ни одного моего слова. Поэтому после тщетных попыток добиться тишины, продолжавшихся несколько минут, мы перешли на прекрасную лужайку на улице. Наша компания встала широкой стеной направо, а для Сумангалы и Е. П. Б. поставили стулья. Я выступал под нависающими ветвями хлебного дерева, которые оказались очень хорошим резонатором. На лужайке в форме огромной полусферы стояло и сидело великое множество людей, и мне удалось добиться того, чтобы они слышали мой голос довольно хорошо. В ожидании нашего прибытия миссионеры распространяли о нас всякую клевету и накануне вечером на улицах Канди сильно поносили буддизм. Робкие сингальцы не решились противостоять им, белым людям, но обратились со своими жалобами к нам. Поэтому прежде чем углубляться в предмет своей речи, я упомянул данные факты, и, выжидая, сказал, что дам любому епископу, архидьякону, священнику или дьякону любой церкви пять минут, чтобы выйти из толпы и доказать, что буддизм является ложной религией, а если они так не поступят, то сингальцы вольны относиться к ним и их лжи так, как они того заслуживают. Мне сказали, что среди присутствующих находятся пять миссионеров, но, хотя я простоял с часами в руках пять минут, ожидая их выступления, ни один из них не подал свой голос. С этим эпизодом также связаны вышеупомянутые события в Панадуре.
Следующим вечером в городском зале должна была состояться моя лекция на тему «Жизнь Будды и Её Уроки», поэтому я работал над ней не покладая рук, дабы не допустить в ней самых удручающих ляпов. Е. П. Б. почти свела меня с ума, десятки раз отрывая от этого занятия для того, чтобы увидеться с людьми, которые для меня не имели никакого значения, или вместе с группой позировать придирчивому фотографу. Тем не менее, мне каким-то образом удалось справиться с моим заданием, и в назначенное время я прочитал лекцию перед массой народа, который заполнил зал и все примыкающие к нему подходы. На ней присутствовало очень много влиятельных правительственных чиновников, а аплодисменты были настолько сильными, что мы подумали, что это – успех. В тот же вечер были приняты заявления от восемнадцати претендентов на членство в Обществе.
Двенадцатого июня я встретился с советом Кандийских старейшин и первосвященниками, чтобы обсудить состояние их приходов, и предложения, которые я представил на их обсуждение, после долгих споров были приняты все до одного. В 3 часа дня я снова выступал у Далады Малигавы перед аудиторией примерно в 5000 человек. На следующий день, приняв приглашение буддистов-энтузиастов, мы поехали в Гамполу к Мохандриаму (местному старосте), который оказался пожилым человеком. На железнодорожном вокзале встречавшие нас народные массы распрягли лошадей из экипажа, в котором ехали мы с Е. П. Б. и, привязав к нему верёвки, потащили за них экипаж к дому, который подобрали и приготовили специально для нас. А сопровождающая нас длинная процессия благодаря музыке, флагам и непрекращающимся радостным возгласам сделала эту поездку живой и весёлой. Вернувшись в Канди, тем же вечером мы открыли местный филиал Теософского Общества, в который первоначально вошло семнадцать человек. Тот наш день заканчивался холодным лёгким ужином, о котором позаботились сопровождавшие нас делегаты Галле и один из наиболее восторженных почитателей Е. П. Б., мистер С. Перера Дхармагунавардене, Аратчи (староста) Коломбо. В 9 часов утра следующего дня состоялся специально устроенный для нас показ Зуба Будды, чем нам была оказана особая честь. Эта реликвия хранится в отдельно стоящей башне за прочной дверью, окованной железом и запертой на четыре больших замка. Ключи от этой двери хранятся у первосвященников Асгирии и Мальватте, а также Правительственного Представителя и Деванилами, особого чиновника, унаследовавшего традиции династии Канди после её крушения. Эта святыня имеет величину зуба аллигатора и от времени сильно обесцветилась. Она покоится на стебле из золотой проволоки, как бы вырастающем из цветка лотоса, выполненного из того же металла. Если она подлинная, то её возраст должен измеряться двадцатью пятью веками. Когда Зуб не выставляется напоказ, Его оборачивают в чистое листовое золото и хранят в довольно вместительном золотом ларце, покрытым снаружи изумрудами, бриллиантами и рубинами. Он, в свою очередь, помещается под небольшую золотую каранду (karandua) – купол, инкрустированный драгоценными камнями. Его ставят под больший, выполненный из того же драгоценного металла и украшенный подобным же образом. Этот второй купол ставят под третий, а третий – под четвёртый, причём третий и четвёртый купола не уступают по ценности второму. Наконец, их все накрывают выполненным из толстых серебряных пластин ещё большим куполом высотой в пять футов и четыре с половиной дюйма, имеющим окружность девять футов и десять дюймов. Когда реликвию выставляют напоказ, она вместе с этими несколькими роскошными куполами покоится на постаменте высотой в три фута и шесть дюймов, выполненном из горного хрусталя. Рядом с ним размещены золотые статуэтки Будды и другие ценные предметы. Потолок украшен драгоценными камнями, из которых также сделана и птица, подвешенная на золотой цепочке. Бриллианты, рубины, синие сапфиры, изумруды и кошачий глаз в золотой оправе покрывают её настолько плотно, что скрывают её металлический каркас. Сама сокровищница представляет собой небольшое помещение без окон на втором этаже башни, куда не проникает даже луч света, а его воздух насыщен тяжёлым ароматом цветов и пряностей. Освещённое светильниками, это святилище сверкает драгоценными камнями. Его дверная рама выполнена из инкрустированного слоновой костью чёрного дерева, а сама дверная панель – из латуни. Перед постаментом для реликвии установлен простой квадратный стол, предназначенный для ценных подарков и возложения цветов6.
Нет нужды говорить, что нас почти раздавила толпа знати, которая втиснулась в сокровищницу вместе с нами, поэтому нам хотелось выйти на свежий воздух как можно скорее. Я полагаю, что реликвия не выставлялась напоказ со времён визита принца Уэльского, и, взглянув на неё, мы были удостоены высочайшей чести. После того, как мы вернулись домой, образованные сингальцы, осаждавшие нас, захотели узнать мнение Е. П. Б. относительно подлинности этой реликвии и начали её расспрашивать, является ли она настоящим зубом Будды или же нет. Интересный, если не сказать, щекотливый вопрос. Если верить португальским историкам Рибейро и Родригесу де Са е Менешу, настоящий зуб после выпавших на его долю самых невероятных приключений попал в руки фанатичных инквизиторов из Гоа. Они запретили вице-королю Д. Константино де Браганса принять баснословную сумму более чем в 400 000 крузадо (одна монета которого стоит 2 шиллинга 9 пенсов) в качестве выкупа за Зуб, предложенного царём Пегу, и приказали его уничтожить. И архиепископ в присутствии инквизиторов и высокопоставленных чиновников растёр Зуб в ступке, получившийся порошок бросил в раскалённую жаровню, а затем пепел, смешанный с древесным углём, рассеял над рекой на глазах у множества людей, «столпившихся на верандах и у окон и взиравших на воду». Доктор Да Кунья, сам португальский католик, с немалым сарказмом описывает этот акт чудовищного вандализма. Он пишет:
«Легко представить, какое влияние на сознание людей, наводнивших улицы, произвело это внушительное собрание, состоящее из вице-короля, прелатов и знати старого города Гоа, созванное, чтобы растереть в пыль кусочек кости. Вообразите отчаянье несчастного посольства Пегу, наблюдавшего за уничтожением останков их святого, и злобное ликование суровых инквизиторов, вызванное распылением Далады над священными водами Гомати, а также последующее воспевание хвалы Господу, чести и славы Христианству и спасению душ. И если когда-нибудь сходились две крайности, то именно в этом. Сжигание Зуба во славу Вседержителя явилось точкой, в которой возвышенное соприкоснулось с постыдным».
Я уже упоминал, что реликвия, хранящаяся в Канди, имеет размер с зуб аллигатора и совершенно не похожа ни на зуб какого-либо известного животного, ни на зуб человека. Он слегка искривлён и на конце закруглён, имеет длину около двух дюймов и ширину у основания почти дюйм. Некоторыми буддистами это объясняется тем, что во времена Будды «человеческие существа были гигантами, а зубы, так сказать, не отставали от их высокого роста». Конечно же, всё это полная ерунда, поскольку в истории ариев этому нет подтверждения. Говорят, что нынешний объект поклонения был сделан из оленьего рога в 1566 году царём Викрамой Баху, чтобы возместить оригинал, сожжённой португальцами шестью годами раньше. Другие также считают, что данная реликвия является фальшивой, а настоящий зуб сокрыт в укромном месте, при этом в руки кощунствующих португальцев попала всего лишь подделка. В действительности существует бесчисленное множество легенд о Даладе, и всех интересующихся я адресую к памфлету доктора Да Куньи и предшествующей ему работе сэра М. Кумарасвами, а также к Трудам Азиатского Королевского Общества, работе Теннента на Цейлоне и другим авторам.
Одна из поэтических легенд о Священном Зубе гласит, что когда неверующий индийский император бросил Зуб в яму с огнём, «из пламени вырос цветок лотоса размером с обод колесницы. Из него поднялся священный зуб, который озарил небеса и осветил своим сиянием всю Вселенную». Некоторые приводят эту легенду, чтобы объяснить эзотерическое значение тибетской мантры «Ом Мани падме Хум». Желающие также могут обратиться к «Дхатварсе», древнему сингальскому труду об истории Зуба. Падре Франсиско де Соуза в его «Покорении Востока» пересказывает популярную историю, согласно которой «в тот момент, когда архиепископ положил зуб в ступку и собирался его растереть, Зуб прошёл через его дно и на луче света перенёсся в цветок лотоса в Канди». Не заходя так далеко, в то же время, мы не можем отрицать, что все сингальцы находят утешение в том, что Зуб в Канди является подлинной частью останков самого возвышенного человека на свете. В связи с этим полезно вспомнить, что:
«В Чаяньях и Вере мы разлучены,
Но силой состраданья все наделены».
Вероятно, это соображение и побудило Е. П. Б. шутливо ответить своим докучливым допросчикам: «Конечно же, этот Зуб подлинный; он принадлежал Будде в той жизни, когда Он родился тигром»!
После нашего посещения Далады Малигавы состоялось заключительное заседание нового местного филиала Теософского Общества, и в 2 часа дня мы сели на поезд, идущий в Коломбо.
.jpg)
ГЛАВА XII
ПУТЕШЕСТВИЕ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ
На следующий день должна была состояться лекция на тему «Оккультные Науки», подготовка к которой заняла у меня всё утро. Она началась в 17.30 под большим круглым навесом и собрала ещё бóльшую аудиторию. Зрелище было впечатляющим: множество востоковедов заняло каждый дюйм свободного пространства в комнате под овальным полотняным потолком. Нашу компанию усадили на выступающую ступеньку, предоставив людям прекрасный шанс увидеть друг друга.
Поскольку непрестанная тяжёлая работа во время путешествия меня несколько утомила, то совещание с Сумангалой, Мегиттуватте, Булатгамой и другими первосвященниками по вопросам Буддизма состоялось прямо в моей спальне. Тем же вечером был открыт постоянно действующий филиал Теософского Общества в Коломбо, а его члены собрали для него сумму в 1050 рупий.
Следующий день выдался весьма напряжённым: в 8.30 – привередливый фотограф; в 9.30 – завтрак вне дома; в 13.30 – встреча в Видьодайя Колледже с Сумангалой, Булатгамой и другими священниками, входящими в то время в Общество; в 16.00 – лекция в храме, после которой Теософское Общество пополнилось десятью новыми членами; затем – новые приставания фотографов, общение с Сумангалой, Булатгамой, Мегиттуватте, Хиентодуве, помощником директора колледжа, и Амарамоли, высокообразованным, любезным и замечательным монахом, которые приняли меня в свой круг. Трое (Мегиттуватте, Булатгама и Амарамоли) из них уже умерли, поэтому эти подробности могут быть интересны сингальскому народу с исторической точки зрения. В 19.30 в нашем доме (не имея даже минутки, чтобы перекусить) я провёл встречу, на которой принял в Теософское Общество двенадцать новых членов. И под конец, в 21.00, так и не поужинав, мы основали Теософское Общество Ланки, небуддийский филиал, в который вошли свободомыслящие люди и любители оккультных исследований. И, в завершение, мы слушали обращение буддийской общины Коломбо и выступили с ответным словом. И, наконец, ужин и постель!
На следующее утро мы покинули Коломбо и отправились на поезде в Моратуву. Нас провожало много друзей. Одна буддистка, миссис Эндрю Перера, подарила Е. П. Б. эмалированный золотой медальон, а мы с Дамодаром получили нечто большее – благословение от первосвященника и нескольких других монахов. Они зачитали Пирит, стихотворное благословение, и возложили руки нам на грудь. Поскольку Е. П. Б. была (якобы) женщиной, то давшие обет безбрачия монахи не могли к ней прикасаться. На протяжении всей поездки она пребывала в приподнятом настроении. Так, в Галле, после её вступления в буддизм, она подначивала почтенного Булатгаму, которого она прозвала своим Богом-Отцом, закурить. Скрутив сигарету, в качестве шутки она предложила её Булатгаме, поскольку это не требовало от него оскверняться прикосновением к ней. Всё время смеясь, она заразила своим весельем и старого монаха.
В последние двадцать четыре часа нашего пребывания в Коломбо мы получили одиннадцать приглашений с просьбой посетить разные места. В действительности, если бы время позволило, стоило бы объехать весь остров. В Моратуве нас встретил целый Приёмный Комитет, который доставил нас на экипажах от станции до Хоритадуве, где мы позавтракали. А уже в 3 часа дня собралась масса народа, чтобы послушать мою лекцию. Но я настолько страдал от рецидива старой армейской дизентерии, что был не в состоянии сделать большего, чем сказать несколько слов, и Уимбридж был вынужден меня заменить. Чтобы читатель мог представить, с каким сильнейшим психическим потрясением сталкивается новичок в странах Востока, когда его высказывания интерпретируются превратно и когда он начинает осознавать, что слушатели не понимают смысла его слов, я вспомню один случай. Уимбридж, чтобы проиллюстрировать одно из своих утверждений, сказал: «А теперь давайте возьмем такой случай» ("Nowletustakeacase."). Позднее выяснилось, что переводя это предложение, переводчик произнёс: «А теперь давайте возьмём коробку» ("Nowletustakeabox!"). Один раз в Японии после чтения лекции в Императорском Университете Токио, я испытал болезненные чувства, когда от двух знающих японский язык английских друзей, присутствующих на ней, услышал, что переводчик трактовал мои невинные высказывания об образовании в почти что политическом духе, приписав мне взгляды, которые могли бы оскорбить Правительство! К счастью, у этих джентльменов хватило личного влияния, чтобы всё уладить, передав министру образования истинный смысл моих слов. Многократное повторение подобных испытаний сделали меня гораздо менее чувствительным, и теперь меня не задевает то, в какую пародию превращают переводчики мои публичные выступления. Ведь всегда, когда я обращаюсь к аудитории, не знающей английского языка, в ней всё равно найдутся те, кто понимает, что в действительности я говорю.
После лекции мы поехали в Панадуру и вернулись в кишащий комарами дом старого гостеприимного Мудалиара у Панасалы. Ранним утром мы искупались, получив заряд свежести перед лекцией, которая состоялась в 14.00 в круглой дхармасале Мудалиара. Несколькими часами позже я получил записку-вызов от директора миссионерской Школы, обращавшегося к нам от имени христиан и предлагавшего обсудить вопросы Христианства! Записка отвечала на мой «Пятиминутный вызов» в Канди и была написана довольно оскорбительным тоном. Разумеется, в то время мы следовали жёстко составленной программе, в которой был расписан каждый наш шаг. Мы должны были оказаться в Галле в определённый день, чтобы сесть на пароход. Это было всем известно, и, конечно же, этот вызов был уловкой; Христианская миссия, полагая, что мы ответим отказом, решила, что сможет превратно истолковать его причину после того, как мы уже уедем. Я собирался проигнорировать эту записку, но Е. П. Б. выступила против этой идеи и сказала, что именно по этой причине я должен принять этот вызов. Уимбридж с этим согласился, и я ответил, что принимаю вызов, но на определённых условиях. Во-первых, дебаты должны проходить в течение трёх дней; во-вторых, моим оппонентом должен быть рукоположенный священник какой-нибудь ортодоксальной секты, чьи взгляды хорошо известны местным христианам и который является признанным и уважаемым представителем своей веры. Я сразу же телеграфировал об отмене одного из запланированных мероприятий поездки, чтобы мы могли остаться в Панадуре, пока это дело не уладится. Причина, по которой я выдвигал определённые условия, заключалась в том, что ранее в Коломбо мы уже встречались с одним злословящим религиозным попугаем, тронувшимся умом фанатиком, чья болтливость делала общение с ним невыносимым. Я подозревал, что именно этот фантазёр и общественный горе-деятель станет моим оппонентом. Религиозный спор с таким человеком не мог принести буддизму ни пользы, ни чести. Если бы он был повержен, то Христианская миссия отказалась бы нести ответственность за его взгляды; если бы он меня победил, то буддистам было бы досадно за поражение их защитника, которое нанёс тот, кто не пользуется уважением ни одной их сторон, кто не является рукоположенным священником и чьи воззрения весьма экстравагантны. В Коломбо этот человек, назойливо излагая свои взгляды, замучил нас до смерти. Он учредил (на бумаге) новое общество под названием Христо-Брахмо Самадж и подарил мне плакат, разъясняющий принципы его устройства. Они были неортодоксальными и фантастичными. Так, чтобы это доказать, мне необходимо упомянуть следующее. Он заявил, что Святой Дух должен быть женщиной, поскольку в противном случае, Небеса были бы какими же холодными, как дом холостяка, с Отцом и Сыном, но без Жены!
После принятия вызова последовал активный обмен записками. Мы старались решить этот вопрос, не выходя за рамки справедливости и взаимоуважения. Но наши оппоненты прибегали к хитростям и уловкам, чтобы ввести нас в заблуждение, чем надеялись извлечь для себя выгоду. Наши друзья держали нас в курсе каждого предпринимаемого ими шага, передавая секретные переговоры (подслушанные обеими сторонами, поскольку открытые конструкции домов на Цейлоне делают это возможным) активных местных христиан со школьными учителями. Каждому уважаемому протестантскому священнику, начиная от епископа и ниже, было предложено выступить в качестве моего оппонента, но они отказались, и разумные христиане – адвокаты Высшего Суда – последовали их примеру. Один школьный учитель поведал мне, что поставив их в такое затруднительное положение, христиане только ухудшили своё. В конце концов, как мы и подозревали, с вышеупомянутым человеком, который должен был стать моим оппонентом, была достигнута тайная договорённость. Получив из надёжного источника информацию об этом, я посовещался с Сумангалой и шестью другими первосвященниками. Они передали суть дела всем Цейлонским бхиккху и оказали мне моральную поддержку, посоветовав, что делать дальше. За день до назначенной дискуссии Е. П. Б. с Уимбриджем от имени нашего Комитета предъявили мой ультиматум христианам, так как последние были настолько раздражающе изворотливы, что достичь взаимопонимания с помощью переписки с ними было невозможно. Я просто отказывался иметь с ними что-либо общее или говорить, пока мы не придём к окончательному соглашению.
Произошедшая встреча представляла собой незабываемое событие, состоявшееся в 14.00 в здании миссионерской школы. Само помещение школы было довольно неплохим, хорошо проветриваемым, просторным и вымощенным плиткой. Оно имело высокий потолок с хорошо вентилируемой крышей и две двери, одна из которых располагалась в центре фасада здания, а другое – с противоположной стороны. Его правая половина была отведена для христиан, а левая – для буддистов. Для нас с оппонентом приготовили два простых квадратных стола. За одним таким столом восседал мой «святоша» из Христо-Брахмо Самадж с огромной Библией перед собой. Здание школы с прилегающей к нему территорией было плотно набито людьми. Когда в помещение вошли мы с Е. П. Б. в сопровождении нашей компании, воцарилась полная тишина. Я поклонился обеим присутствующим сторонам и сел, даже не взглянув на моего соперника. Видя, что инициатива переходит ко мне, я встал и сказал, что подобных случаях у людей Запада принято назначать председателя, который наделяется всеми полномочиями и может ограничивать спорщиков во времени, следить за их высказываниями, а также подводить итоги дискуссии после её завершения. Буддистская сторона не желала ничего большего, чем честной игры и вполне была согласна с тем, что председатель может быть выбран христианами. Единственное условие состояло в том, чтобы он был известен за свой ум, хороший характер и справедливость. Поэтому я попросил христианскую сторону выбрать соответствующего этим требованиям человека. Их лидеры в течение долгого времени совещались и, в конце концов, выбрали самого нетерпимого и предвзятого человека на острове, который буддистам был особенно неприятен. Мы отказались от него и попросили выбрать ещё раз. Последовал всё тот же результат. И следующая попытка также не увенчалась успехом. Тогда я сказал, что поскольку христианская сторона явно не собирается следовать достигнутому соглашению при выдвижении председателя, то от имени буддистов я вынужден предложить кандидатуру джентльмена, который является христианином, а не буддистом. Мы полагали, что можем рассчитывать на чувство справедливости этого человека. И я указал на хорошо известного инспектора школ. Но это был не тот человек, которого они хотели видеть в качестве председателя и, отказавшись от него, вновь выдвинули своего первого кандидата. Этот фарс продолжался почти полтора часа, которые оказались потрачены впустую. Тогда с согласия Сумангалы я заявил, что если христиане в течение следующих десяти минут не согласуют кандидатуру председателя, то мы будем вынуждены покинуть здание. Это тоже не помогло. Поэтому когда время ожидания истекло, я встал и зачитал бумагу, которую приготовил заранее, предвидя подобный исход дела. После этого я последовательно перечислил общеизвестные факты, в том числе, условия, на которых мы приняли вызов, и указал на препятствия, вставшие на нашем пути. Также я заявил о преднамеренном оскорблении, заключавшемся в том, что в качестве моего оппонента был избран человек, который не был возведён в сан священника и не придерживался ортодоксальных взглядов. Поэтому его поражение не имело бы никаких последствий, поскольку христиане прибегли к его помощи за неимением ничего лучшего после того, как безуспешно пытались найти более способного защитника их религии. Поскольку они не знали об истинных религиозных взглядах их представителя и совсем недавно опубликованных им листовках, я показал спасительную бумагу публике и зачитал из неё отрывки, относящиеся к Троице. Оцепенение христиан оказалось таким сильным, что среди них воцарилась мёртвая тишина. И в это время мы поднялись со своих мест и покинули здание школы. За нами последовало семь первосвященников и воодушевлённая публика. Никогда ещё прежде я не видел такой демонстрации! Люди не дали бы нам сесть в экипажи, но мы были вынуждены пробираться к ним в таком окружении человеческой плоти, что всем стало понятно, что чувствовать себя в центре этого тюка с хлопком весьма скверно. Они кричали, палили из охотничьих ружей, щёлкали огромными плетьми (согласно обычаю, перекочевавшему на Цейлон из Индии много веков назад), размахивали флагами, хлопали в ладоши и пели. Также они подбрасывали высоко в воздух небольшие блестящие медные кувшины для воды, набитые галькой, а затем ловили их снова. Эти кувшины сверкали на солнце золотистыми огоньками, вспыхивающими то тут, то там, а помещённая в них галька издавала приятный приглушённый треск (очень замечательный обычай!). Эта весёлая толпа сопровождала нас до самого дома или, вернее, до прилегающего к месту для проповедей помещению. Там нам следовало вести себя как первосвященникам, и я вступил с соответствующим случаю обращением. Мы обменялись с друзьями самыми тёплыми поздравлениями, поскольку у всех создалось впечатление, что христиане-протестанты нанесли своему делу самый тяжёлый удар, который когда-либо получали на острове. Как я уже говорил в другом месте, католики нам никогда не досаждали. На самом деле я только что наткнулся на сохранившуюся в нашем Альбоме вырезку из «Католического Посланника на Цейлоне» от 20-го мая 1881 года, из которого я процитирую следующий отрывок:
«В любом случае теософы не могут быть хуже Секты Миссионеров, и если полковник Олькотт сможет побудить буддистов создавать свои собственные школы, что он и пытается сделать, то окажет нам услугу. Ведь если у буддистов будут собственные религиозные школы, как и у нас, они положат конец спекуляциям, которые в настоящее время практикуются Сектой Миссионеров ради получения государственных денег на прозелитизм под видом субсидий на образование. Хотя мы, прежде всего, заинтересованы в образовании нашей паствы, но как католики совсем не возражаем против того, чтобы оно было всеобщим».
Ради нейтралитета с католиками в наших взаимоотношениях мы не будем возражать против их последнего утверждения.
Что же касается незадачливого «христианского» защитника, то он, опасаясь неприятностей от своих «единоверцев», уединился в какой-то безлюдной комнате начальника железнодорожной станции и тихонько отсиделся там до прибытия следующего поезда в Коломбо.
На следующее утро через Калутару мы направились в Бентоту. Эта поездка была просто восхитительной. Железная дорога проходила вдоль морского берега, где почти омывалась прибоем. Также она шла через густую пальмовую рощу, которая напоминала мне аллею у пальмовой хижины в Чатсворте за исключением того, что последняя была очень короткой, а первая простиралась на десятки миль. В Бентоте нам устроили воистину царский приём. Там собралась процессия длиной в одну милю; дороги и переулки на протяжении не менее десяти миль были украшены олла (нежными рассечёнными листьями кокосовых пальм, привязанными к шестам), а в самых заметных местах были установлены четырнадцать триумфальных арок. Я выступал со своей лекцией в украшенном вместительном шатре на платформе, с которой мы прекрасно могли обозревать его внутреннее убранство и собравшихся людей. Ночь мы провели в доме отдыха или в бунгало для путешественников, принадлежавшем правительству. Его управляющим оказался гостеприимный буддист, который очень старался обеспечить нам комфортные условия. Мы дружно согласились с тем, что никогда ещё прежде не видели в тропиках столь замечательного жилища. Высокие потолки, полы, вымощенные красным кафелем, толстые и веющие прохладой стены из латерита7, широкие веранды на противоположной фасаду стороне здания прямо над скалистым морским берегом, комнаты площадью не менее тридцати квадратных футов, морской бриз, гуляющий по ним ночью и днём, места для купания на пляже, обилие цветов, хорошая кухня и приветливый хозяин – нам не оставалось желать ничего большего. Е. П. Б. заявила, что хотела бы провести здесь целый год.
В тот же самый день двадцать три человека подали заявление с просьбой о вступлении в Общество, и уже вечером мы сформировали Филиал Теософского Общества в Бентоте, который, впрочем, с тех пор до настоящего времени почти ничего не сделал. Ничего не сделал для Теософии, но в некоторой степени способствовал развитию Образования. И это связано не с отсутствием инициативности его членов, а всего лишь с недостатком их образованности. Также в Общество были приняты выразившие желание вступить в него семь священников, которых прислал мне Потувила.
Ранним утром мы искупались в море, а затем в специально нанятом для нас почтовом экипаже отправились в Галле, куда прибыли в 5 часов вечера после очень приятной поездки. В последующие два дня мы с Фероз Шахом слегли, поэтому я не мог появиться на публике. Вечером 25 июня на заседании Филиала Теософского Общества в Галле мистер Симон Перера был избран его президентом. А 26-го числа мы поехали в Матару, самую южную точку нашего путешествия, и добрались до неё к двум часам дня. В четырёх милях от города нас встретила процессия длиной примерно в одну милю. Её возглавлял местный Старейшина, который взял заботу о нас на себя. Из древней сингальской перехеры (процессии) это шествие вобрало в себя всё самое причудливое и удивительное, и оно поразило нас своей красочностью и новизной. Там были и разодетые в костюмы танцоры с мечами, и исполнители дьявольских плясок, и девушки-танцовщицы (nautchnis)с накрашенными охрой лицами, а в кибитке с марионетками на плаву качался храм. (Вспомним, что театр марионеток (fantoccini)имеет восточное происхождение, и его можно увидеть почти на каждом народном празднике в Индии, на Цейлоне и Бирме). Мужчины и мальчики несли море флагов и раздвоенные на конце вымпелы, размахивая ими. Играла музыка, били тамтамы, распевались написанные в нашу честь песни, а обочины дорог на протяжении примерно десяти миль украшали олла, подобно тому, как это было в Бентоте. Только вообразите, какая многолюдная аудитория собралась из этой демонстрации, чтобы послушать мою лекцию! Она состоялась в пальмовой роще на берегу моря. Я стоял на веранде дома, а люди расположились на открытом воздухе. В тот день у меня был очень старательный переводчик, который не допустил ни одной ошибки. Прежде всего, он попросил меня говорить очень медленно, поскольку он «не достаточно хорошо знает английский». Затем он уселся прямо передо мной и, глядя мне в рот, словно читая Гомера, стал наблюдать за тем, какие слова «срываются с моих губ8».
Он сел на корточки и обхватил руками колени. Я говорил экспромтом, без бумажки, с трудом сохраняя серьёзность, поскольку вынужденно наблюдал сильное волнение, запечатлённое на его лице. Если он не улавливал смысла какой-нибудь фразы, то говорил: «Будьте добры, повторите ещё раз, пожалуйста!». Короче говоря, красноречие давалось мне с трудом. И, тем не менее, нам удалось найти друг с другом язык, а наши слушатели были очень терпеливыми и доброжелательными.
Нас разместили в просторном двухэтажном доме, пёстро украшенном флагами, гроздьями зелёных кокосов, пальмовыми ветвями и цветами, придающими ему яркий и пёстрый вид. На следующее утро мы позавтракали с миссис Сесилией Диас Иллангакун (Illangakoon), обеспеченной, праведной и благочестивой буддисткой, чьё доброе отношение ко мне прекратилось только тогда, когда через несколько лет она ушла из жизни. Именно она выделяла свои деньги на публикацию первых изданий моего «Буддийского Катехизиса» на сингальском и английском языках и подготовила к изданию по цене около 3000 рупий великолепную подборку из Трипитаки, которая сегодня украшает Адьярскую Библиотеку. После завтрака она вместе со своим зятем, мистером Е. Р. Гунератне, проживающим в Галле, самым влиятельным сингальским чиновником Южного Цейлона и местным представителем «Общества Палийских Текстов» профессора Риса Дэвидса, вступила в Теософское Общество. При этом присутствовали Потувила, Уимбридж, Падшах и Дамодар.
В 4 часа дня я выступал перед двумя с половиной тысячами человек, разместившимися рядом с их домом. Специально для меня в дверном проёме возвели украшенную трибуну, а в комнате за моей спиной помимо двух местных священников расположились ещё семьдесят из сект Сиама и Амарапуры. В строгом смысле слова они не принадлежали разным сектам, поскольку их догмы между собой никак не различались, и слово «секта» в данном случае означает лишь то, что одни из них получили сан священника (упасампада) в Сиаме, а другие – в Бирме. В отношении этого дальше я приведу некоторые пояснения. Это необходимо сделать ещё и в связи с тем, что Е. П. Б., похоже, так и не усвоила, что дело обстоит именно таким образом, поскольку часто писала об этих сектах так, словно они были совершенно разными религиозными сообществами.
День двадцать восьмого июня выдался очень напряжённым. Люди продолжали вступать в Общество один за другим. Также нас посетил первосвященник сиамской «секты» из южной части Цейлона, выступая в качестве главы многочисленных священнослужителей. С одним молодым священником, пользующимся в этих краях огромным личным влиянием, он прочитал мне приветственное обращение на пали. Помимо их двоих к семи часам вечера в Теософское Общество вступили ещё пять монахов и девять мирян. Затем состоялось собрание, на котором был официально открыт филиал Теософского Общества в Матаре, при этом присутствовали тридцать два из тридцати пяти его членов. Полночь застала нас ещё за работой, и, завершив её, обессиленные, мы плюхнулись в кровать.
На следующее утро мы отправились в Велигаму, и всё повторилось сначала: процессии, музыка, самобытные деревенские украшения, факелы, щелчки хлыстов, флаги, приветственные гимны и крики ликования. Нас разместили в доме отдыха на берегу моря в настолько замечательном месте, что профессор Геккель, посетивший его позднее, в книге отзывов оставил о нём восторженные строки, которые я скопировал, но куда-то потом задевал. Для тех, кто способен ценить красоту, Цейлон поистине является райским уголком, и я не удивляюсь нежеланию сингальцев хотя бы подумать о том, чтобы посетить чужие края, даже с целью получения прибыли. После второго завтрака я читал лекцию со стола, который поставили в кокосовой роще. После неё народ окружил наш дом настолько плотно, что почти все из нас почувствовали себя дурно. Конечно, мы с Е. П. Б. тоже отравились эманациями толпы. Мы уехали оттуда в 4 часа дня и к 6 часам вечера добрались до Галле, чтобы только попасть в наши спальни, несмотря на все домогательства и приставания. Моя болезнь продолжалась весь следующий день, но уже на послезавтрашнее утро мы с мистером С. Перерой и его братьями отправились в их собственный храм, то есть в построенный почти полностью за их счет. В нём жили священнослужители, ведущие более строгий и аскетичный образ жизни, чем в большинстве других общин. За этими событиями последовали два-три дня относительного спокойствия. Я посвятил их подготовке речи, которую собирался произнести перед Конвенцией. Эту Конвенцию я собрал из представителей двух сект, преследуя целью взрастить более добрые чувства между ними и стремясь в равной степени заинтересовать их новым движением, которое мы начали в интересах буддизма. Заседание Конвенции началось в 13.00 на верхнем этаже просторного здания, расположенного на пляже у порта и принадлежащего мистеру С. Перере. Необходимым условием открытия Конвенции явилось разделение утренней трапезы между тридцатью делегатами, из которых первые пятнадцать человек принадлежали одной секте, а вторые пятнадцать – другой. Чтобы избежать возможных трений, я разместил обе стороны в смежных комнатах, сообщающихся через широкую дверь. Сначала монахи омыли свои ноги, затем умылись и вымыли руки, а поcле этого прополоскали рот. Затем они расположились на маленьких циновках, специально разложенных для них параллельными рядами, причём самые пожилые из них заняли места по краям этих рядов, положив свои медные чаши для подаяний перед собой. Затем из кухни, расположенной вне дома, хозяева-миряне принесли огромные подносы с хорошо проваренным рисом, карри, фруктами, молоком и другими продуктами и до краёв наполнили этой едой каждую чашу. Когда еду выносили из кухни, монахи позволили собравшимся толпам бедных людей коснуться её и прошептать над ней несколько слов благословения, поскольку считается, что тот, кто подобным образом прикасается к пище, предназначенной для монахов, приобретает свою долю заслуг от благого дела обеспечения их пропитанием. Наша компания подкрепилась принесённой едой в другой части дома. Когда всё было готово, я встал в дверях между комнатами и огласил повестку собрания, а затем произнёс свою приветственную речь, которая была правильно переведена и донесена до каждого. Я также зачитал своё Официальное Уведомление, в котором говорилось о создании Буддийской Секции. Затем с предложениями выступили семь наиболее активных священников из присутствующих сект. После этого был создан совместный комитет, призванный реализовать мой план. В него вошли по пять монахов с каждой стороны, а его председателем избрали Сумангалу. Дату следующего собрания перенесли на неопределённое время. Для двух сект это было совершенно новым, поскольку до этого они не предпринимали никаких совместных действий административного характера. Это не стало бы возможным, не будь мы иностранцами, которые не связаны ни с одной из сторон, а также не заинтересованы в контактах с одной общиной больше, чем с другой. Мы представляли буддизм и его интересы в целом, и из-за боязни потерять популярность ни одна из сторон не осмелилась остаться равнодушной, даже если бы и была к этому склонна. Должен признаться, что в течение последующих девятнадцати лет со стороны той или иной секты я ни разу не получал оснований жаловаться на какие-нибудь изменения этого доброго отношения к нашей работе.
Кроме того, эти секты привели тысячу доказательств их готовности помочь, насколько это позволяла им сделать врождённая инертность темперамента, мощному движению возрождения буддизма. А ему, в конечном счёте, было предопределено придать цейлонскому буддизму самую верную и стабильную основу, что стало возможным благодаря доброй воле образованных и неравнодушных людей. Я всегда глубоко сожалел о том, что с ранней молодости не посвятил всё своё время и энергию буддизму. Я уверен, что ко времени нашего первого визита на остров в 1800 году мне удалось бы привести к полному объединению и взаимопониманию Северную и Южную «Церкви», если использовать это нелепое и неверное слово. Вслед за этим на каждом перекрестке этой благодатной земли пальмовых рощ и пряностей я бы построил школы. Однако даже если все эти «бы» останутся только в планах, моё время не было потрачено впустую.
Пятого июня я провёл Собрание наших новых Филиалов для мирян. Канди представлял мистер (ныне достопочтенный) Т. Б. Паннабокке, Коломбо – мистер Эндрю Перера, Панадуре – мистер Дж. Дж. Корэй, Бентоту – мистер Абейясекара, Галле – мистер С. Перера и Матару – мистер Аппухами.
Наши дискуссии касались освобождения школ от религиозных влияний; защиты от разграбления земель религиозных общин; поиска наилучшего способа восстановления главенства старших священников над младшими, которое было попрано с тех пор, как прохристианское правительство вытеснило местные династии; подготовки письменной пропаганды и её распространения и т.д., и т.п.
После двухдневного отдыха мы поехали в Велитару, где открыли наш седьмой новый филиал Теософского Общества под патронажем двух из семи самых влиятельных монахов, о которых уже упоминалось ранее, а именно, Вимеласары Маха Теруннансе и Дхаммаланкары Маха Теруннансе – двух замечательных людей, обладавших незаурядными способностями, лидеров двух больших общин секты Амарапура. Из этих общин в члены Теософского Общества были приняты тридцать молодых монахов – восемнадцать из одной и двенадцать из другой. Вместе с ними в нашу организацию обратились почти все священники, имевшие влияние на Цейлоне, и заявили о готовности помогать нашему движению. Я думаю, что к нам их принесло волной народного энтузиазма, и, так или иначе, они не смогли ей противостоять. Моим самым большим промахом явилось то, что я не воспользовался этим всеобщим воодушевлением, что мог бы легко сделать, и не собрал два-три лакха рупий, на которые можно было бы открывать буддийские школы, печатать буддийские книги и проводить пропаганду. Отложив эти крайне неотложные дела на потом, сделать их в следующем году оказалось намного сложнее, а сумма собранных средств оставляла желать лучшего. На ход дел в том году сильно повлиял плохой урожай; пароходы заходили только в Коломбо, вместо того, чтобы причаливать в Галле, порте их назначения. Всё это вызывало огромную сумятицу.
Последнее заседание Теософского Общества в Галле, состоявшееся 11 июля, было посвящено выборам его постоянного руководства. С избранием мистера Проктора Г. С. А. Джаясекары на должность президента, Филиал получил одного из самых лучших руководителей. День двенадцатого июля оказался нашим последним днём пребывания на острове. А в два часа ночи тринадцатого июля мы сели на корабль и пустились в плаванье. Оставив на берегу много прослезившихся друзей, мы унесли с собой множество воспоминаний о сердечной доброте, бескорыстной помощи, прекрасных путешествиях, энтузиазме огромного числа людей и необычайных приключениях. Они запечатлелись в моей памяти как яркие картинки, которые в последующие годы вспоминаются с таким теплом, когда я, как сейчас, читаю всего нескольких строк, написанных в старом дневнике.
_____________________________________________________________
1 – Я умоляю читателя о снисхождении в связи с тем, что на протяжении всего этого рассказа так часто говорю о себе, но будучи президентом Теософского Общества и официальным представителем делегации, я должен был всегда выходить на первый план.
2 – я догадался об этом позже: однажды они пытались меня убить.
3 – Франсуа Дельсарт (1811-1871) — французский певец, вокальный педагог и теоретик сценического искусства – прим. переводчика
4 – Торквил из Дубровы и Генри Гоу (Хром) – персонажи романа В. Скотта «Пертская красавица» (1828). Торквил из Дубровы – вождь клана кухилов. Генри Гоу – кузнец и умелый мечник, победивший Конахара в битве – прим. переводчика
5 – см. «Теософия, Религия и Оккультная Наука».
6 – Полную информацию о происхождении этой реликвии и её истории, а также Храме и его сокровищах можно найти в книге доктора Жерсона Да Куньи «История цейлонской реликвии – Зуба Будды», Лондон, издательство «Такер&Ко», 1870 год.
7 – латерит – красноцветный элювиальный продукт выветривания алюмосиликатных пород в условиях влажного тропического и субтропического климата – прим. переводчика
8 – в оригинале – «проходят через забор моих зубов» – прим. переводчика.
19.10.2016 07:41
Мария19-10-2016 11:51:01
Алексею, сердечная благодарность за перевод. Немногие в наше время так бескорыстно служат людям, как делала это Е.П. Блаватская. Удивительно, что Олькотт в этих главах ничего не пишет о Блаватской и Махатмах, но слишком много говорит о СВОИХ лекциях. Объединение различных буддийских сект, сдвиг сознаний в сторону буддизма и изучения собственных традиций не могло происходить без непосредственного участия Блаватской и Учителей.
Администратор
Присоединяю свой голос к добрым словам об Алексее. Его день так загружен и все-таки мы получаем главы перевода довольно четко. Спасибо. Т. Бойкова.к21-10-2016 22:05:01
большое спасибо. ждем продолжения
ВНИМАНИЕ:
В связи с тем, что увеличилось количество спама, мы изменили проверку. Для отправки комментария, необходимо после его написания:
1. Поставить галочку напротив слов "Я НЕ РОБОТ".
2. Откроется окно с заданием. Например: "Выберите все изображения, где есть дорожные знаки". Щелкаем мышкой по картинкам с дорожными знаками, не меньше трех картинок.
3. Когда выбрали все картинки. Нажимаем "Подтвердить".
4. Если после этого от вас требуют выбрать что-то на другой картинке, значит, вы не до конца все выбрали на первой.
5. Если все правильно сделали. Нажимаем кнопку "Отправить".